Жизненное пространство семьи. Объединение и разделение

Светлана Бочавер, 2017

В книге обсуждаются остроактуальные вопросы организации жизненного пространства семьи: территории, временного режима, владения семейными и личными вещами. Аргументируется право каждого человека на приватность. Жизнь и развитие семейной системы рассматривается с точки зрения построения и нарушения личностных границ. Анализируются типичные конфликты, возникающие между родителями и детьми, супругами, другими членами семьи. Книга снабжена упражнениями на самопознание и самодиагностику. Адресована специалистам, практическим психологам и широкому кругу читателей, заинтересованных в укреплении семейных ценностей. 2-е издание (электронное)

Глава 1. Человек и его атрибуты

Языки повседневной жизни

Люди чаще всего взаимодействуют при помощи слов. Мы склонны верить тому, что говорят другие, и тому, что мы говорим сами. И нечасто задумываемся о том, что слова скрывают, в чем они неточны и что еще, кроме слов, присутствует в человеческой жизни. Чем, кроме слов, человек пользуется, чтобы воспринимать, мыслить, любить? Для чего человеку не хватает слов? И когда они — явно лишние?

Человеческая жизнь — это практика; чаще всего жизнь начинает осмысливаться, если в этой практике возникают проблемы. И тогда появляется сразу множество вопросов — от традиционных «Кто виноват?» и «Что делать?» до вопросов-гипотез, вопросов-предположений и мечтаний о том, как сделать жизнь оптимальной или счастливой. Удивительно, но нам легче описать свои трудности, чем выразить, чего же на самом деле хочется, и приступить к реализации задуманного — это связано со свойствами человеческого языка, в котором содержится намного больше слов для описания всего неблагополучного, мешающего жить, чем для выражения того лучшего, без чего не бывает человеческого существования. И потому, если мы спрашиваем кого-нибудь о его страданиях, он найдет множество точных и убедительных слов, понятных каждому. Однако если ему захочется рассказать, насколько полна и насыщенна его жизнь, он сможет лишь уподобить ее чему-то другому, провести аналогию, использовать метафору. Осознается проблемное, но трудно понять естественное и благополучное, то, что привычно, «нормально».

Почему это так? Наверное, потому что язык — это достаточно поздно возникшее в истории человечества явление; много тысячелетий люди строили свое бытие, но языка у них не было. И когда возникла речь, стало ясно, что долгий опыт доязыковой жизни привел к тому, что не все мысли и желания можно выразить словами. Иногда мы используем жесты, иногда — поступки, иногда посланиями к другому оказываются наши перемещения в пространстве, бытовые и режимные привычки и тому подобное. Не все и не всегда оформляется словами. Но мы, люди, склонны забывать свою историю и недооценивать то, что существует естественно, но неосознанно.

Поэтому очень часто поступки и действия противоречат речевым посланиям, и человек живет как бы в двух рядах значений: один облечен в слова, понятен, отчетлив и принимаем, а другой — молчалив, но действен. Когда они не совпадают, психологи говорят о так называемых двойных посланиях: например, девушка, собирающаяся на последнее, по ее планам, свидание и произносящая прощальные слова, может одновременно надеть свое самое красивое платье и сделать самую необыкновенную прическу. Конечно, ее молодому человеку будет труднее ее отпустить, и логичнее было бы ей для достижения своей цели надеть что-то старое, прийти на свидание с немытой головой и без макияжа. Но она поступает иначе. Это может означать, что ее решение не окончательно и она не готова прощаться сейчас. Однако если мы будем анализировать только слова, то множество оттенков отношений останутся незамеченными.

Представим себе, что мы не слушаем слова, выключаем «словесный» регистр общения и лишь только наблюдаем. Попробуем отвлечься от привычного ряда звукового общения, мысленно заткнем себе уши. На что мы будем тогда обращать внимание и как будем выражать свое отношение к другому человеку?

Например, что делают люди, если хотят дать понять, что кто-то им не нравится и взаимодействовать с ним не хочется? Можно отвернуться, отодвинуться, не встречаться глазами, обходить стороной, не садиться рядом, появляться в другое время дня там, где бывает он, не брать трубку и не отвечать на электронные письма. Можно намеренно пахнуть луком, сыром или пивом. Это точно подействует!

А как выразить свою симпатию без слов? Здесь также возможны различные послания: синхронизация времени и места для «случайных» встреч, изучение вкусов интересующего человека, поиск общих знакомых, гастрономические и интеллектуальные подарки, и так далее.

Все эти послания выражены на разных бытийных языках, присущих каждому человеку. В этих языках говорят предметы, пространство, тело, идеи, вкусы, другие люди, то есть все то, что издавна наполняло человеческую жизнь.

Упражнение 1

В привычной беседе мы не имеем возможности разделить послания вербальные и невербальные. Однако бывает, что поза человека, взгляд, жесты, интонация — все контрастирует с тем, что он говорит, и обычно это производит неприятное ощущение неискренности. Можно улыбаться, говоря неприятные слова, и это покажется лицемерием. Можно, напротив, рассказывать что-то нейтральное, но тело «выдает» собеседнику ваше волнение или напряжение. Чтобы попробовать разделить эти коммуникативные каналы, посмотрите отрывок фильма, рекламы или документальной хроники без звука и оцените свои впечатления — расходится ли смысл высказываний с их «телесным оформлением»? Также можно попросить кого-то из близких уделить вам немного времени и рассказать любимую историю, например, из школьного детства. Прекрасно зная содержание, отрешитесь от звука и сфокусируйте свое внимание на том, как человек говорит, в какой он позе, какими жестами сопровождаются те или иные сюжетные повороты. Возможно, телом собеседник подчеркивает те или иные моменты своего повествования. Если вы работаете с аудиториями и группами людей, очень полезно будет посмотреть на видео, как вы сами выглядите со стороны, когда говорите.

Однако для нас, людей, характерно чрезмерно пристальное внимание именно к словесным посланиям, ведь «слово — это поступок». Во многом это связано с развитием философских представлений о том, что важнее — сознание или бытие.

На протяжении многих тысячелетий человеческой истории, особенно дохристианской, предмет и мысль об этом предмете, а также слово для его обозначения не разделялись. Сам человек как автор своей мысли, то, о чем он думает, и его отношение к этому предмету сливались воедино; совершенно отдельные события интерпретировались как связанные, если так казалось человеку. Особенно ярко это выражалось в разного рода мистических и мантических (гадательных) практиках. Для архаичного охотника было естественным попросить свою жену не умащивать свое тело и не расчесывать волосы во время его отсутствия, потому что иначе пойманная косуля выскользнет из силков или порвет их: связь между этими событиями была бесспорной. И, что примечательно, жена с ним соглашалась. То есть два «объективных» события, никак не связанные между собой на взгляд постороннего наблюдателя, наделялись общим смыслом и значением теми, кто был включен в эту не всем очевидную систему интерпретаций.

Воздействия на душу человека часто осуществлялись, минуя сознание, посредством предметов — изображений, личных вещей, отрезанной пряди волос и т. п. Идеальное и материальное объединялись в ритуалах.

Идея единства мыслителя, мысли и ее объекта — это аксиома философии буддизма. Мир не существовал отдельно от наблюдающего (и тем самым создающего его) человека. В дохристианских культурах многобожия все стороны жизни были священны: жизнь прославляла сама себя (а стало быть, и кого-нибудь из богов) любым своим проявлением — заботой об урожае, сексом, искусством или простыми радостями трапезы. Многие авторитетные философы Нового времени, такие как Г. Лейбниц, А. Шопенгауэр, Б. Спиноза, Ф. Брентано, полагали, что это сам человек наделяет сущее свойствами материальности или идеальности, а изначально они этих свойств не имеют. Бесконечно многообразный чувственный и постигаемый мышлением мир представляет собой различные состояния единой природы, общего космоса, общей совокупности идей. Эти состояния (Спиноза называл их модусами) существуют одно в другом и представляются одно через другое, то есть, помимо очевидного значения, могут иметь еще и скрытый символический смысл. Человеческое бытие многозначно и бесконечно, потому и модусов может быть бесконечно много. Таким образом, картина мира состояла не из человека и его бытия в их отдельности, она включала в себя человека-в-бытии. Человек задавал вопросы не только словами, но и действиями, и часто получал ответ в несловесной форме; как писал К. Кастанеда, «мир соглашался». Или возражал.

Выдающийся российский философ Феликс Михайлов писал об архаичной картине мира так: «Когда мир был вечно живым, когда все в нем — от светил до травинок — зримо, образно соединялось прочными узами кровного родства, как бы воплощенного в ярких и пластичных, вечных и незыблемых чертах всех окружающих людей предметов, когда каждый человек ощущал себя в любом возрасте, в любой роли родового ритуала столь же значимой частью гармонии всего сущего, тогда и к каждому своему состоянию, к каждой телесной своей особенности он относился как к знаку, прямо указывающему другим и ему самому, на что он годен и какова его роль в этом вечном ритуале общения его сородичей… Явления мира не делились на субъективные и объективные: вещество, тело, его свойства и признаки жили по тем же правилам целесообразности воспроизводящего род ритуала, что и сами члены этого рода…» (Человек как субъект…, 2002, с. 12).

Все изменилось после появления философии Рене Декарта, который самой важной человеческой способностью назначил мышление. Пытаясь понять, как работает человеческая мысль, как она соотносится со всем телесным, врожденным и бессознательным, он незаметно отодвинул на задний план все остальные психические способности и качества человека — интуицию, чувства, образы. И конечно, его сильная и прогрессивная для своего времени философия сказалась на отношении ко всему не — и внеинтеллектуальному, косвенно — даже на судьбах умственно неполноценных, юродивых, которые до Декарта почитались, а после появления его работ стали либо изгоняться из городов и поселений, либо насильственно подвергаться лечению (Фуко, 1997). Знаком современной цивилизации стало интеллектуальное, логичное, словесное.

Но можно ли считать, что прежний способ мироотношения окончательно устарел?

Один из основателей научной психологии (который вдобавок к своей академической деятельности интересовался также и паранормальными явлениями), Уильям Джемс, писал так: «В самом широком смысле личность человека составляет общая сумма всего того, что он может назвать своим: не только его физические или душевные качества, но также его платье, его дом, его жена, дети, предки и друзья, его репутация и труды, его имение, его лошади, его яхта и капиталы. Все это вызывает в нем аналогичные чувства» (Джемс, 1922, с. 131). И там же: «Трудно провести черту между тем, что человек называет самим собою, и своим. Наши чувства и поступки по отношению к некоторым вещам, составляющим нашу принадлежность, в значительной степени сходны с чувствами и поступками по отношению к нам самим».

Таким образом, природа личности — смешанная. Мысли, чувства, действия, собственность — все это входит в переживание целостного человеческого бытия. В конечном счете безразлично, что в мире человека «объективно»: известный немецкий психолог Курт Левин, оказавший влияние на всю российскую науку, полагал, что для понимания внутреннего мира важно лишь то, что обладает существованием для человека, что оказывает воздействие на его планы, поведение, чувства. Можно бояться землетрясения и всю жизнь готовиться к нему, хотя для данной территории это маловероятное явление. Однако если человек впускает эту вероятность в свое психологическое пространство, он будет подчинять свою жизнь тому, чтобы грамотно подготовиться к этой опасности. В то же самое время он может не заботиться о своем текущем состоянии здоровья, что было бы намного важнее с точки зрения грядущих проблем и опасностей. Но для него карта опасных и спасительных мест мира — иная, и он по ней живет.

Иллюзорная картина мира может последовательно развиваться носителями разного рода особенностей и патологий. Например, в современном обществе есть субкультура так называемых сюрвивалистов (от английского survive — выживать), основной смысл жизни которых — подготовиться ко всем возможным опасностям современной цивилизации (голоду, болезням, ядерной войне). Они запасают пищу и лекарства, строят бункеры на даче и заботятся об автономном источнике электроэнергии. В то время как статистика показывает, что основное количество смертей наступает вследствие автокатастроф, сердечно-сосудистых и онкологических заболеваний, для них возможные опасности мира — иные. И они строят свою жизнь в расчете на противостояние именно этим угрозам.

Конечно, это крайний случай, но он показывает, что субъективное и объективное, возможное и невозможное смешиваются в психологическом пространстве человека и оказывают равное воздействие. Если иллюзорная опасность назначается реальной, то человек будет жить, обустраивая свою жизнь в перспективе достойной встречи с этой опасностью.

Кто и с чем себя ассоциирует

В недавно проведенном исследовании А. Бочавер было обнаружено, что людям в описании своей жизни часто не хватает привычных слов, и они предпочитают сравнивать ее с самыми разными объектами и явлениями (Бочавер, 2010). Например, для кого-то это волшебная сказка или приключение, для кого-то — марафон, винтовая лестница, взлетная полоса, темный лес, тупик. Жизнь может представляться наводнением или войной, сравниваться с солнечным летним днем, ветром, цветущей яблоней, собиранием грибов, подарком, плюшевым мишкой. Она может восприниматься как одиночная камера, а может и чисто гастрономически, как зефир, яблоко, карамель, коктейль или сахарная вата.

Более того, люди охотно используют метафоры и для описания самих себя: иногда это Сама серьезность, Принцесса, иногда — Ежик, Мартышка, Взъерошенный котенок, Мамонтенок, Поросенок. Разброс представлений о себе отражается в выборе тех персонажей и образов, которые взрослые участники исследования используют в самоописаниях: Рассказчик, Шут короля, но также — Выжатая половая тряпка, Селедка в бочке под шубой, Рассеянный с улицы Бассейной, Монстр-убийца, Тигр, Лев, Волк, Медведь.

И в этом нет ничего удивительного, потому что никто не отменял метафорическое правополушарное мышление человека, просто ценится оно в нашей культуре ниже. Но это не значит, что оно не важно. Поэтому каждого человека можно рассматривать в контексте его жизни — как имеющего тело, обладающего личной территорией и предпочитаемыми местами, обладающего любимыми вещами и талисманами, верящего в приметы и знаки, привязанного к другим людям, заботящегося о домашних животных, а также ведущего дисциплинированно дневной или богемно ночной образ жизни. И что останется от личности, если мы лишим ее всех этих особенностей бытия?

Бездомность, скитальчество, неприкаянность — наказания, которые говорят о том, что человек не стал тем, кем должен был бы стать. Множество литературных персонажей и архетипических образов ассоциируются в первую очередь с тем, что у них нет своего места, нет пристанища: это и Демон, и Мельмот-Скиталец, и Вечный Жид. Они вне времени и места, но также и за пределами личного счастья.

Изгнанники, скитальцы и поэты —

Кто жаждал быть, но стать ничем не смог…

У птиц — гнездо, у зверя — темный лог,

А посох — нам и нищенства заветы.

М.А. Волошин

Многолетняя исследовательская и терапевтическая практика авторов позволила заключить, что описывать личность посредством атрибутов ее практической, конкретной жизни — это очень показательно. Каждый человек может быть рассмотрен (уж раз он и сам так себя описывает!) как целостность телесных качеств, личной территории, вещей и принадлежностей, социальных привязанностей и способа организации режима своей жизни. Только понимая все эти составляющие, мы может понять другого человека.

Несовпадение по фазе режима жизни может быть достаточной причиной для того, чтобы люди перестали общаться. Можно жить на одной территории, но фактически не взаимодействовать, как это происходит с ночными и дневными видами. Не воспринимая пищу друг друга, можно перейти на отдельное приготовление и питание, и тогда отомрет обычай совместных ужинов. Значит ли это, что общение полностью зависит от привычек?

Конечно же, нет. Потому что, к счастью, каждый человек имеет множество бытийных языков. Можно хронически опаздывать на свидания, но компенсировать эту обидную для близких привычку умением слушать или кулинарными комплиментами.

У каждого человека есть свои предпочтительные бытийные языки общения и техники жизни. Хорошо, если эти языки разные и ребенок получил в детстве доступ ко многим из них: нужно, чтобы проб и ошибок было много. Однако иногда бывает так, что ограничение опыта и жизненных условий не дает этому языку появиться. Например, девочка росла в бедности, и ей не хватало платьев, кукол и бантов. Можно ожидать, что во взрослом возрасте ей будет труднее научиться адекватно одеваться, и она иногда будет путать деловой и вечерний стили. Впрочем, всему можно научиться, если захотеть.

Психологическое пространство личности

Нам кажется, что все то, что человек считает своим, с чем он себя отождествляет, удобно называть психологическим пространством личности и изобразить на следующем рисунке.

Рис. 1. Структура психологического пространства личности

Почему это пространство мы называем психологическим? Да потому, что, кроме территории и физического пространства, в него входит также само человеческое тело (которое, впрочем, тоже имеет пространственные характеристики — массу, объем, высоту-ширину и так далее; от собственного тела отсчитывается расстояние до всего остального). Психологическое пространство включает также вкусы и предпочтения, режим жизни, который определяет время, порядок, продолжительность пользования жизненной средой; других людей, которые влияют на человека, подчиняя его себе или служа авторитетом; любимых домашних животных, которые честно отрабатывают свой хлеб; личные вещи, которые связаны с его образом жизни. Все это несет отпечаток личности своего владельца и все может описываться привычными нам, неизвестно когда возникшими пространственными метафорами: вкусы мы называем низменными или возвышенными, время ограничиваем сверху или снизу, друзей и родственников обозначаем как близких или дальних (Нартова-Бочавер, 2008в).

Как человек формирует и укрепляет свое психологическое пространство? Отчего он отождествляет себя с теми атрибутами своего существования, которые, вообще говоря, могут принадлежать многим?

Очень давно один из основателей зоосемиотики, знаменитый ученый Якоб Икскюль отметил, что для любого живого существа окружающий мир существует лишь в том аспекте, который отвечает его потребностям. Потребности побуждают живой организм, в том числе и человека, замечать только то, в чем он нуждается, и как бы «помечать» эти объекты, планируя их дальнейшее использование. Многие живые существа могут подолгу выжидать, пока в окружающем мире не появится интересующий объект, и быть совершенно безразличными к остальным явлениям. А заметив нечто важное, существо вступает во взаимодействие с ним, настигает, съедает или присваивает как-то еще. Мир восприятия и мир действия, таким образом, существуют во взаимном соответствии друг с другом.

Нечто похожее происходит и у нас, людей, только, оценивая объекты мира, мы добавляем в эту оценку еще и собственный опыт, личное мнение. Когда некто думает о предмете, соотнося этот процесс с эпизодами собственной жизни, то можно сказать, что он открывает внутренний, только для него действующий смысл предмета. Это явление называется сигнификацией — означиванием. Удивительно, но даже такие сухие предметы, как буквы, оказывается, могут предпочитаться, если входят в состав имени человека; уже описан необычный феномен «присвоения букв».

Многие люди бессознательно отсчитывают время от даты своего рождения, и ось времени также делится на две части, актуальную и иллюзорную. Таким образом, субъект с его желаниями и пристрастиями всегда принимает участие в конструировании всех средовых явлений. Кто-то связывает мед с кутьей на похоронах, а кто-то — с каникулами на пасеке. Понятно, что мед будет вызывать разные ассоциации, приниматься или отторгаться. Соответственно любой объект, который оказывается внутри психологического пространства или вне его, может восприниматься как свой, дружественный, или как чужой и угрожающий. Ни один объект не имеет для разных людей одного и того же смысла. Наделение значением предметов и явлений собственного бытия происходит в процессе взаимодействия с миром, и ни одна бытовая привычка не может быть понята без истории ее возникновения, в момент своего появления означавшей ответ на какой-то важный вопрос или удовлетворяющей конкретную потребность, но позже оторвавшейся от первоначального контекста, который вообще может забыться. «Расколдовыванием» людей, не всегда понимающих свои действия, занимается практическая психология разных направлений, особенно — психоанализ.

Упражнение 2

Привычки, характер и личный опыт человека проявляются в том, каким он видит и представляет окружающий мир и все предметы, в нем находящиеся. Например, вы можете нарисовать ночную улицу родного города. Посмотрите, что получилось. Вы нарисовали темную, едва освещенную и безлюдную улицу? Как это связано с вашими воспоминаниями или представлениями? Ведь рисунок мог оказаться совсем другим — улица ярко освещена фонарями и витринами, по ней гуляют люди, наслаждаются общением, двери ресторанов, кафе и магазинов приглашающе открыты. И для многих людей ночная улица будет именно такова. А может быть, вышло как раз наоборот и «на вашей улице праздник»? Тогда представьте себе мрачную и пустую улицу, которую нарисовал бы кто-то другой. Можно попросить ваших близких и друзей сделать то же.

Реальность становится еще более ценной, если человек как-то изменяет ее, оставляет след своей личности или соотносит с собой. Изменять можно все — дом, город, вещи, можно влиять на людей и создавать моду. Этот процесс изменения мира в соответствии с собственными вкусами, потребностями и возможностями называется персонализацией. Многие психологи считают, что персонализация — это главная человеческая способность, благодаря которой человек может выйти за рамки своего объективно ограниченного бытия, оставить след в душах многих людей и добрую (или не очень) память о себе. След человека может оставаться даже там и тогда, где и когда он сам не присутствует. Чем сильнее персонализирована территория, тем более острой оказывается реакция на нарушение ее границ.

Персонализация дает человеку ощущение уверенности, защищенности, пребывания в своей среде, потому что обеспечивает преемственность и связь с прошлым, а также помогает адаптироваться к новой среде, как бы забирая с собой в новый мир часть старого (в больницу или детский сад — личную вещь или игрушку). В сущности, именно эта идея перехода в новое со старым лежит и в основе обычая хоронить человека с его вещами, которые могут пригодиться ему на новой «территории».

Персонализировать можно все и всех. Один из примеров персонализации — это рождение детей, которые служат посланцами в жизнь, даже когда их родители уже уйдут. Но есть и разные другие способы изменять жизнь под свои потребности, не столь заметные и очевидные, как рождение детей, но зато часто используемые. Персонализация проявляется в обживании территории, ремонте, посадке цветов и деревьев, передаче другим напутствия и жизненной философии.

Персонализация совершенно необходима для комфортного существования человека. Эксперименты показывают удивительные вещи. Так, американская исследовательница Лорейн Максвелл обнаружила, что если детям позволить развешивать свои рисунки, даже не самые удачные, на стенах родной школы, то их самооценка становится выше, чем у школьников, которым это не разрешали (Maxwell, Chmielewski, 2008). То есть благодаря персонализации человек раздвигает свои границы, «помечает» как свое то, что ранее ему не принадлежало. Другие исследования показывают, что самоуважение выше у тех пожилых людей, которые имеют собственную жилплощадь большего размера. Еще одна работа К. Агаларовой показала, что самочувствие и благополучие немолодых пациентов клиники связано с тем, насколько они склонны «обживать» больничное пространство — приносить из дома личные вещи, развешивать картинки, использовать домашнюю посуду (Агаларова, 2010). Вещи из дома делают жизнь в больнице более приятной, что, в свою очередь, сказывается на темпах выздоровления.

Таким образом, не открывая сейчас дискуссию о том, с чего же начинается уважение к личности — с признания ее частной собственности или внутренней свободы, — отметим, что между этими аспектами бытия, безусловно, есть связь. Чувство «своего» распространяется и на духовное, и на вполне материальное.

Основной вывод из этих рассуждений: живя на одной и той же территории в одно и то же время, люди могут считать это бытие своим или не-своим, отчужденным. А где проходит граница между своим и не-своим? И кто воспринимается как живущий по «ту» сторону, а кто — по «эту»?

Личностные границы

Впервые понятие личностных границ, или границ «Я», было введено одним из учеников Зигмунда Фрейда, Паулем Федерном, и с тех пор широко используется как в психоанализе, так и в других направлениях практической психологии, а в популярной в нашей стране гештальт-терапии оно вообще является центральным. Границы могут обозначаться разными бытийными языками, но в любом случае они выполняют очень важные функции в жизни каждого человека. Для чего же они нужны?

На границах с миром рождается переживание собственной личности: они определяют, что есть «Я» и что есть «не-Я», чем я обладаю, а чем нет, где я заканчиваюсь и начинается кто-то другой. Соответственно границы маркируют и пределы собственного развития, и факт внедрения в пространство других людей.

Они определяют личную идентичность человека, как бы «привязывают» его к определенному месту, профессии, социальной группе. Осознание границ позволяет человеку внятно ответить на самый важный для каждого вопрос: кто Я? В зависимости от ответа он выбирает способы поведения, самовыражения и самоутверждения, не нарушающие личной свободы. В период личностных кризисов границы изменяют свое положение, и человек начинает испытывать трудности в поиске объектов, которые раньше давали ему чувство самоидентификации.

Недуг, которого причину

Давно бы отыскать пора,

Подобный английскому сплину,

Короче: русская хандра

Им овладела понемногу;

Он застрелиться, слава богу,

Попробовать не захотел,

Но к жизни вовсе охладел.

Как Child-Harold, угрюмый, томный

В гостиных появлялся он;

Ни сплетни света, ни бостон,

Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,

Ничто не трогало его,

Не замечал он ничего.

(А.С. Пушкин «Евгений Онегин»)

Границы необходимы для равноправного взаимодействия с другими людьми. Для того чтобы уважать друг друга, люди обязательно должны знать местоположение границ, чтобы случайно или намеренно не оказаться на чужой территории; должны распознавать, находятся ли они на своей территории или за ее пределами. При этом в силу склонности отсчитывать от себя, конечно, мало кто задумывается о том, к какому социальному кругу относится другая личность. Все находящиеся за пределами своего круга обычно воспринимаются как чужаки, которым предписано вести себя в рамках их социальных ролей. Но если же чужаки будут претендовать на близость, нарушая границы, то общение теряет свое гуманное содержание и становится манипуляцией либо агрессивностью по отношению к другим.

Границы позволяют избирательно отсеивать внешние влияния и защищаться от разрушительных воздействий. Надежные границы защищают от соблазнов разнообразных зависимостей и пороков, разделяемых авторитетной группой, а нарушение границ ведет к развитию у человека склонности к тому, чтобы оказываться жертвой и провоцировать неуважительное и насильственное отношение к себе.

Наконец, границы помогают понять, за что конкретно человек отвечает. Неспособность осознать пределы собственной ответственности может привести к разным неприятным психологическим последствиям: например, к тому, что личность берет на себя слишком много и находится в состоянии психической перегрузки. Бывает, что, не сумев отделиться от того, что не имеет отношения к его жизни, человек испытывает невротическое чувство вины, с которым не может справиться и которое невозможно искупить. Иногда сверхответственность развращает окружающих, которые привыкают к тому, что все решает за них другой. В иных случаях человек с повышенным чувством ответственности стесняется или не способен обратиться за помощью к окружающим.

Женщина в метро меня лягнула

Ну, пихаться — там куда ни шло

Здесь же она явно перегнула

Палку и все дело перешло

В ранг ненужно-личных отношений

Я, естественно, в ответ лягнул

Но и тут же попросил прощенья —

Просто я как личность выше был

Д.А. Пригов

Таким образом, границы нужны как для того, чтобы быть защищенным самому, так и для того, чтобы не мешать другим. Слабость личностных границ приводит к тому, что человек оказывается очень уязвим в отношении социальных воздействий, притязаний на его личную собственность, территорию, мировоззрение и даже тело. Другая сторона этой уязвимости — отсутствие внутренних сдерживающих сил перед внедрением в психологическое пространство других людей, приверженность обобществленной «коммунальной психике», в которой не допускается ничего личного.

Свод приблизительных правил того, как нужно защищать свои и уважать чужие границы, раньше преподавался в рамках этикета. Насколько можно опоздать и как долго может продолжаться визит, как красиво есть, не вызывая потери аппетита у окружающих, что дарить и с чем поздравлять, — все это определяло порядок эффективного взаимодействия и качество бытия. Однако такой учебный предмет давно уже изжит, и каждый устанавливает (или не устанавливает) правила произвольно, в силу собственной чувствительности к сохранению приватности.

Наличие границ, которые бы регулировали дистанцию между членами семьи, — это основа способности создавать общее семейное бытие. Это очень сложный для изучения предмет, так как у каждого человека представление о желаемой близости с другим индивидуально: кому-то достаточно жить в одном городе, а кому-то необходимо работать в одном офисе, спать в одной постели, пользоваться мобильником возлюбленного, есть из его тарелки и вместе с ним посещать туалет. Семейная динамика дистанции изучается достаточно интенсивно в связи с тем, что получают распространение такие новые формы брака, как гостевой или жизнь порознь (living-apart-together). Что же оптимально для семейного счастья?

Психологическая дистанция внутри семьи — гораздо более важная характеристика, чем близость между чужими людьми, поскольку члены семьи находятся в сильной взаимной зависимости, они синхронизируют свои поступки и вырабатывают стабильные приемы взаимодействия. Но ведь и потребность в близости у каждого своя. Поэтому получается, что семейное счастье — это результат сочетания индивидуальной потребности в близости и ее фактического удовлетворения.

Близость между супругами измеряется временем, которое они проводят вместе, частотой сексуальных контактов, количеством совместных решений и уровнем конфликтности. Результаты проведенного в Германии исследования обнаружили, что наиболее психологически разрушительны для человека такие отношения с супругом(ой), при которых он(а) чувствует пресыщение от близости, в то время как партнеру ее недостаточно. Несколько менее вредоносно сочетание, при котором субъект нуждается в более близкой дистанции, а партнер хотел бы отдалиться. Наилучшими считаются отношения, при которых каждому из партнеров недостает близости, и они оба стремятся друг к другу. Эти закономерности равно относятся как к мужьям, так и к женам, но различны у них причины расставания: для мужчин это чрезмерная близость, а для женщин — переживание ее недостатка. Таким образом, очевидно, что психологическое пространство семьи постоянно перекраивается и видоизменяется даже в бездетной семье, а с появлением детей или в присутствии старших членов семьи динамика становится еще более сложной.

Личностные границы возникают у человека не сразу. По-видимому, первые границы появляются уже в младенческом возрасте и носят сугубо телесный характер: внедрение для младенцев выражается в голоде, дискомфорте, яркости света, громкости звука, жесткости пеленок. На протяжении раннего и дошкольного возраста психологическое пространство включает также личную территорию и личные вещи. Соответственно, если насильно вытащить малыша из-под стола, где он прячется от взрослых, или отобрать у него любимую игрушку, это переживается им как удар по личности в целом. Начиная с дошкольного возраста, дети способны завязывать первые личные дружеские отношения, и запрет играть с кем-либо или, напротив, необходимость общаться с теми, кого привели взрослые, — это также разрушительное для ребенка воздействие. Примерно в это же время складываются временны́е и режимные привычки ребенка: когда ему комфортнее играть, когда спать, когда гулять. Если заставлять ребенка жить по режиму, удобному взрослым, но не совместимому с его внутренним чувством, — это также может восприниматься как насилие. И конечно, это время для общения с природой в разных ее проявлениях, например, с домашними животными. Уже до школы у детей формируются также и личные вкусы, предпочтения, ценности, — все то, что нередко становится поводом для конфликтов в подростковом возрасте.

В случае гармоничного развития человек обладает всеми бытийными языками самовыражения, адекватными шести измерениям психологического пространства, и пользуется ими согласно контексту той реальной ситуации, в которой он оказался. Более того, чем больше свободы переживает маленький ребенок, осваивая окружающую его среду, тем проще ему будет совершить и следующий шаг. Дети, свободные в выборе завтрака, предполагают, что с их эстетическими вкусами также будут считаться, и готовы их отстаивать. Таким образом, в сфере личной свободы, как, впрочем, и во многих других областях человеческого бытия, действует логика специфической справедливости, согласно которой «кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет». Потому что, предоставляя человеку выбор в очень частной, совсем не важной на первый взгляд ситуации, мы наделяем его не только игрушкой или правом не ложиться в постель подольше, но также и опытом собственного влияния на мир, диалога, в результате которого приобретается желаемое и вырабатываются гуманные ожидания к последующим контактам с миром, основанные на доверии к нему. Способность человека поддерживать свои границы целостными и не разрушаться под влиянием внешних провокаций мы называем психологической суверенностью (Нартова-Бочавер, 2008в).

А если в силу каких-то неблагоприятных обстоятельств происходит так, что у ребенка не было возможности выбирать свое место, одежду, любимую пищу, то не решенная вовремя задача не отменяется, а просто откладывается и решается позже, причем нередко — в искаженных формах, приводя к психосоматическим расстройствам, территориальной экспансии в поведении, фетишизму, ритуализации и сверхконтролю над режимом жизни, межличностным патологиям, внушаемости или склонности к «сверхценным» идеям. Отчуждение от человека чего-то значимого, неудовлетворение его потребностей в психологии называется депривацией — от английского deprive «лишать». Депривация — это недопущение приватного, личного в разных сферах жизни; это качество, противоположное психологической суверенности как способности сохранять свои личностные границы.

Итак, использование разных языков самоподтверждения и самовыражения делает человека очень изощренным в формулировании своих вопросов и пожеланий по отношению к другим людям и миру в целом. И границы его личности, в сущности, совпадают с границами созданного и освоенного им психологического пространства, которое отличается от физического и обладает следующими важными свойствами.

Прежде всего все, что находится внутри пространства, будь то место, дом, ребенок, вещь или идея, переживается человеком как свое, присвоенное или созданное им самим, и поэтому представляющее ценность. Поэтому иногда так трудно переехать в другую страну или дом, выдать дочь замуж, изменить мировоззрение — с каждым из этих действий человек (конечно, в переносном смысле) теряет или изменяет часть себя.

Затем важно иметь в виду, что все находящееся и возникающее внутри психологического пространства мы стремимся контролировать и защищать. Эта дает нам чувство авторства по отношению к своей жизни. В противном же случае мы воспринимаем свою жизнь как сделанную, придуманную и осуществленную кем-то другим, кто выбрал нас в исполнители. С таким ощущением жить очень трудно, и потому в условиях неподлинности, неаутентичности часто возникает стремление самореализоваться в виртуальных и объективно существующих мирах-заместителях — в игре, алкоголизме, мире денег или власти над людьми. В истории и литературе многократно описывался феномен личного одиночества и самоотчужденности тиранов, пытающихся утвердить свою власть над территориями, финансами, другими государствами и людьми. В аспекте психологического благополучия — безуспешно, потому что подчиненные не заменяют семью и друзей, а чужие страны — собственный дом.

Еще одно свойство психологического пространства состоит в том, что не каждый человек о нем задумывается и не каждый знает, чем оно ограничено. Оно есть у каждого, но уловить его трудно, как мы не можем почувствовать вкус воды или запах воздуха. Пространство обычно привычно и прозрачно. Но в проблемных ситуациях оно начинает осознаваться и проявлять себя. Мы вспоминаем о сердце, когда оно болит; о доме — когда не можем в него войти; о сумке — когда ее забыли или она украдена. Границы осознаются, когда возникает сомнение в их прочности.

И потому неудивительно, что самая главная особенность психологического пространства — это целостность границ. Если они нарушаются, человек стремится «залатать» дыры, при этом, возможно, другими средствами по сравнению с теми, что привели к нарушению. А отчего они нарушаются? Это сложный вопрос. Личность динамична. Границы могут открываться изнутри — когда у человека возникает новая потребность. И они могут взламываться снаружи, если потребность или зависимость прививается другими. При этом характерно, что почти любая потребность обладает скрытым, символическим смыслом, который универсален: показать миру, что Я существую, мне многое нужно, я этого добиваюсь. И потому в случае неудовлетворения одной потребности можно попытаться удовлетворить другую, что часто помогает. Вектор самоподтверждения смещается с одного объекта на другой. В психоанализе, когда речь идет о том, что чувства, адресованные одному человеку, направляются на другого, используется понятие переноса, а объект-заместитель называется переходным объектом. Можно сказать, что переходами и переносами отмечено все человеческое бытие.

Каждый человек поддерживает границы своего психологического пространства разными способами и с разной успешностью. Кто-то страстно ищет внешней автономии через захват, внедрение, силу и власть. Кому-то это не нравится, и тогда он предпочитает самоутверждаться, расширяя внутренний мир и внутреннее пространство. У кого-то не получается ни то ни другое, и тогда не умеющий себя защитить человек чувствует себя слабым, уязвимым, ничего не достойным. Однако напрямую мы не можем связать ни аскезу с бедностью и униженностью, ни сибаритство — с полноценностью. Все определяется тем, насколько этот выбор естествен для каждого и каким потребностям в действительности он служит, ведь хорошо известно, что смирение и гордыня — часто две стороны одной медали.

Таким образом, понятно, что взаимодействие людей представляет собой обмен бытийными посланиями, которые символизируют их силу, самоуважение и любовь. Исходя из этого, мы изучили типичные для каждого возраста конфликты — из-за чего и с кем они происходят. Содержание конфликтов отражает состояние личностных границ людей разного возраста и показывает, какие потребности не удовлетворяются и кто кого ущемляет. Материал был получен нами при помощи опроса экспертов-психологов, специализирующихся в психологии развития и психологическом консультировании. Что же мы обнаружили?

Борьба за жизненное пространство

Подавляющее большинство конфликтов действительно касается вопросов личной суверенности в целом или в каком-то измерении психологического пространства. Младенчество — это время формирования образа тела, и язык телесности отрабатывается уже в младенческом возрасте, когда все конфликты касаются биологических потребностей ребенка. Неудивительно, что ответы ребенка на неблагоприятную обстановку неспецифичны: что бы плохого ни происходило вокруг, он реагирует одним и тем же способом — начинает болеть. Основное психологическое напряжение у младенца (эти явления еще трудно назвать конфликтом, поскольку они носят скорее односторонний характер) возникает с матерью — из-за непонимания ею детских потребностей, недостатка ее внимания, плохого ухода или отлучения от груди. На протяжении раннего и дошкольного возраста контроль над собственным телом практически не усиливается; вновь мы встречаемся с проблемами тела в пожилом возрасте, физиология которого опять требует прикладывать усилия для того, чтобы оставаться его «хозяином».

В раннем возрасте наряду с продолжающимся развитием телесности происходит психологическое освоение личной территории и личных вещей. Типичные конфликты раннего возраста — с родителями из-за опеки и контроля, из-за покупки новых предметов и игрушек, со взрослыми вообще — из-за проявлений самостоятельности («идти за руку», «не в ту, а в другую сторону»), из-за одежды, которую нужно носить, с другими детьми в яслях из-за игрушек. Язык личных вещей начинает осваиваться в раннем возрасте и продолжает использоваться в дошкольном детстве; на протяжении всего жизненного цикла человек охраняет собственность на свои личные вещи, конфликтует из-за этого, и хотя такого рода конфликтов не так много, как в раннем детстве, однако полностью они никогда не прекращаются. По мере взросления личные вещи меняют свое содержание (это уже не игрушки, а зарплата), но все равно остаются знаками социальной принадлежности и социальной успешности.

Конец ознакомительного фрагмента.