Улица Иисуса

Самид Агаев

Четвертая заключительная часть тетралогии «Хафиз и Султан». Азербайджан под властью монголо-татар. Судьба приводит Ладу в Индию, где она становится адептом новой религии. Хафиз Али пытается вести размеренную жизнь мусульманского правоведа, слух о нем доходит до ханского дворца, и его приглашают для решения сложной юридической коллизии, от которой зависит судьба правителя, соответственно и жизнь самого Али. Егор, гостивший у друга, привлекает внимание монгольских всадников, отказываясь подчиниться, в одиночку вступает с ними в бой. Вынужденные покинуть город друзья отправляются на поиски сокровищ атабека Узбека…

Роман

Часть первая

Ленкорань

К деревянной пристани причалила большая парусная лодка. С нее сошел один единственный человек. После этого лодка тут же отчалила, не беря ни попутного груза, ни людей и взяла курс в открытое море. Пассажир, краснобородый мужчина богатырского телосложения в шерстяном плаще и в войлочном головном уборе перекинул через плечо туго набитый хурджин, взял в руки баул и направился к покосившимся воротам, у которых вопреки ожиданию не было стражи. Здесь путь ему преградил амбал^[1], тощий, сутулый малый неопределенного возраста, но скорее молодой, чем старый. Он улыбнулся, кивая головой, приветствуя, дотрагиваясь до лба.

— Добро пожаловать в наш город, господин. Позвольте, я помогу вам. Доверьте мне вашу поклажу.

Прибывший смерил его оценивающим взглядом и заметил:

— Тяжела будет для тебя моя ноша, да и не привык я, чтобы за мной вещи таскали.

— Вы не смотрите на мою худобу, — не унимался амбал, — я жилистый. А вам не к лицу носить свой багаж, на это есть люди простого звания. Позвольте, господин, сегодняшний день не задался, с утра ни одного клиента. Боюсь, жена домой не пустит. Много не возьму за работу, иншаалах один дирхам дадите и то ладно, буду за вас молиться.

— Что же ты, брат, жену так распустил?

— Прошу прощения, — удивился амбал, — это вы, в каком смысле, что-нибудь слышали?

— Сам говоришь, что домой не пустит.

— Да это я так, образно, в смысле недовольна будет.

— А-а, вот оно что, образно, метафора, гипербола, так ты поэт?

— Нет, не поэт, но стихи люблю. Так как?

— Ладно, бери.

Приезжий поставил на землю свой баул. Амбал взвалил его себе на спину, от неожиданной тяжести охнул и согнулся. Тем не менее, виду не подал, пошел быстрым шагом. Однако скоро выдохся, опустил поклажу на землю.

— С непривычки, — виновато сказал он, — давно тяжести не таскал, отвык.

Приезжий отдал ему хурджин, а сам взял баул.

— Пошли, — скомандовал он.

— Спасибо, господин, ваша доброта не знает границ, — витиевато поблагодарил амбал и пошел впереди.

— Куда нести? — поинтересовался он. — Вы к кому приехали, в гости или по делу?

— Тебя как зовут? — спросил приезжий.

— Байрам, — ответил амбал.

— Вот что, Байрам, ты мне лишних вопросов не задавай. Лучше я тебя буду спрашивать. Беюк-базар^[2] знаешь где?

— Кто же не знает? Это же можно сказать, сердце нашего города. Это недалеко, — простодушно сказал поденщик, но, спохватившись, добавил, — и не близко.

— А монголы в городе есть? — спросил приезжий.

— Монголы, я даже не знаю.

— Как не знаешь? Здесь разве войны не было?

— Нет, не было. Монголы были, войны не было. Отряд прошел через город. Несколько дней они здесь стояли и потом исчезли.

— Странно, а кто же правит городом?

— Мухаммад-хан. А на Беюк-базаре вам что нужно?

— Хамам мне нужен.

— Значит, вы первым делом в баню. Это хорошо, — одобрительно сказал Байрам. — Только вот незадача, сегодня женский день.

— А мне все равно.

— Вам-то может и все равно, только вас туда не пустят. Помыться не получится. Еще и бока намнут.

Приезжий шел за амбалом с любопытством поглядывая по сторонам.

— У нас здесь не заблудишься, — говорил амбал, — все время прямо, а как в тупик упрешься — направо и в конце переулка — Беюк-базар. Кстати, а мы уже и дошли, вот хамам. Это здесь, перед вами.

— Отлично, — произнес приезжий, — теперь ищем мечеть, напротив хамама должна быть мечеть. Вот она,… а между ними… вот, что мне нужно.

Вывеска над дверью гласила:

Мударрис Али, факих, хафиз.

Наследственные дела, бракоразводные процессы,

взыскание долгов и прочие юридические услуги.

— Закрыто, — сказал Байрам, пробуя дверь, — для обеда вроде рановато.

— Может, мыться пошел? — предположил приезжий, скребя крашенную хной бородку.

— Так сегодня же женский день, я же вам говорил, — возразил амбал.

— Его это не остановит, — заметил краснобородый, — не зря же он рядом с баней контору открыл.

— Я сейчас в соседней лавке узнаю, — предложил носильщик.

— Узнай, — согласился бородач, — только хурджин оставь здесь.

— Конечно. Но вы меня обижаете, — засмеялся носильщик.

В ожидании вестей приезжий огляделся. Между мечетью и баней вдоль улицы тянулся ряд одноэтажных саманных строений, преимущественно мастерских — кузница, гончарная, плотницкая, бербер-хана^[3]. Другая перпендикулярная к ней дорога разделяла мечеть и хамам и упиралась в торговые ряды базара, далее виднелись крыши домов, а над ними вдали высились горы, вершины которых покрывал снег.

Приезжий остался доволен панорамой. Город ему нравился. Вернулся Байрам, пожимая плечами.

— Никто не знает, этот человек о своих перемещениях им не докладывает. Они так сказали. Ну, я пойду, господин, а вы подождите.

Получив два дирхама, носильщик благодарно прижал руку к сердцу.

— Если, что, вдруг я понадоблюсь, найдете меня в порту.

Приезжий окликнул его словами:

— Послушай, а как называется этот город?

— Как, — удивился малый, — вы не знаете куда приехали? Ленкорань.

— Если бы приехал, знал бы. Я приплыл — это разные вещи. Но, если это Ленкорань, значит все верно. Значит это тот самый хафиз Али, которого я разыскиваю.

Из соседней лавки вышел мужчина, поздоровался и сказал:

— Добро пожаловать. Господин не желает привести в порядок бороду?

— А что не так с моей бородой? — забеспокоился приезжий, трогая растительность на лице.

— С вашей бородой все хорошо, уважаемый гость, но можно сделать лучше. Совершенству нет предела. Можно подстричь, придать ей красивую форму? Краску освежить, где вы такую хну брали? Это не лучший сорт. Могу также выбрить вам голову.

— А, пожалуй, — согласился приезжий, — куда мне вещи можно поставить?

Брадобрей кликнул помощника:

— Эй, оглан возьми вещи у господина.

Отдав поклажу, клиент сел на деревянный стул с подлокотниками и, закрыв глаза, отдался рукам мастера.

— Голову брить будем? — спросил брадобрей.

— Обязательно.

Мастер вспенил мыльную массу и принялся за работу. Когда, вздремнув немного, клиент открыл глаза, в поднесенном зеркале голова блестела, а аккуратно подстриженная бородка отливала каштановым блеском.

— Хорош, — услышал он одобрительный голос за спиной. Приезжий изменил угол наклона зеркала, и увидел человека в остроконечной шапке с меховой оторочкой.

— Нравится? — спросил он у него.

— Пока не знаю, надо привыкнуть, — ответил Али. — Раньше ты был похож на простого разбойника, а теперь на атамана разбойников.

— Ну что вы, — почему-то обиделся брадобрей, — он похож на вельможу.

— Мой друг шутит, — успокоил его Егор, — сколько с меня?

— Будьте моим гостем, — вежливо сказал брадобрей.

— Спасибо, и все же?

— Один дирхам.

— Я заплачу, — сказал Али, — кажется, мне твой вид нравится. Это твои вещи?

— Скорее твои. Это гостинцы.

Али взял баул, вышел из парикмахерской, подошел к соседней двери, над которой висела вывеска, и отпер замок.

— Добро пожаловать! — сказал он, пропуская гостя вперед.

В конторе друзья обнялись, похлопали друг друга.

— Рад тебя видеть, — сказал Али, — проходи, садись. Плащ не снимай пока. Я сейчас печь затоплю.

— Давай я пособлю, не дело раису печку топить.

— Не надо, садись вот туда.

Егор скинул чарыхи, взошел на деревянное возвышение, устланное соломенными циновками. Здесь было разбросано несколько муттака, и стоял стол на коротеньких ножках. Он опустился возле стола, скрестив ноги.

Помещение конторы было разделено на три неравные части. Справа от двери за перегородкой стоял еще один стол и сиденье. Слева от входа находилась небольшая сложенная из камней и глины печь. Али большим ножом настругал лучины, затолкал в печь и поджег. Когда пламя схватилось как следует, подкинул толстых веток.

— Потерпи, друг мой, — сказал он. — Сейчас будет тепло. Как ты добрался?

— Очень хорошо, без происшествий.

— Давно ждешь?

— Не очень. Хотя успел подстричь бороду.

— А голову зачем побрил. Чай не лето, зима все-таки.

— Даже не знаю. Он предложил раз, другой — я и согласился. А что, не идет мне? Сам сказал, что я теперь на атамана похож.

— Похож, похож, — успокоил его Али.

— А ты где был, в бане?

— Нет, в бане сегодня женский день.

— Какие пустяки. Разве тебя это когда-нибудь останавливало?

Али погрозил Егору пальцем и улыбнулся:

— Не можешь мне этого простить? Пора бы забыть.

— И не надейся, на смертном одре помнить буду.

— Ну что же. Пусть это будет единственным камнем преткновения между нами. Что там на острове? Как Лада? А, кстати, где твоя жена?

— Она в Астаре. У нее вдруг обнаружились родственники, довольно близкие. Чуть ли не двоюродные дяди с тетей. Она осталась погостить. Я обещал забрать ее на обратном пути.

— А когда ты собираешься обратно?

— Это будет зависеть от твоего гостеприимства. Пока не надоем.

— Да по мне хоть век живи.

— Вот и договорились.

— Что-то меня начинает беспокоить судьба Мариам.

— Не беспокойся, у нее все хорошо. Она так обрадовалась, когда родню встретила.

Маленькое помещение быстро нагревалось, Егорка снял плащ:

— А там кто сидит? — спросил он. — Почему его нет?

— Там должен сидеть мой помощник, и он должен был быть сейчас в суде с исковым заявлением. Но я пока не могу позволить себе нанять его. Клиентов мало, поэтому приходиться ходить в суд самому. Ты есть хочешь?

— Не откажусь. А на острове все хорошо. Хасан собирает дань с кораблей, а Лада…

Али открыл дверь, помахал кому-то и показал два растопыренных пальца.

–… а Лада вышла замуж за индийского раджу, сразу же после того как ты уехал.

— Я рад за нее. Надеюсь, этот брак будет удачным. И как они?

— Понятия не имею. Они отправились в Индию.

— Сколько новостей, — задумчиво сказал Али.

— Что же ты хотел, тебя давно не было, мы полгода не виделись. Как обстоят твои дела?

— Да, как тебе сказать?

— А говори, как есть. Не стесняясь в выражениях.

— Ну, если откровенно, то пока не очень. Клиентов мало, дел практически нет.

— А как же исковое заявления, которое ты носил в суд?

— Это старое дело, два месяца уже тянется.

— Деньги есть еще? — спросил Егор.

— На исходе. Эта лачуга стоит десять дирхамов в неделю. Скоро за аренду нечем будет платить. Но ты не думай, что я жалуюсь. Мне заботы интереса к жизни прибавляют. На острове я уже сходил с ума от безделья.

— Ну не скажи, рыбалка там была отменная. Я гуся недавно подстрелил. Как меня Хасановы молодцы зауважали после этого. Кстати, он деньги для тебя передал, сто динаров.

— Деньги не возьму, но все равно, спасибо.

— Понимаю, — согласился Егор.

Дверь открылась, и в помещение вошел мальчик, держа в руках поднос, на котором стояли два глиняных горшочка, помимо этого там лежали перья зеленого лука, редиска, кресс-салат, две свежеиспеченные лепешки и небольшой кувшинчик. Оставив поднос, он пожелал приятного аппетита и удалился.

— Что это? — полюбопытствовал Егор, вдыхая аромат мясного блюда.

— Это пити, суп ленкоранский.

— В кувшине, я надеюсь, вино?

— В кувшине вода колодезная.

— Нет, так не пойдет, — категорически заявил Егор. — А выпить за встречу?

— Я не пью, — сказал Али, — вот уже три месяца.

— Так и я не пью, ровно с тех пор. У Хасана припасы кончились через три недели после твоего отъезда. Ты думаешь, почему я с острова бежал?

— Я думал, меня захотел увидеть.

— Так это взаимосвязано. Можно сказать, это одно и то же. Когда я выпью, я обязательно должен поговорить с тобой. Если я выпил, а тебя нет рядом, то лучше и не пить. Короче говоря, если я сейчас не выпью, то я за себя не ручаюсь. Давай, организуй чего-нибудь. Или мне самому сбегать. Где тут у вас — «за углом»?

— Давай поедим, пока не остыло, — предложил Али, — потом продолжим эту тему.

— Ладно, — согласился Егор, он куражился только для виду.

Когда с едой было покончено, по знаку Али пришел разносчик и унес поднос.

— Ну, как, — поинтересовался Али, — понравилось?

— В жизни не ел вкусней супа, — согласился Егор, — но как насчет вина?

— Возьми себя в руки — укоризненно сказал Али, — на работе пить нельзя. Все — таки ты среди мусульман находишься.

— Так, закрывай лавочку, — сказал Егор, — сам же говоришь, клиентов нет. Чего зря сидеть. Пойдем, отметим встречу.

В этот момент в дверь постучали.

— Входите, открыто, — крикнул Али, но поскольку посетитель продолжал стучать, он встал и открыл дверь. В проеме стояла женщина в длинном черном балахоне. Головной убор полностью закрывал лицо.

— Прошу вас, входите, — пригласил Али.

Посетительница кивнула и вступила внутрь.

— Прошу, садитесь, — предложил Али.

— Нет, спасибо, я постою. Я хотела спросить. Это верно, что вы консультируете и оказываете помощь в наследственных делах.

Женский голос был неожиданно юн.

— Это верно. Что у вас случилось? — спросил Али.

— Сколько вы берете за работу?

— Это зависит от самого дела.

— Сложность в том, что у меня нет денег, совсем.

— Зачем же вы пришли сюда?

— Мне просто больше некуда пойти. Простите.

После небольшой паузы, женщина повернулась, чтобы уйти.

Али тяжело вздохнул и посмотрел на Егорку. Тот пожал плечами.

— Ладно, сестрица изложи свое дело, — остановил посетительницу Али, — консультация бесплатно. Может, я найду решение.

— Кто из вас мударрис Али? — спросила женщина.

Али отозвался.

— Я бы хотела говорить только с вами, — заявила посетительница.

— Этот человек мой товарищ, ты можешь говорить без опаски. То, что ты скажешь, останется только между нами. Но, если у тебя деликатное дело и ты настаиваешь на этом, то я попрошу его выйти.

— Пусть останется, если он ваш товарищ. На улице холодно. Говорят, должен пойти снег. Я рабыня одного человека, он недавно перешел в мир иной. Я родила ему сына. Малышу два года. Незадолго до смерти мой господин дал мне свободу. Он хотел жениться на мне, записать кэбин, но не успел. Теперь старшие жены выгоняют меня из дома. Они не признают меня равной, поставили условие — или я по-прежнему рабыня в их доме, или должна уйти. Идти мне некуда.

— Это неважно, что они говорят, — сказал Али, — у твоего господина есть сын от тебя, он имеет право жить в доме своего отца, поскольку он мал, твоя обязанность находиться рядом с ним.

— Но рабыней, — жалобно сказала женщина.

— Как тебя зовут?

— Сакина.

— Сакина, ты сама только что сказала, что ты уже не рабыня.

— Они порвали и сожгли мою вольную на моих глазах. Я теперь ничего не могу доказать. И я не могу жить с ними. Вы можете мне помочь?

— У твоего мужа водились деньги?

— Спасибо, что назвали его моим мужем. Он был богат. Как дозволяет Коран, он имел четырех жен и много денег. Деньги где-то спрятаны в доме. Я не знаю где.

— Коран не только дозволяет, он еще и обязывает, — сказал Али, — мусульманин обязан проявлять заботу о близких ему людях. Ты должна получить свою долю наследства и долю, причитающуюся твоему сыну, как его опекун. Я могу отсудить для тебя все это. Если я выиграю дело, ты заплатишь мне десять процентов от суммы, которую получишь. Если ты согласна, то я возьмусь за твое дело.

— А, если не выиграете?

— Значит, я ничего не получу.

— Но это же неправильно.

— Это неправильно, — согласился Али, — по правилам я должен получить деньги за работу, даже если не будет результата. Но их у тебя нет. А у меня большое сердце.

— Но я могу отработать, — сказала Сакина, — я могу убираться в вашем доме или здесь.

— Это ни к чему, — сказал Али, — если ты согласна, давай сосредоточимся на деле. Где твой муж оформил твою вольную?

— У моллы Васифа. Здесь недалеко, на базаре он сидит. Я к нему ходила, чтобы он мне дал дубликат. Но он сказал, что в его книгах нет такой записи.

— Ты уверена, что твой муж, как его звали?

— Мешади Гасан.

— Что Мешади Гасан действительно оформил тебе вольную? Не обманул.

Сакина выпростала из складок одежды руку и показала клочок бумаги.

— Здесь подпись моллы. Это все что уцелело от свидетельства. Но клянусь вам, я держала эту бумагу в руках.

— Приходи завтра утром, — сказал Али, — я подготовлю исковое заявление, поставишь на нем подпись. Здесь буду я или мой помощник. Где тебя искать, если понадобишься?

— За базаром, белый дом с флюгером.

— И все четыре жены живут в одном доме?

— Только две, старшие две умерли.

— Сколько ему было лет?

— Сорок пять.

— А тебе?

— Восемнадцать. Спасибо вам большое. Да хранит вас Аллах.

Когда она ушла. Али спросил у Егорки.

— Ну что, будем пить чай?

— Нет, спасибо, я уже напился колодезной воды. Думаю, пора перейти к более крепким напиткам. Если бы эта женщина заплатила, я бы решил, что у меня нога легкая. Где, кстати, твой несуществующий помощник запропастился?

— У тебя нога легкая, и ты приносишь удачу. Я выиграю это дело и получу свои комиссионные. А помощника у меня нет. Я упоминаю о нем для солидности.

— Хочешь, я буду твоим помощником. Мне платить не надо. Буду здесь сидеть.

— Пожалуй, нет. Ты своим видом будешь отпугивать клиентов. Катиб должен вызывать доверие у клиентов, а ты похож на разбойника.

— Ты же говорил на атамана.

— Тем более. Но я могу принять тебя в число пайщиков, оплатишь пару месяцев аренды, и ты в доле.

— Ты шутишь?

— Нет, мне нужен компаньон.

— А что должен делать компаньон?

— Получать деньги, если будет прибыль или нести убытки.

— А работать?

— Работа найдется. Будешь выбивать долги.

— Вообще-то я поохотиться собирался. Слышал, что в здешних лесах звери водятся в изобилии.

— Значит, ты отказываешься?

— Нет, я согласен.

— Тогда, пошли, посмотрим, что это за молла Васиф.

* * *

Пресловутый молла Васиф сидел в небольшой узенькой комнатке между лавкой мясника и пекарем.

— Хорошее местечко себе выбрал он, — заметил Егор, — и хлеб, и еда — все здесь. Интересно, где здесь вино продают.

— Уймись, — сказал Али и вошел к молле.

Это был молодой, но уже тучный, чернобородый мужчина. На голове его возвышалась черная мерлушковая папаха, на запястье висели длинные глиняные четки — символ святости. Перед ним стоял низенький деревянный столик. Вроде тех, на которых раскатывают тесто. Однако здесь лежал Коран, стопка желтой бумаги, калам, чернильница и чашка с песком.

— Салам алейкум, — поздоровался Али.

— Ва-алейкум ас-салам, — ответствовал молла, — чем могу служить? Какое действие желаете совершить?

— Мы представляем интересы одной женщины, — сказал Али, — она была рабыней, однако перед смертью ее господин дал ей вольную. К сожалению, свидетельство затерялось. Ей нужен дубликат, поскольку предстоит тяжба по наследству.

— Вот оно что, — сказал молла.

Радушное выражение его лица исчезла.

— Я догадываюсь о ком вы, она приходила на днях. Не помню, чтобы я выдавал подобного свидетельства.

— Это легко проверить, ведь это реестр, — сказал Али, указывая на толстую прошитую книгу, лежащую по правую руку от моллы, — позвольте мне взглянуть на него.

— А кто ты такой, чтобы я давал тебе читать такой важный документ, как реестр, — вспылил молла Васиф, — идите своей дорогой. Или я покажу вам короткий путь к выходу.

— Что он хочет этим сказать? — удивился Егор.

Он подошел поближе и навис над моллой. После этого молла стушевался и заявил:

— Если вы сейчас же не уйдете, я позову полицейского.

— Не стоит так горячиться, — сказал Али, — мы уже уходим. Ты спросил кто я такой? Меня зовут Али Байлаканский. Я выпускник медресе Табриза, законовед и богослов, знаток Корана, мударрис медресе в Дамаске. Тебя вызовут в суд, как свидетеля и там ты будешь обязан предъявить реестр. Если выяснится, что запись имеется, тебя лишат права заниматься эти делом, а в виду твоего лжесвидетельства, то, возможно и сана. И, пожалуй, я нанесу визит имаму. До свидания. Если вдруг твоя память прояснится, и ты что-нибудь вспомнишь, имей в виду, что моя контора находится возле мечети.

Когда они вернулись в контору, Егор спросил:

— Почему он отрицает.

— Причина может быть только одна, — ответил Али. — Жены его подкупили, если, конечно, Сакина нас не обманывает.

— Понятно. Все на сегодня или еще есть дела?

— Пожалуй, все. Можем идти домой.

— А где ты живешь?

— Я живу у моря.

— Какая прелесть. Не сыпь мне соль на рану. Все время вспоминаю мой дом в Баку. Эх! Надо купить кое-чего к ужину. Кстати, зачем ты ему сказал, где находится твоя контора?

— Человеку всегда надо оставлять лазейку для отступления. Если он не дурак, он сам принесет нам искомый документ. Сколько бы ему не заплатили жены, риск не оправдан, он может потерять возможность заработка.

— Ты сказал нам, значит, я уже компаньон.

— Конечно, я думаю, он больше испугался твоего грозного вида, нежели моих слов.

— А когда я буду выбивать долги? Нам кто-нибудь должен?

— Я думаю, что до этого тоже дойдет.

— Что мы купим на ужин?

— На ужин мы купим все, что увидим.

— И вино!

— И вино, если найдем. Правда, я даже не знаю, у кого спрашивать.

— Предоставь это мне, — сказал Егор и ушел по направлению торговых рядов.

Вернулся он скоро. Али, едва, успел составить форму искового заявления для Сакины. В руках Егор держал соломенную сумку — зембиль, из которой выглядывал укутанный тряпьем предмет, очертаниями похожий на объемистый кувшин.

— Быстро ты обернулся, — заметил Али, — и, главное, не с пустыми руками. Я как-то спрашивал на базаре вино, все руками разводили.

— Тебя порода выдает, — сказал Егор, — в лице благородство, на сахиба похож. Люди опасаются.

— Благородством и ты не обделен, — возразил Али.

— Да, но я иноверец. Меня не боятся. Ну что, мы уходим?

— Да.

* * *

Али снимал часть дома, стоящего на пологом холме. Дом был крайний в ряду других строений и ближайший к пристани. Одну комната с выходом на открытую террасу, с которой было видно море. Преимуществом был свой вход со двора.

— Очень удобно, — заметил Егор, обозревая местности, — до пристани рукой подать. Если что, мы прямиком туда и поминай, как звали. Надо будет купить лодку и держать ее в порту. Когда мы здесь, как следует, набедокурим, так и поступим. В последний раз очень удачно получилось в Баку. Как интересно там твоя княжна поживает, небось, глаза все выплакала.

— Если мне не изменяет память, она покинула Баку раньше нас, — возразил Али.

— Это ничего не меняет, — заявил Егор, — такого героя, как ты, забыть трудно.

— А что, ты собираешься и здесь бедокурить? — поинтересовался Али.

— Я? — удивился Егор. — Да я самый спокойный человек на свете. Это ты всегда умудряешься попасть в историю и меня втащить за собой. Итак, что мы приготовим на ужин. У тебя здесь нет прислуги? Жаль, значит, придется все самим делать. Хасан передал для тебя всякие гостинцы, в том числе копченую осетрину. Ну и вкус у нее, я тебе скажу, пальчики оближешь. Соседи сюда к тебе ходят? А то неудобно получится, если они истинные мусульмане. Мы же вино пить будем.

Егор выложил из корзины баранью ногу, стопку лепешек, большой пучок зелени.

— Я предлагаю, — сказал он, — развести во дворе огонь, устроить очаг, подвесить над ним ногу и по мере готовности срезать с нее куски, как это делали варвары.

— Но мы же не варвары, — возразил Али, — лучше эту ногу нарубить на куски, и приготовить обыкновенный кебаб.

— Мы не варвары, — согласился Егор, — но иногда хочется побыть ими.

— Будь по-твоему, — сказал Али, — ты гость. Главное, чтобы снег не пошел.

Он выкатил из-под террасы два больших речных валуна, видимо оставшихся от строительства дома. Из таких же камней, но поменьше размером были сложены стены. Из камней поменьше устроил скамью, положив сверху доску.

— Приступай, — сказал он.

— А вертел? — спросил Егор.

— Будет вертел, — ответил Али и пошел на хозяйскую половину двора.

Через полчаса во дворе пылал очаг, над ним крутилась баранья нога, перед скамьей стоял низенький собранный наспех столик, где на скатерти лежал круг овечьего сыра, ворох зелени, и стопка лепешек. На деревянной доске тонко нарезанные ломти копченой осетрины, высокие чаши из белой обожженной глины. Кувшин с вином скромно прятался за каменным валуном. Подрумянившуюся поверхность бараньей ноги Егор срезал острым ножом. Когда набралось на одну порцию, Али переложил мясо на краюху хлеба, укрыл зеленью, посыпал рубленым луком с барбарисом. Егор внимательно наблюдал за его действиями.

— Отнесу хозяину дома, пока мы еще не выпили, — пояснил Али и ушел.

Егор продолжил вращать ногу.

— Ничего не поделаешь, — сказал он вслед другу, — обычай — это важно.

Али вернулся, держа в руках огромную айву.

— Это десерт, сосед дал, — пояснил он.

— Садись, — предложил Егор и подал ему чашу, до краев наполненную вином.

— Как бы снег не пошел, — сказал Али, озабоченно поглядывая на небо.

— Да что нам снег, — беззаботно ответил Егор. — Мясо почти готово, пойдет снег, переместимся под навес. Твое здоровье!

Выпили, и Егорка тут же наполнил чаши.

— Не части, — предупредил Али, — еще не вечер.

— Как это не вечер, уже смеркается.

— Это потому что зима, сейчас только четыре часа. В это время я обычно еще на работе нахожусь.

Егор пропустил это замечание мимо ушей, он сказал, заглядывая в чашу:

— Какое замечательное вино, интересно, как оно называется.

— У этого вина нет названия. Местное, здесь в деревнях много виноградников. Все не съедается, а выбрасывать жалко — делают вино на продажу. Сами тоже пьют.

— А как же Коран?

— А Коран им не указ, они только внешне мусульмане. Втайне веру предков исповедуют. Такие же язычники, как и ты.

— Я уже чувствую к ним симпатию. Как вообще этот город? Почему ты здесь решил якорь бросить?

Али улыбнулся.

— Ты стал употреблять морские термины.

— Ну что же делать, бытие определяет сознание.

— Мне здесь понравилось, — сказал Али. — И горы есть, и море. Народ, правда, плутоватый, необязательный. Бакинцы в этом смысле честнее. С кем-то договариваешься, назначаешь время, а он опаздывает на час, на два или вообще не приходит. И главное, потом не чувствует себя виноватым.

— А где монголы? — спросил Егор. — Мы так долго сидели на острове, боясь высунуть нос. А их здесь вроде бы и нет.

— Есть небольшой гарнизон на выезде из города. Они живут в своих шатрах. Казалось бы, их нойон должен был выгнать местного хана из дворца и занять его место, но у них свои правила и устои. И это не может не вызывать определенного уважения. При добровольной сдаче города они обкладывают его данью, оставляют местного владыку и двигаются дальше. Ленкоранский хан так и поступил. Но двигал им не разум, а трусость, он оказался тороплив. Теперь, когда все завоевано монголами, понимаешь, что все было напрасным. Битвы, сопротивления жителей. Погибли сотни тысяч и все это зря. Для жителей Ленкорани ничего не изменилось. Как были под властью хана, так и остались. В идеале оборона должна происходить следующим образом. Правитель не должен закрываться в городе, подставляя мирных жителей. Подступила к городу вражеская армия, ты должен вывести войско в чистое поле и сразиться. Исход этого боя определит, кто будет владеть городом.

— Так здесь все-таки власть монголов, — сказал Егор. — В этом, наверное, можно найти хорошую сторону. Нет худа без добра. На бесчинства местной знати можно пожаловаться монголам.

— Если бы, — возразил Али. — К сожалению, оставив местного правителя, они уже не вмешиваются в его дела, их интересуют только дань.

— Значит, простому человеку, как не поверни, все едино. Куда не кинь, всюду клин. И чего ради было кровь проливать.

— Вот и я об этом. Твое здоровье.

Выпили и стали закусывать.

— А что Лада, действительно, уехала?

— А ты подумал, что я пошутил? — удивился Егор.

Али сделал неопределенный жест рукой.

— Может быть, это вино туманит мой разум, но для меня — это не полный ответ, — сказал Егор, — а может быть, наоборот, надо еще выпить, чтобы тебя понять.

Егор вновь наполнил чаши.

— Попробуй копченой осетрины. Вкус божественный. Мне думается, что подобную рыбу подают только в раю. Это образное выражение, — добавил Егор, — я помню, что в раю ничего нет из выпивки и закусок. Все с собой надо брать. Ты уже говорил. Итак, мыслитель, может быть, уже проронишь словечко.

Однако Али не спешил с ответом. Он выпил вина, попробовал копченой рыбы, одобрительно кивнул головой:

— Я не думал, — наконец сказал он, — что Лада решится на такой серьезный шаг. Этот индийский раджа был мне симпатичен. С другой стороны женитьба была для него единственной возможностью вырваться с острова и освободить себя из плена. Хасан намеревался получить за него выкуп. Но деньги так и не пришли. Он провел в плену больше года. В его положении человек и на козе женится, чтобы получить свободу. А Лада не коза, а очень красивая молодая женщины.

— Что же ты думаешь, на моей сестре он не мог жениться по любви? — с внезапной обидой в голосе спросил Егорка.

— Речь не о ней, — возразил Али, — а о нем, о его мотивах. Я говорю, что он и на козе бы женился, а тут такая красотка. Но я буду счастлив ошибаться. Может быть, это счастливое совпадение.

— Надо думать о хорошем, — назидательно сказал Егор, — и тогда оно исполнится.

— Ты прав, — согласился Али, — не замерз, друг мой?

— Нет!

— Я пойду, затоплю печку в доме, пусть комната прогреется, пока мы тут сидим.

— Помощь нужна? — спросил Егор.

— Сиди, у меня там все заготовлено, дрова сухие и растопка. Я скоро.

С этими словами Али ушел в дом. Оставшись один, Егор снял с очага баранью ногу, подкинул в огонь хвороста, который тут же схватился и вспыхнул пламенем. Затем налил себе еще вина. Поднял чашку в сторону ушедшего Али, словно чокаясь с ним. И медленно выпил.

Их безмятежное существование на острове Хасана могло вызвать зависть у кого угодно. Ни в еде, ни в питье не было ограничений. Три десятка вооруженных до зубов пиратов готовы были выполнить любой приказ Лады, которую почитали, как царицу. Единственное, что стесняло их — ограниченная свобода передвижений. Остров они вскоре исходили вдоль и поперек. Егорке было легче, ибо он нашел себе развлечение в охоте на уток и гусей, прилетавших на остров, и рыбной ловле. Лада была умиротворена тем, что находилась рядом с братом и Али, к которому испытывала сильную привязанность. Но Али выдержал только один месяц, и оставил их при первой же возможности. Егор подозревал, что кроме вынужденного безделья не последнюю роль сыграли еще и разбойники, которым он был вынужден в знак благодарности рассказывать истории.

После его отъезда Лада загрустила и скоро объявила, что принимает предложение индийского раджи и едет в Индию. Хасан был расстроен, теряя выкуп и свою госпожу, но возразить не посмел.

Когда Али вышел во двор, совсем стемнело. Костер пылал, бросая всполохи света на богатырскую фигуру Егорки. Али сел рядом, взял наполненную чашу и сказал:

— Нам не на что жаловаться. Раз мы сидим здесь после стольких передряг. Судьба к нам благосклонна. Когда мы встретились, ты был рабом, а я пленником, прикованным к колесу телеги. Поживем здесь, как ты говоришь, покуролесим, сколько получится, а там видно будет.

— Я не сказал, покуролесим, я сказал — набедокурим.

— Ладно, не будем уточнять, хрен, как известно, редьки не слаще.

— Не слаще, — согласился Егор, — но ядреней.

— Твое здоровье!

— Твое здоровье!

— Пойдем в дом, — предложил Али.

— Рано, так хорошо сидим, — возразил Егор.

— А разве не все выпили?

Егор потряс кувшин и определил:

— Даже до половины не дошли.

— Ладно, тогда сидим.

— А где обещанный снег?

— Будет тебе снег, — пообещал Али, — лечь спать, желательно, до полуночи, мне рано вставать. Завтра у меня дело слушается в суде. До полуночи этого кувшина нам хватит?

— Если не хватит, я еще сбегаю, — обнадежил Егор. — Ты лучше расскажи, как тебе здесь живется, чего ради стоило покидать остров.

— Умоляю, — сказал Али, — никаких рассказов. Давай молча посидим.

— Как скажешь, — согласился Егор, — тогда наливай, а то я без дела долго не могу.

Рано утром, на следующий день, когда Егор вышел на террасу, валил такой снег, что скрывал очертания ближайших домов. В порту качались лодки, облепленные снегом. Моря, вообще не было видно. Слышался лишь его неумолчный шум. Во дворе уже высились сугробы в человеческий рост.

— Ты не колдуешь часом, — поинтересовался Егор у Али, вышедшего вслед за ним. — Снег идет, как и было обещано тобой.

В контору шли по целине, ибо город утопал в снегу. Огромные, высотой с дерево, цветущие кусты роз качались под тяжестью облепивших их снежинок. Слипшиеся, величиной с орех, хлопья продолжали падать с неба медленно и торжественно. Было необыкновенно тихо, поскольку белоснежный покров приглушил все звуки. Контору открыть было нельзя. Али попросил в соседней мастерской лопату и откопал занесенную снегом дверь.

— Судья не приходит так рано, — заметил он, — у нас есть еще время позавтракать и затопить печку. Сначала огонь.

— Я займусь, — сказал Егор.

Али выглянул на улицу и сделал кому-то знак, вновь показав два пальца. Разносчик принес два стакана горячего молока, свежеиспеченную лепешку и сыр с маслом. В печи уже весело трещали дрова. Друзья принялись за завтрак.

— Молла Васиф не пришел, — заметил Али. — Значит, он на кого-то надеется, раз не внял моему предупреждению.

— Может, мне сходить, припугнуть его еще раз, — предложил Егор.

— Если он не боится имама, значит, угрозы не подействуют, сам побежит жаловаться. А, возможно, он сам родственник имама. Здесь клановость в большом ходу. Стоит одному талышу занять должность, скоро вся служба управляется его родственниками. В этом их отличие от азербайджанцев. Наш брат занимает пост и сразу же перестает с тобой здороваться и своим заместителем возьмет кого угодно, хоть армянина, и даже скорее армянина, но только не своего азербайджанца. Ладно, я иду в суд, а ты можешь сидеть здесь. Может все-таки молла придет. Вообще-то надо какого-нибудь шустрого оглана нанять для солидности.

— Почему ты решил, что молла сам должен прийти, может, я все-таки схожу к нему.

— Ладно, — согласился Али, — сходи, только держи себя в руках.

Егор пообещал. После ухода Али он проверил печку, плотнее закрыл дверцу во избежание пожара и отправился на базар.

Из-за сильного снегопада на базаре было мало покупателей. Торговцы расчищали свои места. У многих под навесом стояли маленькие жаровни, у которых они грелись. В одном месте выкладывали свежую рыбу, в другом мясник разделывал баранью тушку, подвешенную на крюк в третьем, в ивовой клети стояли нахохлившиеся куры. Продавец зелени не успевал обметывать свой прилавок, и клубни редиски краснели из-под снега. Подвода с зерном пытаясь развернуться, перегородила дорогу. Копыта лошади скользили, и она не могла стронуть с места тяжелую телегу. Егор не мог спокойно смотреть на мучения животного. Подойдя, он остановил возчика, безуспешно щелкающего кнутом. Затем, взявшись за гуж, поднатужился и передвинул задок телеги на необходимое для успешного маневра расстояние. После этого он взял кобылу за узду, и потащил за собой, выправив положение подводы. Очевидцы происходящего одобрительно загудели:

— Машаллах, машаллах!

Возчик, вцепившись в его руку, тряс в избытке благодарности. Вдруг за спиной Егорка услышал гортанный возглас. Люди вокруг сразу стали расходиться. Обернувшись, Егор увидел за собой трех всадников-монголов. С тех пор как ушел от хорезмийцев, он впервые видел их так близко. Но до этого участвовал несколько раз в коротких стычках с ними. Под плащом у Егорки висел кинжал, но он сохранил самообладание и не потянулся за ним. Двое всадников смотрели на него с любопытством, а третий — видимо, старший, улыбался. В их взглядах не было вражды.

— Молодец, — сказал старший, очевидно, это был комендантский патруль, — откуда такой бахадур взялся?

— В гости приехал к другу, — ответил Егор.

— Откуда?

— Из Баку.

Монгол кивнул, удовлетворенный ответом.

— Приходи к нам служить, — сказал он, — нам такие бахадуры нужны.

— Спасибо за предложение, я сейчас помогаю другу в работе.

— Что делает твой друг?

— Он законовед.

— Такому, как ты, надо саблей махать, а ты бумажки перебирать собираешься.

Он что-то сказал своим товарищам по-монгольски, и те захохотали.

— Надумаешь, приходи, — отсмеявшись, сказал монгол, — вот по этой дороге пойдешь, там наш лагерь. Спросишь юзбаши^[4], меня Кокэ зовут.

— Спасибо, — сказал Егор и отступил в сторону, давая всадникам проехать.

Патруль двинулся дальше, смеясь и переговариваясь. Люди испуганно расступались перед ними. Егор пошел своей дорогой и увидел местного полицейского, который с любопытством наблюдал эту сцену. Когда Егор приблизился, он отступил в сугроб, чтобы дать ему пройти, поздоровался и улыбнулся. В его лице Егор заметил некое подобострастие.

Дверь лавки моллы была занесена снегом, поэтому Егор даже не стал стучать. Очевидно, что там никого не было.

Он вернулся в контору, разворошил угли, подкинул дров и стал ждать возвращения друга.

В суде

— Итак, — сказал судья, — слушается дело Ялчина. Тишина в зале!

Залом кади назвал небольшую комнату, где кроме судьи, секретаря, сбира и самого Али присутствовали истец с ответчиком. Последний был рабом, его привел сбир — судебный исполнитель, он же и приглядывал за ним, чтобы тот не сбежал. Сам раб сидел, опустив голову, в ожидании новых напастей на свою голову.

— Секретарь, доложи обстоятельства дела, — сказал судья.

Катиб с готовностью вскочил и начал говорить:

— Житель Ленкорани Ялчин подал иск к этому рабу, о возмещении ущерба за полученные увечья. Ответчик полил водой дорогу перед домом. Ночью ударил мороз, дорога обледенела. Утром Ялчин, идя на работу, поскользнулся и упал, и сломал себе руку.

Истец вытащил из-под плаща и показал забинтованную руку.

— Какую компенсацию ты хочешь получить? — обратился судья к потерпевшему.

— Ай, судья, — сказал истец, — лекарь сказал, что рука будет заживать месяц, я не смогу работать, а мне надо семью кормить.

— Кем ты работаешь?

— Поденщик я.

— Сколько ты зарабатываешь в день?

— По разному, иншаллах и два дирхама в день бывает, и три дирхама.

— Эй, ты, — обратился судья к рабу, — встань, когда с тобой судья разговаривает.

Раб поднялся.

— Назови свое имя?

— Меня зовут Леван.

— Когда говоришь с судьей, добавляй в конце каждой фразы — ваша честь, ты понял меня?

— Да, ваша честь.

— Ты не будешь отрицать того, что из-за твоих действий этот человек сломал руку?

— Нет, ваша честь, не буду.

— Это хорошо. Значит, ты должен ему заплатить за все время его недееспособности. У тебя есть деньги?

— Нет, ваша честь. Я раб, у меня ничего нет.

— Жаль, в таком случае, придется прибегнуть к вире — акту мщения. Согласно закону, истец может нанести тебе такое же увечье. Ялчин, ты согласен с таким решением?

— Нет, судья.

— Ваша честь.

— Нет, ваша честь. Что мне с того, что я сломаю ему руку. Мне деньги нужны.

Али поднял руку.

— Ваша честь, сказал секретарь, — здесь присутствует векиль^[5], советник раба. Вот этот человек.

— Вот как, интересно. Пусть говорит, — разрешил судья.

— Ваша честь, — начал Али, — согласно мусульманскому праву раб является собственностью хозяина, если только он не наделен правом от своего хозяин на самостоятельные действия, то есть дееспособностью и правоспособностью. Этот раб выполнял приказ своего хозяина. Он не мог отказаться от выполнения по своему положению. Ханифитский масхаб трактует в этом случае ответственность хозяина за действия раба. Известен случай, когда праведный халиф Абу-Бекр наказал хозяина за проступок раба. Таким образом, имеется кийас^[6] для этого случая.

Судья поскреб бороду, внимательно глядя на Али, и объявил:

— Суд удаляется на совещание.

Однако, вместо того, чтобы уйти самому, он сделал знак сбиру и тот вывел из комнаты истца и ответчика, и показал Али на выход.

Через четверть часа им разрешили войти. Судья зачитал решение:

— Владелец раба обязан платить истцу один дирхем в день в течение месяца. Раб освобожден от наказания.

— Почему не два дирхема, судья.

— Ваша честь!

— Ваша честь, почему?

— Потому что, когда ходишь по улице, не надо разевать рот и глядеть по сторонам. Надо смотреть под ноги. Сейчас зима, скользко не только там, где поливают. Все свободны. Судебные издержки составят десять процентов от суммы иска.

Бросив напоследок на Али взгляд, судья удалился. К Али подошел Леван и стал горячо благодарить его. Истец также одобрительно кивнул ему. К Али подошел секретарь суда:

— А ты с кого получишь плату?

Али пожал плечами.

— То есть, ты ничего не получишь.

— Почему же, — возразил Али, — моральное удовлетворение я получу.

Секретарь хмыкнул и отошел.

В контору Али шел в приподнятом настроении. Небо по-прежнему было пасмурно, но снегопад прекратился. Теперь все таяло под ногами, и он шел, ступая прямо по лужам. Войдя, кивнул Егорке, дремавшему за стойкой, подсел к печке и стал разуваться.

— Насквозь промок, — посетовал он.

— Вообще обувь надо гусиным жиром мазать перед зимой, тогда она не промокает, — подал голос Егорка.

— Где же мне теперь гусиного жира взять, раньше надо было говорить.

— Кто же знал, что ты по лужам шастать будешь, ты бы дорогу выбирал.

— А ты на улице когда был?

— Утром, как пришел.

— Ты сейчас выйди, я посмотрю, как ты дорогу будешь выбирать.

— Ладно. Как в суде все прошло?

— Очень хорошо, я выиграл дело.

— Я нисколько не сомневался в этом.

— Спасибо, друг, а у тебя как дела?

— Я ходил к молле, но там заперто. Сейчас еще раз схожу.

— Не надо. Боюсь, что он теперь не скоро на работу выйдет. Я вызову его повесткой из суда.

— Приходил человек, сказал, что он хозяин этой будки, просил деньги. Я заплатил ему за два месяца вперед. Так, что я теперь полноценный компаньон.

— Очень хорошо, значит, жизнь налаживается.

— Еще приходила вчерашняя женщина, я дал ей подписать исковое заявление, что ты оставил.

— Слушай, у тебя нога, действительно, легкая, — воскликнул Али, — такую ты здесь кипучую деятельность развел.

— Еще я сегодня столкнулся с монголами.

— Надеюсь, ты никому не свернул шею? — спросил Али.

— Нет, напротив, я пришелся им по нраву. И они предложили мне поступить к ним на службу.

— Вот как, — удивился Али, — но, я надеюсь, ты не бросишь своего компаньона? Я обещаю с тобой делиться заработком.

— Ну так делись. Сколько ты сегодня заработал?

— Увы, мой друг, сегодняшний подзащитный был рабом. Я спас ему руку от неминуемого перелома. А денег у него не было.

— Но следующий наш клиент тоже рабыня?

— Там есть деньги. Я выяснил, ее хозяин был купцом, удачливым купцом. Молла Васиф, видимо, получил изрядную мзду, раз не может от нее отказаться.

— Может быть, я все-таки схожу к нему, припугну. Ты же сам сказал, что я буду заниматься выбиванием долгов.

— Егор, поскольку мы с тобой люди пришлые, особенно ты, мы должны вести себя очень осторожно. За нами никого нет. Мы здесь чужие. Все только по закону.

— Пришлые — это обидно, — сказал Егор.

— В Азербайджане говорят — у человека должен быть человек.

— Сколько лет я здесь живу, для меня здесь все родное. А я все пришлый, — не унимался Егор.

— К сожаленью, так устроено сознание людей. Даже, если ты здесь всю жизнь проживешь, но, если ты другой веры, другой крови — останешься инородцем, человеком второго сорта.

— Я думаю, что здесь ты не совсем прав, это зависит от того, кем ты сам себя ощущаешь. Не прав ты и в том, что за нами никого нет, — возразил Егор.

— Интересно, кто же наш покровитель?

— Как кто? А монголы? Половина базара видела, как душевно общался я с монголами. И это половина уже рассказала об этом второй половине. А завтра об этом весь город знать будет.

— Но это же не так.

— Это не так, но выглядит так. И, чем свободнее и смелее мы себя здесь будем вести, тем лучше. Люди будут говорить, что они не зря такие храбрецы — знать за ними кто-то есть.

Али рассмеялся.

— А, если я приму ислам? — продолжал Егорка. — Из любопытства спрашиваю. Меня будут считать своим?

— Как это ни странно, но людей, перешедших в другую веру, не любят еще больше. Исключение составляет случай, когда целый народ переходит в другую веру. А ты, что уже готов стать мусульманином?

— Мне все равно!

— То есть?

— Твой пессимизм в вопросах веры передается мне. Ты ведь ни во что уже не веришь.

— Напрасно ты так думаешь. Конфессии меня больше не интересуют, но я верю. Я верю в Бога — создателя вселенной, господина миров. Бог создал этот мир, установил в нем законы, согласно которым все происходит в мире. Но до морали, справедливости, нравственности ему дела нет. Мы для него ничем не отличаемся от птиц, зверей, рыб. Здесь действуют законы природы. Сильный убивает слабого. Когда на небе собираются облака — идет дождь, когда тучи — гремит гром, сверкают молнии — начинается гроза. Зимой идет снег, а летом палит солнце. Этого нельзя изменить. День сменяет ночь. Лучшие умы создали законы человеческие — не убей, не укради, не обижай слабого. Но эти правила требуют постоянного душевного напряжения, работы, а поскольку человек слаб и ленив, то в мире слишком много зла и несправедливости.

Али замолчал.

— Пожалуй, я все же еще раз схожу к молле Васифу, — после паузы сказал Егор.

— Пойдем вместе, — ответил Али, — заодно и пообедаем. Негоже есть в конторе, а то здесь все уже едой пропахло, несолидно. Кажется, мои чарыхи подсохли.

Проходя мимо торговых рядов, Али с удивлением заметил, что многие в знак приветствия кивают Егору.

— Это как понимать, — возмущенно сказал он, — я живу здесь уже полгода, меня ни одна собака не замечает. А ты вчера приехал, с тобой уже весь базар здоровается.

— А что я тебе говорил, — довольно сказал Егор.

Дверь моллы по-прежнему была закрыта и занесена снегом.

— Не будет его сегодня, — отозвался на вопрос человек из соседней лавки.

Закусочная представляла собой два стола под навесом, прямо на проходе между торговыми рядами. Дровяная плита, установленная глиняными горшочками с пити и небольшой мангал у стены. Мимо шли люди, едва не задевая их.

— Два пити, — заказал Али, — не будем объедаться. Нам еще работать.

— Не будем, — согласился Егор. — А вина у них нет, хотя бы по чашке.

— Вина нет, есть айран. И здесь не место для пития вина. Во всяком случае, не время.

— Кто же в такой холод пьет айран?

— Это ты напрасно, с похмелья помогает.

— А у меня нет похмелья.

— Хорошо тебе, а у меня голова болит.

— Так выпить надо.

— Этот вопрос закрыт. Ты мне клиентов хочешь распугать?

Принесли заказ, и Егор замолчал. Когда они покончили с едой, подавальщик принес чай. Егор удивился, но, обжигаясь, выпил и попросил еще.

— Некоторые мудрецы считают, что чай лучше вина, — назидательно сказал Али, — он также бодрит, но не опьяняет.

— Я в этой дискуссии участвовать не буду, — заявил Егор.

Пообедав, они вернулись к конторе и увидели, что у дверей стоят люди.

— Что такое? — удивился Али.

Приблизившись, он спросил:

— Господа, что вам угодно?

— Нам нужен мударрис Али, — сказал один из них.

— Он перед вами, — ответил Али, — а в чем дело?

— Я собираюсь судиться с одним человеком, — сказал один из них, — хочу, чтобы ты представлял мои интересы. Я заплачу.

— Понятно. А вы? — спросил Али остальных.

— Мы тоже собираемся судиться, — в разнобой ответили они.

— Заходите по очереди, — пригласил Али.

Пропустив первого посетителя вперед, он привлек внимание пекаря из соседней лавки и крикнул ему:

— Халил, ты говорил, что у тебя есть смышленый племянник.

— Очень смышленый, господин факих, читать, писать умеет. Вот он. Эй, оглан.

Из-за спины пекаря выглянул мальчик, испачканный угольной сажей.

— Пусть умоется и зайдет ко мне, — сказал Али.

— Хочешь взять помощника, — озабоченно спросил Егор, — а как же я? Не справился?

— Нет, ты слишком любишь выпить. Шучу, ты мой компаньон, а нам нужен секретарь-порученец. Такого богатыря негоже гонять по пустякам.

В этот день они ушли с работы поздно вечером. Так же было и на следующий день, и всю следующую неделю. Али проводил консультации, составлял исковые заявления, каждый день бывал в суде. В четверг Егорка спросил:

— А выходные нам полагаются?

— У мусульман выходной день — пятница, — ответил Али.

— Значит, завтра — выходной. Это хорошо. Что мы будем делать?

— Пойдем в баню. Завтра мужской день.

— Отлично. А сегодня?

— Сегодня я иду в суд. Слушается дело Сакины. У тебя есть какие-то пожелания?

— Вообще-то я хочу сходить на охоту, — сказал Егор. — Я слышал здесь в горах много диких кабанов. Только на первый раз надо взять проводника, чтобы не заблудиться. Я тут поговорил с одним, кто диких уток продает. Он согласен показать кабанью тропу. Спрашиваю, почему сам не бьешь? Говорит, Аллах не дозволяет свинину есть. Но какая же это свинья. Она только с виду свинья, кабан — это дикий зверь. Пойдешь со мной?

— Может быть.

— Это опасно.

— Тогда пойду.

— Значит, завтра на охоту.

— А как же хамам?

— Утром охота, вечером — баня.

— Ладно, — согласился Али, — только я стрелять не буду. Компанию составлю, на страже постою.

— Тогда я пойду, договорюсь с охотником.

— Хорошо, иди. А я пойду в суд.

— Оглан, — сказал Али мальчику секретарю, — ты все слышал?

— Да.

— Как тебя зовут?

— Муса.

— Сиди здесь и принимай посетителей. Егор скоро вернется.

* * *

— Советник, что-то вы к нам зачастили, — сказал судья.

Это можно было расценить, как некоторое расположение. Али только что с ним поздоровался, но судья не ответил. Он вообще не отвечал на приветствия, чтобы его не заподозрили в симпатии к кому-либо. Этот судья был приверженцем старой школы и принципов судейства. Жил отшельником, дома никого не принимал в полном соответствии с нормами судейской этики. В годы учения в медресе Табриза Али слышал предание о том, что первые мусульманские судьи не могли быть назначены просто по своему желанию. Из жителей правитель выбирал самого достойного, высоконравственного человека. И делал ему предложение стать судьей. Если этот человек соглашался, под различным предлогом его кандидатуру отклоняли. Если он отказывался от судейства, ему предлагали через некоторое время второй раз. Если он вновь отказывался, ему предлагали в третий раз. Если же он и в третий раз отказывался, то его назначали судьей против его воли. Считалось, что он прошел испытания и достоин судить других людей.

— Слушается дело Сакины, — объявил кади, — секретарь огласите предпосылки дела.

Катиб откашлялся и произнес:

— Сакина, рабыня недавно умершего купца. Поскольку купец умер, согласно закону наследования, все имущество купца отошло к его женам, в том числе и рабы. Рабыня купца Сакина подала иск, в котором заявляет о своем праве на часть наследства, поскольку купец перед смертью отпустил ее на волю. Истица и ответчица находятся в зале.

В комнате сидели две женщины с закрытыми лицами. Сакина на руках держала ребенка. Рядом со вдовой сидел дородный мужчина.

— Итак, — сказал судья, обращаясь к ответчице, — ты жена купца.

— Да, судья, я одна из жен, старшая жена.

— Называй меня — ваша честь!

— Да, ваша честь.

— Кто это рядом с тобой?

— Это мой брат.

— Женщина, если твой муж дал свободу своей рабыне, она не может являться наследством. Ты должна ее отпустить.

— Она все врет. Мой муж не давал ей свободу.

— Истица, ты можешь доказать, что твой хозяин отпустил тебя? Где твое свидетельство?

— Эта женщина порвала свидетельство.

— А ты докажи, что я порвала! — воскликнула ответчица.

— Истица, у тебя есть свидетели того, что твой хозяин дал тебе свободу?

— Нет, ваша честь.

— Но если нет свидетельства, как ты докажешь свою правоту?

Али поднял руку.

— Чего тебе? — спросил судья.

— Ваша честь, я представляю интересы этой женщины, — заявил Али.

— Вот как, а я гадаю, почему ты здесь сидишь. Ну, говори, советник, мы тебя слушаем.

— Ваша честь, в реестре моллы должна быть нотариальная запись.

— Должна быть, — согласился судья, — так пусть эта женщина получит копию и принесет ее в суд.

— Она обращалась к нему, но тот отрицает подобную запись.

— Мы не можем основываться лишь на словах истицы — нужен документ.

— Ваша честь, суд может вызвать моллу и потребовать предъявить реестр записей.

— Не возражаю. Секретарь отправьте повестку молле, — распорядился судья.

— Но даже в этом нет необходимости, — продолжал Али, — ваша честь, позвольте мне задать вопрос ответчице.

— Задавай, — разрешил судья.

— Скажи, женщина, что это за ребенок на руках твоей рабыни?

— Этого ребенка она родила от моего мужа, бесстыжая девка.

Судья стукнул по столу:

— Придержи язык, женщина, а то я удалю тебя из зала за неуважение к суду. Продолжай, — последнее слово относилось к Али.

— Как утверждал один из основателей мусульманского права Абу Ханифа, — продолжал Али, — есть несколько способов выходов из рабского состояния, установленных законом. Первое — это прямое освобождение, то есть отпущение раба, публично при свидетелях…

— Не надо перечислять все способы, — прервал его судья.

— Простите. Одним из способов является отпущение на свободу невольницы конкубины, если она родила ребенка от своего господина. Это наш случай. Ответчица только что при свидетелях признала, что этот ребенок является сыном покойного. Таким образом, имеются все основания для того, чтобы считать истицу свободной.

— Суд удаляется на совещание, — объявил судья.

Сбир выпроводил всех на улицу, а через короткое время позвал обратно.

— Доводы истицы судом принимаются, — сказал он, — эта женщина свободна.

— Ну и ладно, — закричала вдова купца, — пусть убирается на все четыре стороны.

Судья приказал вывести жену купца из зала. Сбир немедленно выполнил приказ.

— Ваша честь, это еще не все, — сказал Али, — этот ребенок имеет право жить в доме своего отца, а его мать в данном случае также пользуется этим правом, будучи его опекуном, вплоть до его совершеннолетия. Также им обоим положено ежемесячное содержание из средств купца.

— Принимается, — согласился судья.

— Еще мы просим определить сумму разовой компенсации. Истица шесть месяцев жила в крайней нужде, бедствовала, снимала угол в чужом доме.

— В какую сумму вы определили компенсацию? — спросил судья.

— Мы просим триста дирхамов, — ответил Али.

— Но у нас нет денег, — возразил брат ответчицы, оставшийся в зале.

— Я внесу этот пункт в исполнительный лист, — сказал судья, — но, если у них нет денег, вы ничего не получите. Если заставить выполнить этот пункт, и продать дом на торгах, в первую очередь, пострадает сама истица, оставшись без крова.

— Ваша честь, а, как же я получу плату за свой труд? — спросил Али.

— Это уж ты сам как-нибудь разберешься, умник, — сказал судья и закрыл заседание.

* * *

— Надо заканчивать с благотворительностью, — сказал Али, вернувшись в контору.

— Что такое, — спросил Егор, — опять бесплатно работал?

— Как догадался?

— Мне так показалось. Ладно, закрываем лавочку. Я купил нам одежду для охоты, ты же не будешь бродить по горам таким щеголем. Примерь, если не подойдет, я схожу, обменяю. А потом домой, надо спать пораньше лечь, завтра рано вставать.

— Рано, это во сколько?

— Часа в четыре.

— С ума сошел. Раньше восьми не вздумай меня будить, — заявил Али.

В горах

Однако в половине пятого утра, он трясся в седле, проклиная все на свете. Он не думал вставать, однако в четыре проснулся оттого, что заржала одна из лошадей, приведенная проводником. Али попытался заснуть, но не смог из-за возни, затеянной Егоркой, собиравшимся на охоту. Тогда он решил не противиться судьбе.

Они выехали из города, рысью прошли равнину и теперь поднимались в горы. Дорога шла, огибая одну гору, заросшую лесом, другую. Здесь за городом окрест лежал снег, и стоял легкий морозец, но, разогревшись от скачки, холода друзья не чувствовали. Что касается проводника, тот и вовсе казалось не испытывал никаких неудобств от столь ранней прогулки. Он даже умудрялся что-то напевать. Когда поравнялись с третьей горой, дорога пошла круто вверх. Но проводник взял левей в низину. Вскоре послышался шум воды, бьющейся в теснинах. Это была река, берущая начало где-то высоко в горах. Они доехали до нее, и через брод, указанный проводником, перебрались на другой берег. У подножия следующей горы проводник остановился.

— Мы на месте, — сказал он, — поднимитесь на эту гору и спускайтесь с той стороны. Примерно на середине спуска есть заброшенная сторожка.

— Чья сторожка? — спросил Егор.

— Ханская, загонщики в ней оставались, когда хан охотился. Сейчас ему не до охоты. Это будет ваш ориентир. От нее возьмете влево, спуститесь вниз к лощине, там и стойте. Это кабанья тропа. Они пойдут перед рассветом, если пройдут.

— А разве, ты не идешь с нами? — спросил Али.

— Нет, господин. Мне моя жизнь дорога в отличие от вас. Я свое дело сделал, заплатите мне. И иншаалах, когда закончите свое дело, там, где мы свернули с дороги вниз, есть деревня, отсюда видно, вон те домишки на склоне. Там я живу, приходите. Я отвезу вас обратно.

Али посмотрел в указанном направлении и, действительно, увидел вдали темные пятнышки на теле горы. Егор высыпал проводнику в руку несколько монет.

Друзья спешились.

— Бог в помощь, на охоте стойте рядом с деревом, — сказал отъезжая проводник, — если, что залезете на него.

— Как тебя зовут? — крикнул Егор.

— Мардан, — донесся ответ.

— А в гору обязательно лезть, обойти нельзя? — крикнул Али.

— Можно, но так дальше будет, заблудитесь. Я вам верный путь указал.

— О Аллах, что я здесь делаю, — посетовал Али.

Егор, не обращая на приятеля внимания, доставал из заплечного мешка куски обработанного дерева тетиву, вскоре у него в руках оказался сборный лук. Он достал колчан и протянул Али.

— Подержи, пожалуйста.

— Я стрелять не буду, — предупредил Али.

— Не стреляй, просто подержи.

Затем он взял древко, которое привез с собой, достал из ножен широкий обоюдоострый кинжал и стал сноровисто прилаживать его к нему прочной бечевой.

— Что это ты мастеришь? Копье? — спросил Али.

— Рогатину, — ответил Егор.

— А лук на что?

— Стрелой, брат, кабана не возьмешь, стрела ему, что иголка. Только рассвирепеет.

— А зачем же ты его взял.

— Да, мало ли, кабан не пойдет, может, птицу сниму или зайца добуду. Да, и вообще, время неспокойное. Куда ж без оружия.

Егор попробовал рогатину на прочность. Потом с размаху всадил в ближайшее дерево. Вытащил, осмотрел крепление и остался доволен.

— А здесь хорошо, спокойно, — сказал неожиданно Али, — тишина, снег, как будто в мире и нет ничего. Ни войн, ни раздоров.

— Вот видишь, а ты ехать не хотел. Пошли, а то скоро светать начнет.

Егор надел заплечный мешок, перекинул через плечо туго набитый хурджин и пошел вперед в гору.

— Ступай по моим следам, — бросил он.

— Это я уж сам сообразил, — ответил Али.

Лук все же остался у него. Он перекинул его за спину, а колчан повесил на плечо.

Вопреки опасениям подниматься в гору оказалось не так тяжело. Здесь в лесистых горах выпавший снег лежал неровно — островками, которые можно было обойти. Мерзлая комковатая земля не скользила под ногами. Они поднялись на пологую вершину горы, начали спуск с другой стороны, нашли сторожку, заглянули в нее. Это было небольшое приземистое строение, сложенное из речного камня — булыжника. Внутри были устроены деревянные лежанки и печь с выведенной из стены трубой.

— Уютное местечко, — заметил Егор, — жаль времени в обрез, можно было бы сделать привал, позавтракать.

— Знаю я твой завтрак, и чем он кончится.

— Между прочим, — заметил Егор, — Омар Хаям советовал пить вино на заре, чтобы день встретить подготовленным.

— Давно ли ты стал цитировать Омара Хаяма? — заметил Али.

— С тех пор, как с тобой стал знаться.

— Однако зари еще нет.

— Зари нет, но это я так, образно. Не искушай меня, я здесь по делу. Может, вещи здесь оставим? Заберем на обратном пути.

— Не надо, — возразил Али, — имущество мужчины всегда должно находиться у него перед глазами. Тебе что — тяжело нести?

— Мудро сказано, — оценил Егор, — еще говорят — своя ноша не тянет.

Продолжили спуск, пока не вышли на тропу.

— Кажется, это здесь, — сказал Егор. — Ночью снег шел, должны быть следы.

Он повесил хурджин на ближайшее дерево и стал исследовать тропу.

— Есть, — наконец, торжествующе воскликнул он, — смотри.

Али подошел ближе и увидел на снегу следы от сдвоенных копытцев.

— Ну, что? — возбужденно сказал Егор. — Становимся на позиции. Вообще-то его в загон брать надо, человек десять требуется. Обложить и гнать на засаду, но поскольку нас всего двое, положимся на удачу. Станем так, чтобы видеть друг друга. Если что шумни и лезь на дерево. Он на меня пойдет, а тут я его встречу.

— Что уже в засаду? — спросил Али. — Лук тебе отдать?

— Мне он сейчас ни к чему. Пусть у тебя будет. Вообще-то мы его услышим, если секач здоровый — земля под ним гудит.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Амбал, — носильщик.

2

Беюк-базар, — большой базар.

3

Бербер-хана — парикмахерская. (азерб.)

4

Юзбаши, — сотник.

5

Векиль — адвокат.

6

Кийас — аналогия, прецендент.