Люди такие разные. Записки газетчика

Сергей Павлович Степанов-Прошельцев

За долгую журналистскую жизнь мне довелось встречаться и с людьми известными, и вроде бы неприметными. И у каждого из них свой характер, своя биография…

ЭПАТАЖ

Как-то в интервью Наталье Горбаневской Бродский сказал следующее: «Безусловно, Вознесенский, Евтушенко — это люди, которые бросают камни в разрешённом направлении, не то чтобы в заранее указанном, я не хочу так дурно о них думать, но, в общем, это люди, которые создают видимость существования литературы».

Я был знаком с Петром Вегиным, который называл себя «главным шкелетом республики». В своём романе «Опрокинутый Олимп» он писал примерно то же самое: «Евтушенко нельзя было не восторгаться. Тем более в те времена, когда он, практически первый, начал, как я сегодня могу позволить себе выразиться, вполне сексуальные отношения с советской властью. Он делал вид, что безумно её любит, она делала вид, что любит его и возлагает на него большие, как на Маяковского, свои конкретные надежды». И, наверное, это справедливо.

Обменялись лишь парой слов

В 1968 году после службы в армии я приехал в Москву — поступать в полиграфический институт. В Белокаменной у меня было много друзей. Главным образом — выходцев из Ставрополя, где меня знали. Я печатался в молодежной газете, в альманахе «Ставрополье», а в 1967 году в Ставропольском книжном издательстве вышла книжка. Я тогда ещё служил.

Один из моих друзей, сокурсник Николая Рубцова, Вадим Поляков, учился в литинституте. Я нашёл его, и мы встретились.

Я тогда не знал, что Вадим имеет какие-то отношения с Самиздатом. Да и он на эту тему не распространялся. Но во время нашей встречи сказал, что ему надо позвонить.

Мы сидели в летнем кафе, и он направился к телефонной будке. Позвонил и вернулся.

— Знаешь, — сказал он, — скоро сюда приедет Лидия Чуковская, дочь Корнея Чуковского.

Я про неё ничего не знал.

— Это вообще человек уникальный, — объяснил Вадим. — Первый раз её арестовали еще в 1926 году за антисоветскую пропаганду. В 1937 году расстреляли ее мужа, физика-теоретика Матвея Петровича Бронштейна. Её саму не тронули из-за заступничества отца. Потом она выступала в поддержку Бродского, Синявского, Даниэля, Гинзбурга…

Мы договорить не успели. Из такси вышли совершенно седая женщина и… Евгений Евтушенко. Его я сразу узнал. Одет он был очень неординарно. Я бы сказал — пижонисто: какие-то широченные брезентовые штаны, рубашка навыпуск, шейный платок, бейсболка.

Вадим нас познакомил.

— Это — начинающий поэт из Ставрополя, — представил он меня.

Евтушенко поинтересовался:

— Где твои стихи можно почитать?

Вот, собственно, и всё общение. Чуковская, Евтушенко и Вадим заторопились по каким-то своим неотложным делам, но прежде, чем проститься, Лидия Корнеевна пригласила меня к себе на дачу в Переделкино:

— Приходите завтра. Евгений Александрович будет у нас читать свои стихи.

Придти я не смог — в это день сдавал свой первый экзамен. Только много лет спустя, читая опубликованные дневниковые записи Корнея Чуковского, я наткнулся на такие строки: «Был Евтушенко… читал вдохновенные стихи… Читал так артистично, что я жалел, что вместе со мною нет ещё десяти тысяч человек, которые блаженствовали бы вместе».

Но мне, кстати, манера исполнения стихов Евтушенко не нравилась. Это выглядело как-то жеманно.

Игра угадай-ка

Раньше из Теберды в Абхазию вела Военно-Сухумская дорога, проложенная ещё во второй половине девятнадцатого века. Однако землетрясения, обвалы и оползни со временем прервали регулярное транспортное сообщение. Оставалась только пешая тропа.

Маршрут был сложный. Но он пользовался большой популярностью у туристов и у журналистов Карачаево-Черкесии. Конечный его пункт находился в абхазском селе Чхалта, откуда до Сухуми можно было добраться на рейсовом автобусе.

И вот мы (нас было четверо) в столице Абхазии. И здесь узнаём, что в селении Агудзера (в 12 километрах южнее Сухуми) отдыхают на своих дачах Евгений Евтушенко и Константин Симонов.

Про этот дачный район мы кое-что слышали. Знали, что там находится пансионат «Литературной газеты», дачи Нодара Думбадзе, Георгия Гулиа. Но про дачу Евтушенко слышали впервые.

— Ему её Шеварнадзе подарил, — пояснил хозяин кафе в Сухуми. — Это у нас в Грузии самый богатый человек.

Игорь Косач, мой коллега, сразу же предложил взять быка за рога:

— А давайте к Евтушенко в гости нагрянем. Заодно и интервью возьмём.

Вскоре мы воплотили задуманное в жизнь. Купили коньяк в виде рога, фрукты и отправились в Агудзеру. Место это очень живописное. Пальмы, мелкий, как мука тончайшего помола, песок на пляже, оригинальной архитектуры храм пророка Илии. Есть свой рынок, магазины, почта, кафе, ресторан в бамбуковой роще… Даже в разгар лета там не было удушливой жары, а с пляжей открывалась панорама Сухумской бухты.

Евтушенко принял нас радушно. Он был в китайском шёлковом халате. Его семилетний сын Петя сразу же оседлал самого высокого из нас Анатолия Подопригору и буквально с него не слезал. А вот тогдашняя супруга Евтушенко, Галина, выглядела какой-то букой, не проронила ни слова.

— Я её у Михаила Луконина увёл, — похвалился Евтушенко. — Живём уже четырнадцать лет, страшно даже подумать. Она из-за моих «левых» закидонов вены себе резала…

Зачем Евтушенко говорил это незнакомым людям, непонятно. Нам всем стало как-то не по себе. Это было сказано ещё и при ребенке. Спустя много лет я узнал, что Галина взяла Петеньку из детского дома.

Недаром говорили, что Евтушенко склонен к эпатажу. Повертев в руках наш подарок в виде рога, он сказал:

— Коньяк не пью, предпочитаю грузинские вина. — И пригласил нас в винный погребок.

Когда мы гурьбой спустились туда, Евтушенко повернулся к нам спиной и возжелал, чтобы мы проверили его дегустаторские способности.

Мы стали наливать ему вина из разных бутылок, и он безошибочно угадывал не только марку вина, но и его «возраст». При этом читал стихи, посвященные винам:

Ненавязчиво вас пожалевши,

сладость мягкую даст «Оджалеши»…

Или

В «Цинандали» кислинка хрустальна,

как слезы человеческой тайна…

Дегустация продолжалась долго и порядком нам надоела. Мы же рассчитывали на общение в другом формате. Но Евтушенко был занят исключительно собой. Никто другой его не интересовал.

Первым свое раздражение выплеснул Косач.

— Мы хотим поблагодарить вас, Евгений Александрович, за приём, — сказал он. — Но мы, пожалуй, откланяемся. Есть дела, много дел. Да и пообедать надо.

Намёк был весьма прозрачный. Но Евтушенко то ли сделал вид, что ничего не понял, то ли не понял действительно.

— Заходите, — сказал он. — Всегда буду рад.

На этом мы и распрощались. Интервью так и не взяли.

— Может, теперь к Симонову заглянем? — сказал я.

Все молчали, как на похоронах.

— Издеваешься, что ли? — вопросом на вопрос ответил Косач.

Багдати

И, наконец, третья встреча. Она состоялась на родине Маяковского в поселке Багдати недалеко от Кутаиси, куда я был послан в командировку для освещения праздничных мероприятий в связи с днем рождения поэта — тогда ежегодно проводились Дни Маяковского.

Я впервые видел Кутаиси и приехал сюда на несколько дней раньше. Ознакомился с местными достопримечательностями: Храмом Баграта, Гелатским монастырем, монастырем Моцамета. Побывал и в знаменитых пещерах Сатаплии, которые находились на территории государственного заповедника. Вернее, только в одной — доступ в другие был закрыт. Но и то, что я увидел, меня поразило. Разноцветные, необычной формы сталактиты и сталагмиты, озерцо с кристально чистой водой, а вблизи пещер — окаменевшие следы динозавров…

В Кутаиси собралось много известных деятелей культуры: кинорежиссеры Тенгиз Абуладзе и Реваз Чхеидзе, оперные певцы Маквала Касрашвили и Зураб Анджапаридзе, большая группа русских писателей и деятелей искусств. Кое у кого мне посчастливилось взять интервью. С Евтушенко я не виделся. Но говорили, что он здесь, в Кутаиси.

Все эти встречи сопровождались обильными возлияниями — грузины в то время иначе гостей не встречали. Потом всё это плавно перетекло в поселок Багдати. Здесь мы и встретились с Евгением Александровичем.

Надо отдать должное Евтушенко, он меня узнал.

— Читал твое стихотворение, не помню где, кажется, в «Звезде», — сказал он. — Не шедевр, конечно, но вполне…

Тут его кто-то отвлёк, и Евтушенко, не договорив, ушёл. Больше пообщаться нам не довелось. Поэт остался верен себе. Он демонстрировал свои способности в угадывании марок вин.

Стихи его, посвященные Маяковскому, мне показались откровенно слабыми:

Что до тех, кто правы и сердиты,

он жив — и только. Нет за ним вины.

Я воспою его. А вы судите.

Вам по ночам другие снятся сны…

***

За несколько лет до своей смерти Евтушенко приезжал в Агудзеру. Дачи там его больше нет — её сожгли во время грузино-абхазской войны 1992—1993 годов. Но он договорился с местной администрацией о её восстановлении. Не за свой, естественно, счет.

Этот визит вызвал массу критики как со стороны грузин, так и со стороны абхазов. Первые обвиняли Евтушенко в том, что он не защищает грузин, которые были вынуждены покинуть места своего постоянного жительства, а вторые — в том, что он и пальцем не шевельнул, чтобы добиться признания независимости Абхазии. Что сейчас делается там, честное слово, не знаю.