Застава

Сергей Лукьяненко, 2013

Центрум. Центральный мир вселенной, окруженный лепестками других миров, среди которых и наша Земля. Когда-то Центрум был велик и силен, но катастрофа отбросила его в прошлое. Здесь, на перекрестке тысяч и тысяч цивилизаций, несет свою вахту Корпус пограничной стражи, охраняющий границы между мирами… Выбор у землянина, случайно оказавшегося в Центруме, невелик: стать контрабандистом или пограничником. А отличия между этими профессиями порой тоже невелики… Но рано или поздно приходится решать – что такое для тебя пограничная служба. Потому что Земле грозит беда, когда-то пришедшая в Центрум…

Глава 3

Когда мы поднялись на холм, где стояло здание шестнадцатой заставы, уже совсем стемнело. Только на горизонте светило, все разгораясь, зарево над Антарией. Почему-то чувствовалось, что это не электрический свет. Если бы меня попросили это доказать, я бы только развел руками. Но то ли спектр света был чуть иной, то ли угадывалась в нем какая-то мягкая ровность, непривычная для электричества, — но я был абсолютно уверен, что улицы местных городов освещены не лампами накаливания.

У ворот заставы мои ощущения подтвердились. Здание окружал высокий, метра в два с половиной, деревянный забор, сверху опутанный колючей проволокой. Ворота были непривычно узкие, видимо, ни автомобили, ни повозки внутрь не заезжали. А сбоку от ворот висел маленький колокол с огрызком веревки и фонарь.

Фонарь был простецкий, вроде как кованый, но без всяких украшений. Сугубо утилитарная вещь. А еще он был газовый. Под мутноватым стеклом пряталась широкая трубка, увенчанная сетчатым кружком, на котором плясал язычок яркого белого пламени. Фонарь был щедро засыпан сушеной мошкарой — видимо, чистили его не слишком часто.

Старик подмигнул мне и несколько раз дернул за веревку. Колокол надтреснуто звякнул. За оградой залаяла собака — надрывно, но опасливо.

— Пограничный пес? — попытался я пошутить.

— Да просто шавка приблудная, — отмахнулся Старик. — На колокольный звон лает — уже хлеб отрабатывает. Давно надо колокол поменять.

— Рынду у начальства попросите, — вторично пошутил я. Увы, то ли у Старика было плохо с чувством юмора, то ли он давно не следил за российской жизнью.

— Попросишь у них… Начальство в пограничной страже очень условное, Ударник. Большей частью сами кормимся.

Это не слишком отвечало моим представлениям о пограничной службе, но уточнять я пока не стал. За воротами послышался шум, и недружелюбный женский голос спросил:

— Кого принесло на ночь глядя?

— Меня принесло, Ведьма! — весело откликнулся Старик. — Открывай… я с гостем. Парень скакнул в Центрум прямо из душа, без штанов!

— Тогда спешу! — ехидно ответила та, кого назвали Ведьмой, и загремели засовы. Я хоть и был в трусах (и обрывках носков), но почувствовал себя голым и жалким.

Ворота приоткрылись, и в узкой щели я увидел ехидную старую каргу. Вот именно так я ее мысленно охарактеризовал, хотя ничего особо зловещего не было ни в лице, ни в одежде. Пожилая женщина сухощавой комплекции, с аккуратной прической, в дорогом спортивном костюме… Разве что здоровенный пистолет в руке мог вызвать опасения. Но честное слово, как раз пистолет был самой милой деталью ее внешности! Удивительный человеческий типаж — «вредная бабка», причем «вредная» у таких начинается с младенчества, а «бабка» — лет с тридцати!

— А что, хорош! — беззастенчиво оглядев меня, сказала Ведьма. Приоткрыла ворота пошире. — Ну, заходи, гость нежданный…

— Я не напрашивался, — буркнул я в ответ. Ноги ныли и кровоточили, мошкара все-таки, похоже, кусалась, и кожа зудела. — Мне ваш централ на фиг не сдался!

— Центрум, — поправила Ведьма. — Централ — он Владимирский, тут просто Центрум… А ты ершистый. Как звать-то?

— Ваней, — ответил я.

— А ты как его назвал? — спросила Ведьма Старика.

— Ударник он.

— Коммунистического труда? — Ведьма снова противно засмеялась.

— Музыкант. На всяких тарелках играет.

С мерзким хихиканьем и каким-то гнусным бормотанием себе под нос Ведьма пошла к зданию заставы. Старик за моей спиной запирал ворота.

— Ну и… — я замялся.

— Стерва? — негромко уточнил Старик. — Да нет, Ударник. Она хорошая. Это ее манера людей проверять — кто и как долго вытерпит.

— Я уж точно недолго!

— Поживем-увидим, — пожал Старик плечами. — Эй, Ведьма! Баньку бы истопила!

— Если пошевелитесь, то успеете помыться, горячая еще! — отозвалась она, не оборачиваясь. — К нам Дед заявился, я его отмывала.

— Тогда поспешим, — обрадовался Старик. — Баня, она с дороги лучше всего!

С этой мудростью я спорить не стал и, с любопытством оглядываясь, пошел вслед за ним по двору. Смотреть особо было нечего — кирпичное здание заставы, не очень большое, приземистое, но при этом двухэтажное, с плоской крышей, из которой торчало несколько печных труб. Из одной шел дымок. Рядом с домом стояла деревянная вышка, метров шесть-семь высотой, с маленькой крытой площадкой наверху. Вид у нее был совершенно простецкий и затрапезный, такие скорее ожидаешь увидеть где-нибудь в поле, с дремлющим под вышкой стареньким сторожем, чем на пограничной заставе. Никого на вышке не было, а лестница выглядела такой шаткой, что я бы поостерегся лишний раз подниматься. Перед зданием стоял флагшток, на котором вяло обвис грязно-белый флаг. Чуть поодаль — деревянный сарай, рядом небольшая поленница дров, в сторонке, как положено, деревянная баня. Перед баней стояла здоровенная бочка, к которой была прислонена лесенка. Из конуры, устроенной прямо у входа в здание заставы, побрехивал, не высовываясь, пес — но уже потише, видимо решив, что впущенные внутрь временно исключаются из числа врагов.

Баня была правильная. Чистый предбанник, лавки, стол с еще горячим самоваром. Парная человек на шесть, действительно не успевшая остыть, и вода еще была в избытке. Интересно, как они сюда воду таскают, на вершину холма? Неужели ведрами? Старик быстро разделся и, довольно покряхтывая, направился в парную. Я — следом.

Единственное, что смущало, — внутри опять же не оказалось никакого освещения, в парную свет шел через крошечное окошко, выходящее в предбанник, где Старик зажег масляную лампу. Мы сидели на полках, медленно отмокая и расслабляясь. Потом Старик сходил за тазиком, в котором замочил какие-то травы, поддал пару. Я почувствовал, что израненные ноги принялись кровоточить, но решил не обращать на это внимания.

— Ложись, веничком пройдусь, — сказал Старик.

— Спасибо… — искренне ответил я, вытягиваясь на полке.

— Спасибо не отделаешься, второй веник для меня, — усмехнулся мой спаситель. — Ну… держись, Ударник!

Я держался. Парил Старик жестко, но тело отзывалось на взмахи веника с благодарностью. Никогда раньше я не был особым любителем бани. Но и совершать марш-броски по пересеченной местности мне раньше не доводилось…

— Старик, а электричества тут нет? — спросил я. — Не придумали еще?

— Придумали, но нету! — отхаживая меня веником, ответил Старик.

— Это как же?

— А трудно тут с электричеством, Ударник. Видишь ли, тут пластмасса не живет.

— Какая пластмасса?

— Да любая. Поливинилхлорид, полиэтилен, эпоксидка… даже целлулоид!

— А что, целлулоид — пластмасса? — спросил я. Всплыло в памяти что-то из детства — парень постарше показывает невзрачный кусок пластика и заговорщицки сообщает: «Дымовуху делать будем!»

— Самая первая, образованный ты наш! Чего ж так плохо химию знаешь, вроде не при Фурсенко учился!

— Да у меня с химией всегда было не очень, — признался я.

— Переворачивайся, — велел Старик. — Хозяйство прикрывай ладонью и держись… Не за хозяйство держись, а просто держись, остолоп! Так вот, пластик здесь разлагается за несколько часов. Некая особенность мира Центрум. Ученые мужи ее называют «высокомолекулярной чумой». Насколько мы знаем, началась она больше ста лет тому назад. По всему Центруму начали разлагаться пластики… ну, те, что тут успели изобрести. Время в наших мирах схоже, у них было нечто вроде начала двадцатого века, как раз все экспериментировали с электричеством… и вдруг лишились всей изоляции!

— А резина? — спросил я.

— Природная резина существует, — согласился Старик. — Но ее здесь мало, она очень дорога. Можно, конечно, прокладывать провода без изоляции, пользоваться стеклом, фарфором… есть способы, короче. Но это все сразу лишает электричество главного преимущества — дешевизны и легкости использования. К тому же — что ты будешь делать с электричеством без изоляции? Разве что простейшую лампочку соорудишь. Никаких электронных устройств, никаких печатных плат.

— Да, не повезло ребятам… — согласился я.

— Им больше с другим не повезло, Ударник. У них еще и нефть разложилась.

— Как?

— Точно так же, как пластики. Так что гикнулись все бензиновые двигатели, энергетика… В общем, они сидят на угле и газе. Отсюда и паровозы, и общая… ну, не назову это отсталостью… законсервированность мира. Центрум — царство паровых машин… и в этом они, кстати, неплохо продвинулись!

— И с чего у них это случилось? — спросил я. — Само собой?

— Да нет, основная версия — что это была диверсия из другого мира, — Старик пожал плечами. — Ему даже название придумали, «Очаг», ну, как точка заражения, откуда пошла чума. Но точно никто ничего не знает, если это и диверсия, то никаких завоевателей не появилось. Может, чума и на них перекинулась?

— Хорошо, что до нас не дошла, — озабоченно сказал я.

Старик бросил веник:

— Все, пошли в купель, мочи нет!

Перед вторым заходом мы сделали перерыв и выпили чая. К моему удивлению, это был банальный «Липтон» в пакетиках.

— С Земли таскаем, — пояснил Старик. — Здесь есть свой чай, но дешевле носить с Земли. Вообще, пойми основу основ — многие вещи стоят дешево в одном мире и дорого в другом. Что возникает в такой ситуации?

— Торговля.

— Ха. Торговля бы возникла, будь между мирами нормальные дороги. А если весь товар ты можешь утащить только на своих плечах? И точка твоего выхода в Центрум будет известна лишь приблизительно, а в другой мир из Центрума ты можешь попасть только с помощью проводника из другого мира? Что тогда?

— Мелкая торговля, — хмуро ответил я. — Все собираются на базаре в Центруме и меняются товарами…

— Контрабанда! — наставительно сказал Старик. — В первую очередь возникает контрабанда. Нет, конечно, законы Центрума требуют именно что вести цивилизованную торговлю. На каждой обжитой территории, в каждом городе есть рынки, куда можно принести товар, заплатить местным властям пошлину и торговать. Но пошлина высока! А искушение велико. Поэтому многие пытаются протащить товары через Центрум нелегально. И мы, пограничники, призваны с этим бороться.

— С какой стати? — спросил я. — Нет, ты мне ответь честно, зачем? Какой наш интерес? Как я понял, местные власти не слишком-то сытно вас кормят. А вы на них работаете! Еще и под пули лезете, верно?

— Случается, — кивнул Старик. — Нет, ты молодец, правильные вопросы задаешь… Тебе как ответить — возвышенно или цинично?

— И так, и эдак.

— Тогда вначале возвышенно. Во всем должен быть порядок. Многие вещи, привычные в одном мире, в другом вызовут катастрофу.

— Наркотики?

— Не только. Существуют простые вещи, которые, оказавшись не в том месте, способны разрушить цивилизацию. Например, книги.

Я насмешливо фыркнул.

— О, ты зря, Ударник. Чем может стать Библия или Коран в мире, не знающем понятия Бога? Ладно, оставим теософию… чем может стать «Капитал»? «Майн Кампф»? Теория «оранжевых революций»? Да хотя бы добрейшее и мирное описание технологии производства пенициллина вместе с образцами грибковых культур…

— А пенициллин-то здесь при чем?

— Представь себе мир, в котором ресурсов мало. Очень мало. Мизерное количество. Самых простых ресурсов — пищи, воды… И в равновесии он существует лишь благодаря неразвитой медицине, высокой детской смертности и прочим печальным вещам. При этом люди там живут добрые, неглупые и любознательные, просто не повезло им с миром. И вдруг в этот мир попадает простая технология борьбы с инфекцией. Восторг! Смертность резко падает. Продолжительность жизни растет.

— И? — спросил я.

— Начинаются войны, голод, каннибализм.

— Ерунда, — сказал я. — Не верю.

— А такой мир есть, — спокойно ответил Старик. — Именно с такой историей. Был бедный, но спокойный мир. Через одно поколение стал еще более бедный, но кровавый. Если хочешь, как-нибудь сводим тебя туда… только надо будет найти проводника из их мира… и хорошенько подготовиться. Опасно там… а началось все с пенициллина… Ладно, пошли, я тоже пропариться хочу.

Здание заставы, похоже, было выстроено на руинах какого-то древнего сооружения. Стены-то были кирпичными, отштукатуренными с небрежностью, которая выглядела почти нарочитой и декоративной (хотя уверен, никто такой целью не задавался). Но кое-где в них врастали остатки старой каменной кладки, из громадных, тщательно пригнанных друг к другу камней. Видимо, руины просто восстановили, используя кирпич, и провели простенький ремонт. Не стали заморачиваться даже какими-нибудь перегородками — все помещение первого этажа представляло собой одну здоровую комнату, примерно десять на пятнадцать метров размерами. Будь потолки повыше, ее можно было гордо назвать «залой», но до потолка я мог дотянуться рукой, встав на цыпочки. Полы были из некрашеного дерева, небольшие окна застеклены на английский манер — с поднимающимися вверх рамами. Несколько дверей, судя по всему, скрывали то ли стенные шкафы, то ли какие-то хозяйственные каморки.

Один угол явно использовался как кухня — там была железная печь, на которой стояли какие-то кастрюли, грубый буфет с посудой, стол и две деревянные лавки. Другой угол служил чем-то вроде спортивного уголка — там лежали гантели, небольшая штанга, шведская стенка. А в центре комнаты располагался очаг, в котором горел огонь, нечто вроде открытого на все стороны камина с уходящей вверх, в потолок, дымовой трубой. Выглядело это опять-таки стильно, и я заподозрил, что стройку все-таки вел человек с претензией на художественный вкус.

Вокруг очага были разбросаны кресла и диваны — и вот они с обстановкой резко контрастировали. Хорошая старомодная мебель, полированное дерево и потертая темная кожа. В одном кресле сидела Ведьма и читала книжку — я глянул на обложку и понял, что этот язык мне не знаком. Графически буквы походили на латиницу, но все-таки были другими. На диване лежал кто-то мелкий, с головой укутавшийся в одеяла.

— С легким паром, — приветствовала нас Ведьма, не отрываясь от книги. — Еда на плите.

— Спасибо, — сказал я.

— Одежда подошла?

— Тоже спасибо, — кивнул я.

Одежду я обнаружил, когда мы стали выходить из бани. Джинсы моего размера, рубашка, носки, ботинки, белье… Все, что нужно.

— Тебя и впрямь из душа унесло? — спросила Ведьма. — Не во время секса?

— А с чего такой интерес?

Она посмотрела на меня поверх книжки.

— Сугубо прагматический. Способность открывать врата появляется при различных эмоциях. Есть люди, которые открывают врата при испуге, другие — во гневе, третьи — напившись… Случаются и те, кому для этого нужен секс.

— А я так понял, что тут какие-то движения нужны…

Она презрительно фыркнула.

— Движения тоже. И даже слова. Один парень перемещался, напевая свою любимую мелодию. Но ты Старика не слушай, все-таки в основе лежат эмоции. Вспоминай, что с тобой было, когда ты мылся. Настроение, мысли…

— С утра вспоминаю, — я пожал плечами. — Да ничего особенного! Помылся. Вышел из душевой кабинки… у меня даже ванны нет, я вместо нее кабинку хорошую поставил, с гидромассажем… Начал вытираться… шагнул назад… И вот я здесь.

— Плохо, — сказала Ведьма, снова уткнувшись в книгу. — Две трети людей, однажды открывших порталы, никогда больше не сумели повторить этого действия.

— Пошли есть, — толкнул меня в бок Старик. — Что ты ее слушаешь, она любит на нервах поиграть…

— Я просто информирую юношу о реальной ситуации, — отозвалась Ведьма.

Мы сели за стол, Старик наложил мне и себе еды.

В общем, более громкого определения она не заслуживала — разваренные овощи с мясом походили бы на рагу, но для этого их стоило готовить минут на сорок меньше.

Но я хотел есть и к мелочам не цеплялся. Тем более что Ведьма обронила, по-прежнему не глядя в нашу сторону:

— Кулинария — не мой конек.

Старик усмехнулся, достал из буфета графин, три рюмки. Наполнил их темной жидкостью. Я уже без содрогания глотнул местного «виски». Ведьма за рюмкой подошла сама, не отрываясь при этом от книги. Хлопнула одним махом, поставила рюмку на стол и двинулась обратно.

— Интересная книжка? — спросил Старик.

— Дамский роман, — уклончиво отозвалась Ведьма. — Он — красавец, герой, клондальский аристократ. Она — пришелица из нашего мира, контрабандистка. Красивая, юная и стервозная. Он ловит ее, но жалеет и отпускает. Она обещает больше не возвращаться. Он начинает тосковать и перемещается в наш мир… далее очень смешно. Ну, для нас смешно. Одно описание гонки на автомобилях чего стоит… Когда у «Мерседеса» взрывается паровой котел…

Старик захохотал.

— Совсем сочинители из ума выжили! Как этот аристократ к нам перемещается — если он из Центрума?

— Любовь проявила в нем уникальные способности, — просто ответила Ведьма.

— Да уж, — фыркнул Старик. И пояснил мне: — Жители Центрума не способны перемещаться в другие миры. Они не открывают порталы, в другой мир их надо проводнику тащить…

— Проводнику?

— Ну, есть люди вроде нас. Могут сами пройти через портал… еще и человека-двух с собой прихватить. А есть сильные проводники, могут провести целую группу, даже машину… хотя это глупо, конечно, в Центр машины тащить. Так вот, те, кто посильней, могут местных в другие миры вытаскивать. Но и это, говорят, непросто. Порталы норовят закрыться раньше времени. Словно местные резиновым жгутом к Центруму привязаны и их обратно тащит…

Он налил нам еще по рюмке и убрал графин.

— Хватит. Хотя… ты не похмельный был, когда сюда попал?

— Пару рюмок накануне выпил, — пожал я плечами. — Мы в ресторане играли, потом хлопнули коньяку, прежде чем расходиться.

— Пару? — уточнил Старик.

— Да. Точно.

— Тогда хватит. С утра будем тебя проверять. Душа у нас нет, но я, так уж и быть, на тебя из ведерка полью, а ты попробуешь все повторить…

Я уныло кивнул. У меня начали появляться серьезные сомнения, что я сумею вернуться домой самостоятельно.

А если меня проведет Старик… готов я к этому? Нет, меня вполне устраивает моя жизнь. Я вообще человек довольный бытием и к авантюрам не склонный, я никогда не мечтал попасть в иной мир и стать каким-нибудь чокнутым рыцарем с волшебным мечом, даже в детстве… Но жить, зная, что рядом есть, на самом деле есть, другие миры! И что где-то во мне скрыт волшебный ключ к этим мирам, ключ, который я однажды случайно нашел — и потерял…

Но какова альтернатива? Остаться жить здесь?

В мире без электричества и машин? Служить в непонятной «пограничной страже»? Нет, как-то не хочется…

— Не грусти, Ударник, — Старик почувствовал мое настроение. — Справимся. Не ты первый, не ты последний…

Человек, спавший на диване, зашевелился. Из груды одеял высунулась коротко стриженная мальчишеская голова. Мрачно уставилась на меня. Потом на Старика.

— Привет, Дед! — сказал Старик.

— Угу, — пробормотал мальчишка и снова зарылся в одеяла.

Я удивленно глянул на Старика.

— Ну да, пацан, — кивнул Старик. — Ты на прозвища не ориентируйся. Это у меня оно по делу. А бывает — прямо наоборот.

— Он что, пограничник? — поразился я.

— Ага. Самоучка! — Старик говорил с такой гордостью, будто речь шла о его сыне. — Самостоятельно разобрался, как открывать порталы. Излазил весь Клондал, стал очень известным воришкой в Антарии. Ну, сам понимаешь, вор, который способен мгновенно убежать в другой мир, — хороший вор! Но потом его все-таки поймали. Исхитрились. Должны были бить плетями, отсечь кисть правой руки и отправить в лагерь для перевоспитания малолетних преступников. Но мы его отпросили, взяли на поруки, перевоспитали…

Из одеял донеслось недовольное бурчание.

— Обогрели, накормили, уму-разуму научили! — повысил голос Старик. — И не бухти там, а то будешь три дня драить всю казарму!

— Мне так показалось, что ваша работа довольно опасна, — осторожно сказал я.

— Есть такое дело, — кивнул Старик.

— Но тогда стоило ли привлекать ребенка…

— А какова альтернатива? — удивился Старик. — Ну отвели бы мы его домой. И что? Он бы опять сюда полез. Для того, чтобы лишить этого парня способности открывать порталы, требуется нанести ему определенные физические увечья. Я как-то не готов! А так мы за ним приглядываем, воспитываем…

Из-под одеял донеслось что-то явно не на русском.

— Завтра моешь пол в спальне, Дед, — не повышая голоса произнес Старик. — Так вот, Ударник, если уж человек научился ходить в Центрум — судьба у него простая. Либо он в контрабандисты подастся, либо в пограничники, либо среди местных осядет. Но такого, чтобы человек вернулся домой и зажил обычной жизнью — не припомню.

— Бывает, — подала голос Ведьма.

— Все бывает, — согласился Старик. — Верю. Но не припомню!

— А кто еще у вас… э… служит? — спросил я.

— Служат собачки, мы службу несем, — веско и явно чужими словами ответил Старик. — Застава у нас небольшая, тихая… Все с Земли. С нашей Земли… более того — из России. Есть еще Калька. Девочка совсем, лет восемнадцать-девятнадцать… ты ее не обижай, Ударник! Она кокетничать любит, но ради всего святого, не сочти это за повод зажать ее в углу!

— Да не бойтесь вы за свою Кальку, я не сексуальный маньяк, — поморщился я.

— Мы не за нее. Мы за тебя боимся, — спокойно сказала Ведьма. — Она… она девочка такая… нежная, воздушная… но что-то, видимо, было у нее в жизни несладкое… Не любит она мужиков. Дразнить любит, а так — нет.

— Понятно, — кивнул я. — Ну, бывает… это нынче как бы даже модно…

— Ты не понял, — покачала головой Ведьма. — Она и женщин не любит. Нас всех она как боевых товарищей терпит. Разве что Деду, поскольку тот мал и глуп, симпатизирует.

Из-под одеяла опять донеслось возмущенное бормотание.

— Понятно, — сказал я. — К Кальке не приставать, относиться с почтением. Что еще?

— Кто еще, — наставительно сказал Старик. — Иван Иваныч. Мы тут все Иваны, но у него прозвище такое, поскольку в лицо называть Немым — неудобно, а спросить не получается. Не говорит он совсем. Но слышит хорошо! И жестами все что хочешь тебе разъяснит.

— Угу, — сказал я задумчиво. — Итак — старик, пожилая женщина, ребенок, чем-то психологически травмированная девушка, немой… пардон, альтернативно говорящий… Кто еще? Негр у нас есть?

Ведьма засмеялась — и засмеялась хорошо, весело и искренне.

— Ударник, а ты мне нравишься! Честное слово! Нет, негра у нас нет, исторически в России негры редкость.

У нас есть Скрипач. Ну?

Я пошевелил мозгами. И высказал предположение:

— Грузин?

— Бинго! — воскликнула Ведьма. — Только он говорит, что армянин. Может, и так. В общем, негров в России традиционно заменяют представители других южных народов.

— И вы еще зовете к себе меня! — продолжил я. — Ударника. Человека, тусующегося с музыкантами. В бою — устойчивого, как кол в навозе.

Старик нахмурил лоб, потом поднял большой палец и торжественно сказал:

— Цитируешь сказки «Тысяча и одной ночи»?

Молодец!

Я тоже глянул на него с возросшим уважением. Ничто так не сближает людей, как угаданная цитата из книги.

— У вас не застава, господа пограничники, — сказал я. — У вас богадельня. Инвалидная команда.

Ляпнув это, я испугался, что перегнул палку или, как сформулировала бы Шахерезада, «превзошел грань дозволенного и углубился в области запретного».

Старик и впрямь посмотрел на меня неодобрительно. Но Ведьма кивнула и даже отложила книжку.

— Ты прав, конечно. Но инвалид — если уж вспомнить исконные значения слова, — это всего лишь ветеран. Так вот, мы все в той или иной мере ветераны. Даже этот сопливый мальчишка, что от смущения хамит, не высовываясь из-под одеяла, повидал такого, что на Земле мало кому довелось. И нас существование на этой тихой пограничной заставе в ином мире устраивает. Дает нам достаточно адреналина, чтобы почувствовать себя живыми, и в то же время не напрягает сверх меры.

У нас иногда появлялись новички, которые через месяц-другой уходили в места поинтереснее. А вот мы остались. Нам… нам нравится, Ударник. Я думаю, ты разберешься, как открывать свой… — она вдруг ехидно усмехнулась, — задний портал. И если захочешь, то уйдешь в другое место. Я тебе назову десяток таких, где у тебя волосы дыбом встанут, а уж приключений будет — вагон и маленькая тележка. Но я почему-то думаю, что ты останешься с нами. На какой-то обозримый срок.

— Почему это? — спросил я.

— А мы тебе понравились, — усмехнулась Ведьма. — Ладно, хватит болтать. Старик, отведи-ка ты его наверх, в свободную комнату. Я тут пока посижу, с Дедом. Как заснет, сама его в постель отнесу.

Я удивленно поднял бровь.

— Он боится один засыпать, — пояснила Ведьма. — Ну, у всех свои странности, верно?