ПО ЛИНИИ Е

Сергей Ветер Северный (2024)

Шахматная партия начата. Белые и черные фигуры на доске — это люди владеющие магическими способностями. Важно понять, кто друг, а кто враг. Путешествие Рада начинается со встречи Азиры. Они оказываются вовлечены в игру, ценой которой являются их жизни. Им придется решать загадки, когда на пятки наступают враги. Вот только Азира в этой партии новичок, который не имеет сильных навыков. Раду же приходится защищать их жизни с помощью химических реактивов. Путешествие по линии Е — это путешествие, которое изменит их обоих. Что будет ждать их на последней клетке? Что делать с силой, которая способна уничтожить шахматную доску?

Глава 4

Ледяной Утес

I

У подножия гор теснились посеревшие избы. Это была деревня, некогда населенная двумя десятками крестьян. Но вскоре, когда завалило водопад и начал свирепствовать мор, люди покинули эти места. Все, кроме хозяина Ледяного Утеса — господина Каменева. Он растерял влияние и тяжело заболел. Теперь он лишь узник своего замка, пораженный страхом и отчаянием. Но именно Каменев был ниточкой к Страннику, пускай и косвенной. Его дед принимал Андрея Соколова летом перед институтом.

Грязь, застывшая рваными неровностями, покрылась снежной крупой. Огонь облизывал дно котелка. Я мешал бульон. Азира сидела напротив и пыталась освоить сокрытие. Забор, окружавший двор, покосился и оброс шиповником. Дорога, которая вела к имению господина Каменева, была вся в выбоинах и бороздах, заполненных замерзшими лужами.

— Необходимо быть более спокойной и безмятежной. Вы слишком напрягаете свои мышцы, а в голове у вас много ненужных мыслей, — отвлекся я от изучения местности.

По виску молодой графини ползла капля пота. Закрытые глаза дергались. Она уже сокрыла большую часть души, но сейчас упиралась в преграду.

Барьер оставался непреодолимым и тепло души заструилось обратно на свои места. Азира тяжело выдохнула и открыла глаза.

— Могу Вас похвалить, дорогая ученица. Вам уже удается скрыть большую часть своей души. А теперь восстановите силы, — я протянул ей миску с горячим бульоном.

От миски шел пар, наполненный запахами курицы, картофеля, сладкого перца, моркови и букета восточных приправ. Также я подал ей корочку черного душистого хлеба.

— Это самое лучшее лекарство от усталости и холодной погоды, — улыбнулся я.

— Рад, вы так ничего и не рассказали мне о Строгачеве.

— Вы и правда хотите о нем послушать?

— Да.

Я облокотился на бревенчатую стену и отставил свою миску в сторону.

— О Строгачеве я могу сказать лишь одно — это один из самых страшных нетленных.

— Почему? — Азира задержала хлебную корку у рта.

— Мы с вами проходим полный цикл от младенчества до старости, проживаем жизнь, тратя на нее энергию, а затем наступает смерть — пауза для накопления энергии на следующую жизнь. Строгачев, в отличие от нас, живет без пауз. Он всегда владеет телом сорокалетнего и не меняется из столетия в столетие.

— Но как такое возможно?

— Дело в том, что до полномасштабной войны со мной, было трое несчастных, чьи жизненные силы он забрал. На них лежит страшное проклятье: они не могут воплотиться в этом мире, а Строгачев не уходит в паузу. Меня же он не смог победить, поэтому для него дело принципа убить вашего покорного слугу.

— Рад, ответьте мне, только искренне. Для меня это крайне важно.

— Даю свое слово.

— Почему, зная, какие грозные враги могут нам встретиться, такие как Тамара и Строгачев, Вы все равно решили взять меня с собой? Я, не владеющая сокрытием, рискую погибнуть в первом серьезном сражении.

— Грозные враги? — я улыбнулся, — Это сейчас вам стало известно, но так было всегда. Я развеял туман перед вами. Даже без знакомства со мной, вы бы рано или поздно столкнулись с грозным нетленным, возможно, перед своей гибелью. Игра всегда была такой, были сильные фигуры и слабые. В этой игре вы так или иначе оказались бы на доске, вопрос лишь в какой именно партии. Сейчас вы ведете партию, приз которой — загадка Странника, а напарник — я. Противостоят нам Тамара и Строгачев — две фигуры, но никак не шахматное войско Братства и не Фракции. К слову, ваше Сокольское княжество граничит с Царством, где обосновалась Фракция: черные фигуры.

— То есть вы хотите сказать, что я с вами не совсем по своей воли? Что вы провели со мной головоломную партию, чтобы я пошла с вами? — девушка уделяла еде все меньше и меньше внимания.

— Нет. Вы пошли со мной по своей воле.

— Тогда почему вы согласились взять меня в эту партию?

— Я вас принял интуитивно. Вы не раскрыли свой дар, а мне чертовски хочется увидеть ваши способности. Я не знаю точно, когда наступит ваш звездный час в этой партии, но абсолютно уверен, что его стоит дождаться! А пока нужно играть всеми силами, находящимися на доске; нужно играть ходами противниками.

— Хорошо. Я теперь осведомлена, что Тамара владеет магией тени, Строгачев живет без пауз и является своего рода вампиром мира нетленных, а какой же Дар присущ Вам?

Я невесело улыбнулся и посмотрел прямо в глаза Азире.

— Вы верно заметили, что Строгачев — вампир мира нетленных. Помимо того, что он забирает жизненные силы нетленных, он уничтожает дар своей жертвы. В нашем первом бою не все прошло так гладко, как хотелось бы. Да, я выжил и сохранил свой жизненный цикл, вот только мой дар остался в виде осколков и отзвуков. Если сказать прямо, то я не уверен, остался ли он у меня.

Подул сильный ветер и заскрипели сухие ветви горного шиповника. Куст давно растерял свои ягоды и листья, но продолжал пробиваться из умирающей земли.

— Настала пора обсудить нашу с вами стратегию, — я достал маленькие шахматы.

— Вы же мне все рассказали о Тамаре и Строгачеве, разве нет?

— Я лишь назвал их некоторые способности и обрывки историй, как они стали моими врагами. Но как они ведут игру и как им противостоять?

— И как? — Азира смотрела мне прямо в глаза.

Шахматные войска были расставлены.

— Строгачев — черный офицер. Мы можем его не видеть, но он способен нанести острый и болезненный удар из глубины, — я открыл пешечный строй и слон тут же вышел на охоту, угрожая дальнобойными ударами. — Стало быть, его нужно опережать или связывать. Надо занять более выгодную позицию: то есть взять в расчет все факторы местности, на которой мы можем с ним столкнуться.

Я выстроил пешечную защиту, и стена пехотинцев тут же перекрыла линию офицера.

— Тамара — это черная королева. Она не ограничена в выборе ходов. Но ее слабость заключена в неумении контролировать свои эмоции. Переиграть ее возможно, создав иллюзию выгодной ситуации, — королева стояла, угрожая нанести удар во все направления. — И чем выше будет ставка на кону, тем более безрассудно она себя поведет! — я спокойно поставил белого коня под удар.

— Я так полагаю, дорогой учитель, что вашим шахматным олицетворением является конь. Но почему?

— В какой-то степени можно так считать. Из-за отсутствия дара я несколько скован в маневрах на шахматном поле. Лишь изучение химии компенсирует мою скованность и обеспечивает неординарность ходов.

— А кто же я в этой игре? — девушка подалась вперед.

— Вы — пешка: фигура с нераскрытым потенциалом.

— Фи! Как грубо, сударь! Ваши речи как восходящая гамма: росли ровно до того момента, как Вы добрались до моей персоны! А потом они словно рухнули в пропасть.

Я хохотнул.

— Прошу меня простить. Я порою бываю излишне прямолинеен. Просто я хотел сказать, что вам следует быстрее учиться, дабы раскрыть свой дар.

— Извинения приняты, — графиня тут же подняла подбородок, явно довольная собой.

— Достаточно разговоров, нам следует расположиться на ночь. Думаю, эта изба послужит нам надежным пристанищем, — указал я на стоящую за спиной постройку.

— Почему именно эта? — Азира с недоверием смотрела на покосившую избу.

— Во-первых, она находится ближе всего к нам, а во-вторых, прошу заметить, что именно у нее осталась труба. А ночью будет холодно.

Последний довод был весомым.

— Ну а пока солнце не скрылось за горизонтом, я хотел, чтобы вы поупражнялись с зонтом.

— Сегодня еще и зонт? — умоляюще взглянула на меня Азира.

Но взгляд мой был непреклонен.

***

Я резко проснулась. В печке трещат сосновые ветки, наполняя комнату запахом смолы и хвои. Лунный свет падает на щербатый пол. Я вскочила, увидев отсутствие Рада.

Ночь. Горы. Свищет промозглый ветер. Иногда врывается вой волков. Видимо, стая рыщет в окрестностях утеса. Ночь придает смелости хищникам, и они приближаются к заброшенной деревне. А что, если это горные оборотни? В диких местах ведь может завестись нечисть.

А может быть селяне ушли из этих мест не столько из-за голода, сколько из-за пропажи людей? Я представила, как недосчитались овцы. Нашли рядом с кровавой лужей огромные следы и клоки черной шерсти. Как в сумерках видели на расстоянии от деревни звероподобный силуэт на двух ногах.

А потом в одну из ночей, особенно темную, в деревню ворвались оборотни. И…. Воображение разгулялось.

Я совсем одна в темноте. Проклятый Рад, как он мог так со мной поступить?!

А что, если в горах помимо оборотней рыщет Тамара или еще хуже — Строгачев?! Они ведь легко меня почувствуют!

Я не могу справиться с дрожью в руках. Где-то в углу начинает шуршать мышь. Слышно, как ее резцы расправляются с прогнившими досками. Боже, и откуда она только взялась? Сердце начинает биться быстрее. Я чувствую, как от ног по спине предательски бегают мурашки. По полу пролетает тень.

За дверью слышатся шаги. Скрип дверных петель и….

… Я вижу свою ученицу, не на шутку перепуганную.

— Хорошо, что вы уже не спите. Нам необходимо собираться, иначе нас застанет солнце, — говорю я как ни в чем не бывало.

В меня летит сапожок. Я успеваю его поймать.

— Рад, вы чудовище! Вы бросили меня одну, на произвол судьбы! Объяснитесь немедленно, где Вы пропадали?!

— Я покинул вас, чтобы подтвердить свои догадки, — сбиваю поток негодования.

— Какие именно? — немного замешкалась графиня.

— Нас тихо и незримо сопровождает господин Строгачев. Он держится на расстоянии и практически не выдает свое присутствие.

— И что же нам делать?

— Я разведал дорогу к господину Каменеву. Она пролегает через пропасть. С обеих сторон вдоль каменных стен идут тропы. Между ними порядка девятиста метров. Правый рукав чуть шире, и от опасности падения путника защищают валуны, расположенные на краю тропинки. Левый же рукав уже и там всего один огромный валун.

— И по какому пути мы пойдем?

— Конечно по левому.

— Почему? — с непониманием смотрит на меня девушка.

— Потому что, дорогая ученица, я не намерен сталкиваться со Строгачевым лицом к лицу в горах.

— Но почему Вы уверены, что он будет именно на правом рукаве дороги? — не унимается она.

— Сейчас начинает подниматься ветер, посему погода превращает левый рукав дороги в опасное место. Строгачев будет уверен, что я не рискну с вами идти этим маршрутом. Да и засаду на противоположной стороне организовывать небезопасно даже для него. А он не пойдет на безрассудный риск.

— А мы, стало быть, пойдем! — иронично заметила девушка.

— Поверьте, выбирая между природной опасностью и Строгачевым, я выберу первое. Довольно разговоров! Вы одевайтесь, а я приготовлю боевые реактивы.

Предрассветный мрак. Две дороги огибают пропасть. Среди облаков появляются одинокие тучи. Мы с Азирой словно тени — двигаемся очень медленно в темноте, чтобы не выдать свое присутствие и банально не сорваться вниз.

Легкий ветер неприятно стягивает кожу на лице и старается пробиться через пальто. Кисти моих рук начинают замерзать под тяжестью дорожных сумок.

С правой стороны начинает предательски подниматься солнце. А мы не прошли и половины пути. Линия света начинает медленно опускаться по каменной стене вниз к тропе, а стало быть, и к нам. Я начинаю ускорять шаг, моя ученица едва поспевает за мной. Противоположная тропа еще во мраке и таит в себе опасность. От этого Строгачева можно ожидать чего угодно.

Лучи тем временем опускаются ниже. Согнувшись, я по-прежнему тороплюсь, Азира следует моему примеру. Впереди уже виден валун, за который я планировал спрятаться для небольшой остановки.

И вот солнце начинает нас освещать, прятаться уже бессмысленно. Строгачев должен нас увидеть и торопиться встречать в конце пути. Правый рукав дает возможность бежать.

Чуть впереди меня, в каменную стену ударяет искра, затем в барабанные перепонки врывается грохот выстрела.

Азира остолбенела.

— Нам надо к валуну. У этого мерзавца ружье! — кричу я.

Моя ученица быстро кивает, и мы устремляемся вперед.

Второй выстрел не заставил себя долго ждать. Пуля вонзилась в полуметре от моей груди, отколов каменную крошку. Гром выстрела снова обрушивается с запозданием.

Я швыряю вперед сумку Азиры. Она опасно качнулась и раскрылась. Кажется, несколько платьев улетели в пропасть. Я же зубами стягиваю перчатку с руки, которую мгновенно запускаю во внутренний карман пальто. На свет появляется закупоренная колба с черной жидкостью. Выплюнув перчатку, зубами вынимаю пробку. Из колбы струйкой начинает выходить черный дым, а стенки начинают нагреваться. Я бросаю ее в сторону правого пути.

Что-то больно толкает меня в грудь, по всему пальто пробегает фиолетовая искра, и я бьюсь о каменную стену. Гром выстрела. Колба взрывается на середине полета и во все стороны расползается смолянистый дым. Дальше для меня все темнеет.

— Раааад…..

Зрение возвращается ко мне, а вместе с ним и боль в груди. На губах чувствуется медный привкус крови. Надо мной склонилась Азира.

— Нам следует быстрее добраться до валуна, дорогая ученица. Иначе дым развеется и со второго выстрела меня убьют.

Девушка помогает мне подняться, и мы спешим к валуну.

— Теперь Вам ясно, для чего я обработал нашу одежду жидкостью? — говорю я, указывая на черное пятно от которого разбежались фиолетовые прожилки. — Данный химический состав срабатывает как разовый щит. Пуля сталкивается с обработанной поверхностью, но не пробивает ее. У меня щита больше нет, а у Вас еще остался.

Мы укрылись за валуном.

— Рад, мне сейчас не до лекций. Что нам делать?

— На данный момент мы в относительной безопасности. Нам лишь надо заставить его перезарядиться, успеть определить его местоположение и ответить.

— Как ответить?

Я открыл свой саквояж и вынул ларец. Внутри оказались пять закупоренных колб с жидкостью лимонного цвета, каждая в прямоугольной ячейке, обитой огромным количеством ваты. На верхней части крышки были закреплены в круглых ячейках маленькие шарики серебристо-белого цвета.

— Если я брошу один такой шарик в жидкость, то последует бурная реакция. Наша задача направить эту колбу в нужное направление.

Облако дыма развеялось.

— Рад, а где моя сумка? — опомнилась Азира.

— Простите меня, но кажется она стала легче, — я поставил сумку перед ней.

— Мои вещи. Платья и теплые вещи… — ее возмущение не успело набрать обороты.

Пуля вонзается в каменную породу нашего укрытия, а затем словно с неба падает тяжелый грохот выстрела.

— Проклятье, мы не сможем здесь вечно отсиживаться. У нас слишком мало времени для раздумий, Строгачев может пойти в обход. Ненавижу цейтнот!

Выстрел, и пуля откалывает крошку от валуна уже над моим плечом.

— Строгачев не сможет попасть в две цели.

— Что, вы намереваетесь делать? — дрожит голос молодой графини.

— Азира, пообещайте мне беспрекословно выполнить все мои инструкции.

Моя ученица быстро и нервно кивает.

Выстрел.

Я вручаю ей колбу и серебристо-белый шарик.

— Я рискну предположить, что у Строгачева громоздкий корпус винтовки. Пока он на старой позиции, нам следует делать маневр.

— Какой?

— Прежде я побегу назад по тропе, ведь я — его главный противник. Он отвлечется. Затем, как только последует второй выстрел, вы устремитесь в противоположную сторону и постараетесь добежать до валунов. Будучи в укрытии, постарайтесь определить местоположение Строгачева и направьте в него колбу. И помните, реактив и шарик в отдельности абсолютно безвредны, лишь вместе они взрывоопасны, — давал я наставления.

— Рад, я не уверена, что….

— Удачи, дорогая Азира, — я устремился обратно по тропе.

Выстрел. Пуля ударяется где-то позади.

Ускоряю бег, а затем резко останавливаюсь.

Выстрел. Искра с мерзким шипением бьет передо мной, а затем морозную даль прошивает треск.

Я держу колбу одной рукой, а второй держу свою сумку и начинаю быстрым шагом двигаться вперед. Сзади слышен очередной выстрел. Страх сорваться вниз тоже не дает покоя. Боже мой, лучше бы я устраивала светские рауты и прекрасные балы, чем сейчас рисковала жизнью!

Вскоре я оказываюсь рядом со спасительными каменными глыбами.

Рад тем временем рывками старается вернуться к валуну. Я, затаив дыхание, наблюдаю за ним. Ему остается совсем немного.

И вдруг он крутится волчком и падает. Он держится за плечо и ползет. Оказавшись за валуном, он внимательно смотрит на меня. Изобразив пальцами пистолет, «стреляет» в сторону противоположного пути.

Я судорожно начинаю откупоривать колбу. Только вот шарик я не бросаю в лимонную жидкость, потому как Строгачев не стреляет и не ясно где он. Я вглядываюсь в противоположную сторону, она по-прежнему темна, но теперь еще и безмолвна. Рад тем временем сел и снял с себя пальто. Он разорвал плечо свитера и заодно плечо окровавленной рубахи. Далее мой учитель достал из саквояжа пробирку и вылил содержимое на рану. Я слышу его вскрик, видимо, кровь остановлена.

Выстрел. Крошка породы сыпется на Рада. Он втягивает голову в плечи и с надеждой смотрит на меня — я оплошала. Я не смотрела на противоположную сторону и виновато пожимаю плечами. К несчастью я еще уронила шарик. Теперь приходиться возиться, чтобы его найти.

«Боже мой, эта девушка не спасет меня, а скорее убьет или убьет себя» — проносится у меня в мыслях.

«Победа — шарик найден!» — я поднимаю его над головой.

Рад тем временем достает более объемную пробирку. Выстрел. Пуля скалывает породу, и пробирка в руке учителя разбрызгивает всю жидкость на него. Он облит с головы до ног.

«Черт возьми. Я опять не смотрела.»

Рад закрывает лицо рукой, когда видит мою растерянность.

«Всё — я теперь само внимание!»

Я пристально высматриваю Строгачева.

И вдруг я вижу, как в сторону противоположной стороны летит нечто. От этого нечто отходят белесые лучи и оно, оставляя позади желтый хвост, мерзко шипит.

Выстрел. Теперь я видела вспышку. Но я завороженно смотрю за этим нечто. Оно ударяется далеко от места выстрела. Огненная вспышка. С секундной задержкой к нам возвращается звук взрыва. Огромные осколки каменного дождя, языки лимонного огня и черный дым взвивается вверх. Снег рядом с ударом покрывается черной сажей.

Я успеваю увидеть, как Рад прячется за валун. Его взгляд меня сверлит.

Я бросаю шарик в колбу. Жидкость мгновенно забурлила. Шарик начинает светиться, от него отходят белесые лучи. Я направляю колбу в сторону выстрела и падаю, когда она вырывается из рук. Отплевываясь от снега, я поднимаюсь на руках и наблюдаю за своим снарядом. Оставляя позади желтый хвост, комета устремилась за предшественницей, также мерзко шипя.

Взрыв разрушает валуны далеко от Строгачева, но с другой стороны. Теперь пожары пылают по обе стороны от стрелка.

Рад внимательно смотрит на меня. Я отрицательно киваю головой.

Он показывает руками, будто держит невидимое ружье, потом рисует указательным пальцем вопросительный знак.

Я поворачиваю кисти к нему тыльными сторонами ладоней слева и справа от себя и начинаю двигать поочередно пальцами.

Либо мой учитель не силен в разгадывании, либо из меня неуклюжий мим. Рад сразу же чертит в воздухе вопросительный знак.

Теперь моя очередь прикрывать лицо рукой.

Я двигаю пальцами и плавно поднимаю их вверх, а затем вниз. Потом я показываю руками невидимое ружье, а затем повторяю первую фигуру. Учитель утвердительно кивает головой — понял. Затем он берет колбу и превращает её в лимонную комету. Рад резко высовывается с левой стороны от валуна, мгновение на прицел и он направляет снаряд во врага.

Гром выстрела. Видимо, пуля не зацепила моего учителя, потому как он неспешно прячется за валун.

Взрыв сокрушает каменную породу, но снова пожар не на позиции стрелка.

Рад достает кинжал и начинает царапать черточки на земле, делая частокол. Точно не видно из-за расстояния. Затем повторяет процедуру с кинжалом. Возможно, у него изображено нечто вроде делений на измерительных линейках. Сбоку валуна он делает одну черту: возможно, уровень, на котором нужно производить выстрел. Кинжал он прячет в саквояж и берет очередную колбу и шарик. Указательным пальцем он проводит по своим чертежам, а затем резко высовывается с правой стороны валуна. Замирает и вновь прячется. Запоздало бьет ружье Строгачева. Рад через доли секунды высовывается и пускает лимонную комету. Комета пролетает несколько десятков метров, как тут же звучит второй выстрел.

Я вижу, как извергается пламя во все стороны. Огненные стрелы смертельным дождем обрушиваются в сторону моего учителя. Рад и валун скрываются за стеной лимонного огня, а затем за пылью обломков и черного дыма. По ушам бьет грохот взрыва.

Я падаю на колени и чувствую, как мою грудь сотрясает крик, но я его не слышу. Перед глазами начинает все плыть, а щеки обжигают слезы. Руками я царапаю замерзший камень.

— Нет, нет, нет-нет-нееет! Рад! Рад! Рад! Ааа, — голос начинает тонуть в рыдании.

Отчаяние овладевает мной.

Выстрел. Пуля бьет в валун рядом со мной.

Я отшатываюсь назад. Хотя какой теперь в этом смысл?

Второй выстрел бьет рядом с моими ногами.

И вдруг я слышу мерзкое шипение. Вижу, как быстро преодолевает расстояние знакомая комета. Я вытираю слезы. Взрыв, затем следом второй. Пламя хищно вгрызается в камень, уничтожая все и вся. Угольно-черный дым с языками лимонного и красного пламени взвивается столбом ввысь. Кажется, комета нашла свою жертву.

Я с надеждой смотрю в сторону нашей тропы. Из дыма появляется Рад.

II

Я умывался снегом. Порох вместе с кровью сходили с лица. Затем я принялся вычищать свитер. Снежинки падали вместе с пеплом. На противоположной стороне был слышен шум огня, терзающего камень.

— Рад, вас следует перебинтовать.

— Думаю, вы правы. В боковом кармане моего саквояжа вы найдете необходимое.

Азира подошла с бинтом. Я, преодолевая боль, снял свитер и рубаху. Мороз кусает кожу.

— Азира, вы когда-нибудь бинтовали?

— Вы будете моим первым перевязанным. Что ж, приступим.

— Сначала сделайте укрепляющие туры на руке, а затем оборачиваете плечо и потом спускаетесь по грудиии. Ааа. Аккуратнее.

Бинт больно стягивает рану.

— Простите, но это для вашего же блага.

— Чуть легче, где ранааа… Господи, вы что, прижигаете? — возмущаюсь я.

— Нет, у меня только бинт в руках, — тяжело выдохнула Азира.

— Мне показалось, будто меня обожгло от ваших рук.

— Рад! Вам, как мужчине, не пристало жаловаться, потерпите!

— Я стараюсь! Ааа!… Да господи, вы в моей команде или пытаетесь завершить то, что начал Строгачев? — теряю я терпение.

Графиня краснеет и резко встает.

— Все. Готово.

Я быстро одеваюсь.

— Пора уходить, пока господин Строгачев не пришел в себя.

— Рад, вы хотите сказать, что он выжил после такого? — Азира смотрела на меня широко открытыми глазами.

— Его не так просто убить, дорогая ученица. Пару-тройку дней форы у нас есть, но не более того.

Мы уходили от пропасти, оставляя на противоположной стороне разбитого врага.

Я мысленно повел обратный отсчет. На пятой секунде мои ожидания оправдались.

— То есть взрыв не убил его?!

— Да. Вы все верно поняли. Я веду с ним не одну битву, и ни один из способов его еще не смог отправить в паузу.

— Вы его еще ни разу не убили?! — очень сильно удивилась девушка.

— Да.

— А он вас убивал?

— Стыдно признавать, но он оборвал две мои жизни. К счастью, наложить проклятье ему не удалось.

— Ваш враг неубиваем, вы сами лишены дара. Господи, Рад! Как вы сохраняете свой энтузиазм в такой безвыходной ситуации?

— Вы думаете с позиции жертвы, а значит, у вас проигрышная стратегия. В противостоянии со Строгачевым мне пришлось изменить форму мышления. Я смотрю на себя не только с позиции неумения и лишения, но и с позиции возможностей.

— Предположим. Но неужели вы не испытываете страха перед врагом? Или же Вы — безрассудно смелый нетленный?

— Страх? Страшно для нетленного не раскрыть свой дар. Он останется запечатанным в его душе. Погребенный под сомнениями и сожалениями, дар может находиться рядом с более важным предметом. С внутренней сущностью. Настоящим Я.

Графиня молчала. Задумалась над сказанным, а значит, была готова ко второй мысли.

— Смелость, в моем понимании, — это способность принимать свои слабости, принимать ужасную действительность и действовать с осознанием этого.

Азира снова промолчала.

Тропинка расширилась, вливаясь в долину. Мы шли среди мертвых деревьев. Голые ветви не тянулись больше к небу. Стволы были словно закручены и почернели. В воздухе ощущался гнилостный запах. Когда-то это был сад.

— Рад, долго нам еще иди?

— Нам предстоит пройти еще два или три мертвых сада, прежде чем мы доберемся до башни господина Каменева. Нужно торопиться, а то я начинаю остро чувствовать нехватку своего пальто, — меня начинало трясти.

— Ах Рад, если бы у меня сейчас были теплые вещи, я бы непременно вам помогла. Но, увы. Я вынуждена с досадой и горечью наблюдать ваши мучения.

Тон не был похож на искренний. Кажется, моя ученица злорадствует.

Мы шли по мерзлой земле. Шли две живые души среди кладбища деревьев. Иногда встречались побеги, но и те хилые. Тропинка петляла среди голых кустов и желтой травы. Жизнь здесь, как песок в часах — неумолимо убегала. Сад не ждал весны. Холод и время заострили грани ветвей. Некоторые же деревья осыпались прахом и в когда-то длинных рядах сада зияли черные могильные тени еще живых деревьев.

— Ненавижу горы, — подала голос Азира.

— Ледяной утёс — это, по сути, небольшая горная гряда, малый осколок, отошедший в древние времена от Белого Хребта.

— Белого Хребта?

Кажется, она уже забыла о своей ненависти.

— Азира, вы довольно плохо знаете географию Вольных Княжеств. Белый Хребет — это скалы, верхушки которых всегда белы от снега. Этих снежных шапок очень много, практически все скалы имеют огромную высоту. Белый Хребет является диким, ничейным. В его сени расположились несколько княжеств, а с севера он упирается в Империю. Белый Хребет поделил всю карту Вольных Княжеств на два крыла, а промежуток между ним и Ледяным Утесом — своего рода ворота из западной части материка в восточную.

— Обязательно подтяну на досуге свои знания по географии, — все также неискренне сказала девушка.

Мороз крепчал. Я старался думать о чашке горячего чая, которая ждала нас в башне господина Каменева. Говорить не хотелось. Азира тоже начинала замерзать.

Солнце розовыми пятнами растекалось по заснеженным ветвям. Мы едва достигли окончания второго сада и надо было начинать думать об обеде.

— Кажется, нам с-с-стоит разбить с-с-стоянку… — трясущимся от холода голосом сказал я после долгого марша.

— Я продрогла и устала. Полагаю, ваше предложение более чем верное в нашей ситуации, — согласилась Азира.

— К-конечно. Я займусь с-с-созданием нас-с-стила.

— А вы не погибнете от переохлаждения? — кажется, что-то человеческое начало просыпаться в Азире, раз она обратила свое внимание на мое состояние.

— Ес-с-сли м-м-мы с-с-сделаем правильный лагерь, т-т-то у костра я выжив…ууу.

— Хорошо. Что я должна делать?

— С-собрать как можно б-б-больше веток, к-которые не укрыты с-снегом и до котор-р-рых вы дотянетесь на деревьях.

— А где сделаем лагерь?

— Видите, три ели, ч-ч-чудом выросшие з-з-здесь, под их зелёными лапами должно быть меньше с-с-снега. — указал я трясущейся рукой.

Азира без лишних вопросов пошла следом за мной под сень елей.

Я раскрыл свой саквояж и достал кинжал. Быстро срубил еловые ветви и организовал настил.

Азира принялась ходить не дальше, чем на двадцать шагов от стоянки и искать хворост. Нам повезло, что снега здесь было не так много. Я рубил ветви горных яблонь, стаскивал прогнившие и рухнувшие деревца.

Кровь от работы разогналась по телу и сначала покалывала онемевшие руки и лицо, а затем теплой рекой оживила меня. Азира поставила свой саквояж на еловый настил и села сверху.

— Я надеюсь, мы не столкнемся с волками или оборотнями, а то я слышала вой, когда ночевали в заброшенной деревне.

— Если что, у меня есть пару фокусов, которые приятно удивят волков. К тому же, думаю, огонь их отпугнёт. А насчет оборотней, то поверьте, их следы не встречались здесь.

Я опустошил пробирку и оранжевое пламя охватило ветви. Сев на настил, я наблюдал за пляской пламени. Плечо отдавало болью.

Хоть деревья нас и защищали от ветра, но было не совсем уютно. Я почувствовал, как на груди сомкнулись руки.

— Что, черт возьми, Вы делаете? — не оборачиваясь, спросил я.

— Меня не радует перспектива остаться одной в горном саду с волками, если вы вдруг замёрзнете! — прошипела молодая графиня, — Лучше расскажите мне об особенностях нетленных.

— Что именно вас интересует?

— Почему при описании действующих лиц: меня, Строгачева, Тамары и себя, вы использовали для каждого свое олицетворение? Как именно фигуры отражают нетленных?

— Шахматная иерархия довольно точно отражает нетленных. Все живут по этим правилам, хотя некоторые характеристики могут немного меняться в зависимости от опытности нетленного и от того, скольких врагов он уничтожил.

— И как? — сгорала от нетерпения Азира.

— Я не хочу забивать вашу голову горой фактов, поэтому постараюсь в сжатой и упрощенной форме описать фигуры. Только прошу освободить меня от объятий.

— Пожалуйста, — девушка отодвинулась в сторону.

Было ощущение, что она даже обиделась. Ну и ладно.

— Если мы возьмем за основу такую характеристику, как мощь удара Даром, то самой сильной является Ладья. Хотя из-за этой чудовищной мощи она быстро теряет энергию, — начал я.

— То есть Дар нельзя использовать бесконечно и нужно время для восстановления? — подняла бровь графиня.

— Верно. У Ферзя также сильный удар, но его особенность в том, что он может ударить в нескольких направлениях, в отличии от Ладьи. К тому же Ферзь менее растратно расходует запас сил. Конь и Офицер схожи в запасе энергии, но сила удара Офицера чуть выше. Кроме того Офицер отличается своей чудовищной точностью.

— Что вы имеете ввиду? — напрягла лоб Азира.

— Офицер, если ему подчиняются камни, может попасть прямиком в нетленного, либо в небольшом отклонении от цели. У Ферзя точность чуть меньше. У Коня она еще меньше. А Ладья может промахнуться и того больше, просто, в отличии от Офицера, она может поднять валун размером с карету, осколки которого могут задеть при правильной позиции.

Я подбросил крупных веток в костер. Дым на мгновение скрыл пламя, разъедая глаза, но все же уступил место оранжевым языкам на коре.

— Это все? — спросила девушка.

— Нет, — сделал я паузу, подбирая подходящие слова, — Я не так часто сталкивался с Конями, но приятного было мало. Особенность Коня заключается в радиусе его поражения. У большинства фигур Дар бьет на расстояние, а Кони по-иному заполняют пространство своим Даром. Одни могут словно косой, поражать все в пределах своего радиуса. Другие же могут заполнить пространство вокруг себя огнем. При битве на выносливость и на короткой дистанции Кони очень опасные противники. Теперь о жизнях…, — я глубоко вздохнул, собираясь с мыслями.

— Что значит о жизнях?

— Если вы как фигура не сражаетесь с другими нетленными и скрытно живете, а умираете только естественной смертью, то можете перерождаться из раза в раз. Но если вы сражаетесь и погибаете, то у вас цикл может прерваться, и вы уйдете в небытие.

— И сколько жизней у фигур, если они погибают? — девушка поддалась вперед.

— Конь и Офицер имеют по три жизни. То есть, если их убивают три перерождения подряд, они исчезают с доски. Но если они успевают убить противника до своей третьей гибели, то нетленный таким образом добавляет себе жизнь.

— То есть, если Офицер, имея три жизни, убивает фигуру он увеличивает свое количество до четырех?

— Нет. Он только может восстановить утраченную жизнь, но запас жизней у него не будет превышать трех. Единственное, если Офицер с полными жизнями убивает врага, то он может повысить силу своего удара, или запас энергии, или точность. Продолжу. Конь и Офицер имеют по три жизни, Ладья — пять и Ферзь — девять.

— А сколько жизней имеет Пешка? — твердо спросила графиня.

— У Пешки одна жизнь.

— То есть у меня, как у пешки, всего одна жизнь? — начала вскипать Азира.

— Вы можете перерождаться, — очень аккуратно начал я обороняться.

— Это понятно. Но любая фигура может меня убить. Если я погибну не естественной смертью, то мой цикл будет завершен, и я попаду в небытие.

— Ну, технически, — я нахмурился подбирая слова.

— Технически! Черт возьми, Рад. Если бы Строгачев меня убил или бы я сорвалась в пропасть на том горном рукаве, моя партия была бы окончена. — госпожа Вересова задыхалась от возмущения. — И Вы мне только сейчас говорите, что у меня всего одна попытка, чтобы раскрыть дар!?!

— На горном рукаве мне не нужны были ваши эмоции. Иногда незнание освобождает от страха и человек лучше действует в опасной ситуации.

— Боже праведный! Мне кажется, лучше вас сейчас убить вот этими самими руками, — она внимательно смотрела на свои кисти, — чтобы у меня были дополнительные силы для встречи с врагом, а не погибнуть, потому что вы мне вечно что-то не договариваете!

— Десять минут назад вы боялись остаться в саду в одиночестве и пеклись о моем здоровье.

— Я горько ошибалась, жалея вас, — она отвернулась от меня.

Выйдя из объятий последнего сада, мы увидели то, ради чего шли. Солнечный диск скользил по острым граням каменной кручи. Утес, когда-то зелёный, сейчас был бурым и держал на себе высокую башню. Башня эта была сигнальной. Рядом с ней разрослось имение господина Каменева: дом с колоннами, амбары, скотные здания. Все постройки не шли ни в какое сравнение с башней, она черной тяжестью подавляла их. Внизу утеса лежала покрытая пылью галька — дно высохшей реки. Раньше ее воды питали сады.

Серебряная львиная голова держала в зубах кольцо. Дверная ручка повторяла очертания дубового листа, но ржавчина уничтожила большую часть композиции. Кирпич стены осыпался, а местами и вовсе отсутствовал. Кажется, даже призрачная надежда покинула эти места.

Я осторожно постучал. Звон кольца пробил тишину.

Вскоре в дверном проеме появилась добродушная старушка. Ее лицо светилось улыбкой и любопытством.

— Давайте опустим любезности и пройдемте к огню. О себе вы расскажете по дороге, — сказала она.

— Благодарю вас за понимание, госпожа Каменева, — поддержал я.

Мы последовали за старушкой и вскоре оказались в светлой гостиной.

— К сожалению, наш управляющий и конюх уехали в город пополнить запасы, поэтому я поухаживаю за вами, — сказала госпожа Каменева, разливая нам чай.

— Благодарю, — я принял горячую кружку.

— Кто вы и как оказались в наших краях? И отчего вы ранены господин…?

— Можно просто Рад, а это моя ученица Азира Вересова. Дело в том, что мы исследуем жизнь Андрея Соколова, поэтому обязаны вам своим визитом. А рану свою я получил вследствие неудачного покорения одного из уступов.

— Соколов, ну это право вам нужно будет поговорить с Федором. А что сейчас происходит в мире? Кого сейчас читают? — чувствовалась ее жажда к светской жизни.

Мы с Азирой сели ближе к камину. Тепло от кружек начало покалывать замерзшие пальцы. На плечи нам положили пледы.

— Построили новую ветку железнодорожного полотна. Дам из высшего света будоражит своими романами Трелев, — продолжил я отвечать.

— Скажите, а что сейчас танцуют на балах?

— Сейчас все кружатся в вальсе Ожегова.

— А кто сейчас держит слово в живописи, молодой человек? — на лестнице с тростью показался господин Каменев.

У Федора было серое изможденное лицо, такое обычно бывает у человека тяжело больного. Глаза полуприкрыты и практически недвижимы, что свидетельствовало о серьезных проблемах.

— А, это ты, дорогой. А нам бог послал прекрасных собеседников.

— В живописи сейчас один из лучших Костров, — ответил я.

— Костров? Не ученик ли это Яхонтова? — Федор, крепко вцепившись в перила, тяжело спускался.

–Все верно, господин Каменев.

— Подумать только, этот неуч, который попирал пропорции, воспитал мастера кисти! — как бы про себя проговорил старик и лишь спустившись громко обратился ко мне, — А этот Костров тоже пренебрегает пропорциями?

— Да, но зато он внес новое понимание гармонии цвета и разнообразил сюжеты в своих картинах.

— Надеюсь, его полотна не будут ранить и уродовать души смотрящих, а его творческий путь не заведет искусство в тупик, — с желчью говорил Каменев.

— Время покажет. — пожал я плечами.

— Нет, видимо, хорошего критика на этого Кострова. Не то, что в мое время! Один известный критик даже уничтожил мою карьеру.

— Задача хорошего критика — уберегать общество от некачественного продукта, а также помогать творческим людям не забредать в тупик.

— Да, верно говорите, молодой человек. Главное, чтобы между критиком и художником не было неприязни.

— А один лишь критик уничтожает творческую карьеру? И сам художник не предает ли свое творчество, опустив руки? — поднял я бровь.

— Вы хотите сказать, что я проявил малодушие в своем творчестве?

— Мне кажется, что вы ушли из искусства, не договорив.

— Уже поздно думать о возвращении. Лучше скажите, зачем вы здесь?

— Я и моя ученица, Азира Вересова, являемся исследователями биографии Андрея Соколова. И хотим узнать, не оставлял ли он что-нибудь в этом доме?

— Боюсь, что не смогу помочь вам в этом вопросе. От господина Соколова ничего не оставалось.

— Простите мне мою настойчивость, мы проделали опасный путь с моей ученицей, чтобы найти хотя бы крупицу информации о Соколове. Постарайтесь вспомнить хоть что-нибудь.

— Я полагаю, что вы можете отдохнуть и отужинать с нами. А к ужину я постараюсь что-нибудь припомнить, — бросил Федор.

— Я отведу вас в гостевые комнаты, — учтиво предложила госпожа Каменева.

— Благодарю вас! Скажите, а есть ли у вас бинты? Мне необходимо сделать перевязку.

Вскоре мы оказались с Азирой в гостевой комнате. Нам любезно предоставили горячую воду и бинты.

— Госпожа Вересова, я попрошу вас быть аккуратнее в этот раз.

Несмотря на все старания моей ученицы, окровавленные бинты с болью отрывались от раны. Я перенес все стойко, насколько это было возможно.

— У нас с вами есть еще немного времени до ужина, для тренировки. У вас уже выходит справляться с вихрем уколов, но вихрь ограничен кругом. Теперь мы усложним тренировку: я буду двигаться на вас.

–Рад, я не могу понять, как сокрытие и танец с зонтом помогут раскрыть дар? — негодовала Азира, теряющая энтузиазм и приобретающая скептицизм. — Какие ещё есть способности у нетленных помимо чувствования?

— Так как вы новичок, я боюсь, что множество знаний погубят вас. Освойте эти два упражнения, только тогда мы приблизимся к раскрытию вашего дара, ибо в вашем случае нет координации эмоций и разума. А это серьезная слабость, которая может быть разрушена вашим даром, — спокойно ответил я.

Азира задумалась.

— Начнем? — спросил я.

— Начнем, — обреченно согласилась Азира.

Девушка заняла позицию, а я начал выстреливать уколами и двигаться на нее. Графиня опешила и начала пятиться назад.

— Подхватывайте ритм, — твердо сказал я.

Но Азира отступала.

— Эта тактика вам ничего не принесет.

В подтверждении моих слов девушка уперлась в стену и закрыла глаза.

Зонт остановился в миллиметре от ее лица.

— Скверно, весьма скверно — разочарованно бросил я.

Азира открыла глаза.

— Мне сейчас мешает сосредоточиться на тренировке то обстоятельство, что я, как пешка, ничего не смогу сделать сильному оппоненту.

Я испытывающее смотрел в ее глаза. Она, не выдержав, опустила их.

— Знайте, что несмотря на то, что у врагов сильный дар, вы все равно можете находить у них слепые зоны. А для этого надо думать головой и занимать правильную позицию — это и есть торжество разума, а не прямолинейной силы в мире нетленных, — нравоучительно сказал я. — Повторим.

Но девушка терялась в движении. Ею двигал страх, а вся ее плавность куда-то исчезла. Как итог — она снова была зажата.

— Не будьте в позиции жертвы! — злился я, — Вы, когда двигаетесь, глазами выдаёте свои дальнейшие намерения, а эмоции на вашем лице подсказывают врагу ваши слабые стороны! К слову, левая сторона более уязвима, опытный нетленный убьет вас в течении пяти минут.

— Я знаю, что не выстою против Строгачева или Тамары. Они ведь дольше живут и сражаются, — обреченно ответила графиня.

— Конечно, вам предстоит пройти огромный путь, но… Но я не ставлю перед вами задачи победить их. Ваша задача — научиться грамотно защищаться, без лишних эмоций и осуждающих мыслей. Победите порочные мысли о собственной никчёмности. Шлифуйте технику, — я говорил это холодно, потому как этой девчонке не нужна жалость.

Жалость ее сожрёт, и она будет валяться в первой придорожной канаве с остекленевшим глазами. Мне же нужно было от нее страстное желание выжить в этой жестокой игре.

— Ключом для вас будет движение словно по восьмерке. Попеременно то отдаляйтесь, то приближайтесь к оппоненту, — чеканил я, — Продолжим!

Старые часы пробили половину шестого. Все дневные краски погасли. Ветер усилился, и протяжно завывал за окном, лишний раз давая нам оценить домашний уют. Ледяная крупа громко била в оконное стекло.

Ужин был весьма скромный: запеченный картофель и виноградный сок.

Дамы вели светскую беседу. А я сидел и задумчиво смотрел на хозяина замка. Каменев ел торопливо и сильно ставил бокал с соком на стол. Федор напряженно думал о чем-то. Во мне с каждой минутой начинало расти негодование.

Когда блюда опустели, Азира и госпожа Каменева отсели к камину и что-то трепетно обсуждали. Мы же с господином Каменевым напряженно молчали.

— Я прошу у всех прощения, но я хочу иметь возможность поговорить с господином Каменевым наедине.

— Господин Рад, вы право… — опешила хозяйка Ледяного Утеса, но Федор поднял руку, прерывая ее.

— Прошу вас предоставить мне возможность говорить более открыто с нашим гостем. Библиотека будет лучшим местом для нашей гостьи и тебя.

Дамы удалились.

— Что такого вы хотели мне сказать, господин Рад?

Мое негодование вырвалось наружу.

— Мне жаль, что я пришел в дом к художнику, которым восхищался, а нашел человека, пропитанного страхом и отчаянием. Где тот творец, который нарисовал картину «Свобода черного коня»? Увидев эту картину, я задался целью встретиться с ее создателем. Это полотно покорило меня.

Острые края каменного утеса, на котором замерли ловцы и охотники. На их лицах зависть и злоба. В центре картины раненый дикий конь. Он прыгнул прочь от врагов и парит над пропастью. В его глазах блестят слезы и вера в то, что он приземлится на противоположный зеленый утес. Эта картина заставила меня переживать за черного скакуна. В ней повис вопрос: долетит или нет. Я и не знал, что в искусстве может быть такой ворох эмоций: сильных и ярких. Художник заставил меня чувствовать жизнь.

Каменев молчал, ожидая моих дальнейших слов.

— Я не пришел вас жалеть, господин Каменев. Но, видимо, пришел не только забрать то, что оставил Андрей Соколов, но и дать вам толчок к дальнейшему росту.

— К чему двигаться дальше, молодой человек? Все кончено.

— Эх, до чего же вы не цените время. Жизнь — это шахматная партия, все может решиться в любой момент. Пока фигура стоит на доске — она выполняет свои функции! Если вы еще живы, значит, на это есть причины. Поэтому вы должны действовать в искусстве. И я полагаю, надежда вернется в ваши земли.

— Действовать? В мои-то годы? С моим-то здоровьем? Вы, наверное, идеалист-утопист, молодой человек. Ничего уже не может произойти в этой умирающей глуши. Да и у меня только одна участь, как и у нас всех. Ее величество смерть.

— Боясь смерти, вы боитесь и жизни. Ибо смерть — это часть жизни.

— Вы говорите так, потому что ваше тело так подсказывает. Оно пышет жизнью, и поэтому душа убеждена в лучших исходах. А что у меня? А у меня тело растеряло былую силу. Руки не так тверды и не способны подолгу работать. Глаза не видят. Могильный холод окутывает мою душу. Каждую ночь я боюсь ее прихода, прихода смерти. Но больше меня пугает, то, что будет после.

— Я не хочу давать вам, господин Каменев, каких-либо убеждений по поводу смерти. Надеюсь дать толчок, который выведет вас из оцепенения страха. Я полагаю, что вы способны вернуться в искусство на высшую точку. А страх и искусство, как ваши союзники, помогут найти ответы на все тревожащие вас вопросы.

— Но как мне писать картины с моим здоровьем?

— Коль ваши руки не сильны, обходитесь в работе необходимым количеством движений. А насчет глаз не обманывайтесь, они ведь реагируют на движение, стало быть, малые грани вам уловимы.

Каменев замолчал.

Поленья в камине затрещали, бросая щедрый сноп искр в дымоход.

— Скажите мне, будете ли вы действовать, если подует ветер перемен? — тихо, но твердо спросил я.

Мышцы на лице моего собеседника напряглись, создавая причудливую гримасу человека, который погиб и снова родился; безумца, который все растерял и в тоже время стал обладать миром. Что-то начинало разрастаться в его душе, уверенно устремляясь к свету. Правильно подобранные слова и верная интонация с моей стороны запустили цепную реакцию в душе старого мастера. Я чувствовал, как брошенный мною вызов был принят. Его сознание упорядочилось и очистилось от яда сожаления. Я видел, как его душа оживает.

Главное теперь не потерять этот запал. Главное, чтобы он начал действовать, а не как большинство других, получив такой огромный заряд, перегорали и падали еще ниже.

— Господин Каменев?

— Да, господин Рад.

— Позвольте мне одолжить у вас пальто.

— Что, вы намереваетесь сделать?

— Создать ветер…

III

Рад отсутствовал сутки. Я ходила по поместью господина Каменева, чтобы развеять скуку. Взгляд мой блуждал по сигнальной башне.

Грубые каменные блоки сложены по кругу, поэтому она напоминала огромное дерево без ветвей. Довольно узкие окна трех этажей, расположенные на все стороны света, скорее являлись бойницами. Сразу же представились арбалетчики, целящиеся во врага. Я передернула плечами.

Старая железная дверь затворяла арочный проход. Крыша представляла собой чашеобразную площадку, только вместо стенок темнели крепостные зубцы, а прямоугольный навес для кострища держался на четырех столбах и уходил в небо острым шпилем.

— Очень крепка для сигнальной башни? — угадал мои мысли тихо подошедший господин Каменев.

— Да. Именно так мне и кажется, — я не стала отрицать его догадку.

— Эта башня была построена ни империей и ни королевством. Эта сила канула в прошлое, но она оставила после себя это.

— Она так же долго стоит на этом утесе, как и ваш замок?

— Дольше. Рискну предположить, что Вольные Княжества были чем-то другим. Кому и какие сигналы она подавала, уже не узнать.

Я на мгновенье отвлеклась и посмотрела вдаль. За башней виднелись снежные шапки. Высота скал пугала. Это, судя по всему, и был Белый Хребет, о котором говорил Рад. Чтобы немного прийти в себя, я вернулась к башне.

— Она удивительный и загадочный монумент стойкости, — продолжила я разговор.

— Стойкости…Стойкость характерна для чего-то искусственного. В прах обращается естественное. Хотя бы вот эти розы, которые давно умерли, — Каменев провел рукой по сухим кустам, которые росли вдоль дорожки. — Холод обострил их грани и выморозил душу. Хотят они или не хотят принимать вызовы судьбы, итог один — они мертвы. Ваш спутник, госпожа Вересова, со своими взглядами может быть лишь романтиком, живущем в иллюзорном мире грез. Надеюсь, он не обманет вас и не заведет в тупик.

— Почему Вы не верите Раду? — я по-прежнему смотрела на розы.

— Он хочет сделать невозможное. Мне кажется, он дает громкие обещания, которые не в силах выполнить.

— Мне кажется, господин Каменев, вы забыли, что художник тоже способен сделать невозможное: принести в этот мир новый образ, который будет будоражить и воодушевлять ни одно поколение.

— Сначала я перестал видеть цвет, затем пропала четкость линии. Сейчас я вижу смутные очертания. Словно муха, угодившая в кисель: мир закрыт от меня, а я закрыт от мира ягодной пленкой. Едва хватает сил держаться, не то что сотрясти общество смелой идеей. Эта трость, последняя ниточка, соединяющая меня с предметами, — Он поднял ее, демонстрируя чудесно обработанное красное дерево.

— Но вы же не совсем отрезаны от окружающей действительности.

— Девушка, я блуждаю в мире кривых зеркал. Однажды я попытался подойти к мольберту. Я шел к нему и видел свет надежды в сизой тьме. Я подошёл к этому прямоугольнику вечных начинаний, но это оказалось зеркалом. Там я увидел тень себя, не уверен, что смог уловить свой образ, но тут же отошёл прочь. К чему все это?! — Каменев негодовал.

— Пусть все сокрыто кривыми отражениями. Но главное в тот момент вы увидели! Просто не захотели принять это.

— Демагогия, юная госпожа, демагогия. Вы максималистка, как и ваш спутник. — последняя фраза являлась скорее утверждением, чем вопросом.

— Господина Рада я знаю не так давно, но, признаюсь честно, он убедителен и заразителен в своем оптимизме.

— Я бы на вашем месте не спешил ему безоговорочно доверять. По своему опыту скажу, что он далеко не так прост, каким хочет казаться в ваших глазах. Не дайте его словам одурачить вас.

— Благодарю вас за предупреждение. Подумаю об этом на досуге, а сейчас, если вы не возражаете, я хотела бы прогуляться по уцелевшим аллеям.

Аллея уводила от замка. Под ногами хрустел снег. Сверху он был покрыт коркой льда, а в середине рыхлые комья. Ночью снег сменялся дождем и наоборот. Поэтому ветви яблонь обледенели и тяжело поскрипывали от порывов ветра. Я отвлекалась на солнечные блики, сияющие на кончиках ветвей. Нога тем временем пробила ледяную корку сугроба, погрузилась и уперлась в лед. Равновесие тут же было потеряно.

Я встала. Плечи и волосы были в снежной крупе. Над головой растекался туман. Передо мной словно мертвец, восставший из могилы, навис высохший ствол. На верхних ветвях колыхался белый саван паутины. В стороне этой страшной картины расползался мрак. В нем светились синие глаза.

Я быстро достала из кармана пробирку, чтобы бросить во врага.

Неожиданно мне в лицо ударили комья снега. Я тут же стала отплевываться и очищать глаза. Когда я их открыла, то госпожа Маскара стояла на расстоянии вытянутой руки.

— Не глупите, госпожа Вересова. Если бы я хотела вас убить, то не дала бы вам встать, — холодно сказала она.

— Чего вы хотите, Тамара? — отступила я на полшага.

— Раскрыть вам правду.

— Какую это? — я подняла бровь.

— Хочу, чтобы вы знали, господин Рад лукавит с вами.

— В чем именно?

— Рад, как вы знаете, лишился дара и Строгачев для него страшнее смерти. Трое нетленных, погибших по вине Строгачева, были учениками Рада. Но по-настоящему они были лишь щитами в его руках. Вам же уготована куда более страшная участь. Ваш «учитель» годы потратил, чтобы научиться приему Строгачева. Поэтому в момент, когда ваш дар откроется, Рад заберет его без остатка, а вы в лучшем случае будете прокляты: останетесь без дара. В худшем, — она скривила улыбку. — В худшем, просто канете в небытие.

— Я не верю вам.

— Это ваше право, — спокойно сказала Тамара, поправляя перчатки. — Но в дальнейшем, при оценке и анализе сущности господина Рада, не руководствуйтесь лишь эмоциями. Он расчетлив и способен делать красивые жесты и поступки. И хотите вы того или нет, но ваш дар — его конечная цель, а в момент раскрытия дара вы будете беззащитны перед ним. Рад разбил мне сердце, смотрите, чтобы он не забрал вашу жизнь, как это он сделал много лет назад с моей сестрой.

— С вашей сестрой? — кажется, я удивилась сильнее, чем это положено было по этикету.

— Да. Она была молодой и полной сил девушкой, но вот только доверилась она не тому человеку. Я нашла ее истерзанной и Рада не было рядом.

Вы молоды, госпожа Вересова, ваша душа не испытывала на себе большого горя. Горечь разочарования и другая, малоприятная сторона жизни вам не знакома. Возможно, вы не знаете, каково это — быть никому ненужной. Вы не знаете, как жить, когда вы не в силах ничего изменить. Я не хочу, чтобы Рад разрушил вашу душу.

Поверьте, боль и страдания уродуют человека. Тяжело осознавать, что самые прекрасные годы твоей жизни растворились в ошибках, жажде мести и сожалениях.

— Я все равно не верю вам, — по-прежнему сопротивлялась я, но в действительности у меня не было слов.

— Вы уже не столь уверены, госпожа Азира. Будьте внимательны и осторожны, находясь рядом с этим убийцей.

Госпожа Маскара удалилась в глубины мертвого сада.

Я же вернулась обратно в замок и застала следующую картину.

Ручей тонкой нитью бежал по огромному старому руслу. Казалось, это была насмешка над прошлым.

Рад пришел в сопровождении двух семей. Они были в грубой одежде с заплатками. Мужчины бородаты и с грубыми руками, которые удерживали топоры и узелки с пожитками. Глаза женщин смотрели на Каменева глубокой серьезностью и тревожной озабоченностью. Лица двоих мальчишек были болезненно худы.

— Кто это с вами, господин Рад? Нужна ли им помощь? — спросила госпожа Каменева.

— Эти добрые люди помогли мне вернуть ручей в ваши земли. Хороший обед был бы неплохой наградой для них — ответил он.

Рядом с Каменевым стояли по всей видимости управляющий и конюх, которые что-то шептали ему на ухо.

— Да разве этого ручейка хватит, чтобы возродить сады? — негодовал старый художник.

— Помимо лечения тела, господин Каменев, надо лечить душу крепким словом и наводить порядок в мыслях твердой волей. Вы чертовски неправы, если думаете, что этот ручей вернет вам былую силу. Почему вам тяжело в вашей ситуации? Вы хотите вернуть старое. А вам надо создавать новое. — спокойно чеканил слова Рад.

— Получается все ваши слова про ветер, всего лишь пыль в глаза? — задумчиво спросил Каменев.

— Нет. Ваша шахматная фигура, господин Каменев, должна двигаться по шахматной доске дальше. Следующие клетки имеют другие координаты, они не смогут повторить предыдущие.

— К чему именно вы клоните?

— Вы должны научиться владеть болезнью. Болезнь указывает на допущенные ошибки, болезнь заставляет бороться за себя. Вы должны научиться владеть смертью: отпустите то, что умирает. Вы должны научиться владеть жизнью: умейте принимать новое, не бойтесь пойти по неизвестному пути. Вы так зациклились на прошлых успехах, что продолжаете применять старые действия. Вы не учитываете те факты, что изменились сами, изменилась ситуация в мире. — ответил Рад.

— Что мне ваши красивые слова и что мне этот жалкий ручей?

— Этого ручья не хватит, чтобы возродить сады, но его хватит на полив кустарников. Горная смородина и шиповник к примеру. Ваши сады могут принести работу и прокормить бедных лесорубов, которые пришли со мной. Лесорубы как живые души возродят небольшую деревушку. И вы не будете на отшибе жизни, господин Каменев. Вот как мои слова могут превратится не только в ветер, но и в бурю действий.

— Ваше высокородие, мы пережили лютый мор, но по-прежнему сильны. Мы видели, как ваши сады погибают. И вы, и мы любим эти края, — взял слово самый рослый из пришедших.

— Верно. Любим. И мы, и вы в беде. Народ про себя говорит, что нужно помогать друг другу, — влез второй лесоруб.

— Потому готовы пойти к Вам на работу, — закончил первый.

Управляющий с конюхом переглянулись.

— Работники бы нам не помешали, — робко заметил конюх.

— Возможно, продавая лес, мы заработали бы и на еду, и на инструменты, и на саженцы, — аккуратно подметил управляющий.

Каменев молчал, но лоб его бороздили морщины. Молчание становилось тягостным.

— Я скажу вам то, что вы хотите услышать на самом деле, — Рад сделал шаг в сторону старого мастера. — Энергия творчества не движется в вас, ибо она как река — запечатана, но не камнями, а обидами и прошлыми представлениями о себе. Отпускайте, проживайте и меняйтесь — это признаки долгой творческой жизни. Будьте достаточно смелым, чтобы начать свою партию в новых условиях.

Морщины тут же пропали со лба Каменева.

— Кажется, я вам вернул больше, чем просто реку, — торжественно закончил мой учитель.

Мы покидали Ледяной Утес. Граф Каменев отдал нам сверток, принадлежащий Соколову.

После себя он оставил пустой белый холст.

— Я понимаю, что он решил бросить искусство и посвятить себя физике, но не так буквально. Рад, мне кажется, что мы потеряли даром время. Это тупик, — огорчилась Азира.

— Имейте терпение, дорогая ученица. Выход есть всегда. Возможно мы раскроем секрет этого полотна в институте, где учился Соколов.