Бородатая банда

Сергей Самаров, 2017

На территории Дагестана орудует банда дерзких преступников. На их счету – расстрелянный пост ДПС, кровавая расправа над посетителями ночного клуба, нападение на городской суд. Со слов выжившего очевидца, все налетчики носили длинные бороды. Но бородой на Кавказе вряд ли кого удивишь. Как же найти изуверов? Антитеррористическое управление принимает решение привлечь к операции спецназ ГРУ под командованием старшего лейтенанта Сергея Никитича. У этого офицера есть один проверенный и очень эффективный способ охоты – «на живца»…

Глава вторая

Я уже устал лежать на животе и во время отдыха поворачивался то на один, то на другой бок. В это время на связь вышел сержант Корнелазов.

— Товарищ Добрыня, разрешите доложить!

В голосе сержанта слышалось торжество.

— Валяй, Коля, докладывай. Что там у тебя?

— Инспекторы ДПС останавливали машину «Лада 21014». Машина добавила скорости, а из переднего пассажирского окна высунулся автоматный ствол. Я стрелял на опережение. Удачно. Наши тут же расстреляли водителя. Машина вылетела с дороги и трижды перевернулась. Двое бандитов убиты. На заднем сиденье травмированны двое мужчин и женщина. Все трое при оружии. Передали их инспекторам. У них в машине сидят в наручниках.

— Возраст мужчин?

— За сорок. Все четверо небритые, но безбородые. Убитые — тоже. Только у водителя была короткая бородка. Хотя и здесь есть сомнения. Может, просто неделю не брился. У местных бороды быстро растут.

— Женщина без бороды? — разряжая обстановку, спросил я.

— Инспекторы вызвали машину со следственной бригадой МВД. — Я по голосу услышал, что сержант улыбнулся. — Там сказали, что сразу выезжают. Передадут задержанных им. Мы продолжаем наблюдение.

— Нормально, Николай. Хорошо отработали. Благодарю за службу. Продолжайте работать. Может, и наши клиенты появятся. Скажи инспекторам, чтобы следственную бригаду еще и из ФСБ вызвали. Пусть дежурному сообщат, а дежурный сам решит, посылать или нет свою следственную бригаду. У меня все. Конец связи…

— Понял, работаем. Конец связи…

По крайней мере, даже если мы свою клиентуру и не дождемся, не зря взвод по тревоге поднимали. Двое убитых и двое захваченных бандитов — женщина, вполне возможно, но вовсе не обязательно, не в счет! — это уже несколько сохраненных жизней. Тот он или не тот, бандит все равно остается бандитом. И уничтожить его — дело, ради которого мы на Северный Кавказ и приехали. Мы уже многих бандитов за полгода уничтожили, ни один из них не считается лишним.

Так я оценил ситуацию.

Мы получили приказ о прекращении работы только во второй половине дня, когда уже уехала следственная бригада МВД, пообещав передать свои данные следственной бригаде ФСБ. Я продублировал приказ по связи, требуя возвращения отделений на место, где мы расстались. Машины ДПС, естественно, выезжали вместе с нашими БМП. На удивление, никто не заблудился. Инспекторы хорошо знали местные дороги…

Мы встретились там же, где расстались. Я покинул башню боевой машины пехоты, чтобы поблагодарить инспекторов ДПС, что были вместе с сержантом Корнелазовым. Капитан, носящий гордо, как знамя, очень крупный нос, не выслушав меня, заметно стесняясь и даже, как мне показалось, слегка краснея под сильным загаром, решительно взял меня за локоть и отвел в сторону. Говорил он по-русски неважно, и оттого старался говорить подробно:

— Слушай, старлей… Тут такое дело… Как только твои парни эту «Ладу» расстреляли и к ней побежали, на дороге остановилась «Ауди А8» с чеченским номером. За ней еще «Фольксваген Пассат» остановился. Номер тоже чеченский. Я так понял, что они вместе ехали. Номер «Ауди», кстати, по серии входит в перечень номенклатурных номеров. Если мне память не изменяет, это номер машины из охраны президента Чечни, — капитан назвал номер. — Водитель, большой и толстый, высунулся, спросил меня, нужна ли помощь. Я в этот момент, признаюсь честно, испугался. Твои солдаты убежали к перевернувшейся машине. А я сквозь лобовое стекло увидел, что на переднем пассажирском сиденье в «Ауди» сидит человек с длинной черной бородой, лысый, и перед ним торчит автоматный ствол. Заднее сиденье мне было плохо видно, но там, мне показалось, тоже двое были и тоже с автоматами. И в «Пассате», когда он мимо проехал, на пассажирском сиденье сидел бородатый человек с автоматом.

Я сделал вид, что ничего не заметил, от помощи отказался, но сказал, что здесь спецназ военной разведки работает. Я так от их стволов прикрылся. Твои солдаты все равно уже помочь мне не успели бы, а этим стоило только ствол в окно высунуть, и все… А мне и спрятаться некуда, я на пустой дороге. Даже если под откос спрыгну, просто из машины выйдут и пристрелят. Против их стволов наши два автомата — ничто…

— А что сразу моему сержанту не сказал? — спросил я капитана.

— А что толку, они уже уехали…

— Пушка БМП их бы остановила…

— Я подумал тогда, а что, если это и правда охрана президента Чечни? А вы их расстреляете… Это же скандал! И вообще хотел об этом деле забыть. А по дороге подумал, что это как-то… Словно я бандитов боюсь… Там, на дороге, я сознаюсь — испугался, а потом стыдно стало. Я все-таки мужчина! Решил тебе рассказать…

— Я понимаю, капитан, чтобы рассказать, что испугался там, на дороге, мужества нужно не меньше, чем для того, чтобы в бой вступить. Спасибо тебе, что решился. Номер «Фольксвагена» не помнишь?

— На автономера у меня память профессиональная. Помню, конечно…

Он назвал номер второй машины.

— Запиши…

— У меня не только на номера телефонов, у меня на все память профессиональная. Память разведчика… А это много…

Капитан согласно кивнул.

— Еще раз спасибо тебе. И за то, что сделал, и за то, что сказал. Но для тебя будет лучше, если ты обо всем этом забудешь и своим коллегам ничего не расскажешь. Не исключено, что кто-то в МВД предупреждает бандитов о засадах. Мы разберемся и с «Ауди», и с «Фольксвагеном». ФСБ разберется… Им проще сделать запрос. У спецназа ГРУ нет следственных функций…

Я ушел в БМП, и только из башни, плотно усевшись на жестковатом сиденье, связался с майором Покрышкиным.

Начальник штаба отозвался сразу.

— Я — Второй, слушаю тебя, Добрыня…

— Товарищ майор, следует срочно через ФСБ выяснить принадлежность двух автомобильных номеров.

— Что с этими номерами связано?

Я вынужден был пересказать, что поведал мне капитан полиции.

— Называй номера.

Я продиктовал. Майор повторил, хотя записывать, как я предполагаю, как и я, не стал. Память у Покрышкина тренированная. Как-никак, всю сознательную жизнь в спецназе военной разведки прослужил.

— Чеченские номера, — сразу определил начальник штаба по коду принадлежности. — Кстати, могу тебе на планшетник перебросить фоторобот главного в банде. Составлен с помощью бывшего капитана полиции Манапа Басирова, который его видел. Фоторобот сейчас предъявляют для опознания на республиканском совещании участковых в МВД. Специально на неделю раньше перенесли совещание. Не все, правда, участковые смогли приехать из-за изменения графика. Если результата не будет, отдельно покажут тем, кто не приехал. А ты покажи тому капитану, может, чем черт не шутит, опознает. А потом гони взвод в городок. Я распоряжусь, чтобы в столовой обед для солдат оставили.

Я посмотрел на часы. По времени как раз выходило взводу отправляться на обед.

— Жду, товарищ майор, — я высунулся из башни и сделал знак капитану ГИБДД, который открыл дверцу своей машины, чтобы сесть и уехать.

Капитан знак заметил и двинулся в мою сторону.

— Чего ждешь? — не понял Покрышкин.

— Фоторобот.

— Вот. Нашел. Отправляю. Конец связи…

— Конец связи, товарищ майор…

Я выбрался из башни и спрыгнул на землю. Как раз к моменту, когда капитан подошел, планшетник подал сигнал о получении почты. Изображение открывалось двумя касаниями пальца по сенсорному экрану. Быстро.

— Посмотри… Не видел такого? — показал я фоторобот без особой, впрочем, надежды на успех. Я много фотороботов в своей жизни видел, и редко какой походил на реального человека.

— Он! Он на переднем пассажирском сиденье сидел в «Ауди», — сразу же определил капитан. Видимо, с фотороботами он умел работать.

Ментовская цепкая память удивляла порой даже меня, хотя я на свою память никогда не жаловался.

— Понятно. Свои личные данные продиктуй и телефон для контакта, чтобы найти тебя можно было срочно, — потребовал я, выслушал данные и загнал их в свой планшетник. — К тебе, видимо, скоро обратятся по этому поводу… Можешь заранее рапорт написать. Только своему командованию его не передавай. Причину я тебе уже назвал.

— Ты обратишься?

— Возможно. Хотя, скорее всего, кто-то из Следственного управления ФСБ. Они дело ведут, мы только силовую поддержку оказываем. Да ты не стесняйся… Ты, я считаю, правильно себя вел. Не спровоцировал новые жертвы. Иначе толку от всего этого дела было бы мало. И показания дать было бы некому, — подбодрил я инспектора ДПС, который сильно стеснялся того, что там, на дороге, испугался. Мужчины часто стесняются моментов собственной слабости.

Я считал, что он повел себя вполне естественно. Конечно, если бы началась стрельба, боевая машина пехоты одной очередью из автоматической пушки превратила бы «Ауди» в груду металлолома. И отправила бы вдогонку «Фольксваген Пассат».

И солдаты мои в критической ситуации повели бы себя как надо. Они успели бы залечь и с двух сторон дороги расстреляли бы обе машины прежде, чем оттуда раздались бы первые выстрелы.

Но сам капитан тогда, скорее всего, погиб бы при исполнении служебных обязанностей. А у него наверняка и жена есть, и дети, он о них, конечно, подумал, и я не берусь осуждать человека за минуту естественной трусости. Такой момент может быть у любого. Человек потом долго будет это переживать, стыдиться и никогда больше подобного себе не позволит. В будущем он станет настоящим бойцом.

Я всегда был твердо уверен и своих солдат этому обучал, что не бывает безрассудно храбрых людей. Все имеют право испугаться. А все подвиги совершались не от безрассудства, а чаще всего от всплеска отчаяния, когда уже становится все равно, что будет дальше, но есть одно желание — не дать победить врагу. Когда подступает момент испуга, его следует перебороть или отчаянием, или разумом, причем второе предпочтительнее. Когда победишь страх разумом один раз, второй, третий, тогда с каждым разом это становится все легче и легче. В результате потом страх побеждается за доли секунды, и появляется умение действовать адекватно. Это, наверное, и называется боевым опытом.

И еще… Когда страх побеждается разумом, человек и дальше продолжает думать и поступать разумно. И приучается так действовать всегда, а это самое главное. То есть обретает хладнокровие. Не то гусарское или терминаторское хладнокровие, когда человек ходит под обстрелом, не пригибаясь. Но то, что позволяет сделать правильный вывод в любом положении, не закрывать глаза, когда тебя бьют, а смотреть в лицо опасности и видеть, как ты можешь ответить. Разумное хладнокровие…

Что касается подвига, то подвиг, в моем понимании, это в первую очередь самопожертвование. Не так давно я читал исследование французских ученых и узнал, как погибла большая часть армии Наполеона в России. У нас та война с французами всегда выставляется как победа гусар и кавалергардов. Но они внесли в дело только небольшую толику.

А большая часть армии погибла иначе, и вовсе не в сражениях. Идет, например, часть французской армии зимой по русской дороге. Мерзнет. Заходят на ночлег в село, распределяются по домам. Велят хозяину печь затопить. На печи лежит жена хозяина и дети. Хозяин затапливает печь и не открывает заслонку. В итоге от угарного газа погибает не только семья простого русского крестьянина, которому Наполеон, кстати, пообещал избавление от крепостного права, но и захватчики, что остановились в доме. Это разумное обдуманное действие крестьянина. Убить себя и собственную семью ему не так страшно, как отдать свою землю, свою страну на поругание захватчикам. Это подвиг, в моих глазах несравнимо больший, чем лихая кавалерийская атака.

Пожав капитану на прощание руку, я снова забрался в башню, передал майору Покрышкину показания капитана ГИБДД, посмотрел, как уехали машины ГИБДД, и дал команду к началу движения. Хотя у взвода и был с собой сухой паек, я не рекомендовал никому из солдат обедать на ходу. Обед в столовой хоть и с опозданием, но все же ждал взвод, о чем я по связи всех предупредил. Начальник штаба майор Покрышкин всегда о солдатах заботится не меньше, чем хороший командир взвода. Я же мог пообедать в офицерской столовой в любое время в течение рабочего дня или в штабном буфете, если офицерская столовая будет уже закрыта. Правда, в буфете придется питаться за наличные деньги. Но это же не постоянно, и время от времени я могу себе такое позволить…

Однако в этот раз мне пообедать вообще не дали, хотя взвод под командованием старшего сержанта Лысакова я отправил строем в столовую. Самого меня на половине дороги в столовую остановили телефонным звонком. Звонил командир отряда подполковник Подкопаев.

— Старший лейтенант Никитич?

— Слушаю вас, товарищ подполковник.

— Это не подполковник, это я с трубки командира, — раздался голос майора Покрышкина. — Сереня, срочно в кабинет к командиру. Тебя здесь ждут…

В столовую я шел через футбольное поле под окнами штабного корпуса. И, вероятно, из окна кабинета командира отряда меня было видно.

— Есть срочно прибыть в кабинет командира, — откликнулся я.

Я круто повернул налево и торопливо двинулся к штабному корпусу.

Дежурный по отряду капитан встретил меня на лестнице.

— Солдат покормил?

— Они у меня давно уже с ложечки не едят. Отправил в столовую…

— Там по твою душу к командиру приехали из республиканского ФСБ. Поторопись. Покрышкин приказал приготовить для твоего взвода три бэтээра. Наверное, сразу на выезд прикажут. А что сделаешь, если, кроме твоего взвода, все в разгоне…

— Спасибо, что не БМП. БТР все же на ходу мягче, — не вдаваясь в суть дела и ни о чем не расспрашивая, сказал я и стал шагать через две ступеньки, чтобы быстрее подняться на третий этаж, где находился кабинет командира отряда.

Раньше кабинеты командира отряда и начальника штаба находились рядом: дверь в приемную, в которой сидит адъютант, направо — дверь в командирский кабинет, налево — в маленький кабинет начальника штаба. Потом один из сменных начальников штаба решил переселиться на второй этаж, где кабинет был побольше. Потом еще один сменный начальник штаба вообще на первый этаж переехал.

Оно и понятно. У начальника штаба должен быть большой приставной стол, обычно застеленный, как скатертями, в несколько слоев топографическими, спутниковыми и географическими картами, разобраться в которых мог только сам хозяин кабинета и кто-то из офицеров оперативного отдела, обычно разрабатывающего варианты предстоящей операции. А операций одновременно проводится всегда несколько, и потому в работе было по несколько карт. В кабинете командира отряда обычно наблюдается больший порядок. Это уже традиция. Может быть, такое впечатление складывается из-за отсутствия множества карт. Может, командиры бывают более склонны к порядку, чем начальники штабов. По крайней мере, мне всегда и на разных должностях попадались именно такие командиры.

Когда я вошел, на длинном приставном столе как раз была расстелена большая топографическая карта. И, как я отметил даже беглым взглядом, это была карта населенного пункта и его окрестностей. Над картой склонились три офицера оперативного отдела, начальник штаба сводного отряда майор Покрышкин, командир отряда подполковник Подкопаев и три незнакомых мне офицера, из которых только один был в «камуфляже» с погонами майора, а двое других — в цивильной одежде и даже при галстуках. Но я ни секунды не сомневался, что они офицеры. Это даже не нюх подсказывал, а какие-то неуловимые для человека невоенного детали. Не знаю, как, но офицеров я определяю сразу.

— Вот и наш главный исполнитель прибыл, — сказал подполковник Подкопаев, выпрямляясь над столом. — Проходи, старлей, становись ближе…

— Я сначала ему положение объясню, — вступил в разговор майор Покрышкин. — Дело, Сереня, обстоит так. Сегодня на совещании участковых уполномоченных в республиканском МВД один из них по фотороботу, который я тебе присылал, определил подозреваемого, бывшего жителя своего села. Сейчас, правда, Джабраил Гаджимагомедов живет в другом селе, где служит имамом. Он уезжал в Саудовскую Аравию, окончил там исламский университет, факультет богословия. По возвращении стал имамом, строит свою мечеть. В Саудовской Аравии, как известно, государственная религия — ислам ваххабитского толка. Честно говоря, наши смежники из ФСБ, — майор кивнул в сторону троих незнакомых мне офицеров, — не в курсе, какую ветвь ислама доносит до сельчан имам Джабраил. А в духовном управлении мусульман республики уверены, что он проповедует классический ислам, то есть традиционный, как и везде. То есть о ваххабизме и речи, кажется, не идет. Участкового, что опознал по фотороботу Гаджимагомедова, попросили написать на него характеристику. Тот написал. С такой характеристикой раньше, при советской власти, в партию можно было бегом вступать. Со всех сторон идеальный и благонадежный человек. Сотрудник ФСБ провел опрос жителей села, где этот имам Джабраил вырос. Соседи отзывались о нем точно так же, как участковый. Таким образом, встал вопрос, как говорится, «на засыпку»: мог ли человек настолько перемениться за время обучения в исламском университете, что стал бандитом? Или вышла ошибка и мы ищем не там, где следует? Фоторобот — это все-таки не фотография…

— Мне необходимо его сфотографировать? — спросил я.

— Кого? Имама? — переспросил один из офицеров ФСБ, что были в цивильной одежде.

— Нет, главаря бандитов, товарищ… Извините, не знаю, как к вам обратиться по званию.

Конец ознакомительного фрагмента.