Шведское огниво

Сергей Зацаринный, 2023

1333 год. В столице Золотой Орды творятся таинственные дела. На постоялом дворе из запертой изнутри комнаты исчез постоялец. Откуда прибыл в Сарай чужеземец, назвавшийся пришельцем из закатных стран? Кто причастен к его таинственному исчезновению: колдуны из тайных обителей в мордовских лесах, булгарские купцы или папские посланцы? Почему его судьбой озабочена сама любимая жена хана Узбека, властная и коварная Тайдула? Разобраться со всем этим поручено помощнику сарайского эмира. Он еще не знает, как далеко заведет его след.

III. Старое логово

С минарета главной мечети сквозь дождь долетел азанчи^[2]. Полдень. Голос тонул в легком сумраке осеннего тумана, угасая уже у края покрытой лужицами площади перед ханским дворцом. Никто не отозвался на него в соседних улицах. Площадь осталась такой же пустынной и унылой.

Правоверные, оставив ненадолго повседневные дела, сейчас творят намаз в своих ближних мечетях. Здесь бывает людно только по пятницам, когда читает проповедь сам ученейший сарайский кади Бадр-ад Дин. Зимой под сводами главной мечети преклоняет колени сам защитник веры хан Узбек, и не каждому вельможе выпадает честь встать на молитву в первых рядах, ближе к повелителю. Да и в последних рядах очутиться за честь.

Сейчас у дверей мечети не мелькнуло ни единой тени. Шакирды из медресе прошли через внутренний дворик, пятница была вчера. А хан Узбек строит себе новую столицу в нескольких днях пути отсюда.

Наиб накинул на голову капюшон и дал стражникам знак, что больше их не держит. Еще раз окинув взором пустынную площадь, он подумал, что сегодня вообще-то первый день нового года по мусульманскому календарю и благочестивые люди отмечают его постом и усердием в молитве. Тот же Бадр-ад Дин, может, и произнесет по такому случаю какую-нибудь проповедь. Только показывать свое усердие теперь не перед кем. А Всевышний его и в домашней мечети заметит.

Все складывалось как нельзя лучше. Гораздо приятнее очутиться у жаркого пламени очага на постоялом дворе, чем торчать в холодном пристрое ханского дворца, согреваясь от жаровни с потухающими углями. И перекусить найдется, и выпить. Тем более в булгарском квартале. Жители сумрачных северных лесов, забравшись в южную сухую степь, не забывали старых привычек и вкусов, скучая по родным весям. Приплывавшие каждый год к Булгарской пристани гости неизменно везли с собой грибы, ягоды, душистые травы, собранные в краях, где летом в цветущих ветвях поют соловьи, а короткими ночами целуются зори.

В такую погоду милое дело выпить горячего булгарского меда.

Возблагодарив мысленно эмирских жен, так удачно проевших базарными сплетнями плешь своему вельможному муженьку, Злат направился туда, откуда таинственные джинны унесли еще более таинственного колдуна из не менее таинственного Магриба.

На выходе он окликнул привратника:

— Ко мне придет сказочник Бахрам. Пошлешь его в булгарский квартал, на постоялый двор Сарабая.

Что же за ловля колдунов и джиннов без сказочника?

Злат хорошо знал это место. Постоялому двору, примыкавшему к булгарскому кварталу, было едва не больше лет, чем самому Сараю аль-Махруса. Даже древние старики уже не помнили, когда его построили. Зато память цепко сохранила образ человека, который это сделал. Время унесло имя, однако запомнилось, что был он колодезным мастером. Откуда его занесло на старую глухую дорогу между пустыней и великой рекой, никто не знал, наверное, уже и тогда.

То было время великих потрясений. Падали во прах царства, и целые народы носило по лику земли, как сухие листья. Кто думал о каком-то колодезном мастере?

Родом он был, скорее всего, откуда-то из Персии или Хорасана — в тех краях веками процветало древнее искусство сооружения глубоких колодцев и мудреных подземных каналов меж ними. Ведь только невежда считает, что колодец — это просто глубокая яма с водой. Колодец колодцу рознь. В одном вода вкусная, в другом — солоноватая. Где-то поглубже, где-то поближе. Колодцы живут своей особенной жизнью. Рождаются и умирают. Стареют. Мало ли на заброшенных караванных тропах и покинутых пепелищах умерших пересохших колодцев?

Истинному мастеру ведомы тайны подземных ручьев.

Он способен найти воду в, казалось бы, самом неподходящем месте, сделать так, что в одном колодце можно будет напоить целое войско, а в другом едва хватит влаги для стада коз. Он владеет секретом очистки воды и ее сбора из воздуха в самом сухом краю с помощью горки, сложенной из камней.

Такие мастера устраивают в крепостях тайные подземные колодцы на случай осады, проводят скрытые в глубине галереи-каналы, по которым доставляют воду куда потребуется. Им ведома недоступная простым смертным жизнь загадочного царства, сокрытого далеко под ногами. Ведомы его тайны и опасности.

Сколько самонадеянных невежд, легкомысленно полезших в колодец за утерянным ведром, были подняты на поверхность мертвыми, но без малейшего признака насилия? В то время как внизу и воды было едва до колен. Сколько страшных рассказов передавали на базарах из уст в уста про заброшенные колодцы недалеко от Укека, которые вдруг изрыгали пламя? Очевидцев находилось немало, причем были это весьма уважаемые люди, достойные самого искреннего доверия. Не зря же веками жило поверье, что в заброшенных колодцах любят селиться джинны.

Занесенный к берегам великой реки чужеземец был как раз из таких искусных мастеров. Поселившись у края пустыни, он первым делом выкопал колодец. То ли вода от природы была в нем особого вкуса, то ли пришлый кудесник мог ее очищать каким хитрым способом — неведомо. Только все проезжающие по степной дороге обязательно сворачивали к этому колодцу, предпочитая его илистым водопоям прибрежных проток, заросших камышом.

Путников тогда было не так уж много. Разве что пробирался кто с низовий, из старых городов вроде Сумеркента, в Золотую Орду — ханскую ставку. В те годы она часто кочевала на левом берегу против Укека. Нередко сама ставка перебиралась сюда на зимовку. В степи часто бывало неспокойно, а по старым караванным тропам приходят не только купцы, но и военные отряды. Здешнее же место было надежно укрыто с одной стороны широкой рекой с поймой, заросшей непроходимым перелеском, с другой — пустыней. Небольшой отряд легко мог пройти через нее от колодца к колодцу, но вот на целое войско этих скудных запасов воды не хватало.

Прошло время — зимовка стала постоянной. Засверкал под синим небом золотой полумесяц над куполом дворца повелителей бескрайних степей от Дуная до Амударьи. Вокруг вырос великий город, которому было суждено остаться на скрижалях истории под именем Сарай аль-Махруса — Дворец Богохранимый.

Населили его люди, съехавшиеся из самых разных краев. Много приплыло из-за Бакинского моря, когда там стали бить иноверцев. А так как вера там менялась постоянно, то бежали все подряд. Немало народа пришло из степи, не найдя там себе пропитания возле тощих овец.

Селились каждый в своем квартале. Постоялый двор со сладкой водой оказался севернее ханского дворца, прямо возле Булгарской пристани и одноименного квартала. Только по другую сторону дороги, ведущей на выход из города. Ближе к пустыне. В нем останавливались те, кто не хотел тесниться в караван-сарае и кому не нужно было каждый день торчать в рядах на базаре.

Такое сочетание — недалеко, но немного на отшибе — нравилось многим. Еще в старые времена, когда на постоялом дворе хозяйничал сам основатель, его облюбовали разные люди, чьи занятия были неизвестны. Судя по всему, они имели веские основания не мозолить глаза властям. Приходили они обычно из пустыни. В нее и уходили. Часто надолго уходил с ними и старый колодезный мастер.

Сейчас уже те дела быльем поросли, но в былые годы гуляли по базарам рассказы о тайных колодцах, которые он устраивал в глухих песках. Кому и зачем они были нужны, кого поили и кого скрывали, давно уже позабылось, оставив по себе лишь дурную славу. Тем более что у постоялого двора появился новый хозяин.

Его имя тоже забылось. Зато запомнилось прозвище — Леший. Это было именно прозвище, потому что он отзывался на него на разных языках. Так и звали: кто Шурале, кто Арсури, кто Ворса. Лесной дух. Не сильно злой, но чужой для всех. Никто не знал, какой язык для него родной. Он говорил и по-русски, и по-булгарски, и по-буртасски, и по-кипчакски. Приплыл как-то с верховьев вместе с другими искателями лучшей доли, прибился к постоялому двору углежогом.

Ремесло, обычное в северных лесах, но никчемное в степи, где люди собирают кизяк и берегут каждое полено. Только колодезных дел мастеру как раз и был нужен умелец, превращающий дрова в древесный уголь. Причем годилась ему для этого почему-то исключительно ольха, которая в изобилии росла в пойме за рекой.

Зачем ему столько угля и почему именно ольхового, никто не знал. На вопрос любопытствующего колодезник как-то мрачно отшутился: «В дань подземным духам», после чего желание интересоваться напрочь отпало. Со страхом поговаривали, что кто-то и правда видел, как он спускал мешки с углем в колодец. До смеху ли тут? Бывалые люди снова вспоминали рассказы про заброшенные колодцы, в которых живут джинны, про неосторожных бедолаг, которых достали оттуда мертвыми, про пламя, вырывавшееся из глубины.

Ведун подземных тайн и бывший обитатель лесных дебрей быстро нашли общий язык. Даже породнились. Углежог вскоре женился на дочке своего хозяина, потом унаследовал хозяйство. Хотя, может, не на дочери, а на воспитаннице. Никто не помнил, чтобы у колодезника была жена.

Леший так и просидел на этом постоялом дворе до самой смерти. Детей сызмала отдал в обучение в город, и они давно вышли в люди, став уважаемыми торговцами. Делами отца и его хозяйством интересовались мало.

Бывший углежог давно бросил рубить ольху за рекой и лишь обслуживал гостей. Поговаривали, что для простого держателя постоялого двора он слишком богат, но, и то сказать, богатство это виднелось больше по разговорам. Уж больно хорошо начали дела его подросшие дети, явно не без отцовых денег, — сам он жил скромно. Властям беспокойства не доставлял, если что и случалось — дальше старост булгарского квартала не уходило.

Сейчас Злат как ни старался, так и не смог припомнить ни одного случая, когда этот постоялый двор попадал в какую-нибудь нехорошую историю. Хотя подозрения всегда вызывал. Уже самой своей обособленностью. Даже тем, что за столько лет — ни единого происшествия. Как-то уж слишком тихо для постоялого двора, где люди разные, да еще приезжие.

Наиб припомнил, что втайне всегда волновался из-за тамошней кузницы. Дело для постоялого двора обычное и нужное: лошадь подковать, колесо поправить. Вот только хорошо это там, где останавливаются много проезжающих. Здесь же, скорее, простая гостиница. Мысль, чем там кормится кузнец, и не давала некогда Злату покоя.

Теперь и это было в прошлом. Несколько лет назад, после того как многоликий Леший переселился в леса вечного счастья, его наследники продали постоялый двор ушлому торговцу Сарабаю. И кузница сразу же опустела.

Сарабай до этого был мясником на базаре в буртасском квартале. Теперь он использовал выгодное положение своего двора, чтобы приобретать недорого скот и резать его у себя, обеспечивая заведение мясом, к великой досаде прежних собратьев-мясников. Злат нередко заезжал к нему обедать, привлеченный солидными порциями и дешевизной мясных блюд.

Вот почему сейчас мысль о поездке туда вызвала у наиба самые теплые чувства.

Примечания

2

Азанчи — призыв мусульман на молитву. (Прим. ред.)