Охота на императора

Сергей Богачев, 2020

После отмены крепостного права, побед на Балканах в Российской империи разрабатываются конституционные изменения. Однако внутренние и внешние враги самодержавия начинают охоту на императора: пущен под откос царский поезд, взорван Зимний дворец. Расследованием этих преступлений поручено заниматься адъютанту Великого князя Константина Николаевича, капитану второго ранга Лузгину.

Глава III

Заступник

21 ноября 1879 г. Санкт-Петербург.

— Я отброшу в сторону те чувства, что обуяли меня, когда узнал весть о взрыве. Мы братья, и ничего кроме тревоги и досады я ощутить не мог. Благо, по воле Божьей беда нас миновала.

— В очередной раз…

Великий князь Константин, пытавшийся в громадном окне своего рабочего кабинета разглядеть признаки приближающейся зимы, даже не обернулся. Скажи ему эту фразу кто-то другой, да ещё и таким панибратским тоном, Его Императорское Высочество взорвался бы вспышкой гнева, схожей по яркости с выбросом лавы из жерла Везувия, но младший брат императора Александра II, Председатель Государственного совета и бровью не повёл.

— Вы правы, капитан второго ранга… Господь милостив к августейшей семье… — руки, сложенные за спиной — это единственное, что видел адъютант. Он никак не мог наблюдать лицо своего патрона, мог лишь догадываться, какие там бушуют эмоции. Подтверждением тому служили два импульсивно сжавшихся кулака Его Высочества.

Совладав с разрушавшими логическое мышление и здравый смысл эмоциями, Константин Николаевич соблаговолил обернуться, но взгляда не поднял. Так и направился к своему обитому зеленым сукном столу.

— Вы присядьте, Леонид Павлович… — опираясь локтем на кресло, Великий князь принял необычную позу — двумя пальцами рук поглаживая бороду, смотрел куда-то в пустоту. — Знаете ли, событие не то, чтобы тревожное… Скорее — трагическое.

Адъютант молчал, ибо прекрасно понимал, что сейчас его шефу необходимо выговориться.

За десять лет, что прошли с того дня, когда пунцовый от стыда капитан получил от Великого князя вместо взыскания и трепки приказ переходить в адъютанты, Леонид Павлович Лузгин познал все тонкости характера Его Высочества. Взрывные эмоции и холодный, на грани пренебрежения, тон, фамильярность, граничащая с бестактностью, ирония и сарказм, Великого князя частенько доводили до истерики всякого придворного, некстати попавшегося под руку, особенно, если это была барышня.

С годами Великий князь Константин менялся, и, как многие подходящие к закату лет мужчины, не в лучшую сторону. Во взгляде вместо молодецкой искры все чаще можно было заметить некоторую задумчивую рассеянность, приказы Великий князь отдавал все больше жесткие, порой, невыполнимые, круг своего искреннего и доверительного общения сузил до минимума. Перемены в характере младшего брата императора приметили все при дворе. Многие при этом не брезговали лишний раз посплетничать и проявить свою информированность.

— Четвертый раз… — тихо сказал Великий князь, зачем-то взяв в руки перо. Лузгин тот час же обратил внимание именно на рассеянность взгляда шефа, что позволило ему сделать вывод, что обычная стройность мысли Председателя Государственного совета сейчас катастрофически разрушена.

— Не успел развеяться дым от бомбы, как фрейлины уже шепчутся о том же, что и раньше — Великий князь задумал недоброе, чтобы занять место брата и дать титулы всем своим внебрачным детям! У меня складывается такое впечатление, что они свою внешнюю серость пытаются всеми способами компенсировать злоязычием!^[8]

Голос хозяина кабинета к концу фразы становился всё громче и точкой в этой мысли стал крепкий удар кулаком о стол, от которого серебряная крышка массивной каменной чернильницы издала звонкий, высокий звук.

— Я? Я желаю смерти своему брату? Не Государю, брату своему! — Константин Николаевич, пребывая в приступе гнева (а Лузгин, в силу своей особой приближенности, имел возможность наблюдать это действо не единожды) моментально мог превратиться из добрейшей души обаятельного остряка в ястреба с колким взглядом хищника. Именно эта эволюция и произошла в один момент, заставив адъютанта предусмотрительно отложить пару вопросов, назревших в связи с ситуацией.

— Знаешь, капитан, что Его величество сказал, как только ступил на перрон Курского вокзала? — Константин Николаевич, заложив руки за спину, принялся нервно расхаживать по кабинету, опустив голову вниз, будто пытался прожечь паркет взглядом.

Лузгин лишь покачал головой из стороны в сторону, но Великий князь этого не увидел, он продолжал отбивать каблуками своих сапог отбивать постоянный ритм, где каждый звук удара подбоя о паркет раздавался ровно через секунду.

— Он спросил, зачем эти негодяи травят его, как дикого зверя! Понимаешь, капитан второго ранга Лузгин?! Травят, как дикого зверя. И куда приводят домыслы этих праздных, легкомысленных, сплетниц? Правильно, ко мне…

Адъютант прекрасно понимал, насколько глубока душевная рана его патрона, уже который год вынужденного доказывать свою преданность брату.

— Что там, под их шляпками творится, мне совершенно не нужно знать. Ничего для пользы дел государственных там не сыскать, но ты понимаешь, Лузгин, эти пигалицы в силу своей природной непосредственности на словах не экономят, а вот министры… Советники, генералы некоторые… Те же калачи тёртые, они своими опасениями и догадками делятся в кругу чрезвычайно узком… И там все еще хуже!

Вопросительный взгляд адъютанта Великий князь ощутил на своей спине.

— Да, да, Лёня… Государя подводят к мысли, что надвигается династический кризис!

Лузгин, в силу своей постоянной занятости, не имел доступа к светским приемам и развлечениям, где обычно при дворе происходил самый продуктивный обмен мнениями, свежими сплетнями и домыслами, но и он знал уже действительную причину этих слухов о судьбе династии и престола.

Константин Николаевич никогда не ограничивал себя в выражениях и остротах в кругу семьи. Когда-то больше всех доставалось наследнику Саше. Его большой, не по годам, рост, крупное телосложение, несуразные движения и походка, напоминавшая медвежью, являли собой повод для колких шуток со стороны дяди Кости. Теперь Саша, будучи генералом от кавалерии и командующим Петербургским военным округом, возвышался над строем, выделяясь не только ростом, но и осанкой, и поглядывал на дядю несколько свысока, держа в уме все те детские обиды, нанесенные ему пусть в кругу семьи, но все же, прилюдно.

Эти трения, конечно же, не могли остаться незамеченными при дворе, но своё нынешнее развитие интрига получила после того, как Великий князь Константин, пребывая в кругу своей неофициальной семьи, очередной раз пошутил, обратившись к кому-то из своих девочек: «Это кто у нас? А не хотите ли титул Великой княжны?». Фитиль интриги, зажженный невинной на первый взгляд шуткой, быстро выгорал, угрожая взорвать видимость спокойствия в доме Романовых. Скандал не разразился лишь потому, что сам государь Александр II имел вторую семью, и любые нападки на его брата в этом смысле он мог бы принять и на свой счет в том числе. ^[9]

— В их помутненных желанием выслужиться головах даже не укладывается, что помимо жажды власти могут существовать еще и братская любовь, уважение к семье и установленному порядку вещей. Иной раз я впадаю в отчаяние, от того, что «добрые» сторонние советчики имеют на племянника Сашу большее влияние, чем я. Благо, Его Величество имеет трезвый взгляд на вещи и понимает истинное положение дел. ^[10]

Выговорившись, Великий князь несколько успокоился. Из его глаз перестали сыпаться искры, а побелевшие от напряжения костяшки сжатых в кулак рук приобрели естественный оттенок. Лузгин по-прежнему молчал, ожидая, что вот-вот Константин Николаевич перейдет к главной теме разговора, из-за которой он и приказал адъютанту прибыть срочно из Кронштадта.

— Четвертое покушение… Второе за год… Отставим в сторону все эмоции и попытаемся взглянуть на ситуацию трезво, как полагается делать в ситуации сложной, если не критической. Не раз такая концентрация помогала нам разрешить задачи, казалось бы, безнадежные.

Поправив пенсне, Великий князь вернулся к столу, что означало переход к решительным действиям:

— Леонид Павлович, четвертое…

Лузгин понял, что пришла его пора вступить в диалог и от него требовалась оценка ситуации. Именно за способность спокойно и хладнокровно мыслить, быстро приходить к правильным выводам и предлагать решение Великий князь приблизил его к себе настолько, насколько это было возможно. Адъютанта при дворе никогда никто не видел. Он постоянно пропадал на объектах, подведомственных Морскому ведомству, а то и вообще исчезал из поля зрения штабистов и генералов. Только Великий князь всегда в точности знал, где его адъютант в данный момент добывает информацию, выполняет поручения или докапывается до истины.

— Ваше Высочество, всё, что я могу сказать, имея совершенно скудные и недостоверные сведения о вчерашнем происшествии, так это то, что мы столкнулись чем-то новым. Три прежних покушения были совершены из пистолетов. Теперь же — бомба. Стрелок может быть одиночкой, бомбист — никогда. Боюсь предположить, что охота на императора перешла в какую-то качественно новую фазу.

— Значит, думаешь, это всё-таки охота, и Его Величество не ошибается в своих предположениях…

— Я предпочту думать о худшем, чтобы потом ошибиться, Ваше Высочество.

— Здраво мыслите, капитан… — Великий князь достал из верхнего ящика стола синий бархатный платок и принялся тщательно протирать стекла пенсне, проверяя их и без того идеальную прозрачность взглядом под острым углом. В этот момент глаза его прищурились, скулы, скрытые аккуратно подстриженной растительностью, напряглись, и перед адъютантом опять предстал тот смелый, сильный и хитрый лис, с которым он когда-то волею случая познакомился в кабинете русского посла в Берне.

Подмеченной метаморфозой образа своего начальника адъютант остался удовлетворен, ибо подобные его откровения ставили капитана в неловкое положение. Да, с одной стороны, такое доверие, искренность из уст второго по значимости представителя царской семьи почётно и ценно, но с другой — Лузгин предпочёл бы от семейных тайн дома Романовых дистанцироваться, пусть, даже они давно и в подробностях известны всему Зимнему дворцу.

— Каракозов, — адъютант начал свою мысль, не обращая внимания на упражнения Великого князя с протиранием пенсне. Константин Николаевич таким образом часто приводил себя в состояние душевного равновесия, прекрасно понимая, что гнев и волнение — не лучшие советчики при анализе.

— А что Каракозов? — глядя на адъютанта сквозь увеличительные линзы, Великий князь нашел их идеально чистыми и аккуратно отточенным движением водрузил их на положенное место.

— Следствие показало, что одиночка. Его соратники по тайному обществу даже не знали, что он уехал стрелять в царя.

— Абсолютно точно. Повешен, — констатировал Великий князь.

— Березовский.

— Таак… — Константин Николаевич оперся правым локтем на свое кресло, несколько наклонившись вперед, чем выразил живую заинтересованность.

— Абсолютно точно, что одиночка. Кроме того, совершенный дилетант. Нашпиговал пистолет таким зарядом пороха, что себе чуть руку не оторвал. Не припомню, что с ним стало… — Лузгин действительно сейчас излагал мысли спонтанно, в том порядке, в котором они приходили ему в голову, совершенно ещё не понимая, к какому выводу он придет в итоге.

— Судили его по законам Франции, так как преступление случилось в Париже, и мы могли только наблюдать. Отбывает пожизненную каторгу где-то в колонии посередине Тихого океана, — ответил Великий князь.

— Соловьев, — адъютант сделал паузу, напрягая память, несмотря на то, что события, связанные с этим персонажем, произошли лишь в начале этого года. — Тоже одиночка.

— Повешен двадцать восьмого мая. Народу на казни собралось — тьма. Ты в это время в Варшаве был, в отъезде, — Константин Николаевич позвонил в колокольчик и тут же в дверях появился секретарь.

— Подайте чаю нам с капитаном. И лимон отдельно.

— Сей момент, Ваше Высочество. По Вашему распоряжению прибыл генерал-адъютант Дрентельн, прикажете ожидать? — справился секретарь.

— Замечательно. На ловца и зверь бежит. Очень вовремя. Генералу тоже чаю. Он любит без сахара, — скомандовал Великий князь Константин, тут же поприветствовав проследовавшего в кабинет шефа жандармов кивком головы. — Проходите, Александр Романович. Вы, как всегда, вовремя, как при Плевне. А Вы, Леонид Павлович, продолжайте свою мысль, не останавливайтесь.

— Ваше Высочество, я, собственно, закончил. Никого из упомянутых лиц не представляется возможным опросить. Подельников у них тоже нет. Потому мотивы можно анализировать только из материалов дел. Замечу только, что ни Каракозов, уж тем более, ни Березовкий, и ни Соловьев никогда бы не выбрали другое орудие для покушения. Они просто бы не справились со взрывным устройством, потому и выбрали пистолет.

— Что же Вы имеете в виду, капитан второго ранга? К какой мысли подводите? — Великий князь в присутствии генерала Дрентельна перешел на тон официальный.

— Ваше Высочество, в данном случае действовал не одиночка. Это была группа. Правда, что совершили подкоп под железнодорожный путь? — вопрос Лузгина был адресован скорее шефу жандармов, присоединившемуся к разговору, чему тот нисколько не удивился. О статусе Лузгина в штате адъютантов Великого князя генерал Дрентельн, поставленный на должность начальника Третьего отделения не так давно, был уже наслышан, однако, докладывать капитану второго ранга посчитал ниже своего достоинства, в связи с чем встал, и оправив мундир, доложил по старшинству:

— Ваше Высочество! Розыскные мероприятия проводятся. Описание заговорщиков имеется. В поездах и на вокзалах облавы. На трактах тоже проверки.

— И каковы результаты? — глядя поверх пенсне, поинтересовался Великий князь Константин.

— Пока похвастать нечем, Ваше Высочество! — командный голос генерала, всю свою жизнь честно служившего при штабах в армии, внес в диалог какое-то официальное напряжение, совершенно не способствуя размеренному ходу мысли собеседников, понимавших друг друга с полуслова.

— И как же они умудрились подкоп этот устроить? Куда железнодорожная жандармерия смотрела? — Константин Николаевич поймал себя на мысли, что версия Лузгина о множественном количестве заговорщиков уж очень быстро нашла свое подтверждение.

— Купили дом, Ваше Высочество. Копали из подпола.

Был бы Лузгин в другом обществе или в одиночестве, склонившись, как он это любил, над листом бумаги при свете свечи с пером в руке, скорее всего, он присвистнул бы от удивления, узнав такую подробность — купили дом. Трое ранее покушавшихся на жизнь государя денег на толковое оружие не смогли наскрести.

Не менее удивленным выглядел и сам Великий князь Константин. Взяв паузу на раздумье, он жестом попросил шефа жандармов сесть. Высокая фигура генерала, убеленного благородной сединой, вносила в камерный полумрак кабинета какое-то необъяснимое беспокойство и мешала думать над следующими практическими шагами.

— Вы, Лузгин, конечно же, не знали, что действует группа? — обратился хозяин кабинета к своему адъютанту.

— Никак нет, Ваше Высочество.

— Дрентельн… Мой адъютант, капитан второго ранга Лузгин с этой минуты прикомандирован к Третьему отделению для принятия в полном объеме мер по расследованию этого прескверного происшествия. Без содержания. Отчитываться Лузгин будет лично мне, уж не обессудьте.

И генерал, и капитан второго ранга стояли по стойке «смирно», понимая, что приказ подлежит немедленному исполнению.

— Вас, генерал, попрошу ввести адъютанта в курс дела, дать доступ к любым архивам и бумагам, а также к месту преступления. Капитан второго ранга имеет полномочия испрашивать отчетности у всех ваших подчиненных.

Генерал, обескураженный таким поворотом событий, всё же отличался военной дисциплиной и ни одним мускулом своего лица ни расстройства, ни, уж тем более, досады, не выказал.

— Вам, капитан второго ранга Лузгин, приказываю скорейшим образом приступить к выяснению обстоятельств дела, чтобы в дальнейшем иметь возможность работать в одной упряжке с Третьим отделением. Вопросы есть?

— Никак нет, Ваше Высочество! Одно только прошу. О полученном приказе обязан доложить Его Величеству! Прошу понять меня правильно… — ответил Дрентельн.

— Прошу разрешить оставить мундир на время следствия, — спокойным голосом изложил свой вопрос адъютант, что Дрентельн оценил должным образом — при погонах в этой связке тогда оставался только он, что выглядело уже не так унизительно.

Великий князь кивнул в знак согласия и позволил офицерам приступить к делу:

— О малейшем продвижении в ходе дела докладывать немедля. Исполняйте.

Лакей, показавшийся в дверях с подносом, полным чайных кружечек на блюдцах, вынужден был проявить чудеса ловкости, чтобы не уронить драгоценный сервиз тончайшего фарфора в тот момент, когда генерал-адъютант Дрентельн ринулся прочь из кабинета.

Примечания

8

При дворе не принято было принимать во фрейлины барышень миловидной наружности.

9

Титул Великого князя (княжны) принадлежал членам царской семьи и формально давал право его обладателю претендовать на трон.

10

Будущий Император Александр III.