После развода. Всё ещё л…

Саяна Горская (2024)

Сначала он бросил меня с двумя новорождёнными детьми. Разорвал все контакты. Ушёл из нашей жизни так резко и обстоятельно, будто его никогда в ней и не было.И я справилась. Встала на ноги. Оправилась. О нём мне напоминали лишь двойняшки, как две капли воды похожие на отца.А потом он снова появился в моей жизни, упав, как снег на голову, и всё пошло кувырком.Мой бизнес, моя квартира, деньги, но самое главное — мои дети, — всё это у меня отобрали. Вырвали сердце из моей груди.Но я буду биться до последнего, чтобы вернуть себе свою жизнь.Слышишь, Аристов? С тобой, или без тебя, я справлюсь со всеми невзгодами!

Глава 8

Лика.

Будильник вырывает меня из беспокойного сна.

Первые пару минут сижу в постели, пытаясь разобрать, что произошло вчера на самом деле, а что докрутил и додумал опухший от событий мозг.

Сцена в туалете вполне себе похожа на правду. А вот Аристов, нежно поправляющий Тёме одеяло — это что-то из разряда фантастики. Не потому, что он не умеет быть нежным, нет.

Я знаю, что в нём этого полно. Аристов очень заботлив. Иногда даже слишком навязчив в своём желании помочь близким. Но настолько не коррелируется у меня та прошлая реальность с настоящим, что я пока не могу их объединить.

Алиса спит на второй половине кровати, распластавшись в позе звезды. Аккуратно перелажу через неё, накидываю сверху плед.

Иду в туалет. На кухне что-то мелькает.

Даю задний ход, заглядываю.

— Я не поняла…

— Доброе утро, львица. — Аристов крутится у плиты и приветственно машет ложкой. — Умывайся, будем завтракать.

Открываю рот. Захлопываю.

Эм…

— Что из сказанного мной вчера ты не понял?

— Так… — Постукивает задумчиво пальцем по подбородку. — Вроде, всё понял. Время шесть, комната свободна.

— Я не это имела в виду.

— Правда? Так ты хотела… Аа! Ну всё, теперь понял. Чисть клыки и возвращайся, у меня всё готово.

— Ты невыносим.

Чищу зубы с остервенением. Так усердно работаю щёткой, что десна начинают кровоточить.

Он всё понял, конечно. Но сделал по-своему, чтобы ещё раз доказать, что может расшатать мою жизнь просто одной своей идиотской выходкой. Ему даже не нужно прикладывать усилий, достаточно лишь щёлкнуть пальцами, и всё идёт под откос.

Возвращаюсь на кухню. На столе меня уже ждёт горячий кофе и целая тарелка оладьев с горкой.

— Залез в холодильник, ты не возражаешь?

— А это теперь имеет значение?

Закусывает губу.

— Кофе, как ты любишь. Крепкий, без сахара и молока.

— Я его не пью.

Это, конечно, не правда. У меня по венам вместо крови течёт кофеин, но хочется Аристова укусить хоть как-то.

Показательно выплёскиваю кофе в раковину. Закидываю в стакан пакетик травяного чая.

— Хотя откуда тебе это знать, да?

— Да, верно… Ну, поешь хоть оладьи. Я, правда, жарил на чём-то странном. Не нашёл нормальное масло. — Лезет в шкафчик, достаёт бутылочки. Читает. — Льняное, оливковое, кунжутное… Масло гхи… Что ещё за хэ?

— Правильное питание, Аристов. Оладьи я тоже не ем.

— Понял, отвалил. — Наливает себе кофе, садится рядом.

Завтракаем в гнетущей тишине.

Не притрагиваюсь к оладьям. Не потому, что правильное питание, нет. Просто боюсь, что знакомый вкус развернётся колючими флэшбэками на языке.

Это просто тесто, обжаренное на масле, — убеждаю себя.

Но, нет. Я знаю, что это рецепт его мамы. Я знаю, что когда он их готовит, он вкладывает в них душу. Он готовит их с мыслями о своём прошлом. Без конца прокручивает в своей голове детство и думает, мог ли что-нибудь изменить в тот день, или задолго до него. Я всё это знаю, потому что когда-то эта часть его жизни была нашей общей, и мы вместе с этим справлялись.

Меня выворачивает наизнанку от болезненности ощущений, которые горьким травяным привкусом разливаются во рту.

Вот эти завтраки — это всё уже было с нами, только в несколько ином антураже. Тогда у нас за душой не было ни гроша, и совместное будущее казалось одним сплошным приключением и авантюрой. Мы смело смотрели вперёд, а потом…

— А потом — суп с котом. — Заканчиваю мысль вслух.

— Хочешь супа? — Рассеянно смотрит на меня Саша. Взгляд потерянный. Он тоже где-то далеко в своих мыслях.

— Нет. Это я так… Ну, мы больше не в опасности?

— Я не уверен в этом на сто процентов.

— Меня такой ответ не устраивает. У меня тут как бы дети и жизнь, которую я не могу поставить на паузу по твоей указке.

— Я этого не прошу. Я сам всё улажу.

Хлопает дверь. Слышу, как шлёпают по полу две пары босых лапок.

Саша заметно напрягается, вытягивается по струнке и расправляет плечи.

— Аристов, это дети, а не медведи. Не нужно казаться больше, они тебя не съедят. Хотя…

Тёма заходит первый. Трёт глазки.

— Исики попали. — Жалуется.

— Реснички попали? Давай вытащу.

— Мама, а это то? — Тянет Сёма, играя выразительно бровками. — Это папа?

Переглядываемся с Аристовым.

Зависаю на пару секунд. Сглатываю ком в горле.

Мне очень хочется, чтобы у них был папа. Они этого заслуживают. Но я не могу дать им надежду, чтобы тут же её отобрать. И хотя они имеют право знать правду, это не гуманно.

— Это просто… Это…

Голос ломается.

Делаю судорожный, рваный вдох.

Я не плачу. Я никогда не плачу, и сейчас не позволю себе этого.

— Дядя Саша. Я друг вашей мамы, мы вместе работали над одним проектом. — Подмигивает мне. — Любите оладьи?

— Да! — Кричат хором пацаны и облепляют Аристова. — Дядя Саса!

Сёмыч залазит к нему на колени и всматривается подозрительно в лицо. Тёмка треплет за рубашку. Рассказывают наперебой важные новости.

Они очень социальные, мои обезьянки. И много интереса проявляют к мужчинам: на улице, в магазинах. Видимо, сказывается недостаток отца рядом.

Саша усаживает Тёму на второе колено. Слушает с интересом, хотя наверняка не всё понимает из их картаво-шепелявой речи.

Они поразительно похожи. Моего в мальчиках как будто вообще ничего нет, они взяли всё от Аристова: форму лица, разрез глаз, прямые носики и чуть подпухлые губы. И даже глаза не мои светло-карие, а Сашины, цвета чёрного дерева.

Увожу пацанов чистить зубы.

— Саш, налей детям чай. Нам через час нужно быть в садике.

— Да, мэм, сделаю.

В ванной выдаю двойняшкам зубные щётки. Прислоняюсь к стене и дышу, пропуская горячий воздух через плотно сжатые зубы. Сердце глухо стучит, отбивая ритмом что-то драматичное и угнетающее.

Я не могу просто отмахнуться от прошлого. Оно было, и оно всё ещё больно щиплет, когда до него дотрагиваешься. А Аристов не просто дотронулся, он воткнул в рану нож и провернул лезвие. Показал, как могло бы у нас быть, чтобы снова отобрать это и раствориться в утреннем тумане.

Под мерное и непрекращающееся жужжание двойняшек мы завтракаем. Все вместе.

— У тебя кофе? — Спрашивает Сёма, заглядывает в Сашину кружку.

— Кофе. А у тебя чай?

— Я юблю только тяй. А мама юбит только кофе.

Получаю тычок по коленке под столом. Аристов смотрит на меня, вопросительно приподняв бровь.

Вот же… Партизаны.

— Мальчики, заканчиваем завтрак и собираемся. Сейчас все пробки соберём.

— Да ладно, мои ребята подкинут без проблем, куда нужно.

— Никаких твоих ребят. И тебя. Это была разовая акция. Мы разойдёмся, чтобы больше никогда не встретиться. Никогда — это значит вообще никогда. Или мне нужно предоставить тебе письменный договор, чтобы ты не искал лазеек?

— Нет, я всё понял. — Примирительно поднимает руки.

Собираемся. На улице веду мальчиков к своей машине. Берсерки Аристова припаркованы за воротами.

— Ну что, львица, не обнимешь даже на прощание?

— Не терплю сантиментов.

— А ты стала ещё жёстче, чем была.

— А я никогда не была принцессой. — Снимаю машину с сигнализации, закидываю на переднее сумочку. — Мальчики, по местам.

— Ну, с львятами хоть можно попрощаться?

Киваю.

Аристов садится на корточки, подзывает пацанов. Ничего не говорит, просто молча обнимает, лохматит пальцами густые гривы.

Отворачиваюсь. Поджимаю губы и чувствую, как дрожит подбородок.

Не принцесса же…

Но меня перемалывает от этой картины.

Мальчишки доверчиво жмутся к Саше и обещают, что тоже придут к нему в гости. Я знаю, что этого никогда не случится.

— Так, всё. Опаздываем. Сёма, Тёма, бегом.

Усаживаем двойняшек в детские кресла. Сажусь за руль. Трогаемся с места.

Бросаю последний взгляд в зеркало заднего вида.

Прощай, Аристов. Теперь навсегда.