Дневник молодого человека

Сергей Афанасьев, 2017

Любовь занимает самую главную часть в жизни человека. Без любви прожить невозможно. И очень часто этот путь любви мы проходим как будто сквозь огонь, сжигающий нас дотла. Содержит нецензурную брань.

Глава 3.

Надо сказать что эту ночь я также спал плохо. Точнее — вообще не спал. Впрочем, как и все предыдущие ночи. Думал, вспоминал, прикидывал, что ей скажу по телефону в плане вариантов свидания. И к своему ужасу за всю ночь я так снова ничего стоящего и не придумал — какое-то обилие сплошной глупости!

Встал я, конечно же, очень рано. Даже раньше 7:10. Торопливо позавтракал, уже начиная ожидать двадцати часов, до которых было очень уж далеко.

Послонялся по квартире, снова вспоминая поездку на 29 автобусе. Потом сел на диван, пытаясь снова придумать то, что произнесу в телефонную трубку. А также торчал у окна, глазел на улицу Объединения — вдруг Ирина пройдет по ней по каким-либо своим делам? Хотя бы просто на нее еще раз посмотреть!

В промежутке между этими занятиями сто раз посмотрел на стрелки механических часов — очень уж медленно они двигались.

И вот наконец 20:00. Ну или почти 20. Я решил, что пока я оденусь, пока спущусь, пока наберу номер — то этого времени как раз и хватит, чтобы стало ровно восемь.

И вот я уже в телефонной будке. В теплой куртке, зимних ботинках, вязанной шапочке на голове и с перчатками в карманах. Волнуюсь еще больше вчерашнего. Из головы вообще все вылетело, что я вчера напридумывал. И даже, по-моему, рука дрожала, пока я набирал номер.

Звонок. Длинные гудки.

— Да? — низкий, хрипловатый, чуть грубоватый голос.

— Здравствуйте. Иру позовите, — попросил я на всякий случай — вдруг это не она?

— Я.

— Это Михаил.

— Узнала.

— Здравствуй, — выдохнул я обреченно.

— Привет, — как-то даже настороженно ответила она.

— Какие у тебя планы?

— Никаких.

— Давай встретимся?

— Давай.

Сердце мое, и без того стучащее, словно я пробежал по Карпатам километров пятнадцать, забилось в два раза сильнее.

— Как ты смотришь на то, чтобы просто погулять? — очень уж неуверенно выдавил я из себя, так как ничего путного на наше совместное времяпровождение за все эти дни я так и не придумал.

Долгое молчание. На душе у меня все похолодело.

— Пожалуйста, — наконец ответила она, и я чуть громко и радостно не выдохнул в трубку — что она обо мне бы тогда подумала? Мол, какой-то сопливый ребенок, а ни какой не офицер-пограничник. — Когда?

— Давай, сейчас, решительно предложил я, понимая, что снова окунуться в процесс ожидания, в котором я и так находился все эти дни и последние часы, будет ужасной пыткой.

— Кино идет.

— Ты что, кино смотришь?

— Могу и не смотреть.

— Ну, значит, договорились! — обрадованно произнес я.

— Где встречаемся?

— А ты где живешь?

— Между 184 и 78 школами.

В принципе, я тоже живу между этими школами. Только мой дом находился на центральной улице, а школы — во дворах ближе к улице Макаренко.

— Тогда встречаемся у"Аптеки", что у ЖД переезда. Хорошо? — поспешно предложил я то, что мне первое пришло на ум.

— Далековато, — в сомнении произнесла Ирина.

— Ну ты и домоседка! — придал я своей интонации легкую насмешливость.

— Ну, хорошо, — спокойно ответила она.

— В 20:30. Успеешь? — спросил я.

— Наверное. По крайней мере, без двадцати точно буду.

— Кстати, ты, обычно, на сколько опаздываешь? — как-то даже весело поинтересовался я — настроение у меня очень уж улучшилось и просто зашкаливало, и кровь радостно бурлила, энергично перекатываясь в венах и артериях и переваливаясь через края.

И тут я услышал короткий тихий смех. И тут же еще больше воспрял духом.

— Культурные люди — на пятнадцать минут, — произнесла она, и какой-то огонек послышался в ее интонациях.

— Значит, придешь без пяти девять, — продолжил по-детски веселиться я, не в силах уже остановиться.

— А вдруг вовремя приду?

— Это — редкость, — насмешливо произнес я и, осознав, что чем больше буду болтать, тем позже она придет, перестроился на серьезный лад. — Ну все, не буду тебя отвлекать. Собирайся. Жду.

И повесил трубку. Посмотрел на часы — мы разговаривали около восьми минут. До встречи еще целых полчаса! Не домой же возвращаться?! И я неторопливо, хрустя снегом, направился в сторону Аптеки, стараясь по дороге убить время. Прошелся по большой площадке перед Почтой и кинотеатром Современник. Вышел к дому культуры Аркадия Гайдара. По светофору перешел улицу Объединения, вышел к универмагу Юбилейный. Прошелся по полупустой остановке, на которой совсем недавно увидел Ирину. Вдруг остановился на том же самом месте, где я стоял в тот раз. Посмотрел в ту сторону, где стояла в тот раз Ирина. В душе почему-то защипало. Прошел дальше и встал как раз там где приблизительно стояла Ирина. Постоял немного, чувствуя легкую дрожь, словно окунулся в ее аромат, в тепло ее тела. Потом медленно пошел дальше. Минул еще четыре пятиэтажки (и 66-й дом — среди них). Вышел к Аптеке — девятиэтажное здание, весь первый этаж которого занимала Аптека — единственная на весь участок.

Снова посмотрел на часы — времени еще много. Надо как-то дальше его убивать.

Принялся в нетерпении ходить кругами по слабо истоптанному снегу. Меня всего трясло и я волновался как школьник. Елки, вдруг спохватился я, забыл про обувь ей сказать, чтобы надела на низком каблуке! Ну, сейчас держись — точно придет на высоком — смотри на нее снизу вверх! Ну чтож, буду стараться держаться по-наглее.

Снова обдумал те фразы и те темы разговоров, что я заготовил. Кое-что отбросил (в который уже раз!), кое-что заново переделал.

Снова, в который уже раз я посмотрел на польские электронные часы"Montana"на левой руке — купил за 50 рублей во Львове на черном рынке, что располагался за Оперным театром. Уже натикало девять вечера! Основательно потемнело, но небо еще не совсем черное, да и розово-голубая полоска еще держалась на заходе солнца. Однако, выпаривает она меня, с некоторым недовольством подумал я, ужасно боясь, что она не придет.

И тут я ее и увидел.

И просто обомлел от того, что"такая"вот девушка идет именно ко мне на свидание! И ни к кому другому! Дух захватило, и на сердце похолодело. Даже, наверное, перестало биться!

В варежках и светлой меховой шапке ко мне легкой грациозной походкой приближалась высокая стройная девушка. Поймал себя на мысли, что где-то я уже видел такую. То ли в другой жизни, то ли в кино, то ли в ночных мечтах.

Я невольно покосился на каблуки — как я и боялся они оказались довольно высоковаты.

— Привет, — неуверенно произнес я, когда она поравнялась со мной.

Действительно, сейчас она была выше меня на пару сантиметров, и поэтому поцеловать в щечку я ее просто побоялся — так как пришлось бы тянуться вверх, и возможно даже, привстать на цыпочки, что выглядело бы ужасно смешно.

— Привет, — кивнула она, внимательно глядя на меня, словно уже успела забыть, как я выгляжу.

Я, придерживаясь тона, заданного телефонным разговором, демонстративно посмотрел на часы.

— Зашла случайно в ванную, — вдруг стала оправдываться она. — Оказывается, штаны замочила. Пришлось быстренько их постирать, — совершенно непонятно объяснила она.

Я стоял и смотрел ей в лицо, в глаза, с которыми у нее оказалось все в порядке — большие, красивые и действительно миндалевидные. Вот только их цвет не разобрал.

— Знаешь, — начал я свои заранее приготовленные объяснения, — хочется просто прогуляться по тихим улочкам, поговорить с тобой спокойно, без шума и ресторанной толкотни. Но я не знаю, ты вообще-то девочка красивая, значит балованная. Может, тебя это не устраивает, ты скажи?

— Да нет, почему, — улыбаясь, пожала она плечами. — Все нормально.

Я слегка двинул рукой, показывая направление нашего движения, и мы пошли во двор Аптеки — эта дорога выводила в Сосновый бор, который находился совсем неподалеку. Она шла рядом, держа руки в карманах длинного светлого пальто.

Какое-то время мы шли в темноте между домами — синяя полоска на западе уже исчезла и небо медленно чернело, а фонари над подъездами почему-то не горели.

— Работаешь? Учишься? — наконец поинтересовался я.

— Закончила геологический техникум, — равнодушно ответила она, глядя прямо перед собой. — Сейчас вот работаю мастером-геологом.

— А давно живешь в этом районе?

— Давно, — размеренно ответила она, по-прежнему глядя перед собой. — Сначала восемь лет жили в девятиэтажке, которая прямо у 173 школы.

Там обитала девочка Лена, в которую я был влюблен в восьмом классе, почему-то тут же подумалось мне.

— Потом мы переехали сюда, на Макаренко.

То есть все эти годы она жила здесь, рядом со мной, сообразил я.

— А училась где?

— В 173.

— Надо же! И я там учился! — невольно вырвалось у меня.

Она с легким интересом покосилась на меня. Сверху вниз.

— Тебе сколько лет? Двадцать один?

Я отрицательно покачал головой.

— Двадцать шесть, — ответил я. — Меня не сразу после института забрали.

Ирина удивленно качнула головой.

— А мне — девятнадцать. Разница — семь лет. Мы в школе и не замечали друг друга.

Я невольно кивнул, переваривая то, что оказывается, все школьные годы она была рядом со мной. Точнее — последние три. И все это время я наверняка ведь часто сталкивался с ней в коридорах. А когда я закончил школу — она была десятилетней пигалицей с бантиками и портфельчиком.

— Школу когда закончила? — решил уточнить я.

— В 84-м. 8 классов, — ответила она. — А ты?

— В 78-м, — ответил я. — Десятый"А"класс.

Она снова кивнула, о чем-то задумавшись, словно подсчитывала что.

— Это где Женька Подчепаев учился? — наконец спросила она.

Я кивнул. Она только усмехнулась.

— Если не секрет, какой у тебя рост? — поинтересовался я наболевшим.

Она улыбнулась.

— Не секрет. 176. Королевский — как говорят.

И я невольно согласился с этим — с термином"королевский"применительно к ней.

Снова молчание. Снова я был вынужден лихорадочно искать тему для разговора. Тем более, что мне показалось, что девушка явно скучала, и было такое неприятное ощущение, что она на встречу-то пошла, потому что делать ей было совершенно нечего. И, значит, надо как-то активизироваться, рассказать что-нибудь интересное и перестать ее расспрашивать, а то ей станет совсем уж скучно и она быстренько свернет наше свидание, да и на второе ей вряд ли захочется.

— Я в армии на границе с Польшей служил, — принялся неторопливо рассказывать я. К счастью, армия — это такой бездонный колодец историй — надолго хватит. — Карпаты. Климат забавный. Одну зиму вообще не было снега — так, островками. Ну, думаем радостно, на лыжах бегать не придется!…

Я посмотрел на Ирину. Снизу вверх.

— У нас как выходной, так все, кто не на боевом дежурстве, привлекаются к разным спортивным мероприятиям, — пояснил я. — Кросс вокруг части километров на пятнадцать, военно-спортивные эстафеты на стадионе, либо еще что-нибудь подобное. Отдыха, короче, не давали.

Заметив, что я смотрю на нее, она коротко покосилась на меня и вяло кивнула одними ресницами, тем самым как бы поддерживая разговор.

— А потом, в мае, вдруг как навалило! В субботу в пять утра стучится ко мне в дверь посыльный боец — мол, приказ командира подразделения, в восемь утра быть на КПП-1 с лыжами.

— А почему — в дверь? — коротко спросила она.

— Так я офицером служил, — понял я ее сомнения — действительно, какие в казарме могут быть стуки в двери — наверное прошлую мою фразу про старшего лейтенанта она просто не запомнила. — После военной кафедры в НЭТИ. Так что жил в квартире-общежитии с еще двумя холостыми офицерами.

Она молча кивнула, принимая это к сведению.

— А спрятаться? — снова спросила она, с легким любопытством посмотрев на меня.

— Ну-у-у, — протянул я. — Во-первых, куда спрячешься — колючая проволока кругом. А во-вторых — граница, постоянная боевая готовность, и твое начальство должно постоянно знать, где тебя точно искать, если вдруг что начнется.

Ирина снова, как-то даже задумчиво, без насмешки, посмотрела на меня, но ничего не сказала. Отвернулась. Ясно, всю нашу беседу мне пока придется тянуть одному.

— А еще у нас был такой забавный отряд! — вспомнил я. — В связи с тем, что в части было много секретной техники, а шоссе от польской границы проходило совсем рядом и, имея соответствующее приспособление, можно было, например, легко наблюдать, что в данный момент высвечивается на наших секретных мониторах.

Она снова, с легким удивлением посмотрела на меня.

— Ну-у, — пустился в объяснения я. — Мы не совсем границу защищали. Точнее, мы ее защищали с помощью всякой техники, в том числе и с применением компьютеров.

Судя по ее взгляду — она ничего не поняла.

— Этакая секретная часть, расположенная у самой границы, и напичканная всевозможной техникой, — уточнил я. — Например, слушали разговоры летчиков НАТО над Балтикой. Основная задача нашей части — предотвращение ядерной войны, — зачем-то похвастался я, и мне тут же стало стыдно.

— И как? — слегка прищурившись, недоверчиво посмотрела она на меня.

— Предотвращали, — пожал я плечами.

В ее глазах появился некоторый интерес, любопытство.

— И каким образом? — снова спросила она.

Соврать бы что-нибудь этакое, захватывающее! — тут же подумалось мне, но я этому устыдился. — Еще чего! Ложь всегда потом выйдет наружу.

— Узнавали о действиях, которые явно ведут к войне, — передислокации, перевооружение, усиления, перевод ракет на боевую. И сообщали об этом дипломатам. Чтобы те уже сами начинали суетиться, кричать на весь мир… Это на мой взгляд. А как на самом деле они поступят — нам было неизвестно. Наша задача была проста — среди крупинок полученных данных выявить группу таких, которые явно ведут к войне.

Я уж не стал рассказывать, что мы также слушали космическую связь — спутник Интелсат-4, висевший над Атлантикой и соединяющий Америку с Европой, — прослушивая разговоры работников Локхид и других заводов, выпускающих оружие. Не говоря уже о шифро-каналах. Это, конечно, все было секретом. Перед уходом дал подписку на десять лет. Но… На Новые года по какому-нибудь из прослушиваемых нами телефонных каналов мы регулярно получали факс — Елочка с подписью на русском:"С Новым Годом, в.ч. 83525!". А также наш командир и его замы время от времени получали поздравления с очередным повышением, рождением детей и прочее. И причем — все это поступало не по одному, а по разным каналам!

Она коротко кивнула. И осталось неизвестно — поняла ли она.

— Да, так вот, — продолжил я. — Как только на расстоянии семи километров вдруг остановиться какая-нибудь польская машина, группа офицеров, которым было разрешено не бриться и не стричься, одетые в старые ватники, полоскали рты водкой, чтобы пахло, и быстренько выезжали на старом грязном газике. Подкатывали к полякам, останавливались и начинали настойчиво предлагать им свою помощь.

Она снова посмотрела на меня. На этот раз — с каким-то непонятным любопытством.

— А в части на это время выключали все мониторы, — пояснил я. — И пока мужики не вытолкают иностранцев из семикилометровой зоны — мониторы не включали и работа приостанавливалась.

Мы вышли из жилой зоны. Подошли к железной дороге. Спустились вниз, в железнодорожную канаву. Перешли рельсы. Стали подниматься. Здесь было покруче и из-за снега довольно скользко, и я, пройдя первым, подал ей руку. Пальцы у нее оказались теплыми, тонкими и жесткими.

— А водку они что, выплевывали? — вдруг поинтересовалась Ирина, внимательно, с легким любопытством посмотрев на меня.

Я недоуменно пожал плечами, отпуская ее руку и направляясь дальше по тропинке.

— Конечно! — ответил я. — Таких ведь гостей может быть очень много, и тогда бы они к вечеру просто уже не смогли бы добраться до шоссе!

Ирина усмехнулась, снова идя рядом со мной.

— Водку жалко, — неожиданно прокомментировала она, сунув руки в карманы.

Я промолчал, не зная, как отреагировать на это замечание.

— А у нас, в геологическом техникуме, что на Красном проспекте, во дворе здания где"Спутник"…

Она вопросительно посмотрела на меня, и я почему-то поспешно кивнул — мол, ну конечно же, кто же не знает единственное в городе турбюро, а сам принялся лихорадочно соображать, в какую сторону от Дома Офицеров он располагался, и что там вообще было рядом. Хотя, зачем мне все это было нужно, я так и не понял.

— Раз на лабах мы заперлись с подругой и половину учебного спирта выпили. А закуску мы заранее с собой принесли. А для маскировки остаток разбавили водой до исходного уровня — отметили предварительно помадой — и поставили обратно, в шкаф. Но хлорка, зараза, осела и ее стало заметно. А преп наш все понял. Обиделся. А он к нам ко всем очень хорошо относился! Стал нас укорять: Ирка, ну отпили спирт, ну ладно, но портить-то его зачем было?

Ирина помолчала, явно погруженная в воспоминания. Потом вздохнула.

— Это были вилы, блин.

— Да, уж, — поддакнул я. — А нам в армии спирт выдавали каждый месяц — на технические нужды. Причем медицинский приносили в блестящей фляге, а технический — в большом алюминиевом бидоне, в которых обычно молоко развозили.

Она кивнула, судя по взгляду, уже погруженная в какие-то свои воспоминания.

— В седьмом классе я занималась прыжками в высоту, — продолжила она нашу беседу. — Чуть не сломала позвоночник. Поссорилась с тренером и ушла. Он ко мне потом ездил домой, уговаривал вернуться. Но я ни в какую. А поведение в школе было у меня очень плохое. В нашей компании постоянно какие-то драки. В одной из них милиция всех загребла. А один из нас — уголовник. Ему — все. А я на показаниях — мол, не видела его и все тут. А другие сказали, что видели. Загребли меня за лжесвидетельство и поставили на учет, и потом ходили проверять в 21:30, чтобы я дома была. А я после проверки всегда на улицу уходила.

Я не совсем все понял, но переспрашивать не стал. Однако! — подумал я. А ведь она в том автобусе запросто могла меня отбрить, громко сказав на весь автобус, например: Ну что, хмырь, уставился?! Или не могла?

— Можно один вопрос? — вдруг спросил я.

Она слегка напряглась. Внимательно посмотрела на меня. Кивнула длинными темными ресницами.

— Ты такая решительная в жизни! Почему в автобусе меня не отшила? Видела же, что я откровенно пялился на тебя.

Она пожала плечами.

— Ты меня не напрягал. Ну или не сильно напрягал.

Помолчала.

— А почему, кстати, пялился? — вдруг спросила она с неподдельным интересом посмотрев мне в глаза.

— Уж больно понравилась, — тут же честно признался я.

И Ирина снова задумчиво кивнула.

— Вообще-то я спокойная, — сказала она после непродолжительного молчания. — Но иногда, когда вынуждают, на меня может накатить.

— Глядя на тебя в автобусе, никогда бы не подумал, — сказал я.

— Да, в тихом омуте… — ответила она, чуть отвернувшись.

Мы прошли через ночной лесок, впрочем, достаточно светлый из-за снега. Дошли до конечной остановки трамваев. Именно здесь я в тот памятный вечер вышел из 14-го маршрута.

Пересекли трамвайные линии, перешли дорогу. Какое-то время мы шли по тротуару. Справа от нас сплошной стеной темнели деревья"Соснового бора", слева — двухполосная дорога с редкими фонарями, за ней — две трамвайных колеи, а дальше — снова густые темные деревья, которые в своей глубине скрывали две воинских части и военный городок.

Какое-то время я размышлял — пойти по тротуару Лесной, или прогуляться по лесу? Решил, что в лесу и тише и спокойнее, и повел Ирину к ближайшей тропинке в сосны.

— Любимая дорога, — усмехнулась она.

— Что, часто здесь гуляешь? — с каким-то даже ревнивым подозрением поинтересовался я.

— Конечно!

Я повел ее по центральной — самой широкой — аллее, чтобы она ничего такого обо мне не подумала. Впрочем, фонари на аллее также не горели, но из-за белого снега саму аллею было достаточно хорошо видно.

Коротко разговаривая о каких-то пустяках, мы прошли мимо пустующих темных аттракционов — колесо обозрения, всевозможные качели, ангары под электромобили и тиры. В низинке мы разделились, с двух сторон обходя перегородивший тротуар нерастаявший пласт льда, покрытый толстым слоем скользкой грязи. Снова сошлись вместе. Вышли на тихую улочку Александра Невского, обычную для Новосибирских задворок — треснувший, с ямами, горбатый асфальт под ногами, грязь на тротуаре от подтаявшего мокрого снега и в углах покосившихся бордюров — там, где эти бордюры еще присутствовали. Уличные фонари тоже имелись, но горел всего один — где-то там, вдалеке.

Неторопливо пошли по сгорбленному тротуару.

— Может, на Бродвей? — предложил я, имея в виду центральную улицу этого района — Богданку. Бродвеем мы на своей окраине называли любую широкую освещенную улицу, на которой к тому же было еще и много народа.

— Машины не люблю, — покачала она головой.

И меня это тоже устроило — тихая улица, никого нет, мы одни — что еще надо?

Ирина вдруг быстро оглянулась по сторонам — никого вокруг.

— Курить хочу, — сказала она, доставая из кармана пачку сигарет, а я понял, почему она не любит Бродвей — там светло и много народа. А женщинам было неприятно открыто курить — осуждалось это, все-таки будущая мать! Да и потом, как она будет дышать на своего новорожденного ребенка? Так что женщины курили либо в ресторанах, либо прятались куда-нибудь.

— Куришь? — поинтересовалась она.

— Бросил, — не стал объяснять я, что, фактически, и не успел начать.

Она понимающе кивнула.

— Тогда тебе не предлагаю, — сказала Ирина.

Достала спички, остановилась. Я остановился тоже. Она повернулась спиной к ветру, закрываясь, чиркнула пару раз, сложив руки лодочкой, слегка пригнулась, прикурила. Я терпеливо ждал. Она пару раз затянулась, раскуривая сигарету, убрала спички в карман.

— Между прочим, — сказала она, — я сегодня должна быть еще на работе. У нас скважина в Толмачево идет.

Она замолчала, снова затягиваясь, а я сделал вывод — наверное, ради меня не пошла на работу.

Я молчал, так как несколько отрицательно относился к курящим девушкам, и теперь не мог сообразить как себя дальше вести.

— После техникума — год назад, — заговорила она, видно расценив мое молчание, как передачу ей разговорной эстафеты. — Работала на Алтае, в партии, мастером-геологом. Ходила в горы, пробы брать, то, се. Жила в палатках, или в поселке на квартире. И мой сосед по квартире — он провел девятнадцать лет в тюрьме — вдруг стал в два часа ночи в гости ко мне заходить. Не приставал, но пугал — зарежу, мол, если с другим с кем увижу. И как-то увидел меня прогуливающуюся с милиционером, и потом врезал. Губа опухла.

Я посмотрел на Ирину. Она была погружена в воспоминания.

— Но в милицию я не заявила. А его мать на меня — Что, хочешь посадить? — Я — Ты, стерва старая, если еще раз он появится, я его утоплю, гниду этакую! Баррикадировалась на ночь. А он один раз топором дверь выломал. Стучал сначала — я, естественно, не открывала. Вломился — Не слышала, стучал? — спрашивает. — А кто ты такой, чтобы тебе открывать? — ответила ему. Вмазал мне еще два раза. Вся морда опухла, и шрам на губе остался. А он с дружками. С ними никто из местных не ссорится. Боятся. А я написала заявление в милицию. Ко мне дружки разбираться приходили. А я уволилась и уехала.

Она помолчала, а я подивился выпавшим на ее долю испытаниям.

— Хотя работа мне очень понравилась. Если бы не этот сосед, с гор бы не слезла, там бы на Алтае и осталась.

Я тактично покивал, понимая, что на такие откровения надо уметь отвечать. Украдкой посмотрел на нее. Взгляд отреченный. Видать, воспоминания плотно захватили ее.

— Зрение — минус два, — продолжила она. — На микроскопах в СНИИГГИМСе потеряла.

— А у кого там работала? — поинтересовался я, так как студентом приходилось подрабатывать в этом заведении.

— В лаборатории Васильева.

— И я у него! — подивился я. — Студентом подрабатывал. А в какой комнате сидела?

— В сто восьмой, — ответила она, с каким-то интересом посмотрев на меня.

— И я в ней, — кивнул я, поражаясь как тесен мир!

Ирина докурила сигарету, поискала глазами мусорницу, подошла, выбросила окурок. Вернулась ко мне. Снова неторопливо пошли вдвоем по темной узкой улице Александра Невского — улице моего детства. Слева — пятиэтажные дома, справа — заборы многочисленных детских садов. Вдоль дороги с обеих сторон — высокие тополя.

— А вон тот детсад — мой, — вдруг невольно вырвалось у меня. — Я в него ходил. Причем — с ночевкой. Мать меня в понедельник утром отводила, а в пятницу вечером — забирала."Жаворонок"называется.

И Ира действительно внимательно посмотрела в темноту, на темный двухэтажный корпус за забором и деревьями. Кивнула.

— А еще был случай, — вдруг заговорила она, чему-то улыбнувшись. — В поле ко мне подходит один и говорит: Вадим. Я только варежку открыла, чтобы сказать: Ира, как он продолжает — Первый секретарь ВЛКСМ. Я — Извините, я не комсомолка. — Но ты же на учете состоишь? — Состою. — Так в чем дело? — Так смотря на каком. — У него аж лицо изменилось, когда до него дошло, — закончила она с каким-то радостным блеском в глазах.

Я кивнул на всякий случай, глядя перед собой на тротуар — вдруг она в этот момент скосила на меня глаза?

— Идем, как пионеры, — наконец произнес я то, что долго собирался сказать. — Под руку возьми, что ли.

Она коротко взглянула на меня. Спрятала свою руку под мой локоть, впрочем, не прижимаясь. Засмеялась.

— Да я вообще сама не догадываюсь, пока мне не скажут.

И начала,

— Один раз в поле как-то все рассосались, и осталось нас двое девчонок и двое студентов. Идем парами. Я, как обычно, болтаю, руками машу. Мне сзади — Ирка, а сколько пионерское расстояние? — Я не поняла. — Отвяжитесь, говорю, и дальше иду. Снова спрашивают. Наконец до меня дошло. Ну, мол, по просьбам трудящихся!…

И она, смеясь, слегка прижала мой локоть к себе, коснувшись меня своей упругой грудью, и мне от этого мимолетного движения стало очень приятно. Даже, наверное, в жар бросило! И потом время от времени ее грудь слегка вдавливалась в мою руку, и я млел от этих прикосновений!

Сосредоточенный на ее груди я молчал. Впрочем, она тоже о чем-то задумалась. Мы прошли вдоль длинного забора медсанчасти номер 25. В детстве мне доводилось лежать здесь — и даже два раза. Но я не стал ей об этом рассказывать.

А вот уже и кинотеатр"Космос" — конец Невскому. Именно здесь я и жил в коммуналке до семи лет. Я невольно посмотрел на свои старые окна, на балкон на третьем этаже. Рассказать ей про это? — в сомнении подумал я, и решил, что не стоит.

— Обратно? — коротко спросил я.

Ирина подумала, кивнула, и мы развернулись и медленно пошли обратно.

В разговорах о школе и общих знакомых мы незаметно прошли всю улицу Невского, Сосновый бор, вышли у Аптеки на Объединения и вскоре оказались возле Современника. Здесь мы присели на лавочку — я предварительно смахнул с нее снег перчаткой. Она снова закурила, пристально глядя на двух быдлоподобных, изрядно пьяных мужиков, которые, выйдя из-за Почты, усиленно зыркали по сторонам, в поисках — кому бы дать в зубы. Ира напряглась, замолчала. Боялась, что пристанут? Меня же они не волновали — хоть они и были поздоровее меня, но уж больно плохо держались на ногах. Если что, от их кулаков я легко уйду, а вот они от моих — вряд ли. Достаточно только энергично двигаться, кружась вокруг них, мгновенно и часто нападать, быстро отскакивать назад, и дело будет сделано буквально в пол минуты, причем, без единой царапины с моей стороны.

И мы продолжаем сидеть на лавочке. За нашей спиной в темноте хмуро возвышались ели.

— Денег не хватает, на еду все уходит, — произнесла она после очередной затяжки.

— Ты покушать любишь? — поинтересовался я.

— Если вкусно.

— А мне все равно. В армии — сечка, рыба. Ешь все подряд.

— А я рыбу люблю. Особенно — соленую.

Я кивнул, отметив про себя, что мужчина бы сказал — вяленую.

— У меня дома две штуки вяленных окуней лежат, — тут же нашелся я. — Пиво только никак не могу купить — скучно одному. Ты пиво пьешь?

Я внимательно посмотрел на Ирину. Она также внимательно — на меня. Странно усмехнулась.

— Пью иногда. А что? — наконец ответила она с небольшой задержкой.

— Просто чтобы узнать твои интересы, — стараясь казаться безразличным пожал я плечами.

Она посмотрела на часы.

— Домой? — тут же спросил я.

Она снова посмотрела на меня и коротко кивнула.

— Тогда — веди, — сказал я и она снова кивнула, вставая с лавки.

На этот раз она уже не держала меня под руку и я не настаивал на этом — хорошего понемножку.

Прошли через двор школы 78. Вышли на перекресток Макаренко и Столетова.

— Здесь — направо, — коротко сказала она, и мы пошли вдоль улицы Макаренко.

Дошли до ряда параллельных пятиэтажек, которые уходили вглубь, во дворы и имели общий номер — 23, но с дробями. Ирина свернула к ним. Дошли до второй пятиэтажки и она направилась вдоль дома. А мне почему-то вспомнилось, что в следующем доме жила одна девочка, с которой я дружил будучи еще студентом-первокурсником. Тогда я подолгу торчал в ее подъезде, и она, шифруясь от родителей, торопливо выносила мне любовные записки.

Мы прошли вдоль дома и Ирина остановилась у предпоследнего подъезда. Три развалившихся ступеньки, дверь полуоткрыта — пружина была сломана, лампа внутри подъезда тускло горела, а над самим подъездом — нет.

Она повернулась ко мне. Наступила сцена прощания.

— Я тебя совсем загулял, — сказал я.

— Да ничего, — пожала она плечами, глядя чуть в сторону от меня.

— Сто лет вот так не ходил с девушками.

— Тогда сколько же тебе сейчас? — пошутила Ирина.

— Студентом — какие прогулки? Пьянки. Просыпаешься неизвестно где, неизвестно с кем, — как-то даже неуверенно произнес я.

Она как-то согласно усмехнулась. Стояла, не уходила.

— А в армии — два года на точке.

Снова пауза. Стояли вдвоем в темноте — лампочки и на соседних подъездах тоже не горели. Молчали. Друг на друга почему-то не смотрели. Точнее, я на нее изредка посматривал, а она на меня — нет.

— Как тебя можно отловить? — наконец спросил я — очень уж не хотелось мне с ней расставаться!

— Не знаю, — пожала Ира плечами. — Работа такая, неизвестно когда могу освободиться. Бывает — до десяти или до одиннадцати.

Она внимательно посмотрела на меня — сверху вниз.

— Ты звони, вдруг дома буду. Я, вообще, обычно дома сижу, — вдруг сказала она, стоя лицом к лицу совсем близко от меня.

И в этот момент я непроизвольно потянулся к ней губами. Она, смутившись, быстренько подставила левую щечку — я как-то суетливо ткнулся в нее носом и губами — и поспешно скрылась в подъезде.

А я еще немного постоял, слушая ее быстрые удаляющиеся шаги, и медленно направился домой.

Дома еще потолкался на кухне, посмотрел телевизор, переваривая прошедшую встречу.

Первое впечатление — красива, резка, смела, пытается казаться бесшабашной, раскованной, этакой бывалой девицей. Но на самом деле скромна, например, как в автобусе.

И жаргон у нее…"Блин"постоянно произносила. Говорила громко, много жестикулируя, мне, фактически и слово вставить не давала.

Ты же таких девочек всегда сторонился! И жаргон, и на учете! И курит еще вдобавок! Что же с тобой случилось вдруг? Меня ведь совершенно не коробило от всего этого? Что странно. Не удивлюсь, если у нее еще и татуировки окажутся!

А СНИИГИМС?! Она, оказывается, сидела в той же комнате и на тех же стульях, что и я, лазила в те же самые шкафы! И я тогда не знал, что потом, через 6-8 лет в этой комнате появится девушка, которую я потом встречу в автобусе, и из-за которой не смогу спать по ночам.

Сказала, что сидит дома. Значит у нее никого нет, — переосмыслил я ее фразу с внутренней бурной радостью.

Каблуки мои что-то очень уж низковаты, в досаде подумал я. Надо будет купить ботинки повыше. Не просить же, чтобы она ради меня одевала не то что ей нравится, а то что подходит мне?!

Впервые за все эти дни уснул я сразу же и спал как убитый.