Потеряевские каникулы

Светлана Дотц, 2019

Какой подросток хочет проводить лето в деревне, где нет ни Интернета, ни компьютера, даже телефон – и тот не ловит? Но у Василисы все каникулы проходят одинаково. Вот и в этом году она отправляется к бабушке в Потеряевку – местечко, куда дорогу не каждый сыщет. Странные события начинают происходить, стоит девушке оказаться вдали от цивилизации. То невиданное существо обнаруживается в сарае, то писаный красавец в окрестностях появляется и на прогулку зовёт, а то и вовсе приключения начинаются, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Герои старинных преданий готовы показать себя той, которая может совершить настоящее чудо. Силы природы покоряются человеку с чистым сердцем. Первая любовь будоражит кровь и дарит мечты. Готовы узнать, какие сюрпризы приготовили последние детские каникулы?

Открытие

Сижу в сарае, зеваю. Солнце едва встало, и я тоже. Выглядываю в маленькое окошко и замечаю, что зеваю вместе с солнцем. Ещё бы, такая рань! «Спасибо» бабуле: «Вставай, скоро цыплята начнут вылупляться». И это летом. На каникулах. В полшестого утра.

И вот я сторожу ящик из-под лука, в котором куриное гнездо с тремя яйцами. Курица сбежала в последний момент, не захотела досиживать. Пришлось пристроить мощную лампу и «досиживать» самим. А сторожу ещё и потому, что есть Годзилла — огромный рыжий бабулин кот, который пробирается всегда и всюду.

Но яйца какие-то непонятные. Одно крупное, точно не куриное. Темнит бабуля, опять яйцо из леса принесла. Хоть бы змея не вылупилась, как в прошлый раз. Единственная радость — крокодилы в этой местности не водятся. Вроде бы…

И тут странное яйцо шевелится. Покачивается. Ага, трещит! Может, отойти на всякий случай? Да ладно, кто бы там ни был, он ведь маленький.

Яйцо трещит сильнее и разваливается.

Мне сразу становится понятно, почему сбежала курица. Предчувствие её не обмануло. Я бы и сама сбежала, да ноги к полу приросли. И дар речи пропал. Стою, потрясённая, испуганно смотрю на «цыплёнка». Маленькое лохматенькое существо, глазастое, ушастое, с длинным тонким хвостом. Хвост шевелится, уши тоже. Глаза глядят не мигая. Даже ресницы есть. И нос как у ёжика. С ума сойти!

А вот и Годзилла. Крадётся, сопит от счастья и нетерпения. Он всегда сопит, когда чует добычу. Глаза сощурил, уши прижал, хвост дрожит мелкой дрожью. Вот и кончик языка показался — последняя стадия озверения. Сейчас прыгнет.

Дар речи внезапно возвращается, и я ору:

— Брысь!

Но поздно, Годзилла уже в прыжке. И тут маленькое и лохматенькое существо верещит:

— Брыссь!

У меня опять пропадает дар речи, а Годзилла замирает в полёте, перелетает гнездо и пикирует на пол. Шлепок просто супер! Торжествующее злорадство овладевает мной, и все страхи тут же исчезают. Вылупившийся смотрит на кота и опять верещит:

— Брыссь!

От этого Годзилла приходит в себя и исчезает. Как обычно. Он это умеет.

Всё длится секунды. Существо таращится своими немигающими глазами. Непонятные глаза, большие и тёмные. Становится как-то жутко.

— Это Годзилла, — говорю я, — бабулин кот. Мой папа его так назвал.

Существо продолжает молча смотреть на меня.

И тут очень кстати ещё одно яйцо лопается. Маленькое и лохматенькое переводит свой немигающий взгляд на него. На моё счастье, вылупляется обыкновенный цыплёнок. Существо шевелит носом, принюхиваясь к новому соседу, и, недовольное, перебирается на другой край гнезда. Никак не пойму, какого оно цвета: бурого, что ли. Двигается на задних лапках, похожих на мышиные. Присмотревшись, я обнаруживаю, что его передние конечности совсем как человеческие, даже с пятью пальцами. Только на каждом пальце мышиный коготок. Осторожно освободив мокренького цыплёнка от остатков скорлупы, я выбрасываю её через дверь во двор. Тут и последнее яйцо доспевает. Дождавшись второго цыплёнка, прикрываю новорождённых, то есть нововылупленных, приготовленным заранее куриным пухом. Лампа плюс пух — продержатся, пока бабушка придёт. Там она сама разберётся, что с ними делать. Может, соседке отнесёт: у неё курица на гнезде. Может, свою заставит потомством заниматься, а может, так оставит.

Потом я смотрю на существо. С этим-то что? Куда девать? Вдруг оно питается маленькими цыплятами? Но тут же одёргиваю себя: какими цыплятами, оно ростом чуть больше их. В общем, стою я в полной нерешительности. И тут существо опять верещит:

— Фи-и-и-и-и-и-с-с!

Чего оно хочет? Ну и вопли!

— Ф-и-и-и-и-и-с-с!

Домой оно хочет, вот чего! Я бы отнесла, да не знаю куда. И бабули нет.

— Ф-и-и-и-и-и-с-с!

— Да не знаю я, где твой дом! — мне уже хочется уши заткнуть, до того противный и громкий у него голос.

В открытую дверь начинают заглядывать куры, пытаясь понять, откуда раздаются истерические вопли. Ещё немного, и у меня тоже будет истерика.

Существо внезапно замолкает и принимается усиленно нюхать воздух. На улице куриный переполох. Куры кудахчут все разом и явно напуганные бегают по двору. Ну что там ещё? «Сумасшедший день», — думаю я.

И в это время в сарай входят (именно входят, как самые обыкновенные люди!) два таких же существа. Хотя нет, как самые НЕобыкновенные люди. Один заметно прихрамывает. Гости останавливаются недалеко от входа и начинают оглядываться. Я даже не испугалась (вру, пожалуй). По виду они точные копии моего «цыплёнка», только увеличенные. Такие же лохматые, ушастые и глазастые. Так же двигают носами, принюхиваясь, и ушами, прислушиваясь. Их хвосты покачиваются вверх-вниз, как… как… не знаю, как что.

Они оглядывают сарай, гнездо, меня и ещё раз сарай. Потом тот, который толще, лохматей и не хромает, произносит:

— Ну что? Я тебе говорил, чьи это проделки?

Хромой согласно качает головой:

— Вечно эта Карповна по лессу шасстает и тянет домой вссё подряд. Ведь ссколько раз уже у неё яйца забирали. Вссё бедных птенчиков сспассает.

— Ссспасссительница, — ехидно поддакивает толстый.

Они разговаривают с каким-то лёгким присвистом и явно меня игнорируют.

— Карповна — моя бабушка, — не выдерживаю я. — Забирайте вон своё яйцо, а вернее, то, что из него вылупилось, и не надо обзываться.

Теперь обижаются «гости».

— Не пугай маленького, чего орёшь? — стыдит меня толстый.

— Это я ору? — возмущаюсь. — Да ваш «маленький» своими воплями всю деревню распугал.

Хромой, ковыляя, приближается к столу, на котором стоит ящик-гнездо. «Новорождённый» свешивается с его края и отчаянно машет хвостом, всем своим видом выражая радость. Видимо, из-за этого он и теряет равновесие. И кто же его ловит? Конечно, я. На лету. Но за хвост. Раздаётся сразу три вопля. Даже не скажу, чей был громче. Наверное, всё-таки малыша. Я опускаю его на пол и думаю: «Мне конец».

Но лохматые не обращают на меня внимания. Они по очереди прижимают своего отпрыска к себе, ощупывают его и поглаживают. И так напоминают людей при этом, что у меня дух захватывает. Наконец толстый сажает мелкого себе на шею, и тот хватается своими лапками (руками?) за длинную шерсть на его голове.

Хромой поворачивается ко мне.

— Сспассибо, — говорит он, — что поймала. Только за хвосст больно.

Я развожу руками:

— Так получилось. Извините.

Они идут к выходу.

— А вам куда? — спрашиваю я. Не знаю зачем.

— В березняк, конечно, — бурчит толстый, не оглядываясь.

Березняк относительно далеко. За огородами — овраг, за оврагом — кладбище и сразу молодой соснячок. Только потом, где-то через километр, начинается березняк. Я смотрю на хромого лохматика, и у меня вырывается:

— Давайте подвезу.

Жалею почти сразу, испугавшись чего-то. Но поздно. Как говорится, слово не воробей…

Хромой оглядывается и останавливается.

— У тебя машина, что ли?

— А вы и про машины знаете? — удивляюсь я.

— И про машины, и про ссамолёты, и про телефоны, и про компьютеры, и про кока-колу, и про «висскасс». У тебя нет «висскасса»?

— Есть. Годзиллу подкармливаем. А вам зачем?

— Погрызть. Нам нравится, оссобенно, ессли вкусс рыбный.

Вот это да! Моему удивлению нет предела!

Толстый тоже останавливается и спрашивает, почёсывая шею:

— Ну, на чём поедем-то?

— На велосипеде. Сосед бабуле велосипед отдал. Старый, конечно, но на ходу. И корзина для продуктов есть. Вы в ней поместитесь, — заканчиваю нерешительно, вдруг обидятся. Но они дружно кивают:

— Едем.

Я закрываю сарай, предварительно проверив его на предмет присутствия Годзиллы. Вывожу из бывшего гаража велосипед с огромной плетёной корзиной вместо багажника. Дядя Коля, сосед через дорогу, сам сплёл её и на велосипед прикрепил, чтобы в соседнюю деревню за продуктами ездить. Здесь-то, в Потеряевке, магазина давным-давно нет. Я теперь тоже продукты вожу, пока у бабушки обитаю.

Дом не запираю: никто в эту глушь, кроме своих, не заберётся. Подгоняю велосипед к лохматым гостям.

— Сами залезете или посадить вас? — спрашиваю.

— Ссажай уж, только оссторожно. И за хвосст не трогай.

Поднимаю сначала хромого — аккуратно, как ребёнка. Мягкий он, оказывается. Шерсть тонкая, но густая. Приятная даже. Сажаю в корзину. Затем малыша ему подаю. Тот разоспался совсем, сопит, как котёнок. Потом толстячка, этот тяжелее всех. Ничего, удержала. Ну и пакетик «вискаса» рядом с ними ставлю. Лохматые довольно носами задвигали, даже посвистывать начали.

— Ну, всё, — говорю.

И мы поехали.

С дорогой мне повезло. Это обратно всё в гору будет, а к березняку больше под горку. Так что груз я осилила, только через овраг по старому мостику (одно название) велосипед вручную перевела.

Вот и соснячок закончился, берёзы пошли. Значит, прибыли.

Березняк — место красивое, светлое. Люблю его. Но никогда таких лохматых существ не встречала.

— Точно здесь живёте? — спрашиваю.

— Здессь, здессь, выссаживай уже, — говорит толстый.

— Что-то я вас в этом лесу никогда не видела, — высаживаю их в обратном порядке, начиная с «вискаса».

— И что? Медведя видела? — спрашивает хромой.

— Здесь? Нет.

— А он ессть. Вон, из-за берёзы ссмотрит.

Я так резко поворачиваюсь, что едва не падаю. Но медведя нет. Существа начинают качаться из стороны в сторону и посвистывать:

— Фисс-фисс-фисс…

Смеются, значит. Шутники.

Я разворачиваю велосипед.

— Всего хорошего! Можете не благодарить.

— Привет Карповне, — машет лапой-рукой толстый.

— От кого же?

— Она знает от кого. Сспассибо, что подвезла, — говорит хромой.

И они идут в лес. Толстый с малышом на шее, хромой с пакетом «вискаса». А я еду домой. Всю дорогу с досадой вспоминаю, как они напугали меня медведем.

Бабушка ходит по двору и приманивает курицу. «Значит, хочет её к цыплятам вернуть», — думаю я, заводя велосипед в гараж. Но у курицы, судя по всему, такого намерения нет.

— Тебе привет, — говорю бабушке. — От пары лохматых из березняка.

Бабушка и бровью не ведёт, не то чтоб удивиться.

— Сильно ругались за яйцо?

— Да нет, назвали спасительницей и сказали, что ты шастаешь и тянешь всё подряд.

— Ну их, — бабушка в сердцах толкает подскочившего Годзиллу. — Всё время у них яйца разные и попадаются, где попало. Я думала, птица какая потеряла.

— Бабушка, ты скажи мне, почему я о них никогда ничего не слышала? Кто они? — требовательно спрашиваю я.

— Да много ты чего не слышала, про всё рассказывать, что ли? — заявляет моя собирательница яиц. — Этих мы свистунами называем. Заметила, как они свистят-фистят?

И бабуля идёт в дом.

— А медведь в березняке есть? — кричу ей вдогонку.

— Конечно, — доносится уже из дома.