И умереть мы обещали

Сергей Анатольевич Шаповалов, 2016

Исторический роман, в котором писатель попытался изложить новый взгляд на эпоху Отечественной войны 1812 года. Мы знаем о грандиозном сражении при Бородине, но нам совсем не известно кровопролитное сражение под Клястицами, где решалась судьба Петербурга. А битва у Малоярославца имела не меньшее значение, чем при Бородине. В романе много места отводится «польскому вопросу», который в то время стоял довольно остро. Именно «Вторым польским походом» назвал войну с Россией Наполеон. В оформлении обложки использованы картины художницы Екатерины Камыкиной.

Глава шестая

В начале лета отец взял небольшой отпуск, и мы отправились в Крещенки. Никак не мог привыкнуть, что у нас теперь собственное имение. Собирались долго. Машенька все приставала к маме: — давай возьмем чайный сервиз, из чего мы будем чай пить? давай возьмем теплый плед, вдруг похолодает; надо взять книги и набор для письма, мне надо будет подругам писать. Маменька разводила руками: — Машенька, в Крещенках все это есть. Я тоже напихал всевозможными «нужными» вещами свой дорожный кофр, да так, что он еле закрылся. После поразмыслил, вновь его открыл, перебрал вещи и половину оставил.

Конечно же, добрались быстро и без приключений, не то, что зимой. Да и дорога казалась совсем другой. Солнышко светило. Колея сухая. Птицы щебетали на все голоса… Я опять на козелках со Степаном. Пели песни, пыхтели трубками. И имение выглядело по-другому, когда к нему подъезжали: Старый величественный дом утопал в зелени. Он мне на миг показался загадочным замком где-нибудь в Трансильвании, где обитают бесстрашные рыцари и прекрасные принцессы, а подвалы его полны сокровищ, и вход охраняет уродливый горбун с алебардой.

— Эх, фасад надо править, и ограда покосилась местами, — деловито сказал Федор, разрушив все мои фантазии.

Огромные клумбы перед подъездом цвели и благоухали. Зигфрид Карлович встречал нас в новом зеленом сюртуке, румяный, любезный. Старый седой лакей в отглаженной ливрее помог маменьке выйти из кареты. Тут же буфетчик выскочил с подносом. А на подносе дымилась горка пирогов. В нос ударил хлебный аромат, от которого забурлил живот, требуя угощения.

— А где борзая? Кажется, Матильдой ее звали? — спросил я у старого лакея.

— Издохла. От тоски издохла, — сказал он грустно.

— А Маркиз, тот толстый рыжий кот?

— И Маркиз сдох. Нашли его по весне в склепе графа. А там, рядом и схоронили.

Как-то печально стало. Это значит, мне одному придётся ночевать в той жуткой спальне. Но на этот раз комната мне показалась светлой и уютной. Я приказал поставить книжный шкаф, а из библиотеки подобрал себе с десяток томов, которые решил прочитать за лето.

Раздвинул тяжелые шторы, впуская в комнату солнце, устроился с книгой за столом, как вдруг за окном раздались крики и знакомый лай Саги.

— Куда прешь по газону, лапоть ты эдакий! — ругался садовник.

— А я не к тебе. Понял? Я к барину молодому. — Это Федор.

— Так сойди на дорожку, не топчи траву.

— Тфу, ты, господи! Травы ему жалко. Я тебе из поля в следующий раз целую копну сена свежего принесу.

— Ох, ну и дурак ты, Федор.

— Да сам такой! Иди кустики стриги.

Я высунулся из окна.

— Федор, чего шумишь?

— Здрасте, барин, — поклонился он. — Так, я же до вас дело имею.

На нем был серый зипун без воротника, подпоясанный синим кушаком. Сапоги хромовые. На голове старый потертый цилиндр с муаровой выцветшей ленточкой. Парень — хоть куда! Если б не ружье за плечом, да борода нечёсаная.

— Как ружье? — спросил я.

— Ого-го! Столько дичи настрелял. Бьет, что молния разит, — довольно ответил он. — Я вот, что, барин, пришел. Для вас охоту приготовил. Где лоси, где медведи, все отметил, — он постучал указательным пальцем себе по лбу. — Если надумаете…

— Конечно! — обрадовался я. — Завтра и сходим.

— Так я приду с рассветом. Вы уж будьте навостре.

— Хорошо!

Ужин выдался на славу! Мы сидели на открытой веранде и пили чай с пирогами. В начале июня вечера стояли еще прохладные, но темнело поздно. На розовом горизонте слабо блистали редкие звезды. Птицы умолкали, но зато кузнечики продолжали концерт. Пахло разнотравьем и хвоей. Здоровенный медный самовар дымил. В брюхе у него сердито булькало. Степан подкидывал еловых шишек в топку, отчего бульканье становилось еще сердитее. Отец читал газету и с блаженством попивал из старинной фарфоровой чашки. Маленькая Оленька не капризничала и вся перемазалась в варенье. Маменька наслаждалась любимыми пирожками с клюквой. Даже вечно неугомонная Машенька притихла и о чем-то размышляла, молча глядя в лиловые небеса.

Спал я спокойно, как младенец. Никакие страхи меня не беспокоили. Чуть свет, услышал лай Саги и сердитый голос старого лакея:

–Чего приперся, дурень? Уйми собаку.

— Сам — дурень, — отвечал ему Федор. — Я за барином молодым, за Александром пришел. Мы охотиться идем.

— Еще рано. Барин спит. Уходи. Разбудишь весь дом.

— Федор, сейчас спущусь, — крикнул я в окно и стал быстро одеваться. Все с вечера припас: кожаную куртку, штаны из плотного сукна, высокие сапоги, ружье — конечно. Взял легкий кавалерийский карабин с коротким нарезным стволом. Лядунку медную с картушами.

— А табачку-то прихватили? — осведомился Федор.

— Взял, — успокоил я его.

— Ну, как, на лося али на медведя?

— Давай, на лося, — решил я, и мы зашагали по росистой высокой траве к лесу.

Шли темным сосновым бором. Глянешь кругом — одни коричневые стволы. Под ногами мох да пожухшая хвоя. И как только Федор дорогу здесь находил? Вдруг сосновый лес резко оборвался, и мы попали в заросли кустарников.

— Теперь — тихо! — предупредил Федор. Указал вперед. — Там река. Лоси на водопой ходят. Сейчас появятся.

Мы осторожно пробрались сквозь кустарник. Впереди еле текла небольшая речка, наполовину затянутая ряской.

— Вон они. Идут! — чуть слышно произнёс Федор.

К противоположному берегу приближался крупный горбатый лось.

— А что он без рогов? — удивился я.

— Так, лосиха же, — объяснил мне охотник. — О, гляди, и несмышлёныш за ней.

Из леса, смешно подпрыгивая, выбежал теленок. Неуклюжий, ноги длинные.

— Давай, барин, лосиху завалим, а Сага теленка придушит.

Я вскинул ружье, прицелился… Но вдруг представил, как это большое беззащитное животное свалится, обливаясь кровью, а собака накинется на бедного теленка и перегрызет ему горло… По телу пробежал озноб. Стало противно.

— Ну, чего, барин? Пали!

— Не буду, — я опустил ствол. — Не по-христиански мать с дитём убивать.

— Так это же — лоси. Упустим, — не понимал Федор.

— Пусть уходят. Не могу стрелять.

— Во — те — на, — развел руками Березкин. — И что теперь?

— Пошли, медведя завалим, — предложил я.

— Как прикажете, — пожал плечами охотник.

Федор повел меня через какие-то болота. Под сапогами хлюпала вонючая жижа. Кругом густой черничник, огромные метелки папоротника.

— По кочкам, барин, по кочкам ступайте, — учил охотник, а сам чуть свой сапог не утопил, провалившись по колено в трясину.

Наконец выбрались на сушу. Сага припала к земле, заметив что-то. Федор, шедший впереди, подал знак остановиться.

— Вон. Отличная добыча. Звереныши.

Я осторожно выглянул из-за бугра. Шагах в двадцати от нас резвились два забавных лисенка, рыженькие, пушистые комочки. Тут же виднелась нора, из которой выглядывал третий, пугливый.

— А, барин, на женские муфточки?

— Они же совсем крошечные, — удивился я. — Как можно их убивать.

— Да как, как, по голове тюк прикладом — и все.

— Не буду. — Я повернулся и зашагал прочь. — Где там твой медведь?

Медведя нашли в малиннике, вернее — медведицу. А с ней годовалого увальня-медвежонка, и еще совсем маленького глупого звереныша.

— Во, гляди, как здорово! — обрадовался Федор. — Медведиху сейчас завалим. Годовалого тоже можно. А маленького изловим и цыганам продадим.

— Так, как же он без мамы? — Я представил бедного маленького медвежонка с намордником, на цепи.

— Нормально, — махнул рукой Федор. — Они когти ему повыдерут, да плясать научат под балалайку.

Я весь вскипел от возмущения.

— Не буду! Ну тебя, с твоей охотой. Почему обязательно убивать надо?

— Так на то она и охота, — робко ответил Федор, сдвинув цилиндр набок.

— Веди меня домой, — расстроенно сказал я.

— Ой, барин, жалостливый ты какой. Это ж зверье. Оно для того и предназначено.

Я шагал молча.

— Ну, хоть, давай завтра на рыбалку, — предложил охотник. — Рыбу-то не жалко?

— Рыбу — нет, — согласился я.

— Во, на рыбалку сведу. Хоть и не графское это дело: скукотища…

К усадьбе подошли, когда летнее солнце падало к верхушкам елей. Я увидел, как Степан подводит к крыльцу оседланную лошадь.

— Отец решил вечерком прокатиться? — удивился я.

— Посыльный прибыл из Петербурга. Андрей Петрович письмо прочел и сразу приказал седлать, — мрачно ответил Степан. — Видно что-то срочное, коли верхом собрался на ночь глядя.

Действительно, что-то странное.

Я поднялся в дом. Отец давал Зигфриду Карловичу какие-то распоряжения, застегивая на ходу дорожный плащ.

— Что случилось? — спросил я.

— Неотложные дела, — коротко бросил он, не желая объяснять столь неожиданный отъезд.

— Такие неотложные, что ты решил ночь провести в седле? — не отставал я.

Отец вздохнул, задумался. Очень тихо, чтобы никто, кроме меня не слышал, произнес:

— Похоже, ждут нас тяжелые годины. Не спокойно на границе с Польшей.

— Поеду с тобой, — тут же решил я.

— Нет. Оставайся с маменькой и сестрами, — приказал он.

— Не останусь. Ты один поскачешь через лес. А вдруг случиться что? Конь споткнется, хотя бы. У тебя есть оружие?

— Стилет, — показал он морской кортик на поясе.

— И все? У меня карабин. — Крикнул Степану: — Седлай еще одну лошадь.

— Но как же маменька и сестры твои? Возможно, им вскоре предстоит вернуться в Петербург.

— Степан довезет. Одного тебя, без оружия я не пущу.

— Что ж. Поехали, — нехотя согласился отец.

***

Всю ночь проскакали без остановки. Хорошо, хоть небо было ясное, да луна освещала дорогу. Передохнув пару часов на почтовой станции где-то под Лугой, вновь двинулись в путь. К концу дня погода испортилась. Петербург встретил нас вечерним дождем. На заставе, рядом со сторожевой будкой мокла армейская палатка. Из нее вышел унтер-офицер и двое егерей в полном вооружении; ружья с примкнутыми штыками.

— Прошу ваши документы, — приказал унтер-офицер, втягивая шею. Капли дождя по киверу³⁴ стекали ему за шиворот.

Отец протянул бумаги, спросил:

— Почему усиленное охранение на заставе?

— Город переведен на военное положение, — сухо ответил унтер-офицер, возвращая документы. — Проезжайте.

Что-то недоброе чувствовалось в облике ночного города. Как-то тревожно барабанил дождь по крышам, глухо отдавался стук копыт о мостовую. На центральных перекрестках — военные патрули. Может они, и раньше здесь стояли, просто я не замечал. Но все равно в воздухе висело предчувствие беды.

Отец только переменил промокшее платье и тут же с Прохором умчался в коляске по важному делу. Ко мне поднялся сонный Жан со свечой.

— Ты слышал? — с порога спросил он. На лице растерянность.

— Что произошло?

— Наполеон перешел Неман. Он уже взял Вильно, — выпалил Жан.

Этого не может быть! Не может! Как же это? Война?

Заснуть я так и не смог. Лежал и смотрел в окно на бледное ночное небо. Отец вернулся далеко за полночь. Я услышал, как во двор въехала коляска. Побежал встретить его. Но он только устало сказал:

— Потом! Все — потом. Мне надо поспать хотя бы часа два.

Я вернулся к себе. Снова лег. Тревожные мысли не умещались в голове. Что теперь с нами будет? Наполеон, это не шведский король. Под ним вся Европа. Он смог разбить даже вымуштрованную прусскую армию. И наши войска были разгромлены семь лет назад под Аустерлицем. Об этом позоре говорили шепотом. Но все же известно: было потеряно сорок пять знамен, сто восемьдесят пушек. Убито и взято в плен около двадцати семи тысяч наших воинов. И теперь армия, не знавшая поражений, пришла на нашу землю. А куда Наполеон направит войска? Конечно же, в Петербург. Неужели мой город, мой дом больше не будет принадлежать мне? Неужели нашу семью постигнет участь месье де Бельте, участь Жана? Никогда! Пусть меня убьют, но я не пущу французов в Петербург.

Как только с рассветом раздалось шорканье метел дворников по мостовой, я вскочил, умылся, оделся и поспешил к гостиным рядам на Невский, в надежде прочитать свежие новости в газетах. В кондитерской Бендектинского, несмотря на ранний час, уже собралось много народу. Под потолком завис бледный слой табачного дыма, перемешанный с кофейным ароматом. Все листали свежие «Петербургские Ведомости». Одни пили кофе, другие жарко беседовали.

— Изволите кофе? — спросил у меня приказчик в белом переднике, как только я переступил порог.

— Да, и, если можно — английский, — сделал я заказ.

— Сию минуту, — угодливо поклонился приказчик и юркнул на кухню.

Я подошел к группе спорящих, прислушался.

— Господа, не думаю, что все так серьезно, — говорил грузный господин в дорогом фраке строгого английского покроя. — У нас вполне сильная армия. Мне кажется, обойдемся локальными стычками в Польском герцогстве, подпишем очередной мир, и на том разойдемся.

— Да, вот, не разойдемся, — возражал седой генерал с пышными бакенбардами, выпуская в потолок облако дыма из трубки. — Поверьте, я участвовал в Итальянской компании и побывал при Аустерлице. Этот чертов самозваный император любое дело доводит до конца.

— Ну, вот тут-то и придет его конец, — пожал плечами чиновник в форме почтового ведомства. — Только вот, адмирал Нельсон³⁵ разбил его флот в пух и прах.

— Экая отвага, — усмехнулся молодой флотский офицер в голубом мундире, оторвавшись от газеты. — Что за победа? Подло подкрался и расстрелял беззащитные корабли в гавани. Назовите мне хоть одно открытое сражение, где Горацио Нельсон одержал победу? А французский адмирал де Брюи³⁶, при всем моем уважении к нему, — бездарен. Поэтому и потерял флот при Абукире³⁷.

— К сожалению, в Варшавском герцогстве моря нет, — согласился генерал с морским офицером и с прищуром спросил у чиновника: — А вам известно, сударь, что Наполеон на суше не проиграл еще ни одного сражения?

— Известно, — вынужден был согласиться тот.

— Беда в том, — вмешался высокий господин с пышными напомаженными усами, в синем мундире полицейского чина, — что у нас армии разбросаны черт-те где: — Тормасов на юге в Бессарабии. А если с турками мир не выйдет? Что тогда? А вдруг шведы подумают отомстить нам за недавнюю проигранную Финскую компанию? Они вот тут, рядом. Двинут на Петербург — и все.

— Слыхивал от моего кузена, — встрял молодой щеголь в летнем замшевом камзоле с атласным воротом, — Он у меня в министерстве иностранных дел служит, король прусский на сторону Бонапарта перешел.

— И поляки взбунтовались, — добавил старый толстый господин, сидевший чуть в сторонке. — Уланы Понятовского теперь на той стороне. Считай, Польшу мы уже проиграли.

— Да, господа, дело серьезное, — сделал вывод генерал, выпустив в потолок очередное облако дыма. — Я, вот, нынче в отставке, но, думаю, сейчас не до спокойной жизни. Долг каждого — встать на защиту отечества. Не дай Бог, вступит в Петербург сапог француза… Все — нет матушки-России.

— Да что вы такое говорите? — возмутились все.

— А то и говорю, что — верно. Не за Урал же нам бежать?

–Долг каждого честного дворянина — помочь Родине, — поддержал его молодой щеголь, и все разом начали высказывать свое мнение. Кидаться патриотическими лозунгами: Умереть, но не пустить! За нами Бог! Святая Русь не достанется супостату… и так далее.

Я в два глотка выпил обжигающий горький кофе, расплатился и быстро вышел на улицу. Больше мне здесь делать было нечего. Теперь я прекрасно знал, как надо действовать. Конь у меня есть, сабля есть, карабин… Прикупить еще пару пистолетов и кавалерийскую пику…

Как же так? — думал я на ходу. — Неужели это возможно? Враг вступит в Петербург, развесит на Петропавловской крепости свои штандарты… Да не бывать этому!

В доме было непривычно тихо. Отец работал у себя в кабинете. Сквозь приоткрытую дверь я увидел, как он, склонившись над столом, что-то пишет. Перо, словно парус корабля, носилось над бумагой. Я юркнул в свою спальню, перетряхнул все схроны, собрал все деньги, что у меня были. Накопилось не так уж мало. Хватит и на пистолеты, и на пику. Даже еще на дорогу останется прилично. Внизу меня встретил Жан.

–Ты куда-то собрался? — спросил он.

— Я отбываю в войска. Пойду, сейчас, прикуплю все нужное — и в путь.

— Возьми меня с собой, — попросил он неожиданно.

— Нет, — покачал я головой.

— Я тоже хочу воевать, — схватил он меня за рукав.

— Жан, я иду на войну, на настоящую, и, возможно, не вернусь.

— Ты будешь защищать Россию, а я должен биться за Францию, за ту Францию, которую мы потеряли, — не отставал Жан.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

34

Ки́вер — военный головной убор цилиндрической формы, с плоским верхом, с козырьком, часто с украшением в виде султана

35

Гора́цио Не́льсон (англ. Horatio Nelson; 29 сентября 1758, Бёрнем-Торп (англ.)русск., графство Норфолк — 21 октября 1805, мыс Трафальгар, Испания) — английский флотоводец, вице-адмирал (1 января 1801), барон Нильский (1798), виконт (1801).

36

Этьен Брюи (фр. Étienne Eustache Bruix; 1759, Сан-Доминго — 18 марта 1805, Париж) — французский адмирал, морской министр Франции при Наполеоне Бонапарте.

37

Битва при Абукире — решающее морское сражение между королевским военно-морским флотом Великобритании под командованием адмирала Нельсона и флотом Французской республики под командованием адмирала де Брюе в Абукирском заливе вблизи Нила с 1 по 3 августа 1798 года. Сражение стало кульминацией военно-морской кампании, которая проводилась в Средиземном море в течение трёх предшествующих месяцев, с тех пор как крупный французский конвой с экспедиционным корпусом под командованием Наполеона Бонапарта отплыл из Тулона в Александрию. Результатом сражения стала решительная победа британцев.