Охота на императора

Сергей Богачев, 2020

После отмены крепостного права, побед на Балканах в Российской империи разрабатываются конституционные изменения. Однако внутренние и внешние враги самодержавия начинают охоту на императора: пущен под откос царский поезд, взорван Зимний дворец. Расследованием этих преступлений поручено заниматься адъютанту Великого князя Константина Николаевича, капитану второго ранга Лузгину.

Глава VIII

«Café de Paris»

— Господа, господа… мест нет! — швейцар на входе пытался соблюдать правила приличия и не пускать в ход руки, препятствуя страждущим попасть в ресторасьон, что располагался на углу Большой Гостиной и Кирпичного переулка.

Заведение славилось на всю столицу не только изысканной французской кухней, шикарным интерьером и отменным обслуживанием, но и тем, что нередко кредитовало своих постоянных клиентов из числа богемы. Подобная лояльность хозяина и возможность встретить среди завсегдатаев ценителей искусства, с которыми можно было за бокалом вина обменяться мнением по любому достойному внимания поводу, обеспечили ресторану завидную популярность.

Сегодня, однако, ажиотаж случился не по поводу внезапной премьеры нового блюда или невиданных скидок. Заведение подверглось легкому штурму со стороны поклонников госпожи Бриджид, прослышавших, что именно здесь будут давать обед в её честь по поводу первого выхода на сцену Большого Каменного театра.

— Закрыто! Все столы заказаны, мест нет! — голос швейцара уже слегка охрип.

— Какая неприятность… — Завадский, слегка обескураженный увиденным перед входом, уже обдумывал альтернативные варианты, но Лузгин, хитро моргнув Завадскому, стоявшему в стороне в обществе Татьяны и своей супруги, неспешно направился в сторону возвышавшегося над толпой швейцара.

— Милейший! — швейцар обратил внимание на громкий окрик и поднятую руку в желтой кожаной перчатке. Лицо его тут же приняло привычное благостное выражение и расплылось в доброжелательной улыбке.

— Леонид Павлович, дорогой! Милости прошу! Господин заказывал, отойдите, пожалуйста!

Отдав в гардероб свои шинели и пальто спутниц, господа офицеры оправили мундиры перед громадными зеркалами.

— Леонид, примите моё восхищение! — Завадский маленькой расческой поправил кончики усов. — Я так понимаю, ты здесь завсегдатай?

— Не совсем. По роду службы имел некоторое общение с господином Кюба, здешним поваром.

— Кажется, я начинаю понимать… Проныра Пьер таки добился статуса поставщика двора Его Величества?

— Александр, ваше любопытство переходит рамки приличия, — Лузгин, усмехнувшись, похлопал друга по спине и пригласил их спутниц первыми ступить на лестницу.

Официант, услужливо поклонившись, провел гостей в угол зала, где на этот случай был зарезервирован стол, покрытый белоснежной скатертью и сервированный на четырех персон.

— Прелестно, не находите? — Завадский, слывший с молодости не только повесой, но и гурманом, уже предвкушал предстоящее наслаждение.

Екатерина Алексеевна, согласно кивнув, отвлеклась от милого общения с Татьяной — за несколько минут знакомства им удалось припомнить обстоятельства, при которых они познакомились много лет назад. Обе числились лучшими выпускницами Смольного института благородных девиц с той лишь разницей, что шифр получили с интервалом в несколько лет.^[19]

Прекрасное французское Бордо, паштет из гусиной печени, сыры, перепела, замоченные в шампанском — Завадский с видом профессионального дегустатора отдавал команды лакею, быстро пробегая взглядом меню.

— Саша, твое знание здешней кухни ставит меня в тупик, — Лузгин согласился с выбором, который дамы уже одобрили. — Удивительно, что мы встретились в опере, а не здесь…

— Не вгоняйте меня в краску, друг мой! Я женатый человек, и в одиночестве заведения не посещаю, не так ли, любимая? — Завадский взглядом обратился к супруге, получив в ответ благосклонную улыбку и руку для поцелуя.

— Вот-с, Леонид Павлович… — Татьяна так же подала руку, получила свой знак внимания и, понимая, что все её возможные упрёки бесполезны, предпочла погрузиться в воспоминания о Смольном в обществе своей старой знакомой.

Парижское кафе в центре Петербурга Лузгин считал своим любимым заведением, но исключительно с точки зрения практического использования в своей службе. Во всей столице было не сыскать более подходящего места, где встреча с нужным человеком не могла показаться специально подстроенной, что позволяло избегать лишних слухов и кривотолков. Конечно, такое служебное рвение Татьяна, порой, истолковывала превратно, но терзаниям своим никогда не позволяла вырваться наружу — воспитание не позволяло ей оскорбить мужа подозрением, тем более, что она никогда от Леонида не уловила ни одной ноты дамских духов.

Услужливый официант из числа отставных гвардейцев посматривал издалека за гостями, одновременно успевая помогать накрывать банкетный стол в центре зала.

— О твоих успехах я наслышан слишком скудно. Поговаривают, ты высот достиг при дворе, — Завадский не скрывал своей радости от встречи.

— Преувеличивают, — Лузгин недолюбливал французские вина, считая их причиной своей изжоги, потому попросил подать запотевший графинчик водочки с соответствующей напитку закуской, после чего поднял хрустальную рюмку. — Я все больше в путешествиях. Вот так вернусь, бывает, а в Петербурге новая мода на сюртуки. Или чего хуже — Татьяне Борисовне веер новый презентую, а оказывается, в европах такое уже выбрасывают. Никогда не успевал за всеми этими придворными новостями.

— Так чем же ты так занят? — Завадский щелкнул пальцами, и отставной гвардеец тут же наполнил дамам бокалы.

— Всё больше поисками ответов на вопросы.

— Леонид, друг мой, не томи! Могут ли быть секреты между старыми друзьями?

В зале произошло необычное оживление — прислуга выстроилась в линию, а метрдотель побежал вниз встречать гостей на банкет.

— Какие секреты? Служба моя настолько неинтересна, что ты даже представить себе не можешь.

— И всё же? — настойчивости и любопытству Завадского мог бы позавидовать самый ушлый дознаватель.

— Пообещай мне, бестактный капитан, что это последний вопрос! — Лузгин в шутку стукнул кулаком по столу.

— Пока в красках и подробностях не расскажешь — не отстану, — Завадский, словно наслаждаясь своей значимостью, характерным жестом заставил выйти из строя обслуживавшего их официанта. — Милейший, а подайте-ка и мне водочки!

— Сей момент, господин капитан-лейтенант! Вино пришлось не по вкусу?

— Что ты… Хочу быть в одной поре с другом своим… — Завадский обнял Лузгина, который никак не отреагировал на искреннее проявление дружбы — на лестнице в числе первых гостей, сияя лысиной, появился Джованни.

— А чей банкет? — поинтересовался Лузгин у официанта.

— В честь мадам Бриджид. Уверен, вы наслышаны о её оглушительном успехе в опере, — человек продемонстрировал завидную, как для лакея, информированность, после чего с быстротой юного посыльного исчез из поля зрения.

— Браво! Браво! — из тех счастливцев, которым фортуна позволила оказаться в этом зале, о предстоящем банкете с участием оперной дивы не знали только гости, попавшие за угловой столик — чета Завадских и их друзья. Все остальные встали, приветствуя Бриджид, директора труппы и ведущих актёров.

Раскланиваясь, и, благодаря публику за внимание, Джованни картинно уступил Бриджид путь, сопровождая её триумф реверансом, полным той приторной театральности, которую Лузгин так ненавидел.

Адъютант считал актеров самой сложной публикой в своей работе. Не единожды ему приходилось иметь с ними дело и всегда это стоило лишних нервов — все эти ужимки, цитирования, упоение собственной значимостью и постоянное лицедейство доводили капитана второго ранга до белого каления. Ему, человеку с прагматичным складом ума, претило это бесконечное их стремление к исключительности, сопровождаемое полной неприспособленностью к жизни за пределами сцены.

Окинув взглядом громадный зал, Бриджид, в знак признательности одарила присутствующих легким кивком, после чего обратила внимание на угловой столик, явно выбивавшийся из общей картины ликования по поводу её прибытия. Два военных беседовали между собой, не обращая ни малейшего внимания на её прибытие. При этом Татьяна демонстративно положила свою руку на плечо мужа, нашептывая ему что-то на ухо:

— Посмотри, Лёня… В миру Кармен — совсем обычная…

В действительности же, и без театрального грима правильные черты лица актрисы обращали на себя внимание окружающих. Природа её одарила естественной красотой щедро, будто нарочно создавая источник вдохновения для художников, режиссеров и почитателей. Немного вздернутый носик придавал её образу детскую задиристость, длинные и густые ресницы подчеркивали туманный и загадочный взгляд, а легкий румянец добавлял какую-то манящей невинности.

— Итальянке легко превратиться в цыганку… Хотя, гардероб, конечно, делает чудеса, — ответил Лузгин, возвращаясь к беседе с другом.

Бриджид, продолжая учтиво улыбаться поклонникам, всё же нашла секунду, чтобы испепелить Лузгина взглядом, полным не то страсти, не то — презрения.

— Мы приветствуем нашу достопочтенную гостью и имеем честь от имени заведения преподнести небольшой презент! — управляющий лично вышел встречать солистку оперы, и после его хлопка в зале появились два поваренка, облаченных в белоснежные колпаки, аккуратно катившие впереди себя накрытую скатертью тележку, на которой красовался трёхэтажный торт.

Появление шедевра кондитерского искусства, украшенного множеством розочек и фигуркой Кармен в красно-черном платье на самом верху, вызвало бурю восторга публики и приступ умиления у Джованни:

— Белиссимо! Как мило! — пухлые пальцы сложились привычный для итальянца умоляющий жест.

Обмен реверансами и комплиментами продолжался еще некоторое время, после чего Джованни взял на себя функции распорядителя банкета, рассаживая гостей и отдавая команды прислуге.

— Ничего в моей работе нет общего ни с морем, ни с такелажем, Саша… — в голосе друга Завадский уловил некоторую ноту тоски за прошлыми временами, когда они вместе ходили под парусом. — Служу в Третьем отделении…

— Вот это поворот! — капитан-лейтенант искренне удивился, после чего даже снял салфетку с воротника. — Уж не знаю, что и думать… Так это вас весь Петербург клянет на чём свет стоит! Мол, не доглядели, не уберегли государя, чистая случайность спасла…

— И ты туда же, дружище! Спокойно! Прикомандирован, «после того как»! Вот, буду «доглядывать», — остудил Завадского адъютант. — А ты, насколько я знаю, в Кронштадте?

— Так точно. В арсенале. За главного. Командую пока что.

— А что так?

— Поговаривают, военный губернатор племянника своего метит на мою должность. Нет, ну, открыто, конечно, ничего не говорит, да и по службе не изничтожает… Ты же знаешь, Лёня, мир не без добрых людей, обязательно найдется кто-нибудь информированный, да подселит эту червоточину сомнений… Ищу себе запасный вариант. Думаю податься в преподаватели. А что? Опыта достаточно, знаний тоже…

— Александр, я вас прямо не узнаю… — Лузгин протер уголки рта салфеткой, предпочитая трапезе обстоятельную беседу. — Давай-ка твои заслуги перед Отечеством поднимем на уровень, недоступный для нападок недоброжелателей.

Завадский изобразил полное недоумение, вместе с тем, продолжая внимательно прислушиваться к каждому слову Лузгина — в общем шуме соседствующего с ними банкета, где то и дело громко произносились оды солистке оперы, делать это становилось всё сложнее.

— Вот, к примеру, друг мой старинный, ответь… Насколько сложно изготовить нитроглицерин?

— Отвык я от тебя, Леня. Право, отвык… Эти твои неожиданные повороты, — улыбнулся Завадский. — Имея некоторые познания в химической науке, да еще — немного смелости и отчаянья, вполне можно.

— Это сложно? — интерес Лузгина переходил в практическую плоскость.

— Скажу так — прочесть «Таинственный остров» Жюля Верна в оригинале — этого не достаточно. Нужно знать температуру, после которой смесь взорвется. А что, обязательно изготавливать? Всё же, это рискованно… Я понимаю, Лёня, твою мысль. Ты копаешь дело тех бомбистов, о которых гудит вся Москва и весь Петербург?

— А динамит из нитроглицерина? Это насколько возможно? — Лузгин будто не расслышал вопроса Завадского и продолжал расспрашивать, что навело капитан-лейтенанта на мысль, что его предположение о роде деятельности Лузгина весьма близко к правде.

— Нужно лишь некоторое количество правильного наполнителя и, опять же, некоторые практические навыки. Лёня, разыскать таких умельцев — шансы мизерные. Сейчас любой более-менее любознательный студентик, добравшись до какого-нибудь научного журнала на французском, может найти публикации Нобеля и — вуаля! Если не струсит, то сделает…

— Какие будут предложения? — Лузгин уже который день искал зацепку, как выйти на след бомбистов, а тут Завадский с такой легкостью разрушает сюжет его поиска…

— Это просьба или приказ, Ваше высокоблагородие? — лицо Завадского на миг обрело каменное выражение.

— Саша… Ты прости мне мой тон. Не привык рядом с собой видеть единомышленников. Порой ловлю себя на мысли, что сам себе не верю, к каждой мысли придираюсь. Когда поиск истины превращается в профессию, это очень вредно и для характера, и для брака.

— Да уж… Куда подевался этот душа компании, Лёнька Лузгин… — Завадский тут же оттаял, — ну, во мне-то можешь по-прежнему, не сомневаться! Касательно предложений… У тебя, я так понимаю, времени в обрез?

— Так точно. Рассчитывать на то, что мои новые коллеги будут землю рыть в поисках заговорщиков, не приходится. Тихое болото в этом Третьем отделении. Они мыслят на уровне городового. Всё по приказу, да в хвост убегающей собаки. Мне нужна любая зацепка. Этот взрыв не последний. Так мыслю, — пока жены офицеров увлеченно судачили о модах, Лузгин позволил себе негромко поделиться с другом своими предположениями.

— М-да… — в тоне Завадского звучала если не обреченность, то искреннее сожаление, что им достались такие смутные времена. — Не преувеличиваешь?

— Саш, там такая работа проделана была… Они дом купили, ты же читал газеты?

— Я, если быть откровенным, списал это на фантазии редакторов. Тогда получается, что в финансах заговорщики ограничены не были?

— Получается так.

— Тогда и нитроглицерин для них купить — не самая большая проблема. С динамитом, скорее всего, было сложнее. Все же, взрывчатка находится под постоянным контролем. А много там ее было? — приятели вели разговор тихо, прерываясь на то время, когда походил официант.

— Да черт его знает… — в раздумье ответил Лузгин. — Скорее всего, не меньше пуда.

— Тогда проще сделать самим. И меньше вероятность попасться на скупке.

— Тоже так думаю… Лишние люди в цепочке.

— Ты вот о чем поразмысли, — Завадский почесал подбородок. Он всегда так делал еще с курсантских времен, когда пытался осилить поставленную задачу. — Им нужны были запалы. Запал в чулане изготовить невозможно. Или он будет совершенно ненадёжным.

Джованни встал, поднял бокал, но публика продолжала шуметь, издавая размеренный гул, звук которого напоминал рынок в базарный день — банкет перешел в ту стадию, когда каждый общался с соседом, в лучшем случае — это был человек напротив, но такая диспозиция лишь заставляла повышать голос. Директор труппы окинул суровым взглядом длинный стол, после чего вилкой постучал по бокалу. Звон хрусталя вернул приглашенных в реальность и мгновенно воцарилась полная тишина.

— Спасибо… — раздраженно произнес итальянец. Банкет шел по обычному для него сценарию — восторг, гомон, восторг, споры о теории оперного искусства, признания в любви приме, беспощадная критика, опять признания в любви.

— Джованни, аккуратней… — Бриджид, прекрасно знавшая вспыльчивую натуру директора труппы, прочла в этом его негромком «спасибо» предзнаменование бури.

— Да, конечно… Дорогие друзья! — замолчали не только гости за банкетным столом, но и все, кто находился в зале. — Буду говорить сейчас слова признательности!

Джованни, как положено человеку, имеющему непосредственное отношение к театральному искусству, выдержал долгую паузу, при этом уткнувшись взглядом в стол в ожидании полной тишины.

— Путь к триумфу был долог… Это были месяцы тяжелого труда, пота и творческих терзаний. Я благодарен каждому артисту нашей труппы, я целую каждого из музыкантов оркестра, я готов поклониться каждому портному…

Резким взмахом руки Джованни прервал попытки аплодировать его словам, после чего опять сосредоточился, поправив бабочку.

— Мадам Бриджид… — директор труппы, переложив бокал в другую руку, при этом прикоснувшись к пальцам певицы. — Нет вас — нет в Петербурге Кармен! Браво мадам Бриджид!

Повинуясь какому-то коллективному ритуалу, все присутствующие встали одновременно, осыпая при этом солистку комплиментами. Кто-то аплодировал, кто-то демонстративно высоко поднял хрусталь; некоторые, особо впечатлительные особы уже утирали слезу, а сама Бриджид, скромно опустив взгляд, приложила руку к сердцу и замерла в признательном поклоне.

Джованни жестом дирижера, командующего своему оркестру прервать выступление, остановил всю эту феерию, после чего, с нотой присущего ему драматизма, продолжил:

— Бесподобная Бриджид! Бриллиант в оперной короне мира!

Две солистки, певшие партии цыганок на одной сцене со звездой, не смогли сдержать эмоций и театрально закатили глаза.

«И еще все актеры невыносимо ревнивы к чужому успеху…» — подумал в эту секунду Лузгин, внимательно наблюдавший за сценой канонизации певицы.

— Да, да! Бриллиант! Алмаз высшей пробы! Но разве может драгоценный камень доставить восхищение, если он спрятан в шкатулке? Может ли взор восхищения оценить все его сияние, если камень спрятан в сейфе? Нет, конечно…

Гости за столом несколько поутихли, не понимая, куда клонит импресарио.

— В своих самых смелых мечтах я не мог рассчитывать, что госпожа Бриджид, имеющая обязательства перед лучшими сценами Европы, соблаговолит принять наше предложение и осчастливит здесь ценителей оперного искусства своим неповторимым меццо-сопрано…

Джованни многозначительно поправил бабочку.

— Дева Мария услышала мои молитвы и послала мне высочайшего покровителя, любящего оперу так же, как и я… Благодаря влиятельности Его Высочества, Великого князя Константина Николаевича, моя… Нет… Наша с вами мечта сбылась! Я прошу передать мой низкий поклон Его Высочеству.

Директор труппы, отодвинув стул, вышел из-за стола и направился в сторону Лузгина вместе с виновницей торжества.

— Господин адъютант! Прошу передать Его Высочеству нашу признательность и глубокое почтение. Великий князь в ряду дел государственной важности нашел место и для нашей скромной оперы.

Лузгин, явно не готовый к такому экспромту со стороны директора труппы, поднялся, чтобы пожать руку итальянцу, рядом с которым тут же оказалась Бриджид.

— Всегда в распоряжении Великого князя! Нам лестно, что он посетил премьерный выход госпожи Бриджид! Так и передайте, Леонид Павлович! Так и передайте! — Джованни тряс руку адъютанта, будто тот, как минимум, спас его труппу от банкротства.

— Так это вашему патрону я обязана своим фантастическим успехом в Петербурге? Не так ли, Лео?

Бриджид, приняв кокетливую позу, улыбнулась так, как это делала Кармен перед Доном Хосе в первом отделении, и подала для поцелуя руку в прозрачной белой перчатке.

Лузгин, однако же, целовать тонкие пальцы итальянки не стал, а всего лишь взял её ладонь, да после этого едва заметно кивнул.

— Его Высочество будет проинформирован о вашей признательности, Джованни. И о вашей тоже, мадам Бриджид…

— Лео, вы подзабыли… Не мадам, мадемуазель, — в каждом слове певицы сквозило раздражение. Капитан только час назад преподнес ей корзину цветов, и что она видит? Прекрасную его спутницу, окатившую её сейчас холодным взглядом. Кармен не могла оставить этот вызов без внимания.

— Госпожа Бриджид, примите наше восхищение вашим талантом… — Лузгин предпочел прервать разговор, пока маслянистый взгляд певицы, пожиравшей его глазами, не превратился в неприлично откровенный и страстный.

— Господин Лузгин! Сделайте нам честь! Присоединитесь вместе с вашим другом и прелестными спутницами к нашему застолью в честь госпожи Бриджид! — Джованни в своем порыве благодарности был неудержим.

— Благодарю, господин Олива… Я предпочту остаться в нашем узком кругу, у нас есть темы для беседы, — Лузгин назвал директора труппы по фамилии, зная, что тот этого не любил — форма его давно расставшейся с волосами головы действительно напоминала оливок.

— Очень жаль, Лео…

Бриджид демонстративно развернулась и проследовала к своим поклонникам, наполнившим уже бокалы для следующего тоста в её честь.

За угловым столом возникла неловкая пауза. Поправив рукава платья, Татьяна решила её прервать, обратившись к Завадской:

— Катенька, а не подскажете, Лео — это Лев?

— Насколько я понимаю, вы правы в своих предположениях, Татьяна, — Екатерина Алексеевна мысленно восхитилась хладнокровием своей сокурсницы, прекрасно понимая, что совладать с клокочущей внутри ревностью любящей женщине практически невозможно.

— Ну что же… не так уж и скверно… Подобный льву превратился в самого льва…^[20]

В это время подпоясанный кушаком официант появился на лестнице с громадным букетом, который он тут же, вместе с запиской, передал Джованни.

— Великолепной Бриджид от лейтенанта Крапова… — немного охмелевший от вина и успеха, Джованни зачитал записку громко, не стесняясь в интонациях.

— Это не ваш букет, Джованни… Вы ведете себя, как прапорщик… — взбешенная Бриджид вырвала букет и вернула его официанту. — Поставьте в вазу! Я заберу домой!

Записка же, вырванная из рук импресарио, тут же оказалась под тем краем платья, куда женщины прячут самое сокровенное.

— Крапов? Эх, чертяка… — негромко произнес Завадский.

— Лео… — Татьяна грациозно положила подбородок на согнутую кисть руки. — Мне кажется, у вас появился конкурент… Постарайтесь на этот раз обойтись без дуэли.

Примечания

19

Шифр — золотой вензель с бантом, означавший окончание института с отличием. Шифр так же выдавался фрейлинам императорского двора.

20

Леонид (др.-греч.) — подобный льву, потомок льва.