89.
…На повторный звонок их взорам явился голый по пояс гигант (в штанах-галифе, с бездарно наколотым Сталиным на животе, с генеральской фуражкой на голове!), подобный утесу, айсбергу, склону горы, оползню, на худой конец, придорожной силосной башне!
— Чо надо, чувак? — с недоброй улыбкой продребезжал он детским фальцетом (звучащим явно не по фигуре!).
— Мне показалось, Аленушка… — было начал Иннокентий.
— Тибе показалось! — нагло оборвал великан, не удосужившись выслушать.
— Дай человеку сказать! — возмутился Конфуций.
— Да будя чирикать! — сказал, как отрезал, Илья.
— Я хоть и чирикаю, — важно заметила птица, — зато не уродую, как некоторые, потрясающий русский язык Александра Сергеевича Пушкина, Льва Николаевича Толстого и Федора Михайловича Достоевского. (Со всеми тремя перечисленными авторами он был лично знаком и каждого лично уважал!)
— Ух ты, какой! — искренне удивился гигант и полез сальным пальцем сквозь прутики, в клетку.
Пернатый философ, не терпящий фамильярности, дважды, однако, в назидание, клюнул военного в палец — по мягкой подушечке!
— Ах, ты, мля! — разозлился гигант. — Я этим пальцем в носу ковыряю!
— Аленушка! — тихо позвал Иннокентий, заметив мелькнувшую тень.
— Уходи лучше, парень! — в последний раз, по-хорошему попросил великан…
