Друг Президента

Сергей Зверев, 2013

Нет, не дадут отдохнуть Климу Бондареву, агенту самой засекреченной российской спецслужбы и личному другу Президента. Только он завершил одну операцию, как подоспела другая. Террористы захватили телецентр и жаждут прямого эфира, чтобы сделать программное заявление. Вот только они просчитались – телецентр уже штурмует группа «Омега», которая способна проводить мощные диверсионные операции. Но во время штурма боевики антитеррористической группы повели себя совсем не так, как должны были. И теперь Бондарев должен снова доказать свою преданность Присяге и другу Президенту лично…

Глава 6

Здание на Лубянке этим зимним предновогодним вечером выглядело торжественно. Белый снег и подсветка преобразили его. В окнах, несмотря на позднее время, кое-где горел свет. В кабинете заместителя начальника Управления по борьбе с терроризмом генерал-майора Вадима Петровича Елфимова горел свет и было накурено. Вентиляция не успевала выкачивать табачный дым.

Хозяин кабинета без пиджака, в синей рубашке, с полуразвязанным галстуком, держа в пальцах дымящуюся сигарету, нервно ходил от стены к стене. Его гость, он же и подчиненный — командир диверсионной группы «Омега» полковник Голубев Дмитрий Кимович, сидел на диване у маленького журнального столика.

Генерал Елфимов выглядел молодцевато. Занятия спортом на протяжении многих лет свое дело сделали, заметного живота, атрибута, с которым непременно представляют генералов, у него не было видно. Во всяком случае, когда на нем был надет пиджак.

— Как все было хорошо! — откинув со лба волосы, сказал Голубев, глядя на Елфимова. — Неужели ты забыл, каким мы уважением пользовались? Ведь мои парни… я же с ними огонь и воду прошел, они мне как дети родные.

— Полковник, кончай. Сам понимаешь, не я решаю, — генерал остановился, — политическая ситуация меняется. То, что вчера было хорошо для нас с тобой, сегодня плохо для страны. Кому мы с тобой рассказывать станем, что группа предназначалась для проведения террористических актов на территории враждебных государств? А какие они теперь враждебные? Это у Советского Союза врагов было немерено — все сопредельные и дальние страны, вот и готовили твоих людей плотины да атомные станции взрывать. Ты же сам понимаешь, Дмитрий, — Вадим Петрович качнулся, — мне поставят задачу и, сколько им ни объясняй, прикажут выполнить. Все ваши тайники, закладки оружия, спецснаряжение, взрывчатку не только на территории бывшего СССР, но и по всему миру я должен буду ликвидировать. Потому что, как ты понимаешь, ими могут воспользоваться другие, а по оружию догадаться несложно, кому оно принадлежит. И представляешь, какой тогда скандал разразится, если где-нибудь в Польше или в Болгарии, в Египте или Вьетнаме нашим оружием воспользуются?

— Да не найдет его никто! На совесть же делали.

— Это ты так думаешь!

— Но ведь мои ребята — супердиверсанты, их пятнадцать лет день и ночь готовили, тренировали, натаскивали, а ты предлагаешь…

— Да не я, пойми! Я за тебя двумя руками, Дмитрий Кимович, дорогой!

— Куда им податься? Вышибалами в бары, массажистами в сауны? Загубить таких людей! В совершенстве по нескольку языков знают, на любых машинах и самолетах летать способны, из любого оружия стреляют, уж не говоря обо всех способах убийства. Они, в отличие от тебя и меня, смерти не боятся, а теперь им даже денег на зарплату не хватает. Стыдно! — в сердцах проронил полковник и резко вскочил с дивана.

Он был примерно такого же роста, как и генерал, но по нему было видно, что, схватись они врукопашную, Голубев без труда генерала одолеет.

Генерал подошел к стенному шкафу, открыл его, вытащил бутылку армянского коньяка, ловко свернул пробку. Поставил бутылку на столик, а рядом две хрустальные граненые рюмки. И произнес тоном, не терпящим возражений, как бы подытоживая, отсекая весь предыдущий разговор:

— Твои парни, полковник, — профессиональные террористы, хоть и привыкли мы называть их диверсантами. Я же видел их и знаю — нонсенс держать их в отделе антитеррора. К тому же им всем уже по сороковнику, а смену им готовить нет смысла. Выходит в тираж твоя группа «Омега».

Желваки заходили на щеках Голубева. Он сжимал в сильных пальцах рюмку так, что косточки суставов побелели, и Вадим Петрович даже испугался, что рюмка сейчас хрустнет, коньяк прольется, а на стол из порезанной ладони потечет кровь. Полковник словно раздумывал, пить или не пить. Но затем резко одним глотком осушил содержимое рюмки и вздохнул, как вздыхает человек, потерявший все.

— Дмитрий Кимович, ставим на этом точку, — спокойно сказал генерал, повторно разливая коньяк в рюмки. — Приказа о расформировании «Омеги» еще нет, но он готовится.

Внезапно на приставном столике хозяина кабинета надрывно затарахтел телефон.

— Если бы обычный звонил, я бы не поднимал.

Генерал снял трубку, отчетливо произнес:

— Лебедев, ну, что у вас опять? — брови генерала сдвинулись, рука, в которой была рюмка, на мгновение зависла над столом. Затем пальцы разжались, рюмка осталась стоять, а генерал расстегнул еще одну пуговицу на рубашке. Его лицо побледнело.

— Двух милиционеров убили? Их требования?

–…

— Что, сами на связь не выходят?

— Почему?

–…

— Ты прав. Думаю, они попытаются выйти в эфир. Поэтому для начала следует перекрыть им связь с миром — это первая задача. А потом как обычно — «мочить в сортире».

–…

— Да, да. Не допустить, чтобы они в эфир вышли, это главная задача. Все остальное уже танцы.

–…

— Кто владеет подробной информацией?

–…

— Да, быстро… Пусть со мной свяжется.

Из трубки зазвучала музыка, свидетельствующая о том, что абонент ожидает подключения.

Полковник Голубев, сощурившись, изучающе смотрел на своего шефа. Взгляд его выражал многое.

— Вадим Петрович, где?

— В Коломенском. Студию кабельного телевидения то ли сумасшедшие, то ли настоящие террористы захватили. Сейчас информация уточняется, вот, жду.

— Количество известно?

— Пока нет.

— Студия в каком здании?

Генерал щелкнул пальцами:

— В том-то и беда, полковник, что студия в бомбоубежище расположена.

— Рубите кабели, они без света и связи останутся.

— Подожди, полковник.

С кем разговаривает генерал Елфимов, полковник понял не сразу. Выражение лица генерала менялось ежесекундно, он вел себя довольно суетливо: то ежился, то принимался левой рукой застегивать пуговицу на рубашке и пытаться подтянуть узел галстука, затем опять пуговицу расстегивал.

— Да-да. Почему их нельзя вырубить?

–…

— Сколько фирм подключало кабели?

–…

— Найдите техническую документацию!

–…

— Почему?

–…

— Я прекрасно знаю, какой сегодня день, и часы передо мной.

–…

— Да. Нет на местах людей? Но ответственные должны же быть. Пошлите машины, отыщите проектировщиков. — Елфимов и сам уже не верил в то, что возможно за несколько часов в нерабочее время разыскать людей, знающих схемы подключения бомбоубежища-студии к внешнему миру.

–…

— На протяжении десяти лет велось поэтапное подключение кабелей? Разными фирмами? Половина из которых уже не существует? О-о! — почти проревел генерал. Генерал Елфимов рассуждал вслух. — Специалистов можно найти. Повыдергиваем, в конце концов, дадим задание оперативникам, они всю Москву перевернут.

–…

— Значит, не сумеем предотвратить выхода в эфир. Да я понимаю. Народ у нас такой, что всему поверит. Скажи, что под Кремлем ядерный фугас, и в это поверит. Скажи, что все водозаборы отравлены, пить перестанут, и в метро никто не войдет. Но что делать, люди запуганы.

–…

— Самые боеспособные подразделения нашего спецназа на полигоне? Кто отослал спецназ перед праздниками за город?

–…

— Да я понимаю, что президент погоны со всех посрывает, а вместе с погонами и головы полетят. Все я понимаю. Ему, конечно, хорошо, он сказал «мочить в сортире». Так до этого сортира еще добраться надо.

— Да, я понял, Иван Ильич, — генерал тяжело опустил трубку на аппарат. — Ну, слышал, полковник?

— Зачем людей с полигона срывать? Мои-то парни все в сборе, только команды ждут. Это же шанс сохранить «Омегу», Вадим Петрович.

Елфимов весь сжался.

— Погоди, погоди, полковник, дай мне все хорошенько взвесить.

— Что тут думать, тут действовать надо!

— Погоди, не торопи.

— Времени нет.

— Мне еще вводную надо дать, — генерал посмотрел на циферблат курантов, на быстро качающийся золоченый маятник. Время текло, летело, с каждым мгновением время выхода в эфир приближалось. И ничего сделать с этим он не мог.

Генерал Елфимов поднял трубку телефона.

— Лебедев, ты меня слышишь? Быстро готовь приказ о направлении на освобождение телестудии группы «Омега». Все, другого выхода у нас нет, — он положил трубку и посмотрел на Голубева. Сейчас Вадим Петрович разговаривал с Дмитрием Кимовичем как с подчиненным. Посмотрел, ухмыльнулся: — Через полчаса должны быть готовы и твои люди, и план действий. Действуйте, полковник. Это приказ.

* * *

— Ты ментов вызвал? — чуть не сорвав дверь с петель, влетел в кабинет Балуева Умар.

Чеченец, охранявший владельца студии, от неожиданности даже вскочил с кресла, крепче сжал автомат.

— Я… я… — заикался Балуев, глядя на оружие в руке главаря, — я не мог. Я все время на виду у вас. Да и зачем мне?

— Телефон только у тебя.

— Да. То есть… наверное… нет.

— Он только в твоем кабинете остался, — Умар присел на край стола и взял Балуева за подбородок, заставил смотреть себе в глаза, — верю. Не ты вызывал, — наконец произнес он и резко убрал руку.

Когда зазвонил телефон, Умар просто снял и тут же положил трубку. Когда так повторилось трижды, он не выдержал и крикнул в микрофон:

— Пошел ты… — и, услышав короткие гудки, отложил трубку в сторону.

Балуев смотрел на Умара преданно, готовый выполнить любое его пожелание.

— Значит, так, — неторопливо, раздумчиво произнес главарь террористов и резко повернулся к Таусу, — запускайте генератор, давайте напряжение. Чтобы все здесь крутилось-вертелось. — Вновь посмотрел Балуеву в глаза: — У тебя есть друзья на центральных каналах?

— На каких?

— Которые вся Россия смотрит.

— И не только Россия, они по СНГ транслируются, в дальнее зарубежье, — с готовностью объяснял Балуев.

— Меня влиятельные друзья интересуют, от которых многое зависит.

— Есть такие. Повсюду. Мы же — телевизионщики — одна команда. Помогаем друг другу. Поддерживаем… почти всегда поддерживаем, — добавил Балуев.

— Бери телефон и звони им по очереди. Всем. Ничего не объясняй, только говори, чтобы внимательно за твоими новостями следили и готовы были их в свои выпуски включить.

— Сделаю, но не обещаю, тут уж как они сами решат. Если посчитают, что новость интересная, горячая, включат, а если нет…

— Для тебя новость, что я сейчас в твоей студии, в твоем кабинете с автоматом, — интересная?

— Горячая, очень горячая. Я бы включил в выпуск, случись такое с другими.

— Но это случилось с тобой. Так что постарайся быть убедительным, — Умар потрепал Балуева по щеке, — как у вас принято говорить? Новости — моя профессия?

— Прямо сейчас?

— Именно. Начинай, — и Умар придвинул аппарат к Балуеву.

Бихлис стояла у дверного косяка так, как вернулась с улицы: в белом парике, в пальто.

— А ты не стой, словно в гостях. Ты здесь хозяйка, а не он. Садись и ствол с него не спускай. Если болтать лишнее начнет, стреляй сразу в голову. И глушитель свинти, так, чтобы на том конце провода услышали.

Балуев с ужасом сообразил, что от страха позабыл номера телефонов, по которым ему приходилось звонить несколько раз в день.

— Я записную книжку возьму, — вопросительно посмотрел он на безразличную ко всему Бихлис.

— Надо — бери, — голос женщины, сидевшей перед ним на расстоянии вытянутой руки, звучал глухо, словно издалека.

— Вот, вот она, — демонстрировал владелец «Ока» ежедневник в матовой кожаной обложке, извлеченный из портфеля. — В Германии на распродаже купил, — продолжал тарахтеть Балуев, боясь умолкнуть, — она двадцать пять евро стоила, а я ее за пятнадцать купил. Повезло. Хоть и на прошлый год, а какая разница? Только дни недели разные. Я же каждый день работаю и в выходные.

Балуев чувствовал, что, когда он говорит, Бихлис прислушивается и в ее глазах появляется что-то осознанное, но стоит замолчать, и перед ним появится женщина, лишенная чувств, мыслей, способная нажать на спусковой крючок, когда ей вздумается.

«Да она с ума сошла, — в отчаянии подумал Балуев, — с Умаром хоть договориться можно. Он знает, чего хочет. А с ней? С ней не договоришься. Нажмет на спуск и глазом не моргнет».

— Вот, обрез у записной книжки золотой, — пролистал страницы владелец студии.

Умар действовал быстро. Братья Магомед и Таус уже включили генератор, коридоры студии залил яркий слепящий свет.

— Включай прерванный фильм, — распоряжался главарь террористов в аппаратной.

— С какого места? — задал чисто профессиональный вопрос видеоинженер и, заметив непонимание в глазах Умара, пояснил: — Я могу отмотать так, чтобы конец фильма совпал с началом новостей.

— Мне по хрену. Делай как знаешь.

Погасшие мониторы ожили. На одном шел фильм, и цифры в черной рамке прыгали, отсчитывая время назад. На другом виднелась погруженная в полумрак эфирная студия.

— У вас титры на экран Тася заводит? Отсюда? — прищурился Умар.

— Да, она… пульт здесь… — растерялся видеоинженер.

Ему казалось, что, пробудь Умар на студии еще пару дней, он будет управляться с эфиром не хуже Балуева или продюсера.

Главарь террористов метнулся в кабинет, где сидела Тася. Он вошел так решительно, что девушка еле сдержалась, чтобы не закричать.

— Умар, ты что… — зашептала она, когда тот потащил ее за руку, — не надо.

Ей казалось, что ее тащат на казнь.

— Заткнись, дура, и слушай.

Тася уже рыдала. Умар пару раз несильно съездил ей по щекам растопыренной пятерней.

— Слушай, я сказал, — он протащил ее по коридору, втолкнул в аппаратную, буквально бросил на кресло, — запустишь поверх фильма титр: «Смотрите экстренный выпуск новостей». И пусть идет через каждые полминуты. Все ясно?

Былая решительность у девушки улетучилась. Пока занимались другими, она готова была сопротивляться. Теперь же она свободно могла набрать все, что хотела, после чего запустить это на экраны тысяч телевизоров: «Помогите!», «Нас захватили», «В студии террористы», «Освободите нас». Могла, но не стала делать. Ее пальцы, словно сами, без ее участия, набрали слова, сказанные Умаром.

Видеоинженер спросил:

— Готово? Ошибок не сделала?

— Готово. Все верно.

— Я поставлю четыре секунды на пробежку титра, как раз успеют прочитать.

— Да, четырех секунд хватит, — Тася механически прочитала слова, загибая при этом пальцы, читать и одновременно считать в уме она уже не могла.

— Пойдет с интервалом в полминуты.

— Давай ввод.

Они сработали слаженно, как делали это уже не раз во время эфира.

Бихлис, не сводя взгляда с Балуева, свернула глушитель со ствола, и тяжелый цилиндр с грохотом покатился по столешнице к хозяину кабельного канала, остановился, упершись в золотой обрез ежедневника.

Владельцу студии показалось, что Бихлис сейчас что-то скажет, но она только подняла пистолет и слегка качнула им.

— Сейчас, я сейчас, только номер посмотрю, — негнущиеся пальцы Балуева уже тыкались в клавиши.

Через полминуты он уже чувствовал себя не так скованно, появилось дело, и оно поглощало его целиком. Переговоры, звонки, встречи были стихией владельца «Ока», наполнением и даже смыслом его жизни, таким же непрерывным и суетливым, как сам телевизионный эфир, — важно только то, что происходит на экране в данную секунду. Завтра может передаваться совсем другая информация, другие люди примутся убеждать зрителя в противоположном, или те же самые, кто высказывался «за», с прежним запалом примутся агитировать «против».

–…Аллочка, — кричал Балуев в трубку, — я знаю, что лучше звонить на мобильный, но твой шеф на совещании, постоянно отключает аппарат, вытащи его оттуда. Он не отвечает… Я понимаю, что если бы хотел со мной говорить, поговорил бы, но скажи ему, что он не пожалеет…

И случалось чудо, очередного программного директора, заместителя генерального директора, продюсера… вытаскивали из-за стола, прямо с совещания. И он, стоя в приемной, прикрывая микрофон ладонью, говорил с Балуевым. Владельцу «Ока» верили на слово, не требовали пространных объяснений. А потом были звонки исполнителям: завести сигнал кабельного канала на аппаратную и, включив запись, ждать новостей, назначался и человек, ответственный за то, чтобы, если новость окажется горячей, запустить ее в эфир.

И вот уже на разных студиях мигала на запасных мониторах в аппаратных одна и та же картинка с логотипом «Ока» в правом верхнем углу, а по экрану через каждые полминуты шла бегущая строка, набранная Тасей: «Смотрите экстренный выпуск новостей».

Умар уже успел передать бразды правления Рамзану. Сам он перешел в студию, где ярко пылал свет. Пожилой оператор стоял, держа камеру за ручки, и всматривался в пока еще пустующее кресло. И хоть все ему было ясно до последней детали, он мог бы приходить на студию и за пару минут до начала новостийного выпуска, оператор делал вид, что чрезвычайно занят. Умар ему не мешал. Террорист мало понимал в «кухне» телевидения, но как умный человек не лез в работу профессионала.

— Вы один будете выступать или с… — оператор замялся, не зная, как ему назвать террористов, не товарищами же, не подручными, — … еще с кем-нибудь? — нашелся он.

— Я сяду в кресло, а за мной двое моих людей с оружием, стоя, — гордо ответил Умар.

— Это другое дело. Тогда придется менять точку, — оператор откатил камеру. — Я привык работать, когда диктор сидит один. Если сработаю по старинке, то голов ваших людей видно не будет. Можно хотя бы одного человека там поставить?

— Подойди, — Умар позвал худого бойца с зеленой повязкой на голове, — стань за креслом.

Оператор остался недоволен:

— Я не хочу никого обидеть, но вы смотритесь не лучшим образом.

Боец перевел взгляд на Умара. Если бы командира тут не было, он бы выпустил в оператора очередь.

— Что такое?

— Он один, сам по себе, выглядит хорошо. Но по сравнению с вами мелковат. Или поставить его на возвышение, или… Понимаете, есть законы профессии…

— Понимаю. Приведи Магомеда.

Оператор постарался забыть, к чему именно он готовится, уже решил для себя, что просто будет работать, чисто и профессионально, так, чтобы не было потом стыдно за картинку на экранах телевизоров.

Возле дикторского кресла уже крутился и звукорежиссер, подключал микрофон. Взволнованный Рамзан забежал в студию в то время, когда Умара приводила в порядок девушка-гример.

— Вам надо лицо припудрить, иначе блики в кадре пойдут. Будто вас жиром намазали.

Главарь террористов поморщился, раньше он и в страшном сне не мог себе представить, что его напудрят, словно он — женщина.

— Умар, снаружи появились люди…

— Кто?

— Не успел понять, то ли ОМОН, то ли просто милиция. Только что они камеру над входом отключили.

— Значит, не только милиция, — криво усмехнулся Умар, — они уже поняли, с кем имеют дело.

* * *

В плохо освещенном сквере и вокруг него происходило движение. У ворот эвакуатором растаскивали со стоянки легковые машины, особо не заботясь о том, чтобы после их смогли отыскать владельцы. Автомобили бросали где попало: во дворах, если там находилось свободное место, на тротуарах. Их место заняли автобусы с голубыми номерами и грузовики, крытые тентами. Солдаты внутренних войск и наспех собранная милиция рассыпались цепью и, наконец, выход из бомбоубежища окружили. Кольцо оцепления стояло на солидном расстоянии от освещенного крыльца.

Капитан — командир роты внутренних войск препирался с милицейским майором, пытаясь отстоять свои интересы. Солдатам, конечно же, достался участок, где приходилось стоять по колено в снегу, милиция, приехавшая первой, заняла три расчищенные аллейки. Конфликт уладил моложавый полковник:

— Мы не на учения приехали. Капитан, посмотри, все милиционеры, кто в туфлях, кто в ботинках, а твои бойцы в сапогах.

Солдаты в тяжелых бронежилетах, касках, с автоматами приминали сапогами снег, отвоевывая у зимы пятачки, на которых можно было согреться. И хоть входы в сквер перекрыли, любопытные все же проникали через дырки в ограде. Сперва их выводили, а потом махнули рукой. Лишь изредка покрикивали на них, когда слишком близко подбирались к кольцу оцепления.

Горожане любят поглазеть, когда происходит что-то необычное. Столкнутся ли машины, загорится ли киоск, прорвет ли теплоцентраль.

Дама с замерзшей собачкой на руках, уже допрошенная милицией, не спешила уходить домой, возле нее собралась небольшая толпа, и женщина уже по десятому кругу рассказывала, как видела террористку, стрелявшую по милицейской машине. Ее рассказ обрастал все новыми и новыми подробностями.

Разговоры мигом стихли, когда оцепление пропустило на аллею автобус с надписью «разминирование». Самые нервные из зевак тут же попрятались за фонарные столбы, а самые любопытные привставали на цыпочки, чтобы получше рассмотреть, чем займутся саперы. Из салона выбрался уже экипированный в странные для непосвященных доспехи мужчина. Из-за них сапер казался составленным из двух шаров, огромного — нижнего и меньшего — вверху. Он шел, раскачиваясь, похожий на детскую игрушку «ванька-встанька».

У микроавтобуса он остановился, сунул под днище штангу с камерой и фонариком на конце. Изучал недолго, затем штанга нырнула через отодвинутую дверцу в салон. Сапер ухватился за поручень и неуклюже поднялся в салон.

— Бомбу нашел, — зазвучали возбужденные голоса.

— Ясное дело, заминировали, иначе бы тут автобус не бросили.

— Ловушка.

— А кто вам сказал, что здесь террористы? — пытался разобраться в ситуации свежеприбывший пенсионер, — может, учения проводят накануне Нового года? Вот у нас во дворе…

— Ага, на учениях милицию не убивают, — и старика тут же направили к женщине с собачкой, чтобы тот сам у нее обо всем расспросил.

Под общее «ох!» сапер выбрался из машины, к нему тут же подбежали двое его товарищей, помогли освободиться от доспехов.

— Чисто.

Среди зевак то и дело звонили мобильники — знакомым и родственникам тоже было интересно, что происходит возле телестудии «Око».

— Нет. Скучно здесь пока. Даже бомбы не нашли. Когда Белый дом расстреливали, было поживее… — беззаботно говорил в трубку мужчина со слегка испитым лицом, а тут они сами не знают, что делать. Еще полчаса потусуюсь и, если ничего не произойдет, пойду домой. По телевизору покажут, чем кончилось.

— Пустите! — внезапно прорезал морозный воздух женский крик.

Солдаты внутренних войск успели догнать стройную девушку, которая, проскользнув между ними, устремилась к входу в бомбоубежище.

— Куда вы? Нельзя.

— У меня жених там работает, он на дежурстве, — Таня, как только узнала от соседей о заварухе, тут же бросилась к студии.

— Нельзя, — молоденькие, но крепкие пареньки из роты внутренних войск могли бы спокойно удержать взбесившегося здоровяка, но хрупкую девушку хватать крепко они побаивались, еще немного, и она бы вырвалась.

На выручку им уже спешил моложавый полковник.

— Успокойтесь, гражданка. Может, его там сейчас и нет.

— Он звонил мне.

— Все равно, вы там ничем ему не поможете, — полковник повел Таню к выходу из сквера, — мы делаем все возможное… — он заговаривал ей зубы, пока не сдал на руки медикам из машины «Скорой помощи».

У старого кирпичного постамента, на котором когда-то гордо возвышался бетонный пионер с горном, а теперь угадывались лишь следы его каменных сандалий, сошлись двое мужчин в возрасте. Один подтянутый, в военном бушлате без погон, молодцеватый, но с густыми синими прожилками под глазами, другой толстый, с красным, абсолютно круглым лицом, полы его непомерно длинного пальто мели снег. Они не были знакомы раньше, не сговаривались, просто нюхом определили друг друга среди зевак и отошли в сторонку.

— Здешний? — поинтересовался бушлат, сразу выдав военный командный голос.

Конец ознакомительного фрагмента.