Сестры

Семён Королёв, 2023

Вот уже двести лет над младшими сестрами большой семьи из Тосканы тяготеет проклятие: они никогда не познают любви, не выйдут замуж, не будут иметь детей…И хотя семья давно уже живет в Америке, это проклятие все еще действует.Эмилию вполне устраивает ее одинокая жизнь, целиком посвященная семье, а Люси страстно мечтает о том, чтобы выйти замуж, и в каждом парне видит потенциального жениха. Но вот в их жизнь врывается тетя Поппи с поразительным предложением: она просит сопровождать ее на родину в Италию, где в день своего восьмидесятилетия должна встретиться со своей первой и единственной любовью и таким образом раз и навсегда разрушить проклятие. И девушки отправляются в путешествие, даже не догадываясь, что их жизнь круто изменится…

Королев Семён

Сестры

Вот уже двести лет над младшими сестрами большой семьи из Тосканы тяготеет проклятие: они никогда не познают любви, не выйдут замуж, не будут иметь детей… И хотя семья давно уже живет в Америке, это проклятие все еще действует. Эмилию вполне устраивает ее одинокая жизнь, целиком посвященная семье, а Люси страстно мечтает о том, чтобы выйти замуж, и в каждом парне видит потенциального жениха. Но вот в их жизнь врывается тетя Поппи с поразительным предложением: она просит сопровождать ее на родину в Италию, где в день своего восьмидесятилетия должна встретиться со своей первой и единственной любовью и таким образом раз и навсегда разрушить проклятие. И девушки отправляются в путешествие, даже не догадываясь, что их жизнь круто изменится… Впервые на русском языке!

Содержание

Пролог 6

Глава 1 7

Глава 2 10

Глава 3 15

Глава 4 18

Глава 5 20

Глава 6 25

Глава 7 30

Глава 8 34

Глава 9 38

Глава 10 41

Глава 11 46

Глава 12 51

Глава 13 58

Конец. 61

Пролог

Давным-давно в Италии, в тосканской деревушке Треспиано, жила семья Фонтана, и было у них две дочери: Филомена и Мария. Старшая сестра возненавидела младшую, едва лишь впервые увидела, как мама с любовью укачивает новорожденную на руках.

Детская ревность расцвела пышным цветом, когда обе девочки выросли и стали девуш — ками. Младшая, Мария, была чудо как хороша, и неудивительно, что Козимо, дружок Фило — мены, заглядывался на нее. Мария старалась не подпускать Козимо к себе и всячески показы — вала, что ей неприятны его заигрывания, но блудливый парень никак не унимался.

Однажды Филомена предупредила Марию: «Имей в виду, если ты уведешь у меня жениха, я прокляну навеки не только тебя, но и всех младших сестер в нашем роду». Вскоре после этого Козимо отправился на пикник вместе с семьей Фонтана. Он подстерег Марию возле реки, где, как ему казалось, их никто не увидит, схватил девушку и стал насильно ее целовать. Филомена появилась на берегу раньше, чем Мария смогла вырваться из объятий Козимо, и видела только сам поцелуй. Она подняла с земли камень и бросила его в сестру. Камень попал Марии прямо в глаз. В результате глаз перестал видеть, а веко опустилось навсегда. Бедняжка потеряла привлекательность и до конца жизни осталась одинокой.

Трудно сказать, является то простым совпадением или же проклятие Филомены действи — тельно работает, однако с тех пор ни одна из младших дочерей в роду Фонтана действительно так и не нашла свою любовь, не вышла замуж и не родила детей. Это продолжается и поныне, хотя с того дня миновало уже больше двухсот лет.

Глава 1

Эмилия

Наши дни, Бруклин

Семьдесят две трубочки, приготовленные для сицилийского десерта канноли, остужа — ются на стеллаже. Я выжимаю сок из надрезанных мараскиновых вишен и аккуратно обмаки — ваю их в сливки, тертый сыр рикотта и сахарную пудру. Через слегка запотевшее прямоуголь — ное стекло в кухонной двери можно подсмотреть, что происходит в магазине. Этим утром, как и всегда по вторникам, в «Пекарне-кулинарии Луккези» нет покупателей. Моя бабушка, Роза Луккези, урожденная Фонтана, стоит за прилавком: перебирает оливки и раскладывает в кон — тейнеры из нержавеющей стали сладкие перцы, фаршированные сыром фета.

Мой отец входит в двустворчатые двери, удерживая на руке поднос с прошутто. Перекла — дывает ее большими щипцами в холодильную камеру, соорудив внушительную горку между панчеттой и капиколой.

У входа в магазин, за кассой, — моя старшая сестра Дария. Она облокотилась о прилавок со сладостями и набирает что-то в телефоне. Наверняка пишет одной из своих многочислен — ных подружек и, скорее всего, жалуется на мужа Донни или на девочек. Из колонок льется

«That’s amore» в исполнении Дина Мартина — последнее напоминание о моем покойном nonno Alberto1. Дедушка настаивал на том, что в его пекарне-кулинарии должна звучать итальянская музыка, потому что это создает атмосферу аутентичности. И не важно, что «That’s amore» — американская песня и поет ее американский певец. Я ничего не имею против музыкальных пристрастий деда, за исключением того, что весь наш итальянский репертуар состоит из трид — цати трех песен, которые я давно выучила наизусть и могу спеть слово в слово даже во сне.

Я снова переключаюсь на канноли и вдавливаю крем в шесть дюжин вафельных трубочек. Музыка постепенно стихает, аромат пирожных испаряется… Я мысленно переношусь в

Англию, в графство Сомерсет, и погружаюсь в выдуманную мной историю…

«Она ждала его на пирсе Кливдон и смотрела на море. Водная гладь золотилась в лучах заходящего солнца. Кто-то позвал ее по имени. Она обернулась в надежде увидеть своего воз- любленного. Но нет, в тени деревьев стоял ее бывший…»

И тут на стене рядом со мной громко звякает колокольчик. Вздрогнув от неожиданности, я быстро надеваю очки и смотрю в окно кухни.

В магазин входит миссис Фортино с букетом из оранжевых и желтых гербер. Седые волосы cтянуты на затылке в гладкий пучок, бежевые слаксы подчеркивают стройную фигуру. Мой отец, который стоит за мясным прилавком, выпрямляется во весь свой рост — пять футов десять дюймов — и втягивает выпирающий из-под фартука живот. Бабушка наблюдает за ними и при этом морщится так, будто хлебнула уксуса.

— Buongiorno, Rosa2, — щебечет миссис Фортино и шагает мимо прилавка с кулинарией. Бабушка отворачивается и бурчит:

— Puttana.

Путанами в Италии называют распутных женщин.

Миссис Фортино направляется к зеркалу. Она всегда прихорашивается, прежде чем пройти к мясному прилавку отца. Я отступаю на шаг, чтобы покупательница не заметила, что я вижу ее, а миссис Фортино тщательно проверяет, не размазана ли розовая — в тон блузки —

помада, и приглаживает волосы. Убедившись, что все в полном порядке, она разворачивается лицом к мясному прилавку и улыбается.

— Это тебе, Лео, — говорит миссис Фортино и протягивает моему отцу букет.

Бабушка хмыкает, и вид у нее при этом весьма недовольный… Так дикая гусыня шипит на любого, кто осмелится взглянуть на ее птенца. И не важно, что в данном случае птенец — это ее шестидесятишестилетний зять, который вот уже почти тридцать лет вдовец.

Мой лысеющий папа принимает букет и краснеет. Он благодарит миссис Фортино, как это бывает каждую неделю, а сам поглядывает на бабушку. Бабушка спокойно, словно бы вообще ничего не замечая, перемешивает маринованные грибы.

— Хорошего дня, Лео. — Миссис Фортино мило улыбается и машет отцу ладошкой.

— И тебе тоже, Вирджиния.

Отец нащупывает рукой вазу под прилавком, а сам, не отрываясь, смотрит вслед миссис Фортино. У меня в груди щемит от жалости к ним обоим.

Снова звякает колокольчик. В магазин не спеша входит высокий мужчина. Он уже захо — дил к нам на прошлой неделе и тогда купил дюжину канноли. Этакий элегантный красавчик, такого скорее встретишь в Беверли-Хиллз, а не у нас в Бруклине. Он говорит с отцом и бабуш — кой, а я пригибаюсь у двери и слышу только обрывки их беседы.

— Бесспорно, самые лучшие канноли в Нью-Йорке. — (Я невольно потихоньку хихикаю и напрягаю слух.) — На прошлой неделе я купил дюжину для одного мероприятия, которое проводилось в нашем банке. Так все коллеги в полном восторге, до сих пор вспоминают, какая это была вкуснятина.

— Для нас это лучшая похвала, — отвечает отец. — Мы соблюдаем традиции. «Пекарня — кулинария Луккези» открылась еще в пятьдесят девятом году. Здесь все готовят по традици — онным рецептам и исключительно из натуральных продуктов.

— Да, это чувствуется! А могу я лично поблагодарить пекаря?

Я выпрямляюсь. За последние десять лет никто из покупателей не проявлял желания встретиться со мной и уж тем более поблагодарить.

— Роза, — обращается отец к бабушке, — тебя не затруднит позвать Эмилию?

— О боже!.. — выдыхаю я.

Я сдергиваю сетку, освободив хвост густых каштановых волос, и жалею о том, что утром не вымыла голову. Дрожащими от волнения руками развязываю фартук и поправляю очки. Потом инстинктивно прикладываю палец к нижней губе.

Прошло уже почти двадцать лет, и шрам, не толще нитки, за это время стал гладким и бледным. Но он никуда не делся, и я постоянно помню про него.

Двустворчатые двери из нержавеющей стали распахиваются, и в кухню входит бабушка Роза, невысокая и крепкая.

— Одну коробку канноли. Presto, — угрожающим тоном распоряжается она и поджимает

губы.

— Sì, nonna¹. Хорошая идея.

Я быстро укладываю три свежеприготовленные трубочки в коробку и направляюсь к две-

рям, но она выхватывает у меня коробку:

— Возвращайся к работе. Тебе есть чем заняться.

— Но, бабушка, этот покупатель хотел меня видеть…

— Он деловой человек. Ни к чему попусту тратить его время. И Роза уходит из кухни.

Я с отвисшей челюстью смотрю ей вслед, пока створки дверей не перестают раскачи — ваться, а потом слышу бабушкин голос:

— Мне очень жаль, но пекарь сегодня ушел пораньше.

Я отшатываюсь от двери. Какого черта?! Я ведь не думала ни о чем таком. Не строила никаких планов относительно этого красавчика: я же не настолько наивна. Мне просто хотелось услышать, как человек от души хвалит мои пирожные — только и всего. А бабушка посмела лишить меня даже этой маленькой радости!

Через окно кухни я вижу, как этот мужчина беседует с Дарией, а потом покупает бутылку итальянской газировки «Бравацци». Покупатель берет у бабушки маленькую белую коробку, которую ему должна была вручить я, и, судя по всему, снова превозносит мои трубочки.

Все, хватит! Плевать, что скажет бабушка или как это будет выглядеть со стороны. Я сейчас к ним выйду.

И только я снимаю фартук, как сестра бросает взгляд в окно кухни. Она не может меня видеть, но я уверена: Дария знает, что я за ними наблюдаю. Она медленно и едва заметно качает головой: «Нет, Эмилия, не надо».

Я отступаю назад. Меня как будто под дых ударили. Прислоняюсь спиной к стене и закры — ваю глаза. Дария просто хочет защитить меня от гнева Розы. Я младшая дочь в семье Фонтана. По мнению бабушки, нет никакого смысла тратить на меня время этого благородного люби — теля канноли. Я ведь абсолютно точно никогда не встречу свою любовь: фамильное проклятие действует.

Глава 2

Эмилия

Эмвилл — так я называю свою квартирку в трехэтажном доме на Семьдесят второй улице

— находится в четырех кварталах от пекарни на Двадцатой авеню. Сегодня я, как обычно, иду пешком и несу сумку с пирожными. Солнце в конце августа уже не так жарит, и чувствуется, что лето клонится к закату.

Бенсонхёрст скромно приткнулся между Кони-Айлендом и Бей-Ридж, более благород — ными районами Бруклина. В детстве я мечтала о том, как уеду из этой скучной этнической общины в какое-нибудь более привлекательное место. Но в Бенсонхёрсте живут все мои род — ные, начиная с бабушек и дедушек. Я уже не говорю о тысячах итальянцев, которые обоснова — лись здесь в двадцатые годы прошлого века. Когда-то этот район Бруклина назывался Малень — кая Италия, у нас здесь даже снимали кинофильм «Лихорадка субботнего вечера». Сегодня все изменилось. На каждый итальянский ресторан или магазин приходится либо русская пекарня, либо еврейская кулинария, либо китайский ресторан. Бабушка называет это invadenza — втор — жение.

Я вижу наш старый кирпичный дом блокированной застройки. Другого дома в моей жизни не было. Когда мои родители в восьмидесятом отправились в свадебное путешествие на Ниагарский водопад, бабушка Роза и дедушка Альберто перебрались со всеми своими пожит — ками на первый этаж, а маме и папе предоставили свить гнездышко на втором.

С тех пор папа так тут и живет. Иногда я думаю о том, как мой отец, бывший на десять лет старше мамы, воспринял уклад жизни ее родителей. Имел ли он возможность выбирать? А моя мама? Она была такой же волевой и непреклонной, как и бабушка?

У меня не сохранилось воспоминаний о Джозефине Фонтана Луккези Антонелли. В памяти осталась только расплывчатая картинка: вот мама стоит у плиты, помешивает в кипя — щей кастрюле что-то пахнущее яблоками и корицей и, улыбаясь, рассказывает мне сказку. Но Дария говорит, что это все мои фантазии, и, возможно, она права. Когда мама умерла от тяже — лой болезни (у нее был острый миелоидный лейкоз), сестре исполнилось четыре года, а мне — только два. Так что наверняка той женщиной у плиты на самом деле была бабушка Роза, мама нашей мамы. Вот только образ улыбающейся сказочницы совсем не вяжется с этой суровой женщиной, которая, сколько я себя помню, постоянно на меня злилась. Впрочем, это нетрудно понять, ведь ее дочь заболела как раз в ту пору, когда была беременна мной.

У тротуара останавливается мистер Копетти в сине-серой униформе:

— День добрый, Эмми. Возьмешь почту сейчас или лучше опустить в ящик? Я трусцой подбегаю к нему:

— А что там у нас сегодня интересного?

Мистер Копетти хмыкает и, порывшись в холщовой сумке, передает мне стопку бумаг с ярким глянцевым флайером, который обхватывает ее, как лепешка тако.

— Как раз то, чего мне не хватало. — Я мельком просматриваю почту. — Заявки на кре — дитные карточки и скидочные купоны из «Кей фуд», которыми я постоянно забываю восполь — зоваться.

Почтальон улыбается и поднимает руку:

— Хорошего дня, Эмми.

— И вам тоже, мистер Копетти.

Я подхожу к дому, выкрашенному в бежевый цвет, и поднимаюсь на крыльцо. Патриция Чофи громко распевает арию из «Травиаты». Сквозь стеклянную дверь видно, что, несмотря на то что CD-плеер девяностых — самая новая вещь в парикмахерской — включен на полную

катушку, дядя Дольфи крепко спит в одном из кресел, предназначенных для клиентов. Но вот странное дело: его всегда мгновенно будит звон дверного колокольчика. Я тяну за ручку. Дядя, как я и ожидала, встряхивается, вытирает слюну с подбородка и поправляет очки.

— Эмилия! — В его голосе столько радости; можно подумать, что мы не виделись несколько недель.

Мой дядюшка не красавец, но очень милый: у него пушистые седые кудри, а щеки такие, словно ему только что вырвали все зубы мудрости. Как правило, он облачен в темный парикма — херский халат с тремя зажимами на правом отвороте воротника и с вышитым именем Дольфи на кармане.

— Привет, дядя Дольфи! — громко, чтобы перекричать оперную певицу, здороваюсь я.

Строго говоря, младший брат бабушки Розы приходится мне двоюродным дедом, но в семействе Фонтана не любят все усложнять, когда речь идет о родственных связях.

Я протягиваю пакет:

— Сегодня — фисташковое печенье и ломтик панфорте.

— Grazie5.

Дядя берет у меня пакет, и в этот момент его слегка пошатывает, но я делаю вид, будто не замечаю этого. Дольфи семьдесят восемь, но он все еще гордый мужчина.

— Нож принести? — спрашивает он.

— Нет, спасибо, это все тебе, — как всегда, отвечаю я.

Дядя подходит к установленному на зеркале плееру и рукой в старческих пигментных пятнах убавляет звук. Ария стихает. Я, оставив свою почту у кассы, подхожу к старенькому столику, заваленному журналами и рекламными буклетами, и делаю себе чашку кофе со слив-ками.

Мы с дядей садимся в стоящие рядом пустые кресла. Пока Дольфи лакомится десертом, его очки в прямоугольной металлической оправе постепенно сползают на кончик носа. У меня точно такие же очки, только у дяди они в два раза больше.

— Тяжелый выдался денек? — спрашиваю я.

— Sì, — отвечает он, хотя в его маленькой парикмахерской, как обычно, ни души. — В высшей степени.

Когда я была девочкой, тут клубился народ: в такое время трое мужчин ожидали своей очереди на стрижку, один на горячее бритье и еще двое играли в «скопу» в задней комнате. Парикмахерская Дольфи была чем-то вроде клуба: здесь слушали оперу, горячо спорили и обсуждали местные сплетни. В наши дни клиентов у дяди не больше, чем желающих позвонить в телефонной будке. И неудивительно: кому захочется подставить свою шею старику, который держит опасную бритву в трясущейся руке?

— Твоя кузина и моя внучка Лучана собиралась сегодня зайти подстричься. Я обещал выкроить для нее время, — дядя смотрит на часы, — но она, как всегда, опаздывает.

— Наверное, на работе завал, — говорю я и тут же прикусываю язык.

Моя кузина Люси — троюродная сестра, если быть точной, — девушка импульсивная и очень любит развлекаться. Учитывая тот факт, что ее очередной бойфренд по совместитель — ству является также ее коллегой, легко предположить, что Люси действительно очень занята на работе.

Я меняю тему:

— А как там тетя Этель?

Дядя Дольфи приподнимает брови:

— Прошлой ночью видела сестру. Она всегда рада повидать Адриану. — Дядюшка ухмы-ляется и вытирает губы салфеткой. — Эх, если бы я только мог заставить эту женщину появ-ляться почаще!

Тетя Этель и дядя Дольфи живут в двухкомнатной квартире над парикмахерской, и тетя верит, что к ним являются привидения. Она уверяет, что видит духов своих покойных род — ственников. Я подозреваю, что это одна из причин, по которой ее муж днем часами сидит в пустой парикмахерской. У каждого человека должна быть хоть какая-то отдушина, так я счи-таю. Раньше я приставала к тете Этель с вопросом, не видела ли она мою маму. Но она каждый раз отвечала отрицательно, и несколько лет назад я наконец сдалась.

Дядя Дольфи закидывает в рот последний кусочек печенья и стряхивает крошки с ладо-

ней.

— Delizioso!6 — Он, шаркая ногами, подходит к своему парикмахерскому столику и воз-

вращается с несколькими исписанными листами бумаги, которые я отдала ему вчера вечером. — Мне нравится эта история, la mia nipote talentata.

Моя талантливая племянница? Я прикусываю губу, чтобы дядя не заметил, насколько я рада это слышать.

— Grazie.

— Сюжет набирает обороты. Чувствую: назревает конфликт.

— Ты прав.

Я припоминаю эпизод, который придумала сегодня на работе, потом достаю из сумки написанные накануне страницы и вручаю их дяде:

— Продолжение принесу в четверг. Он недовольно хмурится:

— А завтра ничего?

Я не могу сдержать улыбку. Мои скромные попытки писать — это хобби, и мы с дядей держим его в секрете.

Дольфи любит повторять: «Если уж наметил дорожку к мечте, не сходи с нее».

Однажды он признался, что в молодости пытался сочинить оперу, но отказался показать мне свои наброски или хотя бы в двух словах рассказать сюжет. И на мои расспросы все время отвечает, что это была просто придурь, а сам краснеет как рак. Мне жаль, что дядя сошел с дорожки к своей мечте.

— Извини, но сегодня у меня не будет времени писать. Дария устраивает собрание Клуба книголюбов и меня тоже позвала. — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал так, будто приглаше — ние сестры потусить вместе с ее друзьями для меня обычное дело. — Она попросила принести сладкую пиццу. — Я мельком смотрю на часы — половина четвертого — и подхожу к раковине. — Послушать Сару, так весь смысл этих собраний сводится к еде, выпивке и сплетням. Ну а если вдруг остается время, они могут обсудить книгу.

Дядя сверкает темными глазами:

— Какая чудесная новость: сестра приглашает тебя на собрание своего клуба. Я помню времена, когда вы были неразлучны.

У меня вдруг начинает першить в горле, я в ужасе изображаю, будто ищу в шкафчике полотенце.

— Ну, я пока еще не постоянный член клуба. — Теперь у меня щиплет глаза. — Но я наде — юсь, что, если понравлюсь ее друзьям — ну, или хотя бы моя рizza di crema, сливочный пирог, понравится, — Дария пригласит меня к ним присоединиться.

— Pizza di crema? — Дядя искоса смотрит в мою сторону. — Не позволяй Дарии себя исполь — зовать.

— Мне совсем не трудно испечь угощение, и я люблю помогать сестре.

Дольфи насмешливо приподнимает брови, но я делаю вид, что ничего не замечаю. Потом он смотрит на часы и снова хмурится:

— Лучана сказала, что придет стричься в два, и вот — ни слуху, ни духу. Хотя бы позвонила, что задерживается. Ну что за безответственность?

— Не будь к ней слишком строг. Люси еще ребенок.

— Ребенок? — хмыкает дядя. — С каких это пор здоровая девица двадцати одного года от роду считается ребенком? — Он понижает голос, как будто в пустой парикмахерской кто-то может нас подслушать. — Ты слышала, что у Лучаны очередной кавалер? Познакомилась с ним на новой работе. Этель уверена, что на этот раз дело закончится свадьбой.

— Ага, а разве она не говорила то же самое о Дереке?.. И о том барабанщике, Нике… И о том парне… как же его звали? У него еще была татуировка в виде кобры. — Я пожимаю плечами. — Люси еще совсем молоденькая, у нее вся жизнь впереди. Куда ей спешить?

Дядя без слов, одним взглядом, напоминает мне о том, что Люси, как и я, — младшая дочь в семье.

— Насчет ее нового бойфренда, ничего сказать не могу, — замечаю я, протирая столеш — ницу, — а вот новая работа, похоже, Люси нравится.

— Обслуживать столики, вырядившись в обтягивающие кофточки и юбочки? — Дядя осуждающе качает головой. — Вот объясни мне, Эмилия, почему такая умная девушка, как Лучана, решила работать в этом месте… «У Руди»?

— «У Рулли». Но это же один из самых популярных баров в городе.

— А чем ей плох паб «Финиш»? Ирена и Матильда уж который год там работают. И кстати, всегда ходят в приличных блузках и туфлях на невысоком каблуке. К чему эти новшества?

Мой дядя, точнее — двоюродный дед, по натуре своей консерватор. Он эмигрировал из Италии через год после бабушки Розы, будучи еще совсем молоденьким парнишкой. Когда юный Дольфи Фонтана поселился в Бенсонхёрсте, заведение под названием «Финиш» уже вовсю работало. С тех пор прошло уже пятьдесят семь лет, а дядя все еще хранит верность старому пабу.

— Дядя Дольфи, новое — это вовсе не обязательно плохое, — пытаюсь вразумить его я. Он вскидывает голову:

— Новый сыр? Нет, спасибо. Новое вино? Тем более. Новое искусство? Тоже нет. — Дядюшка берет в ладони мое лицо. — Dolce nipotina mia7, действительно хорошо не новое, а старое. И кому, как не тебе, это знать. — Он приподнимает мой хвост из волос. — Почему мы не меняем прическу уже сколько… лет двадцать? А эти очки? Не в них ли ты фотографировалась на выпускной альбом?

— Вообще-то, за это время диоптрии у меня изменились три раза. — Я снимаю очки в тонкой металлической оправе и гну ее туда-сюда. — Но, к счастью, оправа, как и обещали в магазине оптики, крепкая.

— Вот видишь cara mia8, — говорит дядя, — зачем менять колеса, если они еще катятся, sì?

— Твоя правда. — Я надеваю очки и целую его в щеку. — Завтра еще пирожных принесу.

— Grazie. — Дольфи, шаркая ногами, подходит к кассе. — Не забудь la posta9.

И вот как раз в тот момент, когда он передает мне почту, какой-то конверт, который я не заметила раньше, выпадает из общей стопки.

— Письмо, — удивленно констатирует дядюшка, глядя себе под ноги и прижимая конверт замшевой туфлей. — Настоящее.

Теряясь в догадках, кто мог написать мне, я сажусь на корточки, чтобы поднять конверт, но дядя не убирает ногу. Он наклоняется и присматривается. Прищуривается. Глаза у него округляются. Потом затуманиваются. Дольфи изумленно прикрывает рот ладонью.

Адрес написан от руки, и еще я разбираю почтовый штемпель: «Филадельфия, штат Пен — сильвания». Улыбка сползает с моего лица, я цепенею. Я узнаю этот цветистый почерк и обрат — ный адрес в верхнем левом углу конверта. Паолина Фонтана, она же Поппи, — сестра бабушки и дяди Дольфи. Отрезанный ломоть, даже своего рода паршивая овца в семье. Загадочная двоюродная бабушка, которая всегда словно бы магнитом притягивала меня из своего далёка. Женщина, которую nonna Rosa неизменно называла un problema. Единственная из наших ита — льянских родственников, с кем мне строго-настрого запрещалось видеться.

Глава 3

Эмилия

Подойдя к дому, я прижимаю к себе сумку так, будто у меня там не просто письмо в конверте, а какое-то запрещенное оружие. Бабушка Роза стоит у окна в эркере своей комнаты и наблюдает из-за тяжелых дамастовых штор. Глазки у нее маленькие, но зрение отличное, что очень кстати для женщины, которая, я уверена, способна следить за кем угодно, не выгляды — вая из-за угла. Я беззаботно, насколько могу, машу ей рукой, а она в своей обычной манере раздраженно передергивает плечами и отворачивается.

Нехорошо так говорить, но признаюсь: я бы хотела, чтобы бабушка жила в какой-нибудь мансарде под самой крышей. Тогда бы она не могла слышать мои шаги всякий раз, когда я подхожу к крыльцу, не могла бы бдительно следить из большого окна за мной, взрослой жен — щиной двадцати девяти лет от роду. Хотя, надо отдать бабушке должное, она всегда найдет щель, через которую можно подглядывать.

Я открываю застекленную дверь и, проходя через холл с мозаичным полом, заглядываю в сумочку, чтобы убедиться в том, что письмо все еще там. Чувствую себя при этом мятежницей, даже мурашки бегают по спине.

Перепрыгивая через ступеньки, я поднимаюсь по лестнице из орехового дерева и поско — рее открываю дверь в свою квартирку. В кухне все три шкафчика и холодильник, украшенный фотографиями моих племянниц, залиты ярким солнечным светом. Я вываливаю содержимое сумки на стол, жадно хватаю письмо тети Поппи и смотрю на фиолетовый конверт. Почему, интересно, она вдруг решила мне написать? Сегодня не мой день рождения, да и до Рождества еще четыре месяца. Но, с другой стороны, тетя Поппи, моя двоюродная бабушка, которую я видела всего один раз в жизни, уже далеко не молода и могла напутать с датами.

В кухню заходит Царапка, мой любимый кот. Он весь черный, только мордочка и лапки белые. Я подхватываю его на руки и чмокаю в нос:

— Давай посмотрим, что там пишет тетя Поппи. Но ты должен пообещать, что не расска — жешь бабушке. Договорились?

Устроив кота на плече, я вскрываю конверт и разворачиваю бледно-желтый лист, а сердце колотится как бешеное. Знакомые фиолетовые чернила. Как не улыбнуться, когда видишь на полях эти рисунки? Маленькая девочка загадывает желание, глядя на падающую звезду… букет маргариток… карта Италии.

Дорогая Эмилия!

У меня к тебе огромная просьба. Хотя нет, пожалуй, никакая это не просьба, а пред- ложение. И если ты согласишься его принять, то, возможно, вся твоя жизнь изменится.

Я сажусь на дубовый стул и, почесывая Царапку за ухом, продолжаю читать:

Этой осенью я планирую вернуться на родину, в Италию, и отметить там свой вось- мидесятый день рождения. И я хочу, чтобы ты составила мне компанию.

У меня отвисает челюсть. Поехать в Италию? С двоюродной бабушкой, которую я едва знаю? Что за ерунда?! И все-таки перед моим мысленным взором невольно возникают пре — красные картины: уходящие вдаль виноградники и целые поля подсолнухов.

Обещаю: это будет весело! Ты ведь не против повеселиться? Подозреваю, что в твоей жизни не так много светлых моментов. Мало радости работать в этом жутком магазине с Розой и твоим отцом. Я бы точно не выдержала.

Я хмыкаю. Моя жизнь вполне меня устраивает. Я работаю в семейном заведении и живу в Бенсонхёрсте, в квартале, где родилась и выросла. И пусть от него до Манхэттена час езды на поезде, у нас здесь уютная атмосфера предместья. Мы до сих пор сушим белье на веревках

и знакомы со всеми соседями. У меня есть Мэтт — верный друг, с которым я вижусь чуть ли не каждый день. Многие ли могут таким похвастаться? Так что Паолина Фонтана попала пальцем в небо.

Отправляемся в середине октября, то есть всего через каких-то шесть недель. Я наде- юсь, что у тебя сохранился итальянский паспорт. Прилетим в Венецию, а оттуда поедем через всю страну на поезде во Флоренцию. Конечный пункт путешествия – Амальфитанское побережье, кафедральный собор в Равелло, на ступенях которого я должна стоять в день своего восьмидесятилетия.

Кафедральный собор в Равелло? Что она задумала?

Пожалуйста, позвони мне, и мы сможем обсудить все детали. А пока посылаю тебе на счастье букетик четырехлистного клевера и двойную радугу.

С любовью, тетя Поппи.

Звучит заманчиво, но я быстро возвращаюсь в реальность. Поездка в Италию мне не по карману. Куда уж путешествовать по Европе с моей скромной зарплатой. Но даже если я и смогу наскрести нужную сумму, бабушка все равно не позволит. Я со стоном откидываю голову на спинку стула. Придется тете Поппи найти себе другую компаньонку.

Правда, она не общается ни с кем из нашей семьи…

Ну, значит, отправится в путешествие с друзьями, только и всего. Должны же у нее быть друзья.

Или их нет?

Меня вдруг захлестывает волна нежности к тете, с которой мне всегда запрещали общаться. Какой же одинокой была эта старая женщина, которая каждый год присылала мне открытки на день рождения, а также поздравляла со всеми возможными праздниками, вклю — чая День флага.

Когда мне было лет девять или десять, мы с Поппи буквально засыпáли друг друга пись — мами. Это было так здорово: открываешь почтовый ящик, а там послание от двоюродной бабушки. Ей было интересно абсолютно все. Кто из друзей может заставить меня смеяться до колик? Какая обувь мне больше нравится: на шнурках или на липучках? Что я выберу: мари — нованные огурцы или конфеты? Какое время года я предпочитаю и почему? Никто из взрослых никогда не проявлял ко мне такого интереса.

Но однажды в субботу днем бабушка перехватила меня в холле:

— Ты почему это здесь без толку болтаешься? Разве ты не должна сейчас убираться у себя в комнате?

— Я жду почту, — призналась я и похвасталась: — У меня есть друг по переписке.

Тетя Поппи как-то употребила это выражение в одном из писем, и мне нравилось про — износить его вслух.

— Друг по переписке? — нахмурилась бабушка. — Что еще за друг такой? Я радостно улыбнулась:

— Я переписываюсь с твоей сестрой, тетей Поппи!

Роза молча удалилась в свою квартиру, а спустя десять минут, когда в холл вошел наш новый почтальон мистер Копетти, снова появилась и протянула руку за ежедневной почтой.

— Вот, пожалуйста, — сказал ей мистер Копетти, а потом подмигнул мне: — Похоже, сегодня есть кое-что и для юной леди.

Я улыбнулась и выглянула из-за бабушкиного плеча.

Мистер Копетти уже собрался уходить, но Роза властно подняла руку:

— Погодите!

Она быстро просмотрела корреспонденцию и выбрала бледно-желтый конверт.

— Это мне, — сказала я и потянулась за письмом.

Бабушка достала из-за уха красную ручку, перечеркнула наш адрес и написала: «Вернуть отправителю».

— Бабушка! Что ты делаешь?! — закричала я. Она сунула письмо мистеру Копетти:

— Ступайте.

Почтальон явно растерялся, ему не хватало смелости возразить. А Роза шагнула вперед и указала пальцем на дверь:

— Вон отсюда! Живо!

В результате мистер Копетти капитулировал, а меня на неделю посадили под домашний арест и на любые недозволенные контакты с тетей Поппи был наложен запрет.

Я прождала целых десять дней и только потом украдкой написала ей очередное письмо, которое спрятала в учебник математики и планировала опустить в почтовый ящик по пути в школу. Когда в то утро я села за стол завтракать, сердце у меня колотилось как ненормальное. Я, пока ела, все прикрывала книгу ладонью, а бабушка с подозрением на меня посматривала. Когда Роза подошла ко мне и посмотрела на учебник, я чуть сознания от ужаса не лиши-

лась. И все-таки я допила какао и все это время отчаянно молила Деву Марию, чтобы она убе — регла меня от разоблачения. Но, вставая из-за стола, случайно зацепилась рукавом свитера за подлокотник стула и столкнула учебник. Письмо выскользнуло из-под обложки и плавно, как бумажный самолетик, приземлилось прямо на носок бабушкиного тапка.

Пощады ждать было бесполезно. С того дня, если не считать стандартные рождественские открытки, формальные благодарности и дежурные поздравления с днем рождения, никаких контактов с ее сестрой я более не поддерживала.

Я поворачиваюсь к окну, смотрю на урбанистический пейзаж — все крыши сплошь уты — каны кондиционерами, старыми антеннами и какими-то проводами — и рассеянно поглаживаю тонкий шрам под нижней губой.

Что подумала тетя Поппи, когда перестала получать мои письма? Ей было больно? Или она испытала разочарование? Догадалась, что причина вовсе не во мне, а в бабушке? Хотя так ли это было в действительности? Почему я не пожаловалась отцу? Не упросила его разрешить мне и дальше переписываться со старшим другом? Ответ лежит на поверхности: Леонардо Антонелли никогда не смог бы пойти против своей властной тещи. Мой папа — человек сла — бый и мягкотелый, у него протестовать духу не хватит. И, как ни стыдно в этом признаться, я недалеко от него ушла. Когда в дело вступает бабушка Роза, маленькая непреклонная жен — щина, которая подписывает все наши счета и является главным арендатором нашего жилья, мы с отцом ведем себя как последние трусы.

У меня сводит желудок, я утыкаюсь лицом в ладони и стараюсь не слышать вопрос, кото — рый настойчиво звучит у меня в ушах: «А теперь, двадцать лет спустя, хватит ли у тебя сме — лости постоять за себя?»

Глава 4

Эмилия

Янадеваю фартук. На столешнице из жаростойкого пластика лежит реликвия, которой я очень дорожу, — мамина кулинарная книга. Преисполненная решимости отогнать мысли об Италии и бедной тете Поппи, я открываю книгу и приступаю к работе.

В Италии, где выросли дядя Дольфи и тетя Поппи, пирог, который я собираюсь при — готовить, называют dolce pizza, или сладкая пицца. Я смешиваю муку с сахаром и добавляю туда чайную ложку соды, а Царапка тем временем описывает восьмерки вокруг моих лоды — жек. Дария совсем не умеет печь (а зачем учиться, если есть сестра, которая всегда сделает это за нее?) и, естественно, даже не подозревает о том, что на приготовление этого десерта — с корицей, апельсиновой цедрой, заварным кремом и вишневым сиропом — требуется больше времени, чем мы сегодня проведем на собрании книжного клуба.

Звонит мобильник. Увидев на экране имя сестры, я включаю громкую связь и продолжаю мешать тесто.

— Привет, Дария. А я как раз готовлю рizza di crema.

— О, это хорошо. Слушай, Эмми, я тут нашла по акции просто потрясающий вариант — отдых в Атлантик-Сити, в отеле «Тропикана», со скидкой пятьдесят процентов. Нам с Донни не помешает короткий отпуск, согласна? Если я куплю путевку, отпустишь нас с мужем на уик — энд, присмотришь за девочками? Это еще не сейчас, а осенью, где-нибудь в октябре.

Я смазываю форму маслом, но даже не думаю выливать в нее тесто.

— Ага, да, конечно.

— Отлично! Ты самая лучшая, Эмми.

— А ты еще лучше, — улыбаюсь я.

Дария, вместо того чтобы закончить наш детский ритуал привычной фразой «а ты лучшая из лучших», меняет тему разговора:

— Заседание клуба начнется не раньше семи, но ты нужна мне прямо сейчас. Срочно. — Сестра громко вздыхает. — Донни уехал в командировку, а я тут одна хоть разорвись. Учебный год только начался, но ты не поверишь, сколько Наталии задали на дом. А Мими должна завтра принести в класс кексы. Могла бы, вообще-то, и заранее предупредить, — Дария повышает голос, — так нет, эта красавица вспомнила только сейчас!

Бедняжка Мими! Я в семь лет тоже была забывчивая.

— Я как раз ставлю пиццу в духовку. Скоро буду у вас, не переживай.

— Супер!

Сестра уже готова закончить разговор, но тут я не выдерживаю:

— А мне сегодня пришло письмо. От тети Поппи.

— О господи! И чего она от тебя хочет?

Я опускаю лопатку в тесто, потом облизываю. Слава богу, мы не на видеосвязи.

— Хочет взять меня с собой в отпуск. — Мною овладевает какое-то странное чувство, я улыбаюсь и снова пробую тесто. — В Италию.

— Ого! Но ты не можешь поехать. Бабушка ни за что не позволит. Поппи придется взять с собой какую-нибудь другую племянницу. Кармеллу, например. Но определенно не Люси. — Дария смеется. — Представляю, каких дров наломает наша безбашенная кузина за границей!

Я облизываю лопатку и замечаю:

— Я давно уже совершеннолетняя. С какой стати мне спрашивать разрешения у бабушки? Но Дарию этим не смутишь.

— Роза ненавидит Поппи, — продолжает она, — и ты это прекрасно знаешь.

— Но почему, Дар? Ведь Поппи — ее сестра.

— У нее есть на то причины. И мы должны уважать ее чувства.

— Я поговорю с бабушкой.

— Даже не думай!

— Дар, у меня появился шанс побывать в Италии. Я не хочу упускать его из-за каких-то бабушкиных заморочек.

— Заморочек? — Сестра повышает голос, а я собираюсь с духом, предчувствуя, что после — дует дальше. — Бабушка, может, и не идеальная, но она посвятила нам с тобой всю свою жизнь. Эмми, она заменила тебе мать.

Это козырная карта Дарии, она всегда меня обезоруживает. Мне становится тошно. Я вешаю трубку, потом затыкаю раковину, открываю кран и, поглаживая шрам под губой, жду, когда наберется вода. Я не могу поехать в Италию. Моя сестра только что это подтвердила. Если поеду, это будет предательством по отношению к женщине, которая меня вырастила. Поппи придется найти другую компаньонку, только это вряд ли у нее получится. Да и не захочет она никого искать. Бедная тетя Поппи: такая же одинокая, как и я сама… и еще она — тоже младшая дочь в семье.

Мне было семь лет, когда я впервые узнала, хотя и окольными путями, о фамильном проклятии Фонтана. В школе нам дали задание — составить свое генеалогическое древо. Я выбрала Фонтана — родственников со стороны матери. Учительница, сестра Реджина, изучая мою работу, сразу обратила внимание на то, чего я не замечала или, возможно, не хотела заме — чать.

Конец ознакомительного фрагмента.