Однодневки. Они только открывают двери

Сергей Валерьевич Мельников, 2023

У Семёна началась новая жизнь, а старая закончилась. В новой жизни нет родных, но есть пустая квартира в чужом провинциальном городке и неожиданные вызовы. А ещё обратный отсчёт: "Десять… Девять… Восемь…"Он пытается привыкнуть, приспособиться, не рефлексировать – не получается. Неожиданно у Семёна появляется друг, и становится ещё сложнее.О чём вообще этот рассказ? Может, о смертных грехах? А вы уверены, что их всего семь?

В свою новую жизнь Семён въехал на скорой. Подкатил к старой пятиэтажке на жёлто-красной"Газели"с отзеркаленной надписью"Ambulance"на капоте. Синие всполохи заметались по кустам цветущей сирени, стене с облезлой штукатуркой, морщинистым лицам за пыльными окнами. Затормозив у подъезда, пожилой водитель с белой щёточкой усов повернулся к нему в салон и протянул ключи.

— Приехали, Сём. Теперь ты живёшь здесь, — сказал он.

Семён выглянул в окно. Он сразу попал с корабля на бал или с"Титаника"на каторгу. Опомниться, войти в курс, обжиться ему не дали: первый в новой жизни вызов поступил сразу. В состоянии едва не утонувшего дайвера, глотающего воздух, на истерике, под обрывочные объяснения водителя он всё-таки сделал, как надо. А потом пришёл откат и невыносимое нежелание повторять, и безысходное понимание, что повторит ещё не раз. Будет жить в этом старом доме неизвестно где, без родных и друзей, без любимой девушки, от вызова до вызова.

— Так тяжело будет всегда? — спросил он.

— Привыкнешь. Подъезд этот, этаж четвёртый, квартира тридцать один. Лифта, извини нет. Вещи уже там. Всё, отдыхай!

Семён подхватил пластиковый чемоданчик с красным крестом и открыл сдвижную дверь в тёмный летний двор. Пахнуло пыльной сиренью, чужой едой и чем-то неуловимым, чем всегда пахнет в южных городках. Он вылез, посмотрел на голые лодыжки, торчащие из-под слишком короткой для его роста формы. Водитель рассмеялся.

— Извини, брат, на такую каланчу готовой формы не было. Ничего, закажем новую. Не кисни, слышишь? Сём! Цени, что имеешь. Тебе, считай, повезло. Добро?

Семён неуверенно кивнул.

— Добро. Иван Ильич, вы б люстру выключили, всех бабок переполошите.

— Так нету уже никого.

С ехидной улыбкой водитель посмотрел на окна. Они опустели: скорая ни к кому, новостей не будет.

— До завтра?

— Как вызовут. Пейджер не снимай. Запищал — мчись вниз.

Семён с сомнением покрутил коробочку с крошечным экраном.

— Зачем он, когда у всех мобилы?

— Чтоб твои отмазки не слушать, поколение зэт! На связи!

Скорая скрылась за углом, и Семён вошёл в подъезд. На четвёртом этаже он открыл обитую дерматином дверь в своё новое жилище. В квартире напротив мигнул глазок, но никто не выглянул.

Квартира была пустой: раскладушка, четыре коробки его пожитков. На кухне — эмалированная раковина с чёрными проплешинами, шкафчики из расслоившегося ДСП, которые поленились выкинуть при переезде. Семён выкопал со дна одной из коробок чайник и достал из него завёрнутую в тряпку кружку с котом Леопольдом.

— Ребята, давайте жить дружно, — взывал нарисованный кот к мышиному здравомыслию.

— Хотел бы, да не выходит, — вздохнул Семён.

Только он вышел с парящей кружкой из кухни, затрещал дверной звонок. Семён удивился: он здесь никого не знал и никого не ждал. Пауза затянулась, и снаружи тактично покашляли.

— добрый вечер, — раздалось оттуда. — Я — ваш сосед напротив. Извините, что беспокою…

Семён открыл. На пороге стоял интеллигентного вида мужчина в очках и вязанной кофте. Он смущённо пригладил седые волосы, стриженные бобриком.

— Вы позволите войти?

Семён отступил на шаг, впуская гостя. Сосед бросил опасливый взгляд на дверь своей квартиры и перешагнул порог.

— Благодарю вас… Э-э…

— Семён.

— А по батюшке?

— Просто Семён.

— А я Борис Борисович, очень приятно.

Семён протянул руку ко входу в единственную комнату.

— Проходите, присаживайтесь. Чай будете?

— Я бы не хотел вас утруждать.

Семён протянул ему свою кружку:

— Пейте, я только заварил.

Он усадил гостя на раскладушку, сам сел на полу напротив. Борис Борисович сделал глоток.

— Горячий. А как же вы?

— А я потом. Кружка у меня одна.

Повисло неловкое молчание. Семён улыбнулся, улыбка получилась вымученной.

— Ну что? За знакомство?

Он протянул кулак. Борис Борисович неуверенно посмотрел на него, потом сообразил, торопливо коснулся кружкой руки Семёна. Пока отхлёбывал, расплескал часть, покраснел до кончиков ушей.

— Простите, — смущённо сказал он, — Я сейчас вытру. Где у вас тряпка?

— Там же, где и вторая кружка: её ещё нет. Не переживайте, всё равно полы ещё не мыл. Позже разжалую какую-нибудь старую футболку. У вас всё в порядке?

— Да, конечно. А почему вы спрашиваете?

— Показалось. Вы так посмотрели на дверь своей квартиры, будто она вот-вот откроется и вас туда насильно затащат.

— Ну, в этом есть определённая доля правды… — Борис Борисович, казалось, только сейчас заметил, во что одет Семён. — А вы врач?

— Я — фельдшер. Работаю на скорой помощи, — соврал тот. Врать Семён не умел с детства и лицо сразу загорелось, но Борис Борисович ничего не заметил.

— Прекрасная профессия. Это очень хорошо, что вы медицинский работник. Вы, как любой медик, обладаете здоровым цинизмом, с этим намного проще жить. Завидую. Вы видите человеческую натуру и снаружи и изнутри, во всей её неприглядности. Вас не удивить, а, значит, не разочаровать. А я — преподаватель. По сути я вижу не людей, а личины, которые они себе выбрали.

Семёну нестерпимо захотелось выпить, но было нечего. А ещё в душе сидел страх, что запищит пейджер, и ему придётся пьяным ехать на вызов.

— Это так, не спорьте, — сосед заметно оживился. — Медик — самый лучший собеседник, с ним не нужно притворяться. Можно говорить о чём угодно. Ну чем вас удивишь? Ой! — он привстал с раскладушки. — Какой я дурак! Вы же, наверное, со смены, устали, а тут я со своими разговорами. Вы извините, я пойду.

В подъезде раздались шаги, и Борис Борисович испуганно обернулся.

— Борис Борисович, — сказал Семён. — У меня и правда был тяжёлый день, но не физически, а морально. Я лучше поговорю с вами, чем буду пялиться на пустую стену. Чай ещё будете?

Сосед посмотрел в опустевшую кружку и поднял глаза на Семёна.

— Да, — улыбнулся он, — сделайте, пожалуйста, но себе. Теперь ваша очередь.

Всё время, пока закипала вода, Семён старался не считать, но цифры упрямо лезли в голову. Он то и дело встряхивался, как лошадь, отгоняющая слепней, пытаясь стряхнуть это наваждение, но в голове опять звучало:"Десять… Девять… Восемь…"

Одновременно со свистком запиликал пейджер. Сосед решился, наконец перейти к делу.

— Знаете, Семён, я совершенно беспомощен перед любыми видами хамства… — начал он, повысив голос. Семён вернулся, протянул ему кружку с чаем.

— Вы извините, срочный вызов, так что это снова вам. Я вернусь часа через два, можете оставаться здесь. Мне почему-то кажется, что домой вам идти не хочется.

— Семён, это неудобно, — возразил Борис Борисович, — ведь вы меня совсем не знаете.

— Ничего ценного здесь нет… Кроме этой кружки. Могу вам её подарить. Если надо будет уйти, просто захлопните дверь.

Когда Семён, ещё более опустошённый, вернулся с вызова, в квартире было пусто. Помытая кружка с Леопольдом стояла на расстеленном полотенце.

Три дня подряд вызовов не было. Вещи Семёна так и лежали в четырёх картонных коробках: разложить их было некуда. Надо было обзавестись хотя бы шкафом, но Семёна не покидало чувство, что новая его жизнь долго не продлится. Так они и остались стоять вдоль стены в комнате без занавесок. Семён делал чай, варил пельмени в том же чайнике, высовывался из кухонного окна, рассматривал пустую дорогу с редкими тусклыми пятнами фонарного света. Пару раз выходил на улицу, на тёмный бульвар с чахлыми деревцами и вытоптанной землёй вместо газонов. Растрескавшийся асфальт давно не чинили, не для кого: жизни на бульваре не было. Это столичные бульвары, к которым он привык, были всегда полны людей. Здесь, в маленьком провинциальном городке, люди не тратили время на пустые прогулки.

Сосед не появлялся, и Семёна это расстраивало. В городке он знал двух человек: Ивана Ильича, водителя скорой, и Бориса Борисовича, перепуганного соседа напротив. С Иваном Ильичом говорить было не о чем, он резко пресекал любую рефлексию, а Борис Борисович куда-то запропастился. Но в тот вечер, когда Семён решился позвонить в квартиру напротив, сосед сам появился на его пороге с пакетом в руке.

— Меня вывозили на дачу, — сказал он, извиняясь. — Я не мог вам сообщить: я не знаю вашего телефона. Я вам не помешаю?

В комнате он достал из пакета небольшую картонную коробочку.

— Я подумал, что одна кружка в доме — к одиночеству. Тем более вы мне её подарили. Вот, купил вам…

Семён открыл коробку, внутри лежала кружка с Карлсоном, влетающим в окно.

— Я искал что-нибудь с ангелом. Вы же, врачи, как ангелы: прилетаете, когда совсем плохо, спасаете жизни, но, представляете? В магазине ничего такого не было. Ангелы почему-то непопулярны.

— Я — фельдшер, — поправил Семён.

— Это неважно. Карлсон, он ведь тоже прилетал, когда Малышу было плохо и грустно… Семён, — Борис Борисович тревожно заглянул ему в глаза, — я вас не обидел? Я не хотел сравнивать вас…

— Всё в порядке, — остановил его Семён. — Пойду поставлю чайник.

"Влетает в окна, устраивает разгром", — бормотал он себе под нос, разжигая конфорку.

Снова запищал пейджер. Когда Семён вернулся домой после вызова, там было пусто. На расстеленном полотенце стояли две мытые кружки: с Карлсоном и Леопольдом.

В эту ночь удалось поспать всего пару часов. Вместо будильника снова разбудил экстренный вызов. Зевая и ёжась от предрассветного холода, Семён спустился вниз. Скорая уже стояла под подъездом с погашенными мигалками. Хмурый Иван Ильич пожал протянутую руку.

— Сейчас вместе пойдём. Клиент, похоже, под наркотой. Сам можешь не справиться.

Скорая промчалась по пустым улицам в постепенно сереющих сумерках. Семён зевал до боли в челюстях.

— Соберись, Сём, — попросил Иван Ильич, — наркоманы очень опасны, это не шутки.

Он затормозил перед двухэтажным бараком с колонкой во дворе. Вытащил из-под сидения монтировку и сказал Семёну:

— Набери седативное и иди за мной. Вперёд не лезь! Добро?

Они вошли в воняющий ржавыми трубами и трухлявым деревом подъезд, поднялись по рассохшейся лестнице на второй этаж. В тёмном коридоре Иван Ильич, подсвечивая фонариком в телефоне, нашёл нужную дверь и вытянул предостерегающе руку. Семён встал сбоку у стенки. Иван Ильич осторожно провернул круглую латунную ручку, но дверь не открылась. Тогда он врезался в неё плечом. Треснули доски, дверь громко стукнула в стену. Иван Ильич вошёл внутрь, Семён за ним.

За заваленным окурками и бутылками журнальным столиком сидела избитая женщина. В её грязных пальцах дымилась сигарета, взгляд плавал в клубах табачного дыма. Вошедших она не заметила. На диване за её спиной спал мальчик лет пяти.

Посреди комнаты, на половике, сплетённом из разноцветных тряпок, танцевал человек с ножом в руке. Танец был странным, странным был и человек. Масляно блестящие длинные волосы, как у индейца, орлиный тонкий нос. На дряблом нездорово-красном теле болталась кожаная жилетка и такие же кожаные штаны. Он дёргался, пожимая плечами, и напевал какую-то невнятную мелодию.

Иван Ильич молча стукнул монтировкой по правой руке"индейца". Не дав опомниться, прыгнул, обхватил руками его поперёк туловища, прижимая руки к бокам.

— Коли! — крикнул Иван Ильич.

Семён растерялся. Он стоял с шприцом и не знал, что делать дальше. Под покрытой прыщами кожей обдолбанного"индейца"вздулись мышцы, он задёргался, вырываясь.

— В шею! — подсказал Иван Ильич. Седые усы на побагровевшем от напряжения лице казались совсем белыми.

Не очень понимая куда, Семён ткнул иглой."Индеец"задёргался, прорычал что-то неразборчиво. Он всё ещё брыкался, но уже нехотя, вполсилы. Вдвоём они дотащили его до кровати, заваленной ветхим тряпьём и кинули сверху."Индеец"упал, лицо его обмякло, глаза с расширенными зрачками слепо смотрели мимо нависших над ним медиков.

Конец ознакомительного фрагмента.