Город

Сергей Баунт (2024)

Этот город похож на сон. Здесь есть все. Все города мира, от сотворения и до наших дней, отдали сюда по кусочку. Тут Пятая Авеню пересекается с Бульваром имени Ким Ир Сена, а потом упирается в застроенную хрущевками улицу Москвы пятидесятых годов. И все эти куски городов оказались здесь вместе со своими обитателями. Так что за стойкой бара тут можно напиться с ацтеком, помнящим, как он вырезал сердца пленников на жертвенном камне. Но есть тут и те, кто попал сюда не с районами своих городов, а по приглашению. Я один из них…

Глава 4

Я поправил очки-консервы, найденные когда-то в мертвом городе, раздвинул тряпку, которой было замотано лицо, и поймал почти горячее горлышко фляжки сухими губами. Набрав воды в рот, я едва удержался, чтобы не начать глотать. Воды было совсем мало, а до ближайшей рощи джиги еще ехать и ехать, поэтому я долго держал во рту теплую воду, прежде чем разрешил себе проглотить. Сделав еще два таких же замедленных глотка, закрутил пробку и потряс фляжку. С сожалением констатировал, что в емкости осталось меньше трети, и сунул флягу в рюкзак.

Сегодня мне надо обязательно добраться до Оазиса, иначе этот переход станет последним. Я поднял из песка шагунга: животное зарычало, дохнуло огнем, но, почувствовав уверенную руку, смирилось. Я одним движением взлетел в седло и направил «дракона» в пустыню, оставляя солнце справа, по ходу движения. Когда-то я знал и другие направления, на север, на юг, — лениво думал я, качаясь в такт шагов иноходца, — а не только на солнце или на звезды. Вдали что-то мелькнуло, я поднял к глазам бинокль — на бархане стоял зонг. Его длинное тело напоминало земного крокодила, но длинные, как у собаки, ноги с кожистыми перепонками между когтей придавали рептилии несуразный вид. Носился этот крокодил с завидной скоростью, а внушительный набор зубов в длинной пасти заставлял относиться к нему с уважением. Но для меня сейчас он был не страшен — за спиной висела лазерная винтовка, в кармане лежал обмотанный тряпкой, чтобы не забивало песком, пистолет Макарова, а на поясе кривой Азальский кинжал с затейливой резьбой по всей рукояти, ну и, кроме этого, мой шагунг сам кого хочешь сожрет.

Вот в тот раз, когда полз от моря, я легко бы стал добычей этого крокодила на собачьих ногах.

Дракон-шагунг по имени Шершенх, которого я называл Змей Горыныч или чаще просто Змей, сам знал дорогу. Я отпустил поводья и, расслабившись, мерно покачивался в высоком седле. Солнце палило нещадно, но остановиться и переждать было негде — кругом, насколько хватал глаз, искрила кристалликами стеклянного песка Великая Пустыня. Впрочем, жара доставляла неудобство только мне, пришельцу в этот мир. И шагунг, и другая живность, иногда появлявшаяся на гребнях дюн, чувствовали себя прекрасно.

Я почти дремал и вспоминал все, что произошло с ним до этого, начиная с того самого момента, когда девушка в обтягивающих джинсах попросила меня помочь выкатить из подъезда велосипед.

Ничего не подозревая, я сразу согласился помочь привлекательной девчонке и шагнул в темноту подъезда.

Все — после этого недоучившийся студент Александр Владимирович Порошин превратился сначала в Сашку-новенького, потом в Саньку-поисковика, а теперь в Шашу — воина племени Азалов. Иногда я думал, что, может, в действительности я пациент психиатрической клиники и лежу сейчас привязанный к койке, а все происходящее вокруг происходит только в моей голове.

Когда за мной захлопнулась дверь, подъезд окутала темнота, настолько плотная, что казалась осязаемой. В это время девчонка исчезла. Я не испугался, но меня насторожило полное безмолвие, царившее вокруг: исчезли все звуки — не шумела за дверью улица, не хлопали наверху двери, и даже шагов не стало слышно. Черт! Оглох что ли? Я позвал девушку:

— Эй, красавица, ты где?

Не узнав свой голос, я опять чертыхнулся, нашел наощупь дверь и толкнул.

Что за хрень? Только что я шагнул сюда с улицы, залитой веселым летним солнцем, сейчас же небо было полностью затянуто серой ровной пеленой. Я огляделся и чуть не присел от неожиданности — вышел я совсем не в тот двор, с которого входил в подъезд. То есть, двор был обычный, как две капли похожий на множество старых дворов по всей России, с облупленными скамейками у подъезда и выбитым асфальтом на дорожке вдоль дома, но это был чужой двор и чужой дом.

В соседнем подъезде хлопнула дверь, на улицу вышла старушка в странной одежде, словно из фильма пятидесятых годов прошлого века, и живо засеменила куда-то. Бабушка уже почти миновала подъезд, у дверей которого стоял я, но вдруг, заметив меня, она резко остановилась, долго, почти минуту, разглядывала, а потом заголосила на весь двор:

— Люди-и-и! Новенький!

Так я попал в Город.

Город — самое лучшее в моей жизни было связано с ним. Элен — та, которую я любил до безумия, пришла в мою жизнь именно там, в непонятном, намешанном из осколков других городов Городе. Из-за неё я и бросил тот Город, хотя жизнь там была вполне устроена и даже в какой-то степени комфортна. Не то, что здесь — дикая первобытная жизнь племени азалов.

Когда в день прорыва Элен попала под удар хлыста Ангела и на глазах стала превращаться в «серого», я понял, что моя жизнь кончилась. Но тут, как в сказке, возник шериф из американского куска Города и неожиданно подарил надежду; наслушавшись его рассказов о том, что есть возможность вылечить Ленку, я и оказался здесь, хотя планировал быть совсем в другом месте. Но, как известно, все планы человека — это только его планы, жизнь всегда поворачивает по-своему. Теперь у меня нет ни Ленки, ни приличного жилья, вообще ничего из того, к чему я привык. Обо всей прошлой жизни напоминала лишь Макаров — пистолет оказался в кармане куртки, когда меня нашли кочевники.

Как оказался в этой пустыне, я не помнил. Когда лодка с заснувшей на передней банке Элен приблизилась к стене Мглы, оказалось, что она совсем не такая плотная, как виделось с берега: серая, местами даже почти черная, она клубилась словно дым от гигантского пожара. Несмотря на гуляющий над водой ветерок, стена непонятного тумана хотя и покачивалась, но не сдвигалась с места. Зрелище было фантастическое — через весь океан, вздымаясь ввысь и переходя в серую пелену неба, стояла туманная стена.

Я невольно перестал грести — душа никак не хотела идти в эту клубящуюся серость, казалось, дышать там нечем. Но я знал, что это не так; были известны случаи, когда люди заплывали во Мглу и благополучно возвращались. Я посидел немного, в голову прокралась предательская мысль — может вернуться, жизнь в Городе бесконечная, найду еще способ вылечить Ленку. Однако взглянув на девушку — во сне она опять напоминала прежнюю Элен — я выругался и схватил весла.

Мгла сопротивлялась, нос лодки как будто рвал невидимые нити, с трудом погружаясь в призрачную стену. А вдруг она станет еще тверже, — испугала меня шальная мысль, — и мы не сможем продраться сквозь нее. Тогда все напрасно. От этого я начал грести еще быстрее, даже взмок. Но я зря переживал, как только ялик полностью оказался во Мгле, лодка пошла быстрее, почти так же, как в открытом море. Почему-то я не сомневался, что стена окажется неширокой. Я помнил, что рассказал американец — через Мглу можно пройти, поэтому и считал её просто стеной, какой-то границей, отделявшей их мир, пусть и большой, но стеной. Хотя в Городе ходили совсем другие слухи о Мгле — считалось, что она бесконечна. Однако если думать так, то вся затея становилась бессмысленной, поэтому я отбросил все мысли и просто греб, пытаясь как можно скорее проплыть мрачное место.

Появилось то чувство, о котором рассказывали все побывавшие здесь — ощущение чужого мира. Человек не должен находиться здесь, сердце то рвалось из груди, то почти останавливалось, в голове билась отчаянная мысль — уходи отсюда! Здесь смерть!

Хрен вам всем! Сжав зубы, я упрямо греб. Помрем так помрем, все равно — это не жизнь! Была у меня такая черточка в характере — со мной можно было решить все дела, если общаться мягко и по-доброму. Но если я встречал недоброжелательность, угрозы, то становился злым и упрямым. Чем больше противодействие, тем сильнее я рвался в бой, непонятно кому, доказывая, что настоящий мужик. Из-за этого частенько ходил в синяках.

Элен, до этого заснувшая под размеренное качание лодки, как только вошли во Мглу, открыла глаза и начала проявлять беспокойство: она дергалась, пытаясь освободиться от веревки, и даже начала произносить какие-то звуки. Я давно не слышал её голоса, с того самого момента, когда хлыст Ангела отрубил девушке пальцы, и теперь чуть не заплакал.

— Твари! — закричал я. — Я до вас доберусь!

Крик завяз в окружавшем полумраке, но привлек внимание Элен; та уставилась на меня безумным взглядом, глаза её наливались яростью. Ну, вот и все, — я бросил весла. — Припадок. Было ясно, что я с ней не справлюсь — стоит ей разорвать веревку и все, конец нам обоим. Понятно, что стрелять в неё я не буду, даже если она начнет рвать меня на куски — у серых в момент припадка силы, как у медведя — я скорее попытаюсь вместе с ней прыгнуть за борт, лучше утонуть вместе, чем видеть мертвую Ленку.

— Леночка, это я, — позвал я, в глубине души надеясь на чудо. Но все напрасно: Элен зарычала и, оскалившись, потянулась ко мне. Даже не верилось, что горло девушки может издавать такие звуки. Я встал — что тянуть, надо завязывать с этим делом. Я знал, что веревка не удержит её и решил не ждать, когда она вырвется на свободу. Я сунул руку в карман, чтобы достать нож — освобожу и в воду, она обязательно кинется за мной — но вдруг все вокруг меня закружилось, и я завалился на дно лодки. Сознание я не потерял, но ослабел и с трудом перевернулся так, чтобы шпангоут не врезался в спину. Элен тоже перестала рычать, звуки, которые она сейчас издавала, больше походили на писк, и тоже улеглась на бок. Я через силу приподнимал отяжелевшие веки, пытаясь разглядеть, что с ней: девушка совсем успокоилась, закрыла глаза и, похоже, уснула. Я еще поборолся, пытаясь взять под контроль тело, внезапно ставшее чужим, но не смог и тоже провалился в сон-забытье.

Все дальнейшее я помнил урывками. Я несколько раз просыпался, хотя, скорее, приходил в сознание, еле-еле разлеплял веки и искал глазами Ленку. Глазные яблоки тоже стали чужими и слушались с запозданием, как «дохлый» компьютер. Элен лежала все в той же неудобной позе, завалившись набок на борт лодки. Надо бы перевернуть, отлежала, наверное, все… — тяжело думал я и опять забывался в темном омуте сна-беспамятства. Мне казалось, что так продолжалось не один день. Просыпаясь, я чувствовал, что горло сводит сухостью, очень хотелось пить, но сил не было — все вытянула клубящаяся вокруг серость.

Однажды я очнулся и, еще не открывая глаз, понял, что что-то изменилось. Воздух! Теперь это был не мертвый стерильный воздух Мглы, это был настоящий, насыщенный влагой воздух моря. И ветер — лодку ощутимо качало. Я разлепил глаза и сначала подумал, что ослеп, но тут же понял, что ошибся, просто вокруг была ночь. Я поднял голову: Звезды! Большие и маленькие они усыпали небо и даже, казалось, освещали лодку. Шершавым языком я лизнул повлажневшие губы — соленые! Снова попытался пошевелиться, и в этот раз это удалось.

Поднявшись на колени, я вгляделся в темноту и чуть не закричал: в призрачном свете звезд было видно, что лодка пуста, на передней банке никого не было!

— Элен, Ленка, — бормотал я, на четвереньках пробираясь на нос ялика. Надежда на то, что Элен просто освободилась и лежит сейчас на дне лодки, исчезла почти сразу — немного продвинувшись в качавшейся лодке, я опять приподнялся; то, что в темноте можно было принять за лежавшую худенькую фигурку, оказалось рюкзаком. Я отодвинул находку и дополз до передней скамьи, где когда-то сидела Элен, и, держась за борта — лодку раскачивало все сильнее — вгляделся в океан. Темно. Можно было уверенно говорить о том, что находится в пяти метрах от лодки, но дальше, в свете звезд, ничего нельзя было разглядеть. Я вернулся за рюкзаком, достал флягу и напился. Потом опять уставился в темноту — ни мыслей, ни движения.

Неизвестно, сколько я так просидел. Море начало успокаиваться и вокруг посерело, ночь была теплая и душная, гораздо теплее, чем в Городе, а предстоящий день грозил настоящей жарой. На заалевшем с одной стороны небе — ни облачка. Я безучастно наблюдал за восходом солнца. Когда-то в Городе я мечтал хоть краем глаза увидеть солнце, но сейчас вся божественная красота рождения светила из моря, оставила меня равнодушным. Только теперь, потеряв Элен, я понял, какое место она занимала в его жизни. Я всегда знал, что люблю её и люблю сильно, но сейчас стало ясно, что она и была моей жизнью.

Океан совсем утихомирился, даже малейший ветерок не касался лица. Мелкая зыбь ломала льющееся с небес солнце на мириады блесток. Желтый шар еще только немного приподнялся над горизонтом, а вокруг все уже дышало жарой. Я скинул куртку, оставшись в клетчатой рубашке, достал из рюкзака полотенце и обмотал им голову. Я боялся закрыть глаза и лечь — все время казалось, что упущу плывущую Ленку. Я так явно представлял себе поднимавшуюся над водой черноволосую головку, что пару раз мне казалось, что я действительно увидел Элен. Палящая жара загнала меня в состояние полубезумия: иногда я видел землю, людей, бегущих ко мне прямо по воде, но очнувшись, видел вокруг все то же расплавленное море. Наконец, зной победил, и я упал без сознания на дно лодки.

Вновь я очнулся только ночью. Я не сразу понял, что изменилось, но наконец, до меня дошло — лодка не качалась. Я вскочил и тут же скривился от боли, затекшие мышцы отказывались работать. Я неловко повернулся и вывалился за борт. Рефлекторно глотнул воздух, ожидая погружения в воду, но вода только хлюпнула перед носом; лодка стояла, упершись в берег. Еще не веря себе, я быстро пополз на сушу — это было реально, я ощутил, как руки проваливаются в песок.

Несмотря на все свои потери и горести, я обрадовался, что добрался до какой-то земли, но, как оказалось, напрасно. Песок даже ночью исходил теплом, а уже приближался новый рассвет. Фляга была пуста, похоже, еще днем я очнулся и выпил остатки воды, однако я об этом не помнил.

Все случилось, как я и предполагал — с восходом солнца песок раскалился, а сверху, с неба, лился поток расплавленной лавы. Я заползал в воду, что приносило некоторое облегчение, и засыпал. Лишь когда опять стемнело, я начал немного соображать. Еще один такой день, и я навсегда останусь здесь, моя засохшая мумия вечно будет лежать в лодке из Города.

Я заставил себя подняться; тело было легким, словно я совсем потерял вес. Накинув за спину почему-то потяжелевший рюкзак — лишь потом я понял, что просто ослабел — я еще раз поглядел на уходящее во тьму море и двинулся вдоль берега. Уходить от моря я не решился, еще утром разглядел, что пляж не кончается, похоже, дальше от моря он просто превращается в пустыню.

Я брел по песку, а в голове билась одна мысль — вода! Она стояла у меня перед глазами в стаканах, бутылках, ведрах, стекала с гор серебристыми водопадами и разливалась прохладой горных озер. Иногда я забредал в набегающую волну, хватал руками теплую морскую воду и мыл лицо. Я пробовал языком губы — нет, чуда не произошло, вода все так же горько-соленая. Я понимал, что хватит меня ненадолго, еще немного и жажда, жара и голод сделают свое дело. Шел я теперь только на злости, но и она постепенно выветривалась, оставляя лишь монотонный автоматизм. Так и случилось, часов через пять я свалился и впал в забытье. На короткое время приходя в себя, я пробовал ползти к морю, но обезвоженный организм совсем ослаб, и я только загребал руками песок.

В очередной раз я очнулся, оттого что пил; кто-то крепко держал мою голову руками, а в открытый рот лилась прохладная жидкость. Боясь спугнуть этот сон, я глотал и глотал что-то жидкое — шершавый язык не чувствовал вкуса. Наконец я разорвал обожженные солнцем веки и, сфокусировал взгляд. В свете разгорающегося утра разглядел склонившееся надо мной татуированное лицо. Лохматые длинные космы свисали с головы, закрывая обзор. Я все-таки исхитрился, скосил глаза и разглядел то, что заставило в очередной раз думать о смерти — в стороне, метрах в десяти, дергаясь и фыркая, стоял «дракон». Все, вот она смерть, это охотники. Мысль не напугала, а наоборот, даже обрадовала — наконец кончатся все мучения.

По мере того, как организм напитывался влагой, я оживал. Я, наконец, понял, что пью не воду — напиток был кислый и чуть с газом. Еще я понял, раз поят, значит, сразу не убьют — зачем-то я нужен охотникам живым. Мысль пошла дальше, и я вспомнил, что и из города охотники увозили людей еще живыми — все, кто видел это, в один голос рассказывали, что пленники в притороченной на крупе дракона сетке кричали, когда их увозили.

Вдруг ручеек, что лился в рот, иссяк, я открыл глаза — поивший меня поднялся и заговорил с кем-то, кого я не видел, на шипящем непонятном языке. Моим спасителем оказалась женщина, хотя мне почему-то казалось, что охотники это обязательно мужики. Потом надо мной склонилось другое лицо — этот точно был мужиком — грубые, рубленые черты лица и такой же голос. Он что-то спросил, но я не понимал, поэтому промолчал. Охотник потряс меня за плечо и снова спросил. Не дождавшись ответа, подхватил меня за плечи и поднял. Потом с помощью женщины усадил на круп страшного коня и, быстро обмотав веревкой вокруг пояса, прихватил к высокому седлу. На дракона вскочила женщина, повернувшись ко мне, что-то сказала, улыбаясь, и хлестнула животное.

«Конь» сразу пошел резвой иноходью, и мне пришлось схватиться за талию наездницы. Тело её оказалось молодым и упругим, лицо я разглядеть не успел и сейчас ловил моменты, когда всадница поворачивала голову. Действительно, это была совсем молодая девушка, но загар и нанесенная на лицо татуировка делали её старше. Загар был такой, что на первый взгляд мне показалось, что кочевница темнокожая, но потом я заметил, что из-под безрукавки, сшитой из пятнистой шкуры какого-то животного, проглядывает полоска светлой кожи. Черт, как им не жарко в такой шубе, — думал я, изнывая от начинающейся жары. Второй всадник, ускакавший вперед, тоже был в подобной меховой тунике.

Так произошла новая метаморфоза в жизни Александра Порошина — я оказался в деревне азалов. Но так их называл только я, когда говорили сами кочевники, слышалось — ажалы. Весь их язык был шуршащим, как песок в пустыне. Я хоть и научился говорить по азальски, однако, все звуки у меня получались звонкими.

Как оказалось, азалы — это совсем не те, кого в Городе называли охотниками, хотя те были явными родственниками азалов — внешний вид тех и других совпадал, кроме некоторых деталей, да и ездили они на таких же огнедышащих конях-драконах. Но, въехав в стойбище из нескольких десятков шатров и увидев быт племени, я сразу сообразил, что это не те создания, за кого я их принял.

Первое впечатление оказалось верным. Пожив несколько дней в стойбище, я понял, что только экзотический вид людей и совершенно сказочные животные вокруг отличали эту деревню от деревни каких-нибудь бедуинов в Африке. Та же бедность, отсутствие воды и прочих удобств. Когда-то я видел такое на Дискавери.

Во время поездки мне невольно пришлось прижиматься к девушке, но она отнеслась к этому равнодушно. Она поняла, что я схожу с ума от жары, остановила «коня», достала из подвешенного к седлу мешка цветастый тонкий платок, и протянула мне. Я взял и вопросительно поглядел на девушку. Та быстро зашуршала на своем языке и покрутила рукой вокруг головы.

— Не понимаю, — я покачал головой.

Девушка начала злиться и заговорила быстрей, потом взяла у меня платок и закутала свою голову, оставив только щелку для глаз. Наконец, до меня дошло, я забрал ткань, неумело закутался, и мы продолжили путь. Из-за всего этого я проникся к дикарке благодарностью и почему-то посчитал, что девушка тоже неплохо относится ко мне. Но как только мы въехали на площадь в центре деревни, эта же девушка что-то буркнула, дернула узел на веревке и грубо столкнула меня с дракона.

Я не удержался и завалился на песок. Мгновенно собравшиеся вокруг жители, дружно захохотали. Дети в таких же коротких пятнистых меховых туниках пробрались вперед и с любопытством смотрели на меня. Потом один нерешительно приблизился и дотронулся. Я, желая проявить свое дружелюбие, размотал платок, но только напугал этим мальчишку — он широко раскрыл глаза и отпрыгнул. Все, стоявшие вокруг, при виде моего лица удивленно зашушукались. Позже я понял, чему они так удивились — они никогда не видели человека с такой белой кожей.

Раздвигая всех широкими плечами, подошел спешившийся воин, тот, который нашел меня. Следом шла девушка. Они начали отвечать на реплики окружающих, наверное, рассказывали о произошедшем. Я тем временем огляделся, платок я опять пристроил на голову — уж очень немилосердно пекло светило. Это мне за все дни в городе, прожитые без солнца. Я немного ожил, похоже, помогло то питье, которым напоили кочевники.

Мое внимание привлек столб, стоявший посреди площади: на нем висели побелевшие человеческие черепа, какие-то тряпки, завязанные обрывки веревок и амулеты на шнурках. Все это было страшно, но вполне объяснимо. Однако рядом со всем этим висело такое, что повергло меня в шок.

Матово поблескивая, на верхней перекладине висело нечто, напомнившее мне фантастические фильмы из земного прошлого — похожие штуки были в руках у Звездной Пехоты или у Рипли — истребительницы Чужих. Это явно было оружие — вся компоновка говорила об этом: ствол, приклад, рукоятка, коробка, похожая на магазин — штуковина была словно перенесена сюда со съемочной площадки американского фильма. Но больше всего меня смутило то, что над рукояткой помигивал зеленый огонек, показывая, что эта штука функционирует. Я опять оглядел «африканскую» деревню, «бедуинов», обсуждавших его. Нет, эта штука не может принадлежать этому миру! Но тогда откуда взялась здесь эта игрушка?

Поразмышлять об этом мне не дали — на площади появились двое стариков, при их приближении все склонили головы. Местное начальство, — догадался я. Седобородые старцы с выдубленными потемневшими лицами степенно прошагали сквозь расступившуюся толпу, и подошли ко мне. Осмотрев и не проявив ни малейшего удивления, они вынесли короткий вердикт, высказав что-то на своем шипящем языке. Кочевник, привезший меня, обрадовался, заулыбался и поклонился старикам. Те так же степенно двинулись в обратный путь. Парень посмотрел на меня, при этом улыбка сразу исчезла с его лица, что-то сказал и потянул меня за собой.

Как оказалось, я разобрался в этом потом, меня отдали в слуги тому, кто меня нашел. Улыбался Шерг — так звали его спасителя — потому, что старейшины его похвалили, а перестал улыбаться, оттого что теперь ему надо было кормить еще одного едока, при этом неизвестно, будет ли еще от меня польза.

Шерг и Шухур — наездница, за спиной которой я появился здесь, оказались братом и сестрой. У них был свой шатер, куда они и привели нового слугу. Шатер был разделен ширмой на две неравные части: маленький закуток — это было женское место, где обитала Шухур, а все остальное пространство немалого шатра считалось мужской половиной.

Я не сразу понял это и сначала все время удивлялся, почему Шухур появляется из своей половины только поесть и при этом еще спрашивает разрешения. Женская доля в племени азалов была не радостной. Впрочем, мне судьба уготовила долю не лучше. Шерг сразу определил свое отношение ко мне, бросив у входа в жилище старую побитую шкуру и показав знаками, что это место, где я буду спать. Потом показал на висевшую на стене плетку и погрозил кулаком. Я сообразил, что за провинности меня будут наказывать телесно. Но это мы еще посмотрим, — решил я. — Дайте мне только ожить.