Орловы. На службе Отечеству

Сергей Митин (2024)

Новая книга члена Совета Федерации РФ, бывшего губернатора Новгородской области Сергея Герасимовича Митина, внесшего значительный вклад в сохранение исторического наследия нашей страны, представляет собой увлекательное исследование русской дворянской династии Орловых. Эта династия известна для широкой аудитории, прежде всего, одним из ее представителей — Григорием Орловым как фаворитом Екатерины II, а также орловскими рысаками, выведенными его братом Алексеем. Внимательное же изучение эпизодов жизни представителей семьи Орловых показывает, что это далеко не так. И Григорий Орлов, и другие представители семьи Орловых были настоящими патриотами Российской империи, много сделавшими для её становления и процветания. Они превыше всего ставили интересы своей Отчизны и своим мужеством, умением и трудом добивались её процветания. Автор предлагает читателям книги отправиться в путешествие длиной в 300 с лишним лет, сделав при этом остановки на наиболее ярких моментах жизни представителей семейства Орловых, которые соответствовали девизу, начертанном}' на их родовом гербе, «Твердостью и постоянством». Так было в XV—XVII веках, когда первые Орловы служили русским царям и Московскому царству, так было в XVIII веке, когда отец братьев Орловых служил Петру Первому, пройдя вместе с ним сражения и битвы, так было и с пятью братьями Орловыми, которые служили Екатерине II и Российской империи, участвуя в большинстве великих преобразований, так было и с их потомками, которые служили российскому престолу и России во времена правления императоров Александра I, Николая I и Александра II. Книга оформлена замечательными иллюстрациями петербургского художника Андрея Ромасюкова.

Глава IV. В которой Орловы начинают переворот, похитив государыню

Ранним утром 28 июня 1762 года в Петергоф, нещадно пыля, врывается экипаж. Лошади в мыле и еле дышат. Из экипажа вываливается румяный гигант и бежит к деревянному флигелю возле приземистого одноэтажного Каменного корпуса, который скоро переименуют в Екатерининский. Переименуют — конечно, если состоится то, что задумали рослый гвардеец и его товарищи.

Здесь, во флигеле, живёт бывшая принцесса София Ангальт-Цербстская, ставшая в браке с Петром III великой княгиней Екатериной Алексеевной.

Обычное место её обитания — Елизаветинский дворец на Мойке. Поначалу это был небольшой усадебный дом для супруги Петра Великого — с видом на пространство, которое сегодня всем известно как Марсово поле, а тогда звалось Царицыным лугом. Дом был увенчан башенкой с золочёным шпилем и из-за неё носил название «Золотые хоромы». Екатерина Алексеевна это уютное, но слишком патриархальное здание не застала — оно было перестроено знаменитым Б. Ф. Растрелли ещё в 40-е годы «с крайним поспешанием». «Поспешание» было объяснимо тем, что 25 ноября 1741 года произошёл дворцовый переворот, в результате которого императрицей стала дочь Петра Великого Елизавета Петровна. Ей и досталось творение Растрелли, которое сам архитектор описывал так: «Это здание имело более 160 апартаментов, включая сюда и церковь, зал и галереи. Всё было украшено зеркалами и богатой скульптурой, равно как и новый сад, украшенный прекрасными фонтанами». Это он ещё не упомянул богатый декор светло-розовых фасадов, пышные подъездные портики и фигурные лестницы, статуи и вазы на фронтонах и балюстраде. Пространство до Мойки Растрелли украсил цветочными партерами с бассейнами сложных очертаний — Версаль да и только.

На судьбе этого места, однако, заметно сказались перипетии истории дома Романовых: творение Растрелли до нашего времени не сохранилось. Сын Екатерины II, Павел I велел «за ветхостью» снести тот самый Летний дворец Елизаветы Петровны, в котором сам родился, а вместо него возвести другую императорскую твердыню, в своём «рыцарском» вкусе. И окрасить новый Михайловский (он же Инженерный) замок — якобы — в цвет перчатки, оброненной на балу его фавориткой. Говорят, что при закладке нового дворца Павел заявил: хочу-де умереть на том же месте, где и родился.

Многие его затеи не сбудутся, но не эта: он действительно будет убит заговорщиками в Инженерном замке — не спасут ни ров, ни разводные мосты… Поистине, история умеет рифмовать!

Между прочим, самый представительный зал Летнего дворца назывался Тронным — как бы на что-то намекая бывшей принцессе, муж которой стал после кончины Елизаветы Петровны самодержцем.

Но сейчас Екатерина находилась не во дворце с Тронным залом, а в скромном флигеле Петергофа — лишь бы подальше от супруга. Недавно у них произошла очередная размолвка. Да ещё какая!

На торжественном обеде Пётр III предложил стоя выпить тост за здоровье императорской фамилии. Екатерина не поднялась при этом тосте. Её спросили — почему, она ответила, что императорская фамилия состоит из Петра III, её самой и наследника Павла, следовательно, вставать в присутствии императора она не обязана, так как равна ему по положению. Да ещё и нелестно отозвалась о ближайших родственниках императора — герцогах Гольштейнских, которые также считались частью императорской фамилии. Для бывшей принцессы далеко не самого знатного европейского рода это, может быть, и было слишком смело, но Екатерина Алексеевна успела утвердиться в понимании могущества династии Романовых, с которой теперь породнилась: она ведь прилежно изучала, в том числе, и историю страны, над которой Божьим промыслом призвана царствовать. К тому же успела обрасти преданными друзьями из русских… Пётр III был так разъярён, что при гостях крикнул жене: «Folle!» — «Дура!»

Теперь она — в Петергофе, а он «жил и пьянствовал» в Ораниенбауме.

В кавычках — сведения, которые можно почерпнуть из письма Екатерины к Станиславу Понятовскому, которое издаётся в составе её «Собственноручных записок». Правда, верить всему, что она писала о тех днях 1762 года, как и о предшествующем периоде, затруднительно. Правильнее читать между строк — и тогда перед читателем встанет «собственноручная» же презентация императрицы, её характера. А уж о пребывании Петра в Ораниенбауме она могла совершенно достоверно знать лишь, что он там «жил», а не то, что он ещё и «пьянствовал». О каких-либо добродетелях императора мы никак не можем узнать от его супруги — учитывая их взаимоотношения. Мы никаким образом не желаем идеализировать образ Петра III. Просто, объективности ради, ещё раз подчёркиваем накал отношений между супругами.

Итак, рослый гвардеец без лишних вопросов допущен в покои деревянного флигеля, несмотря на ранее время — ещё шесть утра. Слуги гостя знают — это Алексей Орлов — брат фаворита Екатерины, Григория. И это является пропуском.

«Входит в мою комнату Алексей Орлов и говорит мне с большим спокойствием: «Пора вам вставать; всё готово для того, чтобы вас провозгласить». Я спросила у него подробности; он сказал мне: «Пассек арестован» («Собственноручные записки императрицы Екатерины II»).

Пётр Богданович Пассек — активный участник заговора, составившегося не вчера. Он служит в лейб-гвардии Преображенском полку, дружен с братьями Орловыми и возглавляет одно из «крыльев» тайного сообщества.

«До цугундера» его довела нелепая ситуация: распространились слухи, будто императрица то ли арестована, то ли и вовсе погибла; с этим слухом к офицеру Пассеку приходит солдат; Пассек прекрасно знает, что Екатерина цела и свободна, так что он просто отмахивается от доносчика, но тот, удивлённый безразличием Пассека, идёт к другому офицеру, капитану Измайлову, которого к тайному сообществу не привлекали. Измайлов тоже удивлён — и подозревает Пассека в измене. Капитан немедленно докладывает о Пассеке майору Воейкову, а тот приказывает Петра Пассека арестовать.

«Капитан Пассек отличался стойкостью, которую он проявил, оставаясь двенадцать часов под арестом», — пишет Екатерина. Солдаты-преображенцы предлагали своему командиру вызволить его из-под ареста. Записанный в Преображенский полк и в начале этого года туда явившийся Гаврила Романович Державин в своих «Записках» изложит дело так: «Собралась было рота во всём вооружении сама собою, без всякаго начальничья приказания». Но Пассек поопасся преждевременного бунта, на который ещё неизвестно, как отреагируют.

Орловы же обеспокоены другим: как бы арест Пассека не стал ниточкой, за которую потянут — и размотают весь клубок. Поэтому действовать надо решительно и быстро — в стиле Орловых.

Интересно, что Екатерина, если верить её воспоминаниям, не спрашивает у Алексея, что с его старшим братом. Григорий, между тем, — предмет её страстной любви. Он — третий нумер в том, если можно так выразиться, «донжуанском списке» Екатерины (после Сергея Салтыкова и Станислава Понятовского), за правильность которого почти ручаются историки. Более того: он будет оставаться её фаворитом дольше всех — 12 лет! И не просто могущественным фаворитом, а настоящей сердечной привязанностью.

Много позже в фавориты выйдет другой Григорий — Потёмкин, но любви как таковой между ним и императрицей хватит лишь на пару лет, потом любовь остынет, выветрится, и останется только могущество важного сановника, «фаворита-аншефа», как называли его на армейский лад в противопоставление множеству других «унтер-фаворитов», «попавших в случай» и сменявших один другого.

И ещё более того: в прошлом году Екатерина родила от Григория Орлова сына Алексея, будущего родоначальника графского рода Бобринских. По сплетням, ещё прежде она дважды рожала от Орлова дочерей — Наталью (в 1758-м) и Елизавету (в 1760-м), но то — сплетни, а то — будущий граф, рождение которого прошло незамеченным для законного супруга лишь из-за его склонности к праздному любопытству: когда подошло время родов, верный слуга Екатерины, гардеробмейстер Василий Шкурин безжалостно и самоотверженно поджёг собственный дом, зная, что охочий до развлечений император непременно помчится к этому зрелищу, привлекавшему петербургских зевак и в следующем веке.

Нет, наверняка в письме к Понятовскому выпущено, что о судьбе Григория было спрошено. Пропуск неудивителен: Понятовскому как бывшему фавориту такая подробность могла бы быть неприятна. Наверняка спрошено — и наверняка отвечено, что Григорий ждёт за городом.

И действительно: «Я не медлила более, оделась как можно скорее, не делая туалета, и села в карету, которую он подал. Другой офицер под видом лакея находился при её дверцах; третий выехал навстречу ко мне в нескольких верстах от Петергофа».

Описывая этот важный день, любят ссылаться на «Историю и анекдоты революции в России в 1762 г.» пера К.-К. Рюльера. Поэт, писатель и историк, он пребывал в то время в Санкт-Петербурге в качестве секретаря французского посланника. Памфлет его, впрочем, у современников не пользовался успехом. Видимо, даже французам было понятно, что Клод-Карломан пытается скормить им чудовищную мешанину из дипломатически-льстивых формулировок и самых невероятных басен. Екатерину, допустим, он видел едва ли не большей красавицей, чем видел её Григорий Орлов: «Приятный и благородный стан, гордая поступь, прелестные черты лица и осанка, повелительный взгляд — всё возвещало в ней великий характер. Возвышенная шея, особенно со стороны, образует отличительную красоту, которую она движением головы тщательно обнаруживала. Большое открытое чело и римский нос, розовые губы, прекрасный ряд зубов, нетучный, большой и несколько раздвоенный подбородок. Волосы каштанового цвета отличительной красоты, чёрные брови и… прелестные глаза, в коих отражение света производило голубые оттенки, и кожа ослепительной белизны».

Век XVIII. Утро 28 июня 1762 года: Алексей Орлов увозит Екатерину Алексеевну

Преувеличений, как и недостоверных фактов в памфлете более чем достаточно. Зато именно от Рюльера мы можем узнать (поверить ли — другое дело), что карета для Екатерины была заготовлена Алексеем Орловым загодя. «Карета отправилась (…), запряжённая в 8 лошадей, которые в сих странах, будучи татарской породы, бегают с удивительною быстротою. Екатерина сохраняла такое присутствие духа, что во все время своего пути смеялась со своею горничною какому-то беспорядку в своём одеянии».

Карет в различных описаниях этого дня фигурирует вообще-то несколько. Включая наёмную, запряжённую шестью лошадями. Но очень может быть, что Алексей Орлов, ведомый интуицией, подогнал к флигелю как минимум два экипажа, расположив их у разных выходов — чтобы никто не смог перехватить Екатерину и помешать им. Здесь уже нам самим приходится руководствоваться интуицией: так много разных деталей, друг с другом не согласующихся, сообщают авторы сочинений, посвящённых 28 июня, тогда как сами действующие лица подробных письменных свидетельств оставить не пожелали. Алексей сопровождает карету верхом.

«В пяти верстах от города я встретила старшего Орлова с князем Барятинским-младшим; последний уступил мне своё место в одноколке, потому что мои лошади выбились из сил, и мы отправились в Измайловский полк», — пишет Екатерина.

Одноколка, заметьте, — не гербовая карета и не дамское уютное ландо, а экипаж, императорскому статусу не соответствующий. Дело даже не в престиже, а в комфорте — он одноосный, о двух колёсах, но без рессор. Соответственно, не в меру тряский.

Ранним утром, когда Алексей прискакал за Екатериной, старший Орлов был занят совсем другим делом: заканчивал ночные посиделки. Не стоит удивляться, что в столь ответственный момент Григорий в шумной компании проводил ночь за картами и вином. Таким образом он от происходящего отвлекал Степана Перфильева, флигель-адъютанта Петра III. Бывшему комиссару Шляхетного корпуса Перфильеву император, уже вооружённый небезосновательными подозрениями, поручил следить за возможными заговорщиками. Вот он и следил. Раз Григорий мирно перекидывается в картишки — значит, всё спокойно в государстве.

Впрочем, не знаем, насколько бдителен был Степан Васильевич. Может быть, оба — Орлов и соглядатай Перфильев — только делали вид, что «всё спокойно»?