Киев не пропадет. Хроника киевских будней

Сергей Олегович Страхов (2017)

Зарождение и становление криминального, «бригадного» сообщества в Киеве с конца 60-х годов прошлого века. Автор, до мозга костей киевлянин, открывает нам неизвестные страницы недавней истории родного города. Не часто встречаются такие интересные книги с таким объемом фактажа и правды. Читателей ждет продолжение книги с более подробным описанием «бригадных» 80-х, 90-х, и «нулевых». Многие города имеют свои летописи криминального мира. В Киеве такая книга, основанная на богатом личном опыте автора, с огромной фактографией, появилась впервые.

Глава 4

Раньше прямо сюда доходил громадный сосново-дубовый лес, тянущийся вдоль небольшой, но очень красивой речушки Желань, впадающей далеко отсюда в полноводный Ирпень. Но уже в пятнадцатом столетии небольшие поляны среди векового леса стали обустраиваться хуторами, на которых монахи пяти близлежащих монастырей выращивали всевозможные продукты, для борща необходимые. Тогда же эти земли и были переданы в вечное владение церковной братии, а сами хутора стали называться Борщаговками, и каждая по названию своего монастыря.

Теперь уже с хутора Отрадного сплошной стеной надвигался изумительный яблоневый сад. Весной он весь белый-белый! Тот сад, в недрах которого зарождается полноводная красавица-река Лыбедь со своей широкой болотистой поймой и заливными лугами. Река всегда служила естественной преградой для диких крымчаков и всяких польских банд. Разбойники, как снег на голову, день ото дня, обрушивались на жителей Киева, которые осмеливались появиться на своих сенокосах в пойме реки.

Судоходная, полная рыбы, с семи мельницами по своему плавному течению, Лыбедь по воле пришлых в Киев людей превратилась в зловонную лужу, заключенною в вонючий бетонный коллектор, время от времени вырывающийся из подземелья на киевские просторы. Какой только мерзости в ней не плавает!

Если остановиться весной на железнодорожном мосту, всегда служившем границей между хутором Отрадным и разросшимися громадными пятью селами Борщаговка, и над головой у тебя только голубое небо, то можно и целый час любоваться буйством окружавшего тебя со всех сторон бело-розового. И эти корявые темно-серые ветви, обсыпанные похожими на хлопок душистыми завязями и бутонами, и белоснежный ковер под деревьями, из которого только на пригорках выбивается изумрудная трава с прозрачными капельками росинок-слезинок на каждой травинке. Белый цвет невырубленных яблонь…. Пришли люди, и все вырубили.

Даааа, снега в этом, 1968-м году, выпало немало. Трамвай доходил до начальных домов нового массива, построенного в поле, где некогда буйствовали бело-розовые цвета, разворачивался и отправлялся восвояси. Дальше жители расползались по тропинкам по колено в грязи, кто куда. К нашему дому можно было добраться и по дорожкам между домами, а можно было и через еще не застроенное поле — так было быстрее.

Когда расчистили дорожку к дому через заснеженное поле, то оказалось, что идешь в белоснежной траншее метра два глубиной. Поднимешь голову, а над головою только бесконечная темная синь неба и яркая Большая Медведица, заблудившаяся в этой бесконечности, и рядом с ней ее мишки. Заплутали мишки, заплутали. Паутинкой протянулись к югу и к Большой Медведице, как к маме, в брюхо звездное уткнулись. Теперь Медведица будет всегда сопровождать меня, в какой бы части света я ни находился, и это будет всегда к удаче.

Но в начале траншеи обосновалась банда из шпаны нашего двора. Где они прячутся — ума не приложу. Но как только появляется одинокий прохожий, то они тут как тут. Ничего особенного — снимают шапки с мужчин, а в воскресенье — на «толкучку».

«Толкучка» была действительно замечательным местом в городе. Что такое «толкучка»? На пространстве, где нет ни домов, ни растительности, а только высится несколько деревянных серых старых столбов плотно стоит огромная толпа в сотни тысяч человек. Все либо продают, либо покупают. И эта громадная толпа двигается во все стороны одновременно.

С одеждой до сих пор в стране плохо. Может, неумехи коммунисты с комсомольцами виноваты. С большими формами они еще справляются, а вот о людях им думать недосуг, не уважают они этих людей. А может, это наследие страшной войны, испепеляющим ураганом пронесшейся по нашей стране и закончившейся, по историческим меркам, совсем недавно — чуть больше двадцати лет назад. Кто знает?

На «толкучке» наши, пока еще только хулиганы, продают то, что насшибали с тружеников темными вечерами. В основном — шапки.

Перепродажа дело хлопотное, но безопасное. Кудя, Миха и я приезжаем на «толкучку» в воскресенье часов в пять утра. За нами заезжает Калина. Он уже отслужил в армии и работает на такси. Юра оставляет машину под охраной малых с нашего двора: Костика и Жени и помогает нам торговать. Малых мы провозим контрабандой, сидящими в ногах. Придумал всю эту нехитрую, как для нормальных людей, но очень опасную, как для советских людей, комбинацию отличник с нашей школы Валерка Акула. Придумал и сразу же загремел в армию.

Миха, мой друг еще с детского садика, живет в одном доме с Серегой Кудей. Оба — чуть выше среднего роста. Миха от матери-еврейки унаследовал восточную красоту, оставаясь при этом белобрысым. Так ведь и мама у него — крашеная блондинка!

Кудя полностью русский тип, у него даже нос смешной, картошкой. Оба — худощавые, хорошо развитые физически, бывшие спортсмены и, что удивительно, из хороших семей. У Куди отец полковник, мама — учитель. У Михи отчим — директор нефтебазы на Шулявке, а мама работает ведущим конструктором у Антонова. В семьях достаток. Правда, что не характерно для зажиточных семей, оба — отъявленные драчуны и хулиганы. Ну, как наши на Борщаговке, да, впрочем, и на Святошино, да и в Золотоворотском садике, и на Сталинке, и на Нивках. В общем — киевляне. Все мы тогда такие были.

Становимся на подходе к площадке и скупаем все, что представляется возможным. Джинсы, модные рубашки, обувь — все, что попадается. Накупив барахла сразу же вклиниваемся в толпу.

Рядом со мной крутится Кудя с большой сумкой в руках. Делает вид, что мы не знакомы. Тут ко мне протискивается Миха, в руках у него две пары желтых замшевых ботинок.

— Гималайский, дай еще денег. По двадцать пять взял. По шестьдесят пойдет?

— Проси пятьдесят пять, отдавай за сорок пять.

Я даю Михе несколько купюр, забираю у него одну пару ботинок. Миха протискивается обратно в толпу. Я, основательно оглянувшись, передаю батник и пару ботинок Куде и забираю у того большую сумку.

Кудя продает рубашку и ботинки. Теперь уже я делаю вид, что мы с Кудей не знакомы. Достаю из кармана сумки школьную тетрадь и записываю в ней карандашом расход-приход.

Затем с двумя сумками уже стоит Калина, а я, вместе с остальными, также продаю вещи, и постоянно делаю записи в тетради.

Скупаем-то по бросовой цене, а когда любители поспать подтягиваются за покупками, продаем уже в два раза дороже. Вот и приличный навар.

Ну, а главный по продаже награбленного у нас, поставленный старшими, Корчмарь — балабол, каких свет не видывал. Чешет языком без перерыва часами, но такие здесь и нужны. Этот смуглый, похожий на цыгана человек — потомок нескольких семейств болгар, вышедших из Турции еще в царствование Екатерины Второй и поселившихся в селе Михайловская Борщаговка. Нынешние потомки их, конечно, смешались с коренными жителями, но некоторыми телесными особенностями и душевными качествами, как то: беспрестанная тяга к торговле за каждую копейку, они все же напоминают о своем южном происхождении.

Часто нам же приходится продавать и отнятое добро, а точнее — награбленное старшими. И от такой, как мы шпаны, старшие нас охраняют. Все вырученные деньги — в общак. Дальше — делюга по справедливости. Каждый вырученные деньги тратит по-своему. Это или одежда, или гитары, или просто деньги прогуливаются. Только у нас с Кудей и Михой есть свой запас денег — для закупки шмоток.

Нельзя сказать, чтобы меня с моими друзьями все это полностью устраивало. Мы им не шестые! Не то, чтобы на нас ездили, но и относились без особого уважения:

— Бери, продавай.

Нужны мне их шапки! Так дело не пойдет. И мы с Кудей, Михой, взяв в подельники старшего авторитетного Иванушку, а он, в свою очередь, своего лепшего приятеля Котю, решаем открыть свой маленький цех по пошиву модных батников или, по-простому, рубашек. Дело не сложное. У моей мамы и у мамы Иванушки есть хорошие немецкие швейные машинки с оверлоками. Закупаем несколько модных рубашек разных размеров, аккуратно распарываем их. Вот вам и лекала.

Мамы имеют по пять рублей с рубашки сразу же после пошива. Кудя с Михой рыскают по городу достают модную ткань, нитки и пуговицы. Налаживают контакт с универмагом «Украина». Мы с Котей — на реализации. Иванушка, пользуясь своим авторитетом, постепенно отваживает от нас шапошников, у нас, мол, другое задание, и нас уже не нагружают ворованным.

Но Иванушка поступает в военное училище, Кудя остается один на снабжении, Миха подбирает под себя реализацию. Котя — везде на подхвате. Ну а я, несмотря на то, что самый молодой из них, беру на себя охрану всего этого.

Сегодня я продаю первый пошитый нами батник.

— Наимоднейший батник, последний писк моды. Последние пару штук остались!

Ко мне протискивается Миха и говорит мне на ухо:

— Пошли быстрее. По-моему, я на джинсы настоящие набрел.

Я показываю жестами, стоящему рядом Куде, чтобы он сложил вещи и взял сумку и отдаю ему пачку денег.

Мы с Михой протискиваемся на край толпы. Кудя с сумками — чуть сзади. Выбравшись из толпы, мы отходим чуть в сторону, где на дороге стоит красная машина «москвич».

Возле машины стоят пять незнакомцев. Миха жестом показывает на двоих самых молодых.

Я представлюсь:

— Гима.

— Геба.

— Доба.

Пожимаем друг другу руки. Миха отходит чуть в сторону к носу машины. Кудя передает мне деньги и обходит «москвич», с другой стороны. Калина, подошедший последним, стоит сразу за мною и оглядывается по сторонам. Встают в напряженную позу возле машины и три незнакомца.

Но беспокоится не о чем. Весь остальной процесс проходит мирно. Я сажусь с Гебой в машину и тщательно проверяю каждую пару джинсов. Затем открываю окно и делаю знак Софе. Он уже переложил батники в одну сумку и передает мне в окно пустую сумку. Я отдаю Гебе деньги и складываю джинсы в сумку.

Начало сотрудничеству положено. Теперь эти двое будут приезжать каждую субботу и привозить мне пошитые ими джинсы. Нужно заметить, что они ничем не отличаются от фирменных. На первый взгляд, по крайней мере.

Сейчас на Борщаговке всего три школы, и вся молодежная и хулиганская жизнь вертится вокруг них. Весной и летом все целый день на стадионах школ — футбол. После футбола — пьянка и драка. Восемьдесят третья школа приходят к нам или мы — тринадцатая — туда. Иногда собираемся вместе и идем бить Никольскую Борщаговку — село в двух шагах от массива.

Потом появляется гитара. Уже все вместе слушаем как, по очереди, главные хулиганы района: Лысый, Макс и Траф исполняют Высоцкого с Галичем, Битлов, Роллингов, а иногда и Ободзинского. Они и в драке, и в музыке первые. За это и в авторитете. Макс — вылитый Илья Шакунов, такой же симпатяга. Лысый — копия Дмитрия Дюжева. Если обоим актерам отрастить длинные волосы — не отличить. Прямо киностудия какая-то!

Далее — все расходятся по интересам. Кто по девкам, а кто уходит и уроки учить. Миха — так тот, вообще, как-то зацепил первую красотку района — танцовщицу Алёну. Ну, а я поскромнее — тоже красотку, но не танцовщицу, а красавицу-певицу Ленку Щербакову.

Я хоть и самый молодой, но физически развит хорошо и в мероприятиях участвую исправно. Только не бухаю и не играю в футбол. В это время я еще на тренировке. Ну, а к драке успеваю. С этим делом у меня все в порядке.