Вор и тьма

Сергей Куц (2024)

Проклятые леса. Я шел туда с теми, кому не доверял, а они не верили друг другу. Но Николас Гард должен пройти избранный путь до конца. Я здесь, чтобы освободить Алису из плена черной власти и ради мести. Низверженный… Это он убил Старика и ночных крыс, это в его руках моя любовь, и, кем бы он ни был, он мой враг. Я уже близко! Знать бы, куда приведет любовь и жажда отмщения. Но что даст это знание? Ничего, а впереди Запустение и начало роковых событий, изменивших мир.

Глава 5

Мы остаемся

Бракемарт отразил выпад Герингена и через миг парировал следующий. Кровь и песок! Имперец едва не зацепил меня! Я поставил блок, отбивая очередной наскок графа.

Генрих фехтовал лучше. Я понял это почти сразу, и очень скоро для меня схватка свелась к обороне. Я слышал собственное тяжелое дыхание, а это значило, что начинаю уставать. Проклятый пепел! Генрих еще и крепче! Выглядит он свежо. Скалит зубы, в глазах горит лютая злоба; он бьется, чтобы убить меня. Я же рубился за Тейвила. Ради мести! Чувства взяли верх над разумом, я ринулся на огсбургца, не думая ни о чем, кроме как наказать за предательство. Я забыл про Дар имперца, хотелось только проткнуть его саблей, но скоро Генрих фон Геринген охладил мой пыл. Зря вор воспылал праведным гневом! Ох, зря!

Дьявол! Я купился на ложный замах и ударил клинком в пустоту, а меч полковника дотянулся до моего левого плеча, оставив глубокий порез. Хлынула горячая кровь, одежда вмиг напиталась ею. Плохо дело! Долго с такой раной я не протяну — мои силы утекают с каждой каплей крови. Я проигрываю, и на кону моя жизнь!

Но ведь и я не лыком шит! Старик не скупился на учителей, я обучался всем известным наукам, включая фехтование. Уроки мастера Леззаро, первого клинка Семиградья, были в числе любимых, и благородный Торе Леззаро часто хвалил меня, тогда еще зеленого новичка Николаса Гарда. Потом пришли годы без ночных крыс — время одиночества, когда мог рассчитывать только на собственный кинжал и шпагу. Затем — Костяной Краб, черный пиратский флаг и безумство абордажа. Нет, легко меня не возьмешь!

Я кинулся в отчаянную атаку, вложив в нее все свои умения и немалый опыт, обретенный за месяцы флибустьерства, и даже удалось потеснить имперца. Но не ранить его! Проклятье! Он снова контратакует, а я отступаю. Я попятился в сторону от реки, увидел неподвижно лежащего Тейвила.

Еще одна серия атак Герингена. Отбился, хотя и превеликим трудом! Имперец отскочил назад, не сводя с меня взора, сплюнул и провел языком по пересохшим губам.

— Скоро прикончу тебя, — пообещал полковник, однако не нападал.

Он восстанавливает сбившееся дыхание! Возможности имперца тоже не безграничны, вот только отсчет мгновений — на стороне моего противника. Я покосился на рану — кровь не останавливается, в моем распоряжении совсем немного времени. Нужно идти вперед! Но я поддался малодушию, не смея шагнуть навстречу графской стали.

— Всё! Довольно! — прогремел бас гнома.

Зависнув над лейтенантом, Барамуд то мял кушак, то запускал лапу во взъерошенную бороду. С широких плеч свисал мокрый плащ. Гном дважды пытался вмешаться в схватку, и если в первый раз я чуть не подловил отвлекшегося имперца, то при второй гномьей попытке едва не досталось уже мне. Тогда Барамуд отстал.

— Хватит! — вновь потребовал гном.

— Черта с два! — хрипло рассмеялся имперец. Генрих указал мечом в мою сторону: — Он мой!

Полковник глянул за спину Барамуда, и мерзкая улыбка сошла с его лица. На этот берег возвращались все остальные из нашего поредевшего отряда. Эльф, толстяк, церковник и орк вновь разделись и вошли в воду. Подняв над головой лук и колчан, первым ступал Крик.

А я прыгнул к Герингену, пока еще мог дотянуться до него. Меня прикончит если не сталь, то потеря крови. Нерешительность либо, если хотите, трусость становилась слишком большой роскошью.

— Ах ты ж!.. — зашипел огсбургец.

Мой напор оказался неожиданным для противника и на редкость удачным для меня. Имперец на один краткий миг потерял равновесие и, уворачиваясь от моего выпада, взмахнул левой рукой. Бракемарт рассек ее с внутренней стороны, чуть выше запястья. Я увидел его кровь! Наши шансы почти сравнялись!

— Нравится?

Я чуть не поплатился, чудом уйдя от укола, нацеленного в сердце. Натиск полковника возрос многократно. Бег времени исчез для меня, мир сузился до пяточка на песчаном берегу, где звенело железо, и, признаться, в эти мгновения я прощался с жизнью. Я сдерживал меч Герингена из последних сил!

Полковник вдруг отступил на насколько шагов назад. Я выставил перед собой саблю; пот, стекающий со лба, застилал глаза, и я не понимал, почему имперец взял паузу.

— Да чтоб вас! — изливая поток брани, Геринген отходил назад, волоча правую ногу. Взгляд имперца стал как у загнанного зверя. В бедре Генриха торчала эльфийская стрела.

— Уймитесь! — меж мной и графом появился Барамуд с зажатым в лапищах оружием — клевцом и секирой.

Схватка окончена — полковник более не опасен. Забыв, что всего несколько секунд назад считал себя мертвецом, я боролся с искушением броситься вперед и добить Герингена. Однако Барамуд перехватил мой взгляд и махнул клевцом в сторону реки.

Эльф здесь, на берегу. Он в одной набедренной повязке, и новая стрела уже лежит на тетиве.

— Следующий выстрел — для тебя, Гард, — произнес Барамуд, и он не шутил.

— Дьявол с ним! — вогнав бракемарт в ножны, я уселся прямо на песок. Жадно хватал ртом холодный воздух. Жив!

— Лови! — Барамуд бросил мне невесть откуда взявшийся моток бинта.

Я не стал разматывать белые тканевые полоски и просто приложил их к разрезу на плече. Поморщился от боли — рана дала о себе знать.

— Спасибо, — пробормотал я, однако гном меня не услышал. Бородач осыпал проклятьями имперца, который пообещал проткнуть любого, кто приблизится к нему хоть на шаг.

— Сиди смирно, — вывалив пуд брани и успокоившись, гном велел имперцу не дергаться, — не то Крик вскроет тебе горло. Уж поверь, он делает это не хуже, чем стреляет. Бросай меч!

Генрих затравленно смотрел на приблизившегося к нему эльфа. Перворожденный улыбался, и от его улыбки веяло смертью. В руках покачивались два охотничьих ножа. Крик любит убивать людей, нашу расу он явно не жалует. Эльф ждал только повода, чтобы пустить ножи в дело; лик перворожденного потерял бесстрастность. Я видел его таким лишь единожды, когда Крик добивал раненных крысоловов на дороге в аббатство Маунт.

— Ну! — рявкнул гном.

Генрих фон Геринген бросил оружие. Барамуд начал сноровисто бинтовать его руку, а после велел лечь на спину.

— Давай, Крик! — гном вдруг навалился на устроившегося на земле графа, прижав того к песку.

— А-а! — завопил полковник.

Эльф выдрал из его ноги стрелу. Вместе с мясом! И это не преувеличение!

— Проклятье! — вырвалось у меня. Боль Герингена должна быть адской!

Перворожденный обратил взор в мою сторону и снова улыбнулся. Чтоб тебе провалиться! Не испытывая никаких теплых чувств к имперцу, я вовсе не желал ему пыток, а способ, каким извлекли стрелу, иначе не назовешь.

— Всё-всё… — бубнил гном, занявшись ногой графа, — не скули.

К чести полковника, он сцепил зубы и замолчал.

Глядя на гнома в мокрых одеждах и эльфа, разоблаченного практически полностью, я невольно поежился. Как они не мерзнут? Однако и Барамуд, и его раб не обращали никакого внимания на холод.

— Гард!

Ко мне спешил отец Томас. На церковнике снова привычный наряд — темно-коричневая ряса поверх шерстяного камзола; над сердцем — красный крест инквизиции.

— Держи, — монах протянул гостию.

— Зачем? Собираетесь литургию устроить?

Сказанное прозвучало довольно неуважительно к слуге Матери Церкви и ее таинствам. Но, право слово, совершенно невдомек, зачем мне этот плоский белый кружочек из пресного теста, который священники кладут в рот прихожанам во время богослужения. Посиневшие от холода губы Томаса Велдона сжались, церковник смерил меня презрительным взглядом, который мог бы сразить верного раба Божьего. Только я вор, всего лишь вор.

— Не юродствуй!

— Но… — Я потерял много крови и сил, внутренне опустошен и не собираюсь демонстрировать лживую любезность.

— Это не гостия. Клади под язык и помалкивай, пока я не передумал. Я хочу тебе помочь!

— Лучше Ричарду!

— Ему ничем не помочь!

— Нет уж, святой отец, — сказанное инквизитором обозлило меня. Томас Велдон — сильнейший маг-врачеватель, и он попытается спасти лейтенанта, либо я неблагодарный ублюдок. Я не забыл, как Ричард встал за меня против людей Пола Губошлепа.

— Даже если я залечу его раны, — заговорил холодным тоном инквизитор, — он обречен. После укусов упырей Тейвилу жить и быть человеком — от силы три или четыре дня.

— Так дайте Ричарду эти дни! — огрызнулся я. — Хотя бы один день! И исповедуйте его!

Церковник молчал, не находя, что ответить. Томас Велдон не мог отказать в праве на отпущение грехов перед смертью.

— Хорошо, — сказал он, соглашаясь, и, отведя взор, негромко добавил: — только лучше бы он был уже мертв.

— Святой отец, — мне крайне не понравилось произнесенное инквизитором, — что это значит?

— Мы не в аббатстве Маунт… — священник осекся.

— Мы в Запустении!

— Хватит разговоров! — к отцу Томаса вернулась привычная непреклонность. — Чем дольше мы спорим, тем больше ты ослабеваешь. Тем больше моих сил уйдет на твою рану, а, значит, Тейвилу может не хватить моих скромных возможностей. Но первым я буду исцелять тебя, Гард, и это мое последнее слово!

— Подчиняюсь вам, святой отец. Только прежде ответьте про Ричарда!

Я даже отступил от монаха.

— Хочешь знать? — инквизитор побагровел от негодования; мое упрямство вывело его из равновесия. — Он будет умирать, и когда умрет, обратится в нежить. Боюсь даже представить, каким будет новый облик лейтенанта, когда он преставится в этих оставленных промыслом Божьим землях.

— А если он умрет сейчас? Тоже обратится?

— Если он умрет сегодня и до захода солнца, то преставится еще человеком, и у меня будет время упокоить его душу. Но завтра его смерть будет означать обращение! Еще раз говорю тебе, Николас Гард: мы не в монастыре Маунт. Там бы мы могли… — инквизитор снова оборвал сам себя. — Впрочем, мы не в аббатстве. Снова спрашиваю у тебя! Когда ему умереть? Сегодня или завтра?

— Завтра! И вы упокоите его душу!

— Хорошо, — сдался Томас Велдон. — Я помогу ему. Он будет жить еще несколько дней. Ты это хотел от меня услышать?

Я кивнул. Надеялся, что церковник ошибается, и Тейвил выкарабкается, если дать ему шанс.

— Теперь — на колени!

Я подчинился, на сей раз не на словах, а на деле. Засунул под язык белую плоскую таблетку. Ожидал горечи во рту, однако она была лишена вкуса.

Монах возложил обе ладони на мои растрепанные волосы, зазвучала молитва. Я закрыл глаза; вернее они прикрылись сами собой, веки вдруг отяжелели. Голос Велдона доносился как будто издалека, приглушенно. Я потерялся во времени и, кажется, вот-вот лишусь сознания. Я поплыл…

Неожиданно белый кругляш под языком напомнил о себе. Рот наполнился необыкновенно резким кислым привкусом. Я заморгал, мозги прочистились, окатило волной бодрости.

— Аминь, — закончив с молитвой, отец Томас убрал руки с моей головы. — Можешь подниматься.

Вставая, я осторожно пощупал здоровой рукой левое плечо. Рана полностью исчезла, через прорезь в одежде не нащупывалось даже шрама, и только залитые кровью рубаха, камзол и плащ указывали, что я был серьезно ранен.

— Я бы мог достать частицу святого Креста и потребовать поцеловать реликвию, — инквизитор смерил меня суровым взглядом, — мог бы просить молиться во время каждой стоянки, но ты, Гард, ведь не будешь искренним.

— Не буду, святой отец. Хотя сейчас я благодарен вам за исцеление.

— Благодари не меня. Ты знаешь, кого благодарить, — церковник направился к Тейвилу, добавив: — Скоро появится слабость, к утру она пройдет. За ужином много ешь. Тем более что ртов у нас поубавилось.

Да уж, мы второй день как идем посуху, а уже потеряли четверых, и это не считая Тейвила. Подобрав шляпу и пистоли, я заковылял к Ричарду. Рой и Манрок сняли с него упыря и перенесли Тейвила на пятачок пожухлой травы. Инквизитор осенял израненного лейтенанта золотым Распятием с частицей святого Креста внутри. Ричард был без чувств и едва дышал, но его грудь все еще вздымается.

— Плохо дело, — мрачно изрек толстяк, когда я подошел к нему.

Что сказать в ответ? Я лишь вздохнул. До замка рыцарей Грааля или, как их назвала Алиса, сиятельных — три недели пути вдоль Тарты. Однако… Я оглядел место побоища. Теперь появились серьезные сомнения, что мы туда доберемся.

В пяти шагах от нас церковник опустился пред Тейвилом, положил ладони на голову лейтенанта и взялся за молитву. Бледный, как снег, Морок встал на одно колено перед мертвым Ивуром. Вождь оказывал павшему воину высшую честь — свободный орк никогда не падает на колени, даже перед своими богами. Губы Манрока что-то беззвучно шептали.

Я смотрел на инквизитора и орка. Они олицетворяли два мира — новый, коленопреклоненный свет рабов Божьих; и старый, где смертные были детьми или братьями богов.

Эльф и гном приволокли сильно хромающего имперца: обезоруженного, с кляпом во рту и связанными за спиной руками, перебинтованного. Волосатая лапища Барамуда надавила на плечо полковника, заставляя того усесться перед горцем.

— Пригляди за ним, Акан, — обронил гном, — а мы с Криком притащим сюда Нарвага и тех двоих…

— Мугаша и Шоргота, — толстяк назвал имена обратившихся в упырей.

— Я с вами.

Ух, как не хочется лезть в воду, но не прохлаждаться же на берегу…

— Сами справимся, — отмахнулся гном, — все одно мокрые. А ты и тростинку скоро не поднимешь.

Барамуд словно знал. Только он смолк, навалилась невероятная усталость. Я даже покачнулся, ноги подкосились, и рухнул рядом с имперцем. Он таращился на меня полубезумным взглядом, мне же было совершенно наплевать на него. Таким выжатым, бессильным я никогда ранее не был.

— Вот она, Крик, новая лечебная магия, — многозначительно сказал эльфу Барамуд, и они направились к реке.

— Лопай давай, — Рой принес мне сушеного мяса, ломоть подсохшего хлеба и флягу с водой.

Я с жадностью накинулся на еду. С каждым проглоченным куском понемногу возвращались силы.

Томас Велдон молился, его голос стихал только чтобы перевести дыхание. Он молился долго: уже, наверное, с час; скоро смеркаться будет. Вспомнились слова Роя, что ночевка в эльфийском городе смертельна. Я с беспокойством огляделся.

Имперец лежал с закрытыми глазами и почти не шевелился. Толстяк задумчиво дымил трубкой. Гном и эльф натягивают на себя сухую одежду; они вытащили из воды мертвых и перенесли с того берега тело последнего упыря и оставшиеся мешки нашего отряда. Гном еще срубил на той стороне пять осиновых веток по дюйму в диаметре.

Три обезглавленных человекообразных тела лежат рядом с павшими сегодня Нарвагом и Ивуром. Все пятеро — из одного клана. Их вождь негромко пел песнь об очищении от эльфийского проклятья душ и тел храбрых воинов — орочий обряд упокоения. Шестого следопыта унес водопад. Жаль, но Болга не найти.

— Аминь, — инквизитор поднялся. — Ричард Тейвил будет жить… Какое-то время. Возблагодарите Господа, что частица святого Креста с нами. Без реликвии ему бы не помочь.

— Он очнулся?

— Нет, — ответил мне церковник, — он просто спит, и проснется с рассветом. Перенесите Тейвила к мертвым и сложите рядом все наши припасы.

Инвизитор мял себе шею. Он вымотан, но держится, не позволяя усталости взять верх.

— Мы не уходим? — встревоженно спросил Рой.

— Нет. Мы должны упокоить всех пятерых, — заявил инквизитор, — и я буду молиться над их телами всю ночь.

Я ожидал возражений орка, как вчера, когда он не подпустил монаха к Гурдуну, да вот ныне Морок не проронил ни звука. Вождь очень подавлен.

— Но мы все еще в Аннон Гвендаре! — попытался возразить горец.

— Располагайтесь рядом с мертвыми, — продолжал отец Томас, — я очерчу вокруг нас круг.

— Здесь нельзя оставаться! — не сдавался толстяк.

— Поэтому молитесь с наступлением темноты и до восхода солнца. Каким угодно богам, но молитесь!

— Но!..

— Я не оставлю их души Дьяволу! — в голосе Велдона зазвенела сталь.

Рой растерянно оглядывался. Он смотрел то на меня, то на Манрока, то на подошедшего Барамуда.

— Мы остаемся, — сказал гном.

— Мы остаемся, — осунувшийся орк кивнул.

А я? Что мне сказать?

— Мы остаемся, Акан, — произнес я. Внутри похолодело.

Очень-очень нехорошее предчувствие вонзило в сердце когти.