Застава

Сергей Лукьяненко, 2013

Центрум. Центральный мир вселенной, окруженный лепестками других миров, среди которых и наша Земля. Когда-то Центрум был велик и силен, но катастрофа отбросила его в прошлое. Здесь, на перекрестке тысяч и тысяч цивилизаций, несет свою вахту Корпус пограничной стражи, охраняющий границы между мирами… Выбор у землянина, случайно оказавшегося в Центруме, невелик: стать контрабандистом или пограничником. А отличия между этими профессиями порой тоже невелики… Но рано или поздно приходится решать – что такое для тебя пограничная служба. Потому что Земле грозит беда, когда-то пришедшая в Центрум…

Глава 1

Если твоя работа связана с частыми отлучками на неопределенное время, то кота или собаку ты не заведешь. Даже с черепахой будут проблемы, впрочем, я не люблю черепах. Остаются только рыбки.

Я постоял секунду в полумраке своей квартиры, глядя, как мигает на стене лампочка сигнализации. Бросил на пол свой рюкзак, рюкзак с трофеями, тюк с одеждой, автомат, свернутую палатку. Помахал руками, восстанавливая кровообращение, и пошел к пульту охраны. Быстро набрал на клавиатуре код. Надпись «тревога» на маленьком дисплее исчезла.

Все, я дома.

В квартире было жарко и душно. Неудивительно — я не был дома три дня, все это время она простояла запертой. Первым делом я спрятал оружие в потайной ящик, затем включил кондиционер, а потом пошел глянуть на аквариум. Все было в порядке — свет горел, автоматическая кормушка помаргивала зеленым огоньком, рыбки преспокойно плавали, креветки-фильтраторы сидели возле фильтра, растопырив сетчатые лапки. Самые флегматичные существа на свете, по сравнению с ними даже ленивцы непозволительно суетливы. Сидят себе на потоке воды, ловят то, что несет течение, забрасывают в рот… Хорошо тем, кто так устроился — сидеть на течении и ждать, что тебе принесет.

Убедившись, что дома все в порядке, я пошел в душ. Благо и раздеваться не надо. Постоял под водой теплой, окатился водой холодной, потом пустил горячую… Намылился душ-гелем с запахом кофе, а потом вымыл голову мятным шампунем. Водичка с меня стекала не то чтобы черная, но ощутимо серая, грязи было столько, что гель не сразу начал мылиться.

После душа я побросал свои вещи в стиралку, включил ее и отправился на кухню. Все три дня в Центруме я тосковал по самой обыкновенной яичнице с помидорами. С этим добром в Центруме проблем нет. Но так уж получилось, что я сразу по прибытии рванул за контрабандистом и гнался за ним трое суток, а яйца и помидоры — не тот продукт, который потащишь с собой в рюкзаке. Убегал «морячок» бодро, про «медленно шел» я ему соврал исключительно в воспитательных целях.

Пока тушились помидоры и репчатый лук, я проводил ревизию холодильника, мимоходом включив автоответчик телефона и краем уха прислушиваясь, что он бормочет. Важных звонков не было. Звонили два приятеля и одна подруга. Все — с привычным в последние годы вопросом: «Тебя опять в командировку угнали?» Звонил робот с телефонной станции, угрожал отключить связь за просроченный двадцатирублевый счет. Может, отключить стационарный телефон? Кому он нужен в эру мобильников? Звонили и бросили трубку несколько чудаков, из числа тех, кто ненавидит разговаривать с автоответчиками… На мобильном было несколько пропущенных звонков от мамы и парочка незнакомых номеров, на которые я вообще перезванивать не собирался.

Я нарезал подсохший и окаменевший в холодильнике хлеб, распарил его в микроволновке и принялся разбивать над сковородой яйца. Автоответчик продолжал бормотать чужими далекими голосами.

— Иван…

А вот этот голос был мне знаком! Я замер с последним неразбитым яйцом в руках.

— Меня зовут Александр… мне кажется, мы с вами знакомы… — человек замялся. — Виделись в… в Центруме. Если ошибся — простите великодушно. Если нет… позвоните мне… когда вернетесь… Есть важный разговор. Мой номер…

Вот те на!

Я машинально разбил над сковородой последнее яйцо, выругался, когда понял, что уронил скорлупу, вытащил ее, накрыл сковороду крышкой. Ну надо же…

Александр был свой человек. Коллега. Пограничник. Начальник.

Более того — он был с нашей заставы и из нашего наряда, один из семи людей, живущих на Земле, а работающих вместе в Центруме.

И самое главное — это он три года назад наткнулся на меня, совершенно обалдевшего от попадания в другой мир. Успокоил, объяснил происходящее, отвел на заставу, уговорил стать пограничником, взял в свою команду.

Не доверять ему у меня не было никаких причин.

И разыскать меня он, в общем-то, мог без особых проблем — он знал мое настоящее имя, возраст, день рождения и даже какой институт я закончил. Я тоже мог его найти. Совершенно случайно я знал его фамилию — Бобриков. Достаточно редкая фамилия, чтобы поиск в интернете занял минут пять.

Но это было не принято. В Центруме одна жизнь. На Земле — другая. Не смешивать и не взбалтывать.

Бросив на стол пробковую подставку, я водрузил на нее сковородку, взял вилку и принялся за еду. По времени Центрума это был завтрак, по времени Земли — обед.

Зачем же он мне звонил?

Первая мысль у меня была — «не перезванивать». Нет, не уходить «в несознанку», а при встрече в Центруме посмотреть укоризненно, так, чтобы сам все понял.

А потом я бросил вилку и, даже не убрав сковородку с остатками яичницы, бросился одеваться.

…Бобриков наткнулся на меня часа через два после того, как я впервые открыл портал в Центрум. Я уже успел пройти все положенные новичку стадии — озирался, орал, бегал кругами, щипал себя до синяков (хотя и никогда не думал, что реальный человек может таким способом проверять, не спит ли он), впадал в отчаянье и истерически хохотал. Выбросило меня посреди холмистой степи, на горизонте виднелись невысокие горы, а в километре — небольшая рощица. И все это было наполнено таким пьянящим запахом трав, такой неслыханной чистоты воздухом, что голова кружилась без привычных городских миазмов.

Встретились мы совершенно случайно, хотя Бобриков и пытался потом рассказывать: «было у меня предчувствие» и «чего-то вдруг потянуло пройти через рощицу…» На самом деле он делал обычный обход железки — от стрелки, ведущей к заброшенному руднику в предгорьях Саарнского хребта, и до шестнадцатого пограничного секрета. Места эти были спокойные, зато близко к одной из слабых точек, не проходило и года, чтобы здесь кто-нибудь случайно не выскакивал.

Бобриков увидел следы моих босых ног на глинистом берегу маленького родника (я там пил, дойдя до рощи) и, как он потом рассказывал, сперва решил, что в Центрум попал дикарь. Либо каким-то чудом вынесло из Африки-Азии-Латинской Америки, либо (что в Клондале случалось еще реже) из какого-то примитивного мира. Впрочем, когда Бобриков нашел меня, я уже успел соорудить себе нечто вроде набедренной повязки и обуви. Да, в Центрум я попал голым, но в руках-то у меня было большое банное полотенце. Двумя кусками я обмотал ноги, остатки пустил на символическую набедренную повязку. Когда пограничник меня увидел, я как раз был занят изготовлением дубины — острым камнем обтесывал сучья на здоровенной ветке. И выглядел таким спокойным, что, пока не долбанул камнем по руке и не высказал мирозданию все, что по этому поводу думаю, Бобриков продолжал размышлять, дикарь я или нет.

— Бог в помощь! — окликнули меня со спины.

Я подскочил, перехватил дубину поудобнее… и растерянно уставился на старика.

Бобрикову (имя, конечно, я узнал много позже) тогда было под семьдесят. Сейчас — уже «за». Выглядел он, впрочем, вполне бодро — крепкий, пусть и немолодой дядька, не седой и не лысеющий (потом я узнал, что шевелюра — предмет его особой гордости), в старом брезентовом плаще, с ружьишком за спиной… Старичок-егерь. Или старичок-охотник. В любом случае я готов был его расцеловать — мир вокруг меня, только что казавшийся безлюдной бесконечной степью, внезапно ожил.

Но Бобриков мой порыв уловил и легким движением сбросил с плеча двустволку. Я замер. Старичок-егерь оказался маньяком-убийцей?

— Руки покажи, земляк, — вполне миролюбиво сказал старик. — Дубину народной войны брось, не нужна она тебе. А руки покажи.

Я бросил недоделанную дубину и поднял руки.

— Правое запястье, — уточнил старик.

— Смотри, разве я мешаю? — разозлился я.

Бобриков, стоя метрах в пяти от меня, пристально изучал мою руку. Потом кивнул и забросил ружье на спину.

— Не серчай, земляк. Места здесь такие… осторожность нужна. Первый раз в Центруме?

— А что это такое? — переспросил я.

— Ну, мир такой, — усмехаясь, ответил старик. — Ты ж вроде молодой, фантастику должен читать…

— Никому я ничего не должен, — пробормотал я, опуская руки. — Может, я неграмотный… Дед, ты хочешь сказать, что это параллельный мир?

— Нет, не параллельный. Центральный, — разъяснил старик. — Параллельные миры — они параллельно один другому, верно? А центральный — он как сердцевина у ромашки. Остальные миры — лепесточками вокруг. Дошло?

— Не верю, — упрямо сказал я.

— А когда в портал сигал — куда ожидал попасть? — усмехнулся дед.

— Какой портал? — заорал я. — Я мылся. В душе. Потом вылез, вытираться стал… и оказался здесь.

Бобриков нахмурился.

— Так не бывает, мил-человек. Портал должен быть. Ты его открыл — случайно. И шагнул в него.

Я снова попытался вспомнить, что же произошло за мгновение до того, как я перенесся из ванной комнаты.

— Я вытирался, — упрямо повторил я. — Потом… потом назад шагнул…

— А, — усмехнулся Бобриков. — Понятно. Зеркальный портал, он же тыловые ворота… ну если совсем уж по-народному — заднепроходное отверстие. Редкая штука, смешная… но случается.

— Слушай, дед, у меня голова кругом идет, — взмолился я. — Ты или стреляй, или объясни по-человечески!

Вместо ответа Бобриков скинул рюкзак, порылся там, достал чистые, но явно ношеные семейные трусы и протянул мне.

— Держи, лишенец. Стираное, не волнуйся.

Мне было не до брезгливости. Я натянул дедовские трусы (чуть маловаты, но, к счастью, Бобриков был крепкий старик), потом принял из его рук металлическую флягу. Глотнул. Как я и подозревал, это оказалась не вода. Совсем не вода!

— Что за… — просипел я, возвращая фляжку.

— Напиток местный. Зря кривишься, не хуже вискаря. Сейчас костерчик разведем, побеседуем…

На костер пошла недоделанная дубина и набранный в роще валежник. Уже потом я узнал, что рощи и леса в Клондале редки, можно сказать — наперечет, и прятаться в зарослях — не лучшая идея. А тогда сидел, разинув рот, и слушал неторопливый рассказ Бобрикова.

— Я — пограничник. Что это такое — объяснять можно долго, а можно и вообще не объяснять, и так все понятно. Мы охраняем проходы между разными мирами. Ловим контрабандистов и случайных нарушителей, вроде тебя.

— И таких много?

— Изрядно. Или ты думаешь, что открыть портал — уникальная способность?

Я пожал плечами.

— Портал, или врата — как тебе больше нравится, штука нехитрая. Их может открыть любой. Это, очевидно, некое неотъемлемое свойство всякого разумного существа. А ведут порталы только в Центрум… — он, видимо, подметил выражение моего лица и смилостивился: — Ну и обратно. Так что миров-то много, но попасть из любого ты можешь только в один. Центральный. Мы его так и зовем — Центрум.

— Но почему про это не знают все? — поразился я. — Если уж любой может открыть портал…

— Ну… есть детали, — признал старик. — У многих людей порталы существуют доли секунды. Или настолько малы, что человек в них пройти не может. Или же условия их возникновения столь вычурны, что никогда в жизни человеческой не случаются. Вот тебе, к примеру, надо раздеться догола, начать вытираться полотенцем… — старик задумался, — нет, полотенце тут ни при чем. Скорее, тебе надо делать движения руками, словно вытираешься. И наверняка что-то еще. Вот этим, мил-человек, ты и будешь ближайшие дни заниматься — вспоминать, что делал, когда открыл проход в Центрум, и пытаться это повторить. Потому что иначе… — он пожал плечами.

— Я останусь тут навсегда? — тихо спросил я.

— Да нет, не останешься, если не захочешь, — поморщился Бобриков. — Отведу я тебя домой. В смысле — на Землю. У меня портал три секунды держится, успеем вдвоем проскочить. Но остаток жизни ты будешь вспоминать про иной мир, где побывал, тосковать, пить горькую и раскаиваться, что решил вернуться. Спорим?

Спорить я не стал.

— Ну или оставайся здесь, — продолжал Бобриков. — Работу найдем. Хоть у нас, в пограничниках, хоть у местных. Тут нормальное отношение к землянам.

— Тут что, своя жизнь есть? — почему-то поразился я. — Люди?

— Люди, — кивнул старик. — Вполне приятные для общения.

— И по-русски говорят, конечно, — съязвил я.

— Никоим образом.

Фантастики я читал не слишком много. Но кое-что вспомнилось.

— Тогда, наверное, я чудесным образом изучил их язык, пройдя через ворота?

— Через врата, они же порталы, — поправил старик. — Нет, не угадал. Язык у них свой, корни на слух немного похожи на латинские, но в принципе — ничего общего с земными языками.

— Тогда мне тут ничего не светит, — сказал я. — Туп я к языкам, даже английский толком не выучил.

— Это ты раньше был туп, — ответил старик. — Первые проходы через врата действуют на человека как мощный стимулятор. Двое-трое суток ты можешь впитывать знания как губка. Если постараешься — через три дня спокойно заговоришь на клондальском. Кстати, когда вернешься на Землю — рекомендую подучить английский… и вообще все, что тебе хотелось выучить, но никак не давалось. Только с умом распорядись этими днями. При каждом новом прохождении эффект слабеет и к пятому-шестому разу сойдет на нет. Так что сам выбирай, что тебе больше в жизни пригодится — кун-фу или умение складывать оригами. Ты кто по профессии-то будешь?

Я помедлил секунду. Бывали ситуации, чаще при общении с женским полом, когда моя профессия «звучала» хорошо. Но тут явно был иной случай…

— Я музыкант.

— Музыкант? — старик посмотрел на меня с состраданием. — Этого добра тут и своего хватает. Будь ты военный, инженер, врач — мог бы хорошо обустроиться в Центруме. А что за музыкант-то? На скрипке играешь или на фоно?

«Фоно» меня покоробило. Было в этом свойском наименовании инструмента что-то насмешливое.

— Такое ощущение, будто других инструментов никто не знает, — буркнул я. Но Бобриков ждал, и я ответил: — Могу и на фортепьяно, дело нехитрое…

Барабанщик я.

— Ударник? — уточнил старик.

— Мы себя ударниками не называем, — объяснил я. — Барабанщик.

Старик покачал головой.

— Нет, не годится. Вы у себя в ансамблях как хотите называйтесь, а тут тебя будут ударником звать. Звучит красивее. В рок-группе стучишь?

— Дятел стучит, — я начал злиться.

— Извини, — кивнул старик. — В рок-группе играешь?

— Ну… по-всякому, — уклонился я от ответа. — Вообще-то я литаврист, по образованию. Но могу и на цимбалах, и на барабанах… В группе, конечно, больше на драмзе…

Но мой собеседник уже не слушал. Он ржал, тихонько, по-стариковски, всплескивая руками и подхихикивая, когда воздуха не хватало для полноценного гогота.

— Литаврист и цимбалист! Я тебя увидел когда, решил, ты опытный специалист по выживанию… такую дубину сооружал! А ты… ты барабанную палочку ладил, да?

Я молчал, глядя в костер. Очень хотелось треснуть весельчака по ушам. Без всякой палочки. Так… будто тарелками… Но, во-первых, он был человек пожилой, во-вторых — вроде как спас меня и объясняет что к чему… А в-третьих, у него было ружье. Это, пожалуй, самый убедительный довод против.

— Ты извини, — сказал Бобриков, просмеявшись. — Просто вспомнилось… кто это такой — человек, тусующийся с музыкантами? Ответ — ударник!

— Спасибо, очень смешно, — сказал я. — С месяц этого не слышал.

Бобриков посерьезнел.

— Ладно… не бери в голову. Прости дурака… Тебя как зовут-то?

— Иван.

Он опять рассмеялся.

— Ну надо же… Запомни две вещи. Во-первых, мы не называем своих имен. Никому. Даже друзьям. Понимаешь, почему?

— Чтобы нас не нашли на Земле? — предположил я.

— Верно. Так что между собой пользуемся прозвищами. У меня вот очень оригинальное — Старик. А для других мы — Иваны. Русские мужчины все Иваны, женщины — Маши. Американцы обычно Джоны, хотя встречаются оригиналы… Американки — Мэри. Ну и так далее. Рекомендую так и называться.

— Ничего, что меня так и зовут?

— Повезло, считай, — кивнул Старик. — Привыкать не надо. Ну так что решил, ударник? Могу тебя отправить домой. На запястье только придется татуировку поставить… черную окружность. Не бойся, почти не больно! Это будет означать, что ты случайно побывал в Центруме, тебя вернули домой и ты обещаешь больше сюда не соваться… а если уж и сунешься — то сразу пойдешь сдаваться пограничникам. Если бы я поймал тебя на контрабанде, но ты не сопротивлялся, то на первый раз поставил бы другую татуировку — заштрихованный черный круг. Это означает, что в Центруме ты отныне вне закона и тебя могут убить без суда и следствия.

— А у тебя какой кружок? — спросил я.

Бобриков поднял руку. На коже был черный круг с крестиком внутри.

— Пограничник. Как видишь, случайно побывавший в Центруме может получить значок пограничника. А вот нарушитель — уже никак. Свести эту татуировку невозможно.

— Но тот, кого вы отпустили с пустым кружком, может сам наколоть внутри крест, — заметил я.

— Верно. Но не советую. Эмблема пограничных войск — только первая ступень опознания. Есть еще жесты, — он усмехнулся, — целый язык жестовый, полезная штука в секрете… Есть пароли. Много чего есть, Иван. Ну, так что ты решаешь? Отправить тебя домой?

Я представил себе ресторан, в котором вечером буду сидеть за ударной установкой и стучать по барабанам, пока Гоша поет по заказу пьяных посетителей какой-нибудь чужой хит… И усмехнулся. Нет, не буду я вечером там сидеть. Рок-группа «Угол падения» может искать другого барабанщика.

— Веди меня на свою заставу, дед. С детства мечтал быть пограничником.

— Старик, — поправил меня Бобриков. — Дед — это совсем другой человек… ты его увидишь. А я — Старик.

— И много тут… наших? — поинтересовался я.

— Пограничная стража на девяносто процентов состоит из жителей других миров, в большинстве — землян, — сообщил Бобриков. — В разные местности Центрума чаще попадают жители из того или иного мира. Здесь, в Клондале, большинство — европейцы и русские. Но люди обычно тусуются со своими. Есть застава австрийская, есть французская, есть польская…

На заставу мы пришли к вечеру — хоть Старик и одолжил мне запасные шерстяные носки, но это была плохая замена обуви. И к этому моменту я уже кое-что понимал о мире, где оказался…