Четвертый поход

Сергей Волков, 2008

Два десятка лет назад группа мальчишек-авантюристов вздумала поймать опасного маньяка, орудующего в окрестностях Средневолжска. Праведное дело окончилось тем, что одного из мстителей, Сережу Рыкова, маньяк схватил сам. После пережитого потрясения Сережа полгода находился в состоянии помраченного сознания, но выздоровел. Бывшая любовница местного криминального авторитета, совершая большой приворот на удачу в жизни, принесла в жертву маленького белого кролика, опустив его в заброшенный колодец на окраине Средневолжска. Зловещий колодец принял жертву, и могущественные силы пришли в движение… Вопросы, загадки, тайны… Ничем не примечательный Средневолжск становится странным городом. Но и в Москве бурлит тайная жизнь. Илья Привалов узнает о существовании потайных убежищ Хтоноса под землей, в том числе и под Москвой. Древние создания возвращаются к жизни. Грядет великая битва, и у людей уже нет выбора – чью сторону принять.

…Принося жертву, помню:

демонам дня — черных,

демонам ночи — белых.

«Ключ Соломона»

Автор выражает благодарность жителям города Средневолжска за мужество и терпение.

Пролог

Над миром — шепот…

Он легким ветерком струится меж ночных облаков, он паутинками скользит среди голых осенних деревьев, он струйками ледяной воды просачивается сквозь песок и глину.

Он не слышен Слышащим, он не виден Видящим, он не заметен Знающим…

Мохнатый, Скользкая, Одноглазый! Дети мои! К вам взываю, откликнитесь…

Великая, возвращенье твое — благая весть для всех. Готов услужить, приказывай, о Великая…

Большуха, развей тоску, мочи нет. Жду не дождусь. Приказывай, Большуха!

Хозяйка, слово твое — радость, слово твое — жизнь и смерть. Пора, застоялись кони. Жду, приказывай, Хозяйка!

Дети мои, грядет Четвертый поход! Долго готовила я кушанье, пора с огня снимать. Слушайте же и берегите слова мои, ибо не повторю я их дважды…

Мохнатый, ты найдешь Сосуд. По ветру чуй, по звездам следи, по людям ступай — не промахнись! Сосуд надобен тонкий да звонкий.

Повелеваю — восстань!

Да, Великая…

Скользкая, тебя ждет Колодец. Пробуди его, оживи. Терпи крепко, держи верно, топчи время, как умеешь. На тебя надеюсь.

Повелеваю — восстань!

Лад, Большуха…

Одноглазый, твое дело трудное. К тебе человек придет. Силен, да не могуч, ловок, да не верток, смел, да не отважен. Стань ему огнем перед глазами, стань ему дорогой под ногами, стань ему ветром в парусе. Ночь его — день твой. Он Иглу сыскать должен, Наперсток отбить, Ножницы вернуть. Тебе вверяю.

Повелеваю — восстань!

Слушаюсь, Хозяйка…

Прошелестело, просвистело, прожурчало так — и вновь тишина окутала землю. Не шелохнулись колдовские огни в башнях Тауэра, не зарябили чародейные чаши на столах Неспящих, не дрогнули стрелки в хитроумных весах Стерегущих.

Проспали сторожа. И псы их проспали…

* * *

— Суженый мой, ряженый, появись! Суженый мой, ряженый, покажись!

Бормотание рыжей Светки Щукиной, отправившейся к гадалке за компанию с Ритой, становилось все тише и тише. Зеркальный коридор, в который ей предстояло заглянуть, напугал девушку, и она замолчала.

Свечи, горевшие ровным, сильным пламенем, вдруг затрещали, разбрызгивая искры, и изломанные тени задергались по стенам комнаты.

— Видишь, девонька, как огонь-то скачет! — многозначительно подняла скрюченный палец баба Злата. — Знак это! Спешит, спешит к тебе милый твой. Коли ручку позолотишь, и имя его узнаем.

Рита досадливо вздохнула… Ну Светуля, ну подруга… Снова подсунула шарлатанку. Знак, что подали свечи, делается просто: на каждой рисуется подсолнечным маслом ободок. Догорела свеча до ободка — и затрещало, заплясало пламя…

Баба Злата была уже пятой гадалкой, к которой ходила Рита. Везде одно и то же. Просьба «позолотить ручку» и обещание скорого замужества. Гадание, приворотные заговоры, травы, ворожба — все стало товаром, за все надо было платить, причем безо всякой гарантии…

«Удавиться, что ли?» — одеваясь в тесной прихожей, пропахшей старой обувью и пылью, подумала Рита. Из серого облупившегося зеркала, висевшего возле двери, на нее посмотрела высокая стройная девушка с густыми русыми волосами. Приятный овал лица, румянец на щеках, тоненькие аккуратные брови, точеный носик. Пожалуй, рот несколько великоват, но это сейчас даже модно…

Все портили глаза. Вроде и большие, и с восточной изюминкой… Но плескались в них такая вселенская тоска, такое обреченное равнодушие, что Рите захотелось разбить грязное стекло.

Еле сдержавшись, она хлопнула разбухшей дверью и выскользнула в душный, пропахший помойкой подъезд.

На лестничной площадке курили двое парней лет двадцати. Кожаные крутки, норковые шапки, спортивные штаны — все как положено.

— Эй, красавица, поедем покатаемся! — едва взглянув на Риту, оскалился тот, что повыше.

Второй что-то зашептал ему на ухо, изредка поглядывая на девушку. Пока парни шушукались, Рита процокала каблучками по лестнице и уже внизу услышала раздраженный голос высокого:

— Да хрен ли, что с Абаем трахалась! Сучка, строит из себя…

«Замуж. Срочно. И уехать!» — сказала себе Рита и с ненавистью всем телом толкнула тяжелую подъездную дверь…

* * *

Рита хотела замуж давно.

Но!

Ей нужен был не просто мужик, с которым можно коротать дни, деля заботы и постель. Таких, с ее-то внешностью, она и в небазарный день за два «у.е.» авоську насобирает в полчаса.

Нет, Рите требовался не столько муж, сколько билет. Желательно, на самолет, но и железнодорожный в вагон СВ тоже сойдет, не герцогиня.

Она понимала, что в двадцать один год, не имея никакого другого образования, кроме незаконченного Средневолжского радиомеханического техникума, безработная девушка может покинуть этот город только двумя путями: или отправившись с вербовщицей путанить в столицу, или удачно выйдя замуж…

Раньше, в те чудные и безнадежно светлые времена, о которых сама Рита почти ничего не помнила по причине малолетства, мама рассказывала с неохотной тоской, а бабушка — с искренним восторгом, таких проблем не было.

По их словам, тогда и в Средневолжске жизнь никому не казалась навечно застывшим кошмаром, да и люди были другими…

Все изменилось, впрочем, как и везде в начале девяностых. Одно за другим закрылись по причине банкротства швейная фабрика, завод железобетонных изделий, механический завод, обувной цех и даже районное ЛТП. Приборный завод, краса и гордость Средневолжска, кое-как удержался на плаву, но из пятитысячного коллектива четыре с половиной тысячи работников оказались, в лучших традициях мира чистогана, на улице.

Город замер. Это Рита уже помнила — как одну длиннющую, нескончаемую ночь. Не горели фонари, не светились окна домов, выла в железных заборах метель, и судорожно дергались напоминающие розги голые ветви тополей.

Ветер перемен высек город, и он, как нашкодивший выпоротый ребенок, уснул, всхлипывая во сне…

Средневолжцы, впав в некое летаргическое оцепенение, выхода из безнадежной ситуации и не искали — он нашелся сам собой. Наиболее активные умотали куда глаза глядят, женщины потянулись на городской базар продавать то, что не успели пропить мужья, а те в свою очередь радостно погрузились в пучину алкогольной депрессии, разбодяживая спирт «Рояль» водой из-под крана и закусывая полученный коктейль вяленой воблой, с которой, слава богу, в приволжском городе проблем не было.

На этом радостном и оптимистичном фоне и прошло Ритино детство…

Впрочем, у нее все же было одно воспоминание из той, другой жизни. Их, первоклашек, собрали в ясный сентябрьский денек на Чапаевской горке. Бездонное голубое небо над головами, бескрайняя волжская синь внизу.

— Смотрите, ребята! — сказал тогда директор школы Иван Николаевич, обводя рукой окрест. — Это наша Родина! Вон там, на севере, лежит прекрасный город Ульяновск, а за ним — Казань, Горький, Киров. А на юге, за Жигулевскими горами, — Куйбышев, Тольятти, Саратов, Астрахань. Если вы посмотрите на запад, то за густыми лесами, за Пензой и Рязанью, гордо вспыхнут звезды на башнях Кремля. Там наша столица, Москва. Если же обернуться на восток, то там Уфа и Оренбург, Уральские горы и Сибирь.

Наша Родина велика и необъятна! Но сердце ее здесь, у нас…

Директор еще что-то говорил про трудолюбивый, умный, добрый и талантливый народ страны Советов, а маленькая Рита, встав на цыпочки, вертела головой и вглядывалась в бескрайние просторы, словно и впрямь надеялась разглядеть за сизой заволжской дымкой кремлевские звезды, синюю цепочку гор на востоке и необъятное таежное море за ними.

Тогда ей казалось, что мир огромен, бескраен и она живет в самой его середине.

А потом кто-то взял и накрыл Средневолжск крышкой…

Границы мироздания сузились, и Рита поняла: для нее вселенная отныне ограничивается птицефабрикой на севере, приречными холмами на западе, 9-м кварталом на востоке и городским кладбищем на юге.

И Рита возненавидела Средневолжск и всех его жителей…

Она презирала этих нудных, серых, торопливых и бесконечно тупых людишек, их интересы и стремления. Рассматривая картинки в глянцевых журналах, взятых у подруг «на посмотреть», Рита грезила пальмами, голубыми лагунами, желтым песком и мускулистыми красавцами на шикарных автомобилях.

В какой-то момент она отчетливо поняла: если бы у нее была атомная бомба, Рита уничтожила бы Средневолжск, не задумываясь…

Когда ей стукнуло пятнадцать, вокруг началось какое-то шевеление. Город, словно разномастные поганки трухлявый пень, облепили коммерческие ларьки. Появились первые «новые русские» средневолжского разлива. Они разъезжали на подержанных иномарках, а следом за ними по колдобистым улицам пылили тонированные «девятки» братвы, кормящейся от проклюнувшегося ларечного бизнеса.

…Рита вышла «в свет» рано. На первой же дискотеке, покрутив пару раз попкой, обтянутой вельветовой юбкой, она попалась на глаза Грабу, Витьке Грабину, главарю местных рэкетиров.

Он называл Риту «конфета» и носил на руках в буквальном смысле этого слова. Закадычная, с детского сада подруга Светка сказала Рите, когда Граб в первый раз подвез ее на своей «девяносто девятой» до дома, точнее, не сказала, а завистливо прошипела в ухо плачущей от страха и неизвестности девушке: «Дура! Расслабься и получай удовольствие!» Эту фразу Светка накануне услышала в видеосалоне и поняла ее как руководство к действию.

Подумав немного, Рита так и сделала. Все произошло быстро и, в общем-то, довольно приятно. Мартини бьянко, загородная сауна, сильные руки опытного Граба, жесткая деревянная скамейка… И джинсы «Рэнглер» в фирменном пакете, врученные ей со словами: «Конфета, на-ка вот… А то ходишь у меня, как сирота».

Это «…у меня» сладко защекотало душу, и Рита расслабилась по полной программе. Потом таких пакетов было много. Рита прибарахлилась, дома стали появляться разные вкусности и «спонсорская помощь» в виде конвертов с деньгами. Мать поджимала губы, но молчала — жить-то надо. Зато бабушка заняла непримиримую позицию борца за мораль и нравственность, понося некогда обожаемую внучку денно и нощно.

Рите, в общем-то, было наплевать. Она с неожиданным удовольствием, видимо, тем самым, о котором говорила Светка, ощутила, насколько это здорово — быть «лялькой Граба».

С нею почтительно здоровались самые отпетые отморозки, к ней обращались на «вы» в магазинах, ей продавали продукты на базаре с чудовищными скидками. Она стала средневолжской знаменитостью. О Рите говорили, Рите завидовали, малолетние сикухи подражали Рите…

…Граба убили спустя четыре года после их знакомства. За это время он из вожака шайки гопников превратился, с одной стороны, в солидного, преуспевающего предпринимателя, депутата районного совета и уважаемого в городе человека, а с другой — в «лидера Средневолжской ОПГ», которая на равных тягалась с бригадами из Самары и Нижнего в борьбе за право «делать крышу» во всем регионе.

Похороны прошли по самому высшему разряду. Рита, вся в черном шелке и вуали, честно рыдала над полированным гробом в кружевной платочек. Братва вокруг понимающе хмурила брови и катала желваки по каменным челюстям.

После сороковин ближайший друг и помощник Граба, Абай, он же Ирек Абаев, приехал к Рите и, прямо глядя в глаза, предложил стать его любовницей на ежемесячном тарифе. Рита посмотрела на фотографию Граба, вспомнила, что за две недели до смерти он обмолвился о свадьбе, и впервые заплакала от души, искренне и горько, как плачут только русские бабы, раздавленные жизнью…

С Иреком она прожила почти год. Абая взяли в Москве во время одной из его бесчисленных «командировок». «У криминального авторитета Абаева, одного из лидеров организованной преступности в Поволожском регионе, при задержании были обнаружены два пистолета и несколько граммов героина», — сообщила Рите дикторша программы «Криминал сегодня».

Рита попыталась связаться с Иреком, звонила знакомым, даже поехала в Москву, надеясь на свидание. Там-то и выяснилось, что у Абая есть жена, трое детей, куча родственников, и все они смотрели на Риту горящими от праведного гнева глазами: «Это он для этой вот сучки старался!»

Она вернулась домой, и тут следом за одной бедой пришла другая — умерла бабушка. На ее похороны и памятник ушли все семейные сбережения.

Бабушка всю жизнь верила в Бога и в коммунизм. Когда она умерла, Рита поняла, что это была просто обычная женская вера в силу. Но сперва Господь отвратился от людей, а потом и коммунисты забыли о них. Силы не стало — не стало и бабушки.

В ту пору часто снился Рите один и тот же сон: как будто бредет она по колено в снегу через какое-то поле, вокруг метель, снег слепит глаза, и вдруг она замечает сквозь вьюжную пелену огромную старую иву возле невысокой горки. Снег у корней ивы сам собой расползается, и из темной дыры на нее глядит нечто, чему нет названия…

Несмотря на то что ничего доброго и светлого в этом странном сне не было, каждый раз, увидев его, просыпалась Рита в хорошем настроении.

Куда чаще, правда, снились ей другие сны, жуткие, пугающие. Обычно Рита видела, как бредет по мрачным подземным коридорам, силясь разглядеть в кромешной тьме хоть искорку света. Босые ноги ее шлепают по холодной застоявшейся воде, ладони скользят по влажному липкому камню стен.

Беспросветная мгла. Бесконечность. Выхода нет, и обратной дороги нет тоже. А тяжелые своды — все ниже… Рита во сне начинала плакать, останавливалась, садилась на корточки, стараясь не касаться осклизлых стен, — и тут из темноты появлялась Она!

Сперва слышались странные звуки — хлюпанье, шлепки, шорохи. Потом во мраке зажигались зеленоватые парные огоньки, так похожие на светлячков. Но Рита знала — никакие это не светляки. Это неярко горели гнилым светом Ее глаза…

И наконец из зева туннеля появлялась Она, Жаба. Огромная, как грузовик, с жирным белесым брюхом и коричневой пупырчатой кожей, покрытой полупрозрачной слизью, она заполняла собой все пространство подземелья и надвигалась на сжавшуюся в комочек Риту с жестокой неотвратимостью.

Тупая, бессмысленная морда Жабы нависала над девушкой, мерзко колыша дряблый кожистый мешок под нижней челюстью. Слизь капала в темную воду, немигающие глаза внимательно и алчно изучали скрюченную человеческую фигурку.

Надо было бежать, надо было бороться, но ужас сковывал Риту надежнее всяких оков, и она, не в силах что-либо изменить, лишь тихо поскуливала и бормотала во сне: «Мамочка, мамочка! Я не хочу! Спаси меня, мамочка! Ну пожа-а-алуйста…»

С противным чмоканьем Жаба приоткрывала свою чудовищную пасть и вываливала толстый, мокрый, похожий на исполинского червя язык. И едва только холодный скользкий кончик этого отвратительного языка касался Ритиной щеки, ее тело обретало наконец-то способность двигаться. Она вскакивала и бросалось прочь по темным коридорам, а вслед неслось грозное шипение: «Ж-жертву! Принес-с-си мне ж-жертву! Ты м-моя! М-моя!»

После сна про Жабу Рита просыпалась посреди ночи и до утра плакала, боясь пошевелиться. Ей казалось, что из темных углов комнаты, из-за шкафа, из-под стола, из черного проема двери на нее на самом деле смотрят холодные немигающие Ее глаза…

* * *

Год они с матерью жили тем, что потихоньку продавали на базаре и по знакомым шикарные Ритины наряды. Потом стало совсем плохо. Работы не было. У новых хозяев жизни, сменивших ларечников и бандитов, Рита уже не «пользовалась спросом» — подросло новое поколение, зубастое и длинноногое. На дискотеки в Дом культуры теперь ходили едва ли не двенадцатилетние оторвы, одетые так, словно они задались целью максимально облегчить мужчинам проблему с их раздеванием.

Город, казалось, расплачивался теперь с Ритой за ее ненависть и презрение. Ее не брали на работу никуда — ни продавщицей, ни даже уборщицей. Старушки плевались Рите вслед, а всякие шушерники мужского пола, которые раньше и глянуть-то боялись, теперь приставали с недвусмысленными предложениями провести вечерок в сауне или на квартире.

И тогда Рита поняла — выход только один: замуж и к чертовой матери отсюда! Если она не уедет, этот расползшийся по приволжским холмам городок выпьет ее душу, заживо сгложет, сгноит тело, а мертвые кости примет глинистая земля местного кладбища…

* * *

— Вот, Ритка, смотри! — Светка вся просто дрожала от возбуждения.

— Что это? — равнодушно спросила Рита.

Ей на колени легла толстая потрепанная тетрадь в коричневой клеенчатой обложке.

— На антресолях нашла. Матуха хотела в макулатуру сдать, сейчас опять принимать начали, на базаре, пять рублей за килограмм. Ну, она все и сгребла, журналы всякие, газеты, фотки древние. Еле я успела…

Рита лениво раскрыла тетрадь на середине. Желтые страницы были исписаны ровным, аккуратным почерком. Глаза выхватили несколько строчек: «…чтобы змеи не вползали во двор, надо кругом развесить пучками траву попутник, иначе — подорожник, ибо змея попутника на дух не переносит».

— Что за фигня? — Рита скривила губы.

— Сама ты… — надулась Светка. — Это прабабки моей тетрадь. Она училкой была тут, у нас. Ну, и записывала всякое… Обряды, приметы, песни, сказки, вон, целую книгу написала, считай!

— Ну, а мне-то это зачем? — У Риты болела голова, хотелось спать, и Светуля с ее дурацкой тетрадью приперлась совсем не вовремя.

— Там в конце, сзади… Вот смотри! — Светка выхватила тетрадь, пролистнула, пошарила взглядом…

— Вот, нашла! Тут, короче, про девушку одну, Варвару. Она любила парня, а тот ее — не любил. Прабабке про это богомолка, что в Макарьевский монастырь плыла, на пристани рассказала. В общем, когда парень этот отказал Варваре, побежала она на кладбище и в колодце с горя утопилась.

— Ну и дура… — тихо сказал Рита, зябко кутаясь в дырявый материн пуховый платок. — Вон, целая Волга рядом. Иди и топись, зачем колодцы-то портить?

— А! — Светка перевернула несколько страничек. — В том-то все и дело! Колодец-то высох сразу, а Варвару эту в нем так и не нашли! Но с той поры… Та-а-ак… Где же это? А-а, вот!

Она приосанилась и прочитала звучным, торжественным голосом: «…сказано было также, что раз в год, в ночь гибели злосчастной девицы Варвары, в самую полночь, колодец, называемый жителями соседней деревни Горелово Пустым, силою живущего в нем духа исполняет желания молодых девиц на выданье и вдов, жаждущих обрести себе спутника жизни». Поняла?!

— Ну и что? — тупо спросила Рита, теребя холодными пальцами кончик платка. — Сказки это, сама ж знаешь…

— А вот не сказки, Ритка! — взвилась подруга, снова зашуршала страницами. — Сегодня какое ноября? Двадцать первое? А Варвара эта утопилась девятого, ну, по старому стилю. Выходит, завтра этот день. И вот самое главное… Э-э-э… Короче, прабабка влюбилась, понимаешь? В Георгия Полуэктовича, прадеда моего. А он на нее — ноль внимания. Я фотки видела — так себе прабабка была, толстуха очкастая и нос картошкой…

«Ты б на себя посмотрела, квашня!» — едва не вырвалось у Риты. Светка раздражала ее все больше и больше. Голова просто раскалывалась от тупой, ноющей боли в затылке. «Лечь бы сейчас, укрыться с головой, уснуть — и никогда больше не просыпаться!» — мелькнула и тут же пропала дурная и сладкая мысль.

–…и собралась ночью к этому колодцу! — вещала между тем Светуля, листая тетрадь с горящими глазами. — Жертву приготовила и пошла. Темно, страшно, метель метет, волки воют — правда, она сама про это пишет! Колодец-то на отшибе, кладбище неподалеку. Прикинь, во баба, а? И не побоялась ведь!

— Свет, давай сразу про главное… — взмолилась Рита, поджимая под себя ноги в шерстяных носках, — получилось у нее?

— Да! — обрадованно выкрикнула та и прищелкнула пальцами. — Все получилось! На масленицу сделал ей Георгий Полуэктович предложение… А через год моя бабка родилась, во как!

— А что за жертва?

— Прабабка гребень в колодец бросила. А вообще тут написано… Сейчас, Рит, сейчас. Вот: «Богомолка говорила еще, что каждая женщина должна, придя к колодцу и загадав сокровенное, кинуть в него гребень, если хочет мужа молодого да удалого, серьгу, коли желает пожилого да солидного, и тварь живую с белым мехом, если требуется ей богатый да в чинах, и на третий день желание исполнится…»

— Тварь живую… С белым мехом… — прошептала Рита. Другие варианты она отмела сразу.

* * *

Ветер казался живым. Он бил в лицо, толкал в грудь, рвал из рук обернутую мешковиной старую клетку с белым крольчонком, купленным на последние деньги в зоомагазине, норовил запорошить глаза снежной крупой, остановить, отогнать.

«Ну нет! — стискивая зубы, думала Рита. — Если уж я решилась, то ни ветер, ни дождь, ни землетрясенье меня не остановят!» Рядом, прикрывая нос варежкой, брела по заметенной тропинке Света. Она уже пару раз заводила жалобным голосом:

«Ри-и-ит! Может, вернемся?», но Рита лишь яростно мотала головой в ответ и крепче сжимала кольцо клетки.

…Найти Пустой колодец оказалось непросто. От деревни Горелово, давно вошедшей в городскую черту Средневолжска, осталось только название автобусной остановки на окраине. Справа — котельная, слева — сады-огороды, гордо именуемые средневолжцами «наши дачи», а прямо, за оврагом, в трех километрах — городское кладбище.

Когда они вылезли из последнего автобуса и огляделись, Светуля сразу же заканючила:

— Ну и где мы тут этот колодец найдем? Снег же, метель, темно… Может, его давно уже засыпали, а?

— Не ной, Светка! Сама тетрадь притаранила, так что терпи! — отрезала Рита. Она чувствовала, знала, верила — есть колодец, здесь он, рядом совсем. Не зря ей сны те снились, надо только вспомнить… Что там было? Старая ива, горушка небольшая, овраг сбоку…

Иву Рита заметила, когда подкатило уже к самой полуночи. Толстый корявый ствол дерева косо торчал из сугробов, напоминая сбитый истребитель, врезавшийся в землю.

Ухватив еле ковыляющую Светку за руку, Рита изо всех сил потащила ее за собой. Ноги вязли в снегу, в сапогах давно уже хлюпало, но Рита упрямо пробиралась к иве, а в голове пульсировало: «Хочу… Чтобы увез! Хочу, чтобы увез! Увез!»

Неожиданно ветер стих. Взбаламученные метелью снежинки, будто испугавшись, повисли в воздухе почти неподвижно.

Шаг, еще шаг…

Колодец чернел у самых корней дерева. Круглая, обложенная серыми камнями пасть его притягивала Ритин взгляд. У нее закружилась на мгновение голова, пригрезилось странное: гигантская змея вцепилась кривыми зубами в плотное, похожее на грязное одеяло небо, а хвост ее, кольцами обвив весь Средневолжск, уходил в колодец, чернеющий перед ними.

— Рит, ты чего? — тронула ее за рукав Светуля.

— Все… нормально, — пробормотала Рита и скинула мешковину с клетки, в которой, испуганно прижав уши, сжался в пушистый комок крольчонок. — Веревку давай!

Веревка, обычная, бельевая, никак не хотела распутываться. Рита поглядывала на часы, воюя с заледеневшими узлами. Пальцы окоченели и не слушались, а до полуночи оставалось всего три минуты…

Они успели. Привязанный за заднюю ногу крольчонок отчаянно барахтался, пытался вырваться, убежать. Светка всхлипывала — ей было холодно, жалко зверька, и еще она отчаянно трусила.

— Не реви! — прикрикнула на подругу Рита, решительно ухватила веревку и потащила крольчонка к краю колодца.

Из темной глубины на нее дохнуло влажным, сырым теплом, как будто она заглянула в обычный канализационный люк. Ногой спихнув пушистый комок вниз, Рита натянула веревку, и крольчонок закачался над бездной, судорожно перебирая лапками.

Стояла такая тишина, что слышно было, как шуршат снежинки.

— Двенадцать часов, Ри-и-ит! — проскулила Светка, поставленная следить за временем.

— Ага… — не оборачиваясь, кивнула Рита и начала спускать зверька в колодец.

И тут крольчонок отчаянно заверещал, забился, взвизгнул…

Рите показалось, что мрак на дне колодца заколыхался, вспучился, белая дергающаяся клякса скрылась в нем, и вдруг веревка натянулась, загудела, как струна, и потащила ее за собой!

— Ой! — от неожиданности Рита разжала пальцы, и розоватый шнур, стремительно зазмеившись по снегу, канул в колодезной пасти…

— Рита-а-а… Что это? Кто его утащил?! — Светка уже отбежала на всякий случай шагов на десять и оттуда, с безопасного, как ей казалось, расстояния, таращила округлившиеся от страха глаза.

Рите и самой было жутко. Ладони еще хранили ощущение натянувшейся веревки и пробежавших по ней судорожных рывков. Так бывает, когда на рыбалке попадается крупная рыба — ты тянешь ее и по дрожанию лески чувствуешь, как бьется в глубине большое сильное тело.

«Желание! Дура! Желание!» — неожиданно вспомнила Рита. Очнувшись, она бросилась к колодцу, упала коленями на холодные камни и отчаянно завопила в непроглядную темень:

— Хочу! Чтобы! Он! Богатый! И в чинах! И чтобы! Увез!!! Чтобы увез!!!

Показалось ли ей, или и впрямь сыто и довольно вздохнула сырая тьма?..

— Чтобы увез… — прошептала Рита в последний раз и встала. Подскочившая Светка ухватила ее за рукав, дернула:

— Пошли отсюда! Быстрее!..

И они пошли… Светка всю дорогу ревела — ей было жалко крольчонка. По бабьи травя себя, она причитала, в рыданиях получая разрядку от пережитого:

— Он был тако-о-ой маленьки-и-и-й… Тако-о-ой хорошеньки-и-и-й… Он теперь там одии-и-ин… Привязанны-ы-ы-ый… Он умре-е-е-ет…

Рита шла молча. У нее было странное чувство — как будто она слишком глубоко нырнула с берега в волжскую тяжелую волну и теперь никак не может вынырнуть…

* * *

Минули три обещанных Светкиной прабабкой дня. Ничего нового и необычного в Ритиной жизни не происходило. Все так же било ей по мозгам громкое тиканье часов, висевших над кроватью, все так же подслеповато пялились в окно грязные соседние дома, и все те же пришибленные жизнью людишки провожали Риту злобными взглядами на улице.

Выбравшись в магазин за хлебом, она натолкнулась на перекрестке, возле стайки ларьков на компанию «центровых» парней, сидевших на корточках возле своих машин. Среди них оказался и тот, высокий, встреченный в подъезде у бабы Златы.

— А вот и наша принцесса, бля! — весело крикнул он. Остальные обернулись. Рита сжала губы и демонстративно посмотрела в сторону.

— О! Все целку из себя строит… А Абаю, небось, подмахивала тока в путь! — сообщил друзьям высокий. Парни заржали.

«Три дня прошло. И сегодня тоже уже ничего не произойдет… Я не могу… Я больше жить не буду…» — как-то очень спокойно подумала Рита, переходя на другую сторону улицы. И это внутреннее спокойствие вдруг так напугало ее, что она бросилась бежать по улице, сшибая каблуками ледяные кочки и поскальзываясь.

Матери дома не было — ушла на базар, попросила подменить соседка, торговавшая там картошкой и квашеной капустой. Рита повесила пакет с хлебом на вешалку, сняла сапоги и прямо в дубленке и шапке прошла в комнату.

Она уже все решила. Конечно же, колодец, желание — все это чушь. Крольчонка и в самом деле жалко, но он уже сдох от холода и жажды… Нет, хватит. Такая жизнь не нужна никому. Осталось только решить — как…

Повеситься? Больно и некрасиво.

Надышаться газом? А если мать придет?

Выброситься из окна? А вдруг не насмерть, и потом живи калекой, мучайся еще больше…

Резать вены Рите тоже решительно не хотелось. «Таблетки! У матери где-то был реланиум, целая упаковка. Если проглотить все, наверняка умрешь. А чтобы мать не заподозрила чего, я ей записку напишу: „Устала, легла спать“. К утру меня уже не будет…» — размышляя таким образом, Рита, скинула дубленку, шапку и уже полезла в аптечный шкафчик на кухне, как вдруг задребезжал звонок.

— Кого это… черт принес! — пробурчала Рита, подошла к двери и заглянула в глазок.

«Хм… мужик какой-то. Лет сорок пять. Солидный. Ошибся, наверное…» — подумала она и спросила:

— Вы к кому?

— Простите, пожалуйста, — приятным баском сказали за дверью, — Неволина Маргарита Петровна здесь живет?

— Да, — растерянно ответила Рита, — это я… Можно просто Маргарита. А вы кто?

— Меня зовут Игорь Леонидович. Я к вам, Маргарита, по одному очень важному делу…

«Неужели… Он?! Богатый и в чинах…» — Рита почувствовала, как у нее заполыхали щеки.

Она торопливо отперла замок и распахнула дверь:

— Входите, пожалуйста…

— Здравствуйте! — мягко улыбнувшись, Игорь Леонидович чуть наклонил голову в благородном кивке и переступил порог.

— 3-з-здрасте… — Рита попыталась изобразить легкий реверанс, исподтишка разглядывая гостя: «Короткий аккуратный ежик — явно стрижется у собственного парикмахера. Чуть седоватый, но так даже солиднее. Кожаный плащ, дорогой, не турецкий точно. Ботинки начищенные! Итальянские, модные, с длинными носами… Так, на пальце печатка, золотая, с камешком. Брюлик? О боже, ногти ухоженные! Ну точно — он!»

— Проходите, пожалуйста! — Рита гостеприимно взмахнула рукой и тут же спохватилась: «Ой, а я-то! Чучундра чучундрой! Не причесана, не накрашена…» — Я сейчас, вы пока присядьте!

Юркнув в ванну, Рита быстро ополоснула лицо, щелкнула замочком косметички. Тени, чуть-чуть румян, тушь, помада… Расчесав волосы, она взглянула на себя в зеркало: «Ну что, мать? Не соврала Светкина прабабка! Бывают еще на свете чудеса…»

В комнате Игорь Леонидович листал прошлогодний «Космополитен». Темно-синий костюм, дорогой галстук, приятный запах явно не дешевого одеколона.

«Господи, только бы не сорвалось!» — Рита сжала кулачки так, что ногти впились в кожу.

— Не угодно ли чаю?

Гость обаятельно улыбнулся, в проницательных карих глазах заплясали веселые искорки:

— Большое спасибо, не откажусь, промерз в дороге. У нас в Москве тепло, прямо бабье лето, а у вас тут настоящая зима, сугробы лежат…

«Он из Москвы!» — Ритино сердце заколотилось быстро-быстро, ладони стали влажными от волнения. Она шмыгнула на кухню, поставила чайник, прижалась спиной к стене: «Откуда же он про меня узнал?! Ну, мать, давай, не подкачай!»

Вернувшись в комнату, Рита присела на краешек стула, посмотрела на нежданного визитера:

— Простите… Игорь Леонидович, а вы…

— Э-э-э… Видите ли, Маргарита. Я, собственно, к вам по делу. Вам что-то говорит такое имя: Ирек Абаев?

Рита судорожно сглотнула: «Ах, вот откуда он меня знает! Это друг Абая… Наверняка Ирек попросил его позаботиться обо мне… Что ж, так даже лучше. Только бы увез, только бы не бросил здесь… Хотя, если специально из Москвы приехал… Ой, мамочки…»

Сладко защемило в груди, во рту стало сухо. Ну же, ну…

С трудом кивнув, Рита деревянным голосом проговорила:

— Да, конечно. Мы были хорошими знакомыми. До того, как… Как его посадили… А вас Ирек ко мне прислал?

Игорь Леонидович снова улыбнулся. «Ой, какая у него улыбка…» — смущенно подумала Рита.

— Можно и так сказать, — кивнул гость.

— Как он там? — из вежливости спросила Рита и тут же обругала себя: «Дура! Что ты делаешь! Еще подумает, что я переживаю…»

— Нормально, насколько это возможно в тех условиях, в которых он сейчас находится, — Игорь Леонидович сунул руку в вырез пиджака, достал плоский маленький телефон, посмотрел на Риту: — Гражданка Неволина, я как старший следователь Генеральной прокуратуры Российской Федерации обязан задать вам несколько вопросов, а именно…

«Кто?! Следователь?!» — у Риты зашумело в ушах, перед глазами поплыли радужные круги…

–…Известно ли вам, что в вашей квартире находится тайник?

— Не… я… я ничего… — выдавила из себя Рита.

— Вы отказываетесь назвать его местонахождение? — уточнил Игорь Леонидович, набирая номер на своем телефоне.

— Я не… я просто… я не знаю ничего! — взвизгнула Рита.

— Я так и думал, — нахмурил брови визитер и проговорил в трубку: — Она отказывается. Поднимайтесь и прихватите понятых!

Убрав телефон, Игорь Леонидович встал, прошелся по комнате, внимательно обшаривая взглядом все углы, потом внимательно посмотрел на Риту. В его глазах по-прежнему танцевали веселые искорки. Звучный голос бил по ушам:

— Вот ордер на обыск, ознакомьтесь. Абаев предупредил нас, что вы будете запираться. Зря, зря, могли бы пройти по делу краем и отделаться малым сроком…

…Обыск продолжался час с лишним. Испуганные соседи из сорок второй квартиры, тетя Лена и дядя Костя, рядком сидели на диване, а трое молодых парней в таких же отутюженных костюмчиках, как и у Игоря Леонидовича, потрошили шкафы, перетряхивали белье, пролистывали книги, простукивали подоконники, стены и пол.

— Есть, Игорь Леонидович! — наконец обрадованно воскликнул один из них, извлекая из-за батареи туго набитый шерстяной чулок.

— Что это? — вскинулась заплаканная Рита. Дежуривший в дверях милиционер подскочил к ней, надавил на плечи:

— Сидеть!

— А вот мы сейчас посмотрим, что это… Валентин, включи камеру. Понятые, прошу вас поближе… — Игорь Леонидович жестом фокусника сунул руку в чулок, и на столе один за другим появились: черный небольшой пистолет, несколько перетянутых разноцветными резинками пачек долларов, два паспорта с золотыми орлами на обложках и, наконец, камешки. Много сверкающих радужными гранями камешков…

— Гражданка Неволина, вы в состоянии объяснить, откуда взялись в вашем доме все эти вещи?

— Я не знаю… Это не наше… — Рита заплакала, и радостный блеск бриллиантов расплылся в разноцветные пятна.

— Хм… Вам придется проехать с нами. У нас есть все основания подозревать вас в сокрытии полученных от преступной группировки Абаева ценностей. Одевайтесь. Капитан Николаев скажет вам, что взять с собой.

— А куда меня? — дрожащим голосом спросила Рита, еще не веря, еще не понимая до конца, что происходит.

— В Москву, — твердо сказал Игорь Леонидович. И на этот раз Рита не увидела в его глазах веселых искорок. Там была тьма, непроглядная, тяжелая, и в этой тьме бился на веревке маленький пушистый крольчонок…

* * *

Они шепчут, но слова их не трогают наших ушей. Они смотрят, но взгляды их скользят над миром. Они видят и слышат. А мы — нет…

Большуха, время! Ожил Колодец. Дети твои приняли жертву. Дети твои пробудились. Верно держу ключи, знака жду.

Скользкая, терпи крепко… Не растворяй дверей, не верь ветру, плюй в угол. Очи недреманные следят за тобой. Замри. Знак даст Одноглазый в темный солнцеворотный день.

Лад, Большуха. Все соблюду. Да застынут Очи, да запорошит их прах могильный…

Свистит ветер. Гудят провода. Шумят ветки. Ночь. Спит земля, и люди, и звери, и птицы, и гады. И шепот, что летел над миром, тоже уснул — до поры…