Золотая девочка

Светлана Лубенец, 2008

Люсьена Караваева жила просто, без приключений, как самая обыкновенная девчонка. И вдруг… Столько событий в одно и то же время! Сначала взрывы на дискотеке, затем в ее классе таинственно исчез журнал. И в довершение всего… в дом Люсьены проник вор. Он не взял ничего, кроме маленькой глиняной статуэтки. Вскоре воришка забрался и на дачу. Люсьена решает активно действовать – и пытается поймать вора. Но обнаруживает, что им является тот мальчишка, который ей так нравится… Как поступить? Разлюбить его? Представить, что это не он, и свалить вину на другого? Но больше всего хотелось Люсе, чтобы ее любимый мальчик оказался ни в чем не виноват…

Глава 2

У каждого свои тайны

На каникулах Караваева отчаянно скучала. С Наташкой она больше не водилась, а Настя Калетина, с которой Люська всегда была в легких приятельских отношениях, с первого сентября находилась в санатории. Там она лечилась и училась одновременно. Люська очень жалела, что назначила Артему свидание через неделю. После дискотеки у хорошо освещенного подъезда она смогла как следует разглядеть его и действительно поверила в судьбу. Каретников ей понравился. Он был явно лучше белокурого Стельманчука: выше, шире в плечах, и глаза у него были хорошие — яркие, карие и… добрые.

Люська, изнемогая от безделья, за четыре дня каникул проглотила три любовных романа, два детектива и даже перечитала во второй раз «Евгения Онегина», которого они скоро будут проходить по литературе. Перевернув последнюю страницу пушкинского романа, Люська откинулась на подушки дивана и закрыла глаза. Ей представилось, как они с Каретниковым идут по улице в театр, а из-за угла школы вдруг выбегает Денис Стельманчук с пистолетом в руке и кричит:

— Стой! Стрелять буду!

Артем тут же выхватывает свое оружие, но Люська не дает ему стрелять. Она бросается вперед, закрывает его своим телом и кричит в ответ Денису:

— Прости! Я другому отдана и буду век ему верна!

Тут откуда ни возьмись в длинном платье с открытыми плечами и тоже с пистолетом в тонкой руке появляется бывшая подруга Наташка Драгомилова и вероломно стреляет в Люську. Караваева падает и немедленно начинает умирать. И она наверняка умерла бы до конца и насовсем, если бы Драгомилова не начала ее дико и безжалостно трясти за простреленное плечо.

— Люся! Люся! Да проснись же ты наконец! — Наташкин голос непостижимым образом превратился в мамин, и Караваева очнулась.

— К тебе пришли, — сказала мама, подтолкнула к дивану Люськину одноклассницу Лену Прокопчину и вышла из комнаты.

Лена Прокопчина, бессменная староста 9 «А» с пятого класса, была человеком очень серьезным и строгим. Просто так, ни с того ни с сего, заявиться к Люське в гости она не могла.

— Лена? — удивилась Караваева, с трудом отходя от удивительного сна. — Что-нибудь случилось? Я куда-нибудь забыла прийти… на какое-нибудь собрание?

— Ничего не случилось, — как всегда, скупо улыбнулась Лена. — Просто… мне с тобой поговорить надо. С глазу на глаз. Без свидетелей.

Люська мучительно вспоминала, где она все-таки дала маху. Старосты по пустякам с глазу на глаз разговаривать не приходят.

— Н-ну… я слушаю, — Караваева поднялась с подушек дивана, села, железно выпрямив спину, и уставилась на горшочек с фуксией, который стоял на полочке ее секретера.

— Люсь…

Голос Прокопчиной вместо назидательного показался Караваевой жалобным. Люська осторожно перевела взгляд с фуксии на старосту и окончательно растерялась. Лена смотрела в пол, а руки ее скручивали в узел длинные ремешки сумочки.

— Люсь, — повторила она, не поднимая глаз, — ты… ты не могла бы мне помочь?

— Я? — удивилась Люська.

— Ну да… ты…

— Чем? Да что случилось-то? — продолжала круглить глаза Караваева.

— Ну… в общем… ты не могла бы поменяться со мной местами?

— В каком смысле? — ужаснулась Люська, представив себя старостой.

— В обыкновенном. Ты в классе сядешь к Изотову, а я… на твое место…

— А-а-а… — протянула Люська. — А зачем?

— Ну… — Лена начала скручивать в рулет длинную мягкую сумочку. — Могла бы догадаться…

— Могла бы, — согласилась Люська, — но… что-то у меня никак не получается…

— Понимаешь… мне бы хотелось сесть к… Лаевскому… Ну… в целях помощи ему как неуспевающему… — Ленины щеки покрылись таким багровым румянцем, на какой даже Люськино бледное лицо было не способно.

— А-а-а… — в полном недоумении опять протянула Караваева, а потом вдруг мгновенно все поняла и хитро улыбнулась: — Как неуспевающему, говоришь?

— Конечно… Ведь если он подтянется, то… и всему классу тоже будет хорошо…

— Это чем же? — уже в голос рассмеялась Люська.

— Зря смеешься, между прочим. — Лена ерзала на диване так, будто сидела не на нем, а на раскаленной сковородке. — Мы тогда среди девятых классов станем лучшими по успеваемости… и сможем поехать на следующих каникулах на экскурсию в Новгород. Помнишь, директриса говорила на общешкольном собрании?

— Брось, Ленка! — Караваева подсела вплотную к старосте и взяла ее под руку. — Какой там Новгород! Я же не слепая. Ты в него влюбилась, в Лаевского? Во даешь! Староста — и в самого двоечника… Класс!

— Почему сразу влюбилась? — не сдавалась Прокопчина, но по ее лицу было понятно, что Люська попала в самую точку.

— Конечно, влюбилась! Все же видно невооруженным глазом!

Лена вскочила с дивана, намереваясь уйти, но Люська усадила ее обратно.

— Лен, слушай! Вот — честное слово, я никому ничего не скажу и запросто могу пересесть к Изотову. Только как ты себе это представляешь? С чего вдруг я пересяду?

Староста посмотрела на Люську своими серьезными темными глазами и глухо спросила:

— А ты точно… никому?.. Даже Драгомиловой?

— Могила! — Люська для убедительности прижала обе руки к груди. — А с Наташкой я вообще-то поссорилась. По-моему, все в курсе. Я не скрываю.

— Я, знаешь, думала, что ты, может быть, громко, на весь класс, попросишь меня поменяться с тобой местами…

— Ну конечно! — возмутилась Люська. — Вот так придумала! Изотов тут же себе что-нибудь навоображает про меня!

— Нет-нет, ничего не навоображает, если ты скажешь… что с доски плохо видишь, например. А, Люсь?

— Плохо вижу? У меня, между прочим, со зрением все в порядке. Но сказать, конечно, могу. Лен! А как тебя все-таки угораздило: отличницу — и в «позор класса»? — Лена вздрогнула, и Караваева поспешила заметить: — Ты же сама его на собраниях так клеймила…

— Не знаю, Люся, как это получилось. — Глаза Лены заблестели слезами. Чувствовалось, что староста неимоверным усилием воли не дает им пролиться. — Я поначалу действительно думала о нем как о «позоре класса», но довольно часто… ну… как староста. А потом, наверное, привыкла все время о нем думать.

— А что… — Люська представила себе «позор класса». — Он, если… ну… отвлечься от его лени, пожалуй, и ничего… Мы как-то все его за человека не считаем… — Она спохватилась, что говорит несколько не то, и добавила: — Ты уж не обижайся, но это так.

— Я и не обижаюсь, — печально повела плечами Прокопчина. — Я и сама его за человека не считала.

— Ладно, Лена! — подвела итог Люська. — Я сделаю все, как ты хочешь, потому что очень хорошо тебя понимаю. Я тоже могла бы многое сделать для одного человека… Впрочем, это к делу не относится.

— Тогда я, пожалуй, пойду, — староста встала с дивана, обратив на Люську тревожные глаза.

— Я же сказала — могила! — еще раз успокоила ее Караваева.

Когда Лена ушла, Люська опять улеглась на подушки и задумалась о своем соседе по парте. «Позор класса», или иначе Филя Лаевский, имел еще прозвище Киркор. Он был похож на знаменитого певца не только именем. У него было такое же несколько женственное лицо, кудрявые смоляные волосы до плеч и вишнево-карие глаза навыкате. Несмотря на столь яркую внешность, Филя успехом у девочек не пользовался, да и среди парней особых друзей не имел. И все потому, что был ленив до безобразия. По причине этой своей лени он практически не участвовал ни в каких классных мероприятиях, никуда с одноклассниками не ходил и не ездил. Исключение составляли дискотеки, на которых он, правда, никогда не танцевал — то ли все из-за той же лени, то ли потому, что давно перестал кого-либо интересовать.

Киркор прозывался «позором класса» на том основании, что имел двойки по всем предметам и дотащился до девятого класса только благодаря усилиям классной руководительницы. Нелли Игнатьевна почему-то симпатизировала ему, отстаивала на всех педсоветах и ежегодно выгораживала перед школьным родительским комитетом. Киркор ее самоотверженности абсолютно не ценил, «домашки» постоянно списывал с Люськиных, а на уроках разгадывал кроссворды, журналами с которыми вместо учебников набивал свой огромный рюкзак.

Староста Лена Прокопчина проводила с Филей бесконечные воспитательные беседы, но успех они имели такой же, что и неутомимая деятельность Нелли Игнатьевны. Филя молча выслушивал Лену и по окончании мероприятия тут же сосредоточивался на очередном кроссворде вместо геометрии или физики. Люська слышала, что матери часто из всех своих детей больше любят именно больных и увечных, по причине жалости к ним и потому что с ними приходится очень много возиться. Наверное, поэтому обожала Филю Нелли Игнатьевна и поэтому полюбила его строгая и правильная староста Лена Прокопчина. Другого объяснения Лениной любви Люська не находила.