Пионерский гамбит

Саша Фишер (2024)

Сначала я выносил мозг дочери-подростку на тему "как вести себя в коллективе", а потом вдруг оказался в 1980 году в теле четырнадцатилетнего парня. Которого родители на все лето отправляют в пионерский лагерь.Иронично. Неожиданная возможность доказать правдивость своих аргументов.Ну что, раз-два, левой-правой, "Всегда готов!", зарница, пионерская зорька!Смогу повторить?

Глава 8

Треуголка из подушки лежала на боку, одеяло сбуровлено, будто на кровати прыгали. А почему, собственно, будто? Может и правда прыгали, что бы им помешало? Однако, судя по их лицам, с кроватью явно что-то сделали. Я напряг память, чтобы вспомнить, что за приколы устраивали в таких вот ситуациях. Крапиву под простыню подкладывали… Воды, может, налили? Я осторожно приподнял одеяло. Что-то большое и темное скакнуло оттуда и шлепнулось на пол. Я вроде и ожидал подвоха, но все равно отшатнулся.

Разумеется, все заржали так, что с потолка штукатурка посыпалась. Под ногами у меня на полу сидела испуганная жаба. Не знаю, почему я решил, что она испуганная, может они и пугаться-то не могут. Жаба была довольно большая, с ладонь.

— Эх вы, животных обижаете, а еще пионеры, — сказал я, взял несчастное серо-коричневое животное с пола и понес на улицу. Отнес метров на тридцать от корпуса и отпустил в траву. Остановился рядом с рукомойником, включил кран. Струя воды загрохотала по оцинкованному желобу. Помыл руки и пошел обратно в отряд. На входе столкнулся с Анной Сергеевной.

— Крамской, ты почему после отбоя на улице? — спросила она.

— Руки мыть ходил, Анна Сергеевна, — ответил я, показывая ей мокрые ладошки.

— Для вечерних гигиенических процедур отведено специальное время, Крамской, — она строго уставилась на меня поверх очков. — Или ты решил, что для тебя особые правила?

— Они просто уже после отбоя испачкались, — начал оправдываться я. Даже не знаю, что за дремучие школьные инстинкты у меня включились. Но как будто и не было никаких прожитых лет, собственного дела, семьи с последующим распадом. На меня строжится училка — надо оправдываться. И смотреть как котик из Шрека.

— Предупреждение тебе, Крамской, — она посторонилась, пропуская меня внутрь. — За следующее нарушение распорядка будет выговор.

— Больше не повторится, Анна Сергеевна, — я вздохнул и проскользнул обратно в свою палату.

— Руками жабу трогал, фу, — сказал кто-то из парней. — Теперь бородавки нарастут по всем рукам.

— Ерунда какая, жабы не имеют никакого отношения к бородавкам, — сказал я и еще раз внимательно осмотрел свою постель. Вроде, никакого возбужденного ожидания на лицах сопалатников уже не было, но мало ли, вдруг пока я относил жабу в траву, они прокачали навык актерского мастерства. И уж теперь-то точно какая-нибудь каверза с моей простыней или одеялом.

Но вроде нет, ничего такого.

— О, я про жабу историю знаю! — громко заявил вдруг рыжий Марчуков. — Короче, у меня дед в деревне живет, в Заподолье. Там прямо ничего нет вокруг, только лес и болота. И домов десяток. А у деда — моцык с люлькой. Урал. Как медведь рычит, но тащит. И, короче, поехали мы как-то в лес, за грибами.

— А ты сам из деревни что ли?

— Ты уши компотом что ли мыл? Говорю же — дед у меня там! Дай рассказать! Мы, короче, дрын-дын-дын-дын и катим по лесу. Остановились там грибов пособирать, не нашли толком. Дальше едем. И, короче, оказываемся, такие, рядом с болотом. Такое большое, вонючее, жижа такая бульк-бульк. И деревья мертвые обломанные торчат. И тут дед, такой, говорит: «Я знаю тут тропку, давай моцык оставим и через болото пройдем». И мы, в общем, поползли, такие, по болоту. Чавк-чавк, чавк-чавк. А потом впереди такой звук «Крррруа! Крррруа!» А дед в ужасе: «У тебя бородавки есть?» А у меня нету! И тогда он, такой: «Быстро убегай! Меня уже не спасти!» И прямо перед нами из воды высовывается здоровенная морда жабы, размером с дом!

— Ой, да хорош заливать-то!

— Да зуб даю! Ну ладно, может не с дом, а с домик такой, на детских площадках которые. И она этот свой рот огромный открывает и — хам! — сжирает деда! А я бежать. А она вроде бы за мной, но у нее брюхо перевешивает. Я на моцык прыгнул и дррррын-дын-дын!

— И что?

— И уехал! Жаба за мной — шлеп, шлеп, но я мчусь, как ветер! И она отстала. Это, короче, царица жаб была, я потом узнавал. Она есть тех, у кого есть бородавки. А если нет бородавок, то она сначала должна подпрыгать и потрогать тебя. Потом подождать, пока на тебе бородавка вырастет, а потом сожрать. А жители этой деревни, чтобы от жабы откупиться, заражали бородавками приезжих, а потом скармливали ей.

— Марчуков, опять ты придумываешь всякое! Детский сад, штаны на лямках!

— А если у тебя есть бородавка, но ты не рядом, то она может проникнуть в твой мозг и управлять твоими мыслями! Так что может это с нами сейчас не Гуров тут в палате, а царица жаб нам вкручивает, что ее на самом деле не существует!

— У Крамского теперь тоже вырастут бородавки, и им тоже жаба будет управлять.

— А у тебя уже есть бородавки, может это тобой жаба управляет?

— Да ничего это не бородавки, а родники!

— А ну покажи! Жабий шпион!

— Руки убери!

— Да тише вы, а то Анна сейчас заявится, устроит всем втык.

Все притихли. Но ненадолго.

— А вот еще была история… — шепотом начал Марчуков.

— Да замолчи ты, знаем мы твои истории…

— Эта не про жабу, честно! Про жаб теперь пусть Крамской рассказывает. О! Крамской! Ты же унес куда-то жабу! Скажи, а ты ее не целовал случайно?

Я не сразу сообразил, что рыжий ко мне обращался.

— Крамской, ты там уснул что ли? — подал свлй вальяжный голос Мамонов. — Тебе вообще-то вопрос задали. Так целовался с жабой, нет?

— Конечно, нет! — буркнул я.

— Ой, чую я свистишь ты, Крамской! — Мамонов присвистнул, видимо, для усиления эффекта. — Ты выглядишь как типичный маменькин сынок, который в сказки верит. Вот если бы я был тобой, то точно бы попробовал поцеловать жабу. А то вдруг это на самом деле принцесса, а я такую возможность упущу.

— И что, реально бы поцеловал? — спросил парень из противоположного угла.

— Я же не Крамской! — Мамонов хохотнул. — Я целовать девушек предпочитаю.

— И что, многих уже поцеловал? — иронично спросил я.

— Да уж побольше тебя! — огрызнулся Мамонов. — Так что там, жаба превратилась в принцессу, а?

— Илюха, ну какие у нас принцессы? — встрял Марчуков. — Принцессы умерли все давно или за границей живут! У нас жаба может превращаться только в вожатку новую… Эх, с этой нам не повезло, унылая какая-то, не то, что Игорь!

— Между прочим, про Игоря и экспедицию сплошные враки, — сказал парень из дальнего угла. — Его из университета отчислили и из комсомола выперли.

— Это кто сказал? — Марчуков подскочил на кровати, та взвизгнула металлической сеткой.

— Мама моя сказала, — тихо ответил тот. — У него родители развелись, а отец в Израиль… это… как его… эмигрировал.

— Свистишь? — неуверенно произнес Матонин.

— Товарищи, отбой был уже довольно давно, — раздался спокойный с ноткой раздражения голос Верхолазова. — По распорядку дня мы уже должны спать.

— Засохни, Верхолазов, — лениво отозвался Мамонов. — Ты что, Аннушку не слышал? Она сказала, что если барагозить не будем, то можем хоть до утра болтать. Мы же теперь взрослые, забыл?

— Возраст, товарищ Мамонов, далеко не всем добавляет мозгов, — веско изрек Верхолазов. После этой фразы повисло ледяное молчание. Прямо-таки ощущалась накаленная атмосфера. Совершенно очевидно, что Мамонову очень хотелось сейчас вскочить и прописать наглому Верхолазову с ноги. Но между ними как будто была непроходимая стена. И Мамонову ничего не оставалось, кроме как метать молнии глазами, но больше никак свои чувства не показывать.

— О, вот еще такая была история, — Марчуков решил закончить неловкую паузу.

— Снова про жабу?

— Про жабу — это к Крамскому, у него завтра руки будут бородавчатые, вот увидите! — Марчуков захихикал, подвизгивая, как будто на него напал приступ икоты. — Короче, про вожатку четвертого отряда. Видели? Такая со стрижкой?

— На гитаре еще играет?

— Да, она! Короче, мой друган, Воха, в прошлом году был в первом отряде на последней смене. И короче, как-то после отбоя захотел погулять. Вылез в окно, хиляет, такой, никого не трогает. А потом слышит — бац — голоса в беседке. Ругаются. Она, вожатка эта, с Игорем нашим ходила. И вот они…

— Подожди! А Шарабарина?

— Ну ты слушай, да? Короче, они из-за Шарабариной и ругались. Вроде как он с обеими вась-вась, а вожатка про Ирку узнала и ему выговаривала. А он сказал, что она слишком правильная, и ему надоело за ручки. Даже, мол, Шарабарина и та… Ай, да что я про Шарабарину-то? Короче, вожатка влепила ему по балде и убежала. И, такая, как раз на моего другана налетела. Тот ей: «Ой, извините, тоси-боси!» А она: «Пойдем со мной!» И потащила его к себе в вожатскую. И там… ну… этсамое!

— Свистит твой друган!

— Ничего не свистит, мы в одном подъезде живем!

— Так Шарабарина, получается… этсамое…?

— Да может это Игорь ваш свистит! Раз у него батя в Израиль сбежал, он и не такое может.

— Да молчи ты, дурак, я по секрету рассказал, а ты на всю ивановскую орешь…

— Мамонов, а у тебя уже было…?

— Что было?

— Ну… этсамое…?

— Ха, конечно было! — заявил Мамонов. «Свистит», — подумал я и мысленно сплюнул. Дурацкое словечко!

— Товарищ Мамонов, что-то мне подсказывает, что вы нам сейчас… как бы это сказать помягче, втираете очки.

— А ты если завидуешь, то делай это молча!

— Ну и как же у вас, позвольте спросить, было… этсамое?

— Не твое дело, Верхолазов!

— Илюха, а правда, расскажи, а?

— Дженльмены про такое не рассказывают.

— Значит вы, как это здесь принято выражаться, свистите, товарищ Мамонов!

— Да я… — кровать Мамонова возмущенно заскрипела. — Если хочешь знать… Смогу любую уговорить!

— Желаете заключить пари? — кровать Верхолазова тоже заскрипела. По всей видимости, он сел. Но я смотрел в стену, так что видеть этого не мог. — Значит, любую уговорить…

— Только не Цицерону, она кремень!

— Как насчет новой вожатой, товарищ Мамонов?

— Ха, легкотня!

— У нее же ляжки жирные!

— Ничего не жирные, это Коровина твоя жирная. Симпотная вожатка!

Конец ознакомительного фрагмента.