Шведское огниво

Сергей Зацаринный, 2023

1333 год. В столице Золотой Орды творятся таинственные дела. На постоялом дворе из запертой изнутри комнаты исчез постоялец. Откуда прибыл в Сарай чужеземец, назвавшийся пришельцем из закатных стран? Кто причастен к его таинственному исчезновению: колдуны из тайных обителей в мордовских лесах, булгарские купцы или папские посланцы? Почему его судьбой озабочена сама любимая жена хана Узбека, властная и коварная Тайдула? Разобраться со всем этим поручено помощнику сарайского эмира. Он еще не знает, как далеко заведет его след.

VI. Царевна Лебедь

Уже в гостевом зале, пододвинув скамью к пламени очага, Злат рассмотрел находку. Это было огниво. Хорошее дорогое огниво с бронзовой ручкой в виде птицы.

— Занятная штучка. — В неровных бликах огня зловеще поблескивали мощный кривой клюв и когтистые лапы. — Сокол вроде. — По краям огнива темнели отверстия, в одном из которых остался кусок оборванного шнурка. — На поясе, видно, носили. — Злат придвинулся к огню и поднес к глазам шнурок. — Оборвался.

Илгизар, которому даже не дали как следует рассмотреть находку, нетерпеливо переминался рядом, вытягивая шею, но наиб, словно в насмешку над юношей, протянул огниво Сарабаю:

— Что скажешь?

Польщенный хозяин старательно наморщил лоб:

— Редкая вещь. Работа очень тонкая. Сразу видно, делалась, чтобы выставлять напоказ.

— Вот то-то и оно. Огниво вообще-то вещь обиходная, его в мешочке носят. С кремнем и трутом. Ты к своему ручку приделал?

— Зачем? Кремнем стучать и без нее можно.

— Я такие видал у монгольских баб. Некоторые к праздничной одежде на пояс привешивают.

— Колдуны, бывает, розжиг делают особым огнивом, — вставил наконец свое Илгизар.

Наиба это только разозлило:

— Никак мы от колдовских козней не уйдем! — Он повертел вещицу в руках и еще раз восхищенно добавил: — Тонкая работа! Большой мастер делал. Перышко к перышку. И глаза словно сверкают. Покличь-ка девку свою, пусть глянет, может, припомнит чего. Она у тебя и правда приметливая. Да парня моего покормите уже.

Юксудыр птицу не признала. Не видела ее у постояльца.

Разочарованный Злат уже стал завертывать огниво в тряпицу, чтобы убрать в поясной мешок, как в разговор неожиданно встрял Илгизар. Неожиданно, потому что спросил о чем-то девушку на ее языке. Юксудыр удивленно вскинула брови и, явно обрадованная, ответила. Злат только сейчас сообразил, что его юный помощник тоже из северных лесов — девушке земляк. Не ускользнул от взора и испуг, с которым воспринял это Сарабай.

— Вы, голубки, еще наворкуетесь. Ты, Илгизар, есть-то будешь? Простынет требуха ведь. Тем более что ты не эмирский наиб. По запаху чую: тебе туда вместо говядины баранины от души подложили. А ее холодную никак! — Наиб попросил Сарабая: — Принеси мне, добрый человек, овчину хорошую. Прилягу я на лавку, отдохну. Девка твоя пускай пока со мной посидит. — Увидев, что хозяин замялся, добавил: — Потолкую с ней с глазу на глаз. — И засмеялся: — Да ты не бойсь, я за юношей пригляжу!

Но испугался Сарабай явно не этого. А что испугался, было заметно сразу. Чего, казалось бы, бояться простому мяснику и содержателю постоялого двора? Покупает и режет скот, торгует убоиной в лавках на базаре. Еще возит обеды артелям на Булгарской пристани. Что такого может сболтнуть эта девка из дремучих лесов, что не должно касаться ушей эмирского наиба?

Злат даже крякнул с досады. Теперь вся надежда на Илгизара. Самому через переводчика девку не разговорить. Взгляд его упал на халат юноши, который сушился над очагом:

— Слушай, Илгизар, кто это тебе рукав зашивал? Сам, поди? Сикось-накось. Попросил бы землячку, чтобы она переделала. — Наиб снял халат и показал девушке. — Сделай, красавица, доброе дело. А то он без женской руки так и будет ходить оборванцем. Обидно за халат.

Злат все подгадал точно. Именно в этот миг зашел Сарабай. Видно было, что наибу он желает угодить от всей души: заместо овчины притащил огромный, в рост, тулуп.

— Пусть девка твоя моему парню халат зашьет. Халат дорогой, дареный. А он его, гляжу, уже порвал где-то да залатал, словно лапоть.

Вот и ладненько! Пока служанка ходит за иглой да нитками, Сарабай будет здесь скамью двигать и тулуп стелить. Если и захочет о чем предупредить — уже никак.

Только и самому нужно Илгизара надоумить с глазу на глаз. Можно, конечно, и при девке, да вдруг она не такая уж непонимающая. Прикинуться недолго.

— Сарабай! Измерь, сколько шагов от угла пристроя до колодца. Только шаги делай ровнее. Мысль мне одна покоя не дает. Слушай сюда, Илгизар! — торопливо забормотал Злат, едва за хозяином закрылась дверь. — Девка эта что-то знает. Я сразу приметил, как Сарабай насторожился, когда увидел, что ты по-ихнему болтать умеешь. Как хочешь, убалтывай! Хоть женись, хоть в рабство отдавайся, хоть пляши, хоть песни пой, а разговори мне девку! Да смотри не спугни! Спрашивать ни-ни! Говори разговоры! И слушай в оба уха и во всю задницу. На тебя вся надежда.

Затем наиб с обреченным видом снял сапоги и блаженно растянулся у стены на скамье, заботливо застеленной богатырским тулупом. Только и оставалось, что прикинуться дремлющим и потихоньку наблюдать из темного угла.

Хотя вмешаться все-таки пришлось. Немного погодя он нарочито сонным голосом пробурчал:

— Да угости ты девку медком, дубина стоеросовая! Глядишь, и разговор веселей пойдет. Медок у хозяина заборист. Халатом этим похвались, для разговора…

Халат действительно был знатный. Дареный. Шитый из лучшей бухарской материи, с узорчатым поясом. Пожаловал его захудалому шакирду сарайского медресе сам ханский сокольничий Урук-Тимур.

Три месяца назад постигло этого знатного вельможу великое несчастье. Убили его жену, бесследно исчезла любимая дочь. Сам Урук-Тимур был в это время в степи на Кубани, на летнем кочевье с ханом. Разбирал тогда это дело лично наиб. Тогда и дали ему в писцы-помощники самого прилежного ученика из медресе.

К приезду сокольничего все было закончено. Вот он и решил наградить всех от щедрот своих.

Злат даже сейчас улыбнулся, вспомнив недоумение Урук-Тимура, когда очередь дошла до Илгизара. Смерив взглядом тощего юношу в чалме на арабский манер и с чернильницей вместо кинжала у пояса, вельможа явно растерялся. Чем его жаловать? Молодому нукеру подарил бы доброго коня. Саблю персидской работы. Шубу со своего эмирского плеча. Чтобы каждый знал о щедрости славного Урук-Тимура, о том, как наградил он тех, кто искал убийцу его жены, о том, как открыты его душа и закрома навстречу добрым людям и делам.

А зачем этому заморышу конь? Ни держать негде, ни ездить некуда. Или сабля? Вместо чернильницы вешать?

Долго молчал в растерянности Урук-Тимур, глядя на шакирда. Уже сказаны были им слова похвалы и благодарности. Уже принесли Илгизару в награду дорогой вышитый халат с бухарским поясом, уже прибавили к ним сапоги из лучшей булгарской кожи и отороченную бобром шапку с атласным верхом. А все не то. Не по заслугам вроде. Скупо как-то.

Вот тут и осенило старого сокольничего. Пробежала по его губам довольная улыбка. Убежал куда-то по его слову расторопный слуга с дареной шапкой и сразу вернулся. После чего эмир протянул ее юноше со словами:

— А еще жалую тебя шапкой. Помни Урук-Тимура.

Только шапка едва не выпала из рук Илгизара. До самых краев с верхом была она наполнена серебряными монетами. Такие времена! Даже славный старый воин вынужден признать, что эти никчемные кружочки ценятся не меньше, чем добрый конь или булатная сабля. А может, уже и больше.

Нищему шакирду эта шапка серебра позволила уйти с ханских казенных хлебов на свои собственные. Даже ремеслом обзавелся — стал на базаре бумаги переписывать. При такой жизни разве дорогой халат убережешь?

Теперь юноша неторопливо ворковал о чем-то с Юксудыр. Не надеясь на его сообразительность, Злат решил все-таки встрять, будто между делом. Правда, сделал он это, когда девушка уже покончила с шитьем и собралась уходить.

— Она мохшинская?

Илгизар был из Мохши, города, надежно укрытого от степи дремучими лесами. Возле самой Руси. Там после прихода к власти несколько лет отсиживался хан Узбек, пока его не выманили наконец в Сарай. Мохши тогда совсем почти столицей сделался. Теперь все в прошлом. Живет посреди своих лесов былыми воспоминаниями. Однако судьба переменчива. Кто знает, куда задуют капризные ветра истории? Хан Тохта больше к Укеку благоволил. Сам Узбек теперь новую столицу строит.

— Из Булгара она. Из-за реки. С лесов.

С лесов! Как будто Мохши в степи. Только в тех краях уж так повелось: все, что на правом берегу великой реки, которую обычно так просто и именуют на тюркский манер — Итиль, — это горы. Что по левому берегу — леса.

Между тем Илгизар весело продолжал:

— Я было тоже сначала подумал, что с наших краев. По хвостам. Их у нас только мордовки носят. Пулай называются. А вот имя не наше. Такие имена за рекой в ходу.

— Говорит-то по-вашему?

— Похоже. У нас там в лесах народ перемешан. Однако друг друга понимаем.

— Ну, а хвосты эти самые, пулаи которые, за рекой не носят?

— Чего не знаю, того не знаю, не бывал за Итилем.

Злат нехотя натянул сапоги и пересел к столу. Видно, толку от помощника как от козла молока.

Илгизар, похоже, почуял эту мысль, потому что поспешно добавил:

— Сирота она. Последние годы уже на горах жила. У мордовской родни. Сюда только по весне приехала.

Понятно теперь, почему мордовские хвосты носит.

— Послушай, красавица, твой хозяин говорит, что ты можешь подкову согнуть. Врет?

Девушка усмехнулась и взяла со стола холщовый лоскут, который принесла с рукоделием. Медленно сложила его вдвое. Потом резким движением разорвала напополам. Злат осторожно взял в руки обрывок. Затем уважительно поднес к лицу ладонь Юксудыр.

— А с виду не скажешь. Где научилась?

— Бабка научила. Она много чего умела.

— Из лука стрелять?

— И из лука стрелять.

Ох, непростая девка! Чего же все-таки Сарабай боится? Придется еще припугнуть.

Девушка стала неторопливо собирать со стола.

— Сарабай!

Тот встал как лист перед травой из сказки.

Злат изобразил крайнюю степень возмущения:

— Так до каких пор я из тебя буду все, как клещами, вытягивать?! Ничего больше не вспомнил?

— Вспомнил! Только я не знал, что это к делу отношение имеет.

— А тебе этого знать и не положено. Тебе положено все рассказывать как на духу. Слушаю!

— Про того мужика, который этого постояльца ко мне привел…

— Вон оно что. Значит, думал, это к делу отношения не имеет?

— Да нет. Человека этого я и вправду не знаю. Просто вспомнил, с кем я его вместе видел…

— Чего мнешься?

Сарабай сделал озадаченное лицо:

— Дело в том, что я того человека тоже не знаю.

Наиб грохнул кулаком по столу:

— Шутки решил со мной шутить?! В игры играть?!

— Да какие игры!.. — залопотал Сарабай. — Просто этот человек ко мне Юксудыр и привел.

— Та-а-ак… В узелок потихоньку твои ниточки сплетаются. А чего он ее к тебе привел, что говорил, кто эта девка?! — Злат еще раз хватил кулаком по столу и понизил голос. — Послать, что ли, за стражей да всыпать тебе своей властью плетей?

— Да не знаю я ничего! — заныл Сарабай. — Человек тот был с ясского квартала. Из тех ясов, что в лесах живут, в Мохши, не с Кавказа. Привел, сказал, девка из Мохши, в Сарае у нее никого, языка кипчакского не знает. Осталась без хозяина. Предложил в прислуги. Может, тут и связи никакой. Просто совпало.

— Илгизар! Ты спросил девку, как она в Сарае оказалась?

— Говорит, с хозяином приплыла весной. Потом он пропал.

— Из запертой изнутри комнаты?

— Да нет. Ушел вечером и не вернулся. Потом пришел его знакомый и отвел ее сюда.

— Хозяин этот чем занимался? Торговец?

— Не знает. Товара у него не было. Даже вещей почти не было.

— Зови сюда девку. А ты, Сарабай, иди пока куда подальше. Покличу, когда понадобишься. Если замечу, что подслушиваешь…

— Да пропади пропадом все эти ваши тайны! — Мясник прямо на визг сорвался.

— Я сразу почуял, что девка не простая. Персты тонкие, как у швеи, а подковы гнет. Это от бога не приходит, этому долго учить и натаскивать нужно. У вас в лесах раньше незамужних девок собирали по укромным углам и учили военному делу. Баб много было лишних, замуж всех не отдашь. Вот и селили такими обителями. Мужики-вояки, те легко службу себе находили, а бабы эти боевые так и прятались по лесам. Потом, когда сильная власть везде настала, в этих тайных воительницах нужда отпала. Давно уже про них ничего не слышно. Я уж думал, быльем все это поросло. Ан нет. Видно, остались еще кое-где. Ты давай снова сам разговор веди. Только уже без обиняков. Все, что только сможет вспомнить про своего этого пропавшего хозяина. А я пока у двери постою. Чтобы не подслушали ненароком. — Злат помолчал. Потом тихо добавил: — Кто его знает, как все обернется. Ты будь готов на случай чего. Если увидишь, будто с девкой что не так, падай на пол и не встревай. Если что, потом со спины на нее нападешь. Скамейкой попробуй оглушить. Мне один на один с такой ведьмой не совладать.

Едва заговорив с Юксудыр, Илгизар вдруг пришел в страшное возбуждение. Он вскочил, забегал взад-вперед, начал то и дело перебивать девушку. Злат решил вмешаться.

— Нога! — с ходу перебил его юноша. — Она говорит, что у ее хозяина была копченая свиная нога! Он и пропал в тот день, когда понес ее куда-то.

Когда это произошло, можно было уже не спрашивать. Ровно три месяца назад, в то самое время, когда правоверные мусульмане отмечали Ночь Могущества, неизвестный человек совершил святотатство: швырнул в молящихся свиной ногой. Под утро городская стража нашла его задушенным. Да еще и переодетым в чужое. Начало истории так и кануло во тьму неизвестности. Было ясно лишь то, что прибыл тот человек издалека. То ли из Арагона, то ли с Майорки. Из закатных стран. И была та нога частью большой свиньи, которую кто-то тогда хотел подложить местным генуэзцам. Чтобы подкосить их богатую ордынскую торговлю.

Вот только каким боком здесь оказалась эта прекрасная воительница из тайного убежища в дремучей лесной глуши?

Девушка и не думала ничего скрывать. Откуда приехал к ним в леса этот человек, она не знала. Но язык тамошний он знал хорошо. О чем-то долго переговаривался с бабкой, у которой жила Юксудыр. Потом предложил поехать с ним. Посулил отвезти ее к родственникам отца, которые живут в Сарае. Когда приехали сюда, сказал, что они еще в степи, нужно ждать осени.

— Что за родня, не говорил?

— Я им должна была перстень отцовский показать.

Девушка сдернула с шеи шнурок. На нем висел массивный перстень с красным сердоликовым камнем. Злат поднес его к огню. Это была печатка. В отблесках пламени на кровавом камне темнела резная вязь.

— Квадратное письмо, — определил наиб. — На уйгурском. Знаешь, что здесь написано?

Девушка покачала головой.

— Как звали отца?

— Батыр.

— Надо же, как просто… А тебя, значит Юксудыр? Что это значит?

— Дочь лебедя…

— Дочь лебедя. Отец назвал?

Девушка кивнула.

— Давно он помер?

— Лет восемь как.

Злат спрашивал, Юксудыр отвечала, Илгизар переводил. Поэтому разговор все время повисал в мучительном ожидании. Один наиб знал, чем он закончится, — остальные это уже поняли. Наконец Злат протянул девушке ее перстень:

— Лебедями называют кунгратов. Монгольское племя. Из него мужчины Чингизова рода обычно берут себе жен. Мать Джучи, жена Чингисхана, была из этого рода. Сейчас они стоят у самого Золотого Престола. Могущественная Тайдула из них. Она твоя родная сестра. А твоего отца много лет назад в наших степях звали Кутлуг-Тимур. Он исчез в смуту, когда умер хан Тохта, и никто ничего о нем с тех самых пор не слышал.