Вековая история. Из жизни Ивана Посашкова

Светлана Дмитриевна Кочергина (2020)

Чем отличается история, описанная в учебниках, от той, что рассказывает очевидец? Правдой, пропущенной через чувства, опыт и собственное мироощущение. В каждом эпизоде книги раскрывается характер Ивана Посашкова — честный, бесстрашный, юморной! Судьба его тесно сплелась с событиями, происходившими в стране в последние сто лет. То, что знал и видел этот человек, больше не расскажет никто! Вековая история жизни Ивана Посашкова — яркий пример формирования сильной личности. Книга не имеет возрастных ограничений, она будет интересна как взрослым, так и детям.

Ранение

До ранения я даже не понимал толком, что на войне. Солдаты всё делали по моей команде — ты заряжай, ты стреляй! А мне положено командовать, и всё. Что там рвутся снаряды и мины — не моё дело. И только тогда страх напал, когда вечером 23 сентября 1943 года мина разорвалась прям передо мной! Мне осколком перебило правую ногу, и она повисла, я упал. И понял, что тут шуток нет — всё на полном серьёзе.

А был приказ Сталина, что возле раненого, будь ты хоть командир роты, никому оставаться нельзя. Похоронных команд тогда не было вообще…

Так вот, лежу я с перебитой ногой, кровь хлещет, и никого вокруг… Достал перевязочный пакет из вещмешка и перетянул ногу, чтобы кровь не шла. Стемнело быстро, ни санитаров, никого нет… Вдруг слышу — звякает. Когда собака идёт на поводке, так звякает. Подошла ко мне, обнюхивает. А это санитар с собакой. Положил он меня на носилки, привязал к собаке и сказал: «Держись крепче, она сейчас будет бежать как ненормальная!»

Оказывается, собаки по-разному идут на фронт и с фронта. Я потом убедился в этом на примере нашего верблюда, который нам еду возил. Когда он шёл на фронт, то орал так, что было слышно в радиусе 50 километров! Все враги знали, что везут ужин! Зато назад бежал молча и так, что просто не знаю, как эта кухня не переворачивалась: она подпрыгивала как футбольный мяч!

Когда выстрелы автоматной очереди уже не были слышны, собака пошла спокойно и привезла меня в медсанбат. В то время никаких обезболивающих не было. Только одно лекарство — риванол — обеззараживающая жидкость. Но она не давала никакого обезболивающего эффекта!

Оказалось, у меня сквозное осколочное ранение. Когда положили меня на стол, хирург сказал: «Ори как хочешь и сколько хочешь!» Потом засунул бинт в рану и давай шуровать им туда-сюда, пока рану прочищал. Один Бог знает, как я орал! Потом доктор сестре приказал: «Налей быстро полстакана водки!» Выпил я и чуть-чуть утих. Боль была адская. Ну кое-как врач мне всё сделал, наложил шину, и отнесли меня на повозку, запряжённую лошадьми.

Рассветало… Как сейчас помню… Подсолнухи цветут, погода такая чудесная, и вдруг это всё… Садится ездовой — пожилой такой мужчина — лет шестидесяти пяти.

— Давай, сынок, держись!

— А что держись?

— А сейчас начнётся!

— А что начнётся-то? Передний край вон где!

— Тут свой передний край…

Отъехали километра полтора, смотрю вверх — самолёт с двумя фюзеляжами — немецкий разведчик. Я знал, что они за одиночными солдатами гоняются, знал, что любят озоровать. Смотрю, а лицом кверху лежу, — пошёл на разворот, а потом на снижение по нашему курсу. Мне ездовой говорит: «Сейчас он будет пикировать и стрелять. Держись чем можешь, держись!»

И хлестнул лошадей, я думал — те выскочат из шкуры! Смотрю на самолёт и рожу вижу этого немца! Вижу, взялся за гашетку — сейчас стрелять начнёт. Ездовой тоже всё это видит! Он резко потянул поводья — лошади остановились!.. И вся эта очередь прошла перед нами! Только фашист пролетел чуть-чуть вперёд, мы повернули с дороги и влетели в поле кукурузы! И пока лётчик вновь уходил в пике, возничий и повозку, и лошадей кукурузой забросал. Немец поглядел-поглядел, потерял и отступил от нас. Мы минут сорок постояли, пока он не улетел. Поехали дальше. Потом был эвакопункт, оттуда довезли до эвакогоспиталя. Немецкие самолёты сопровождали так все эшелоны, кто-то им регулярно доносил о передвижении.

Повезли нас с эвакогоспиталя до железнодорожного вокзала. Мне водитель сказал: ложись с краю возле заднего борта, где брезент открывается, и будешь видеть, что сверху делается. Я спросил:

— А почему?

— Чтобы ты видел, почему я так еду и когти рву, чтобы быстрее уехать отсюда.

Отъехали пять-шесть километров, смотрю — лёгкий бомбардировщик «юнкерс». Сделал круг, и на нас. Смотрю, этот водитель ведёт себя точно так же, как и тот, что лошадьми правил. Сначала жмёт на газ что есть силы, когда самолёт начинает снижаться, потом тормозит резко, и всё в машине вдруг сдвигается вперёд. Раза четыре так делал. И я не знаю, от чего ребята больше пострадали: от того, что были ранены, или от внезапного торможения. Я-то видел, когда он тормозить будет, когда рванёт, вот это несколько облегчало мой путь под обстрелом «юнкерса».