Тайна книги Аристотеля

Самид Агаев

Предпосланный книге подзаголовок – сказка для взрослых, не совсем точно отражает содержание, и это, несмотря на то, что в романе есть джины, драконы и прочее волшебство. Однако в тексте имеются и реальные исторические персонажи, чиновные лица Аббасидского халифата, сыгравшие значительные роли в судьбе мусульманской империи. Это магический реализм в истинном смысле этого слова, переплетение дворцовых интриг, заговоры, взлеты и падения принцев крови, вазиров, сановников и военачальников. Все это достоверные исторические факты, которые нанизаны на собственно волшебную канву. Средневековый колорит точен настолько, насколько возможно его живописать, отстоя от событий на тысячу лет. Когда-то писатель Владимир Орлов заметил, что Самид Агаев создал оригинальный жанр исторической прозы. Это не беллетристика Дюма и не хроника Дрюона, а та область что находится между ними. В данном сочинении он обращается к традициям «1001 ночи». Приговоренный к смерти за оскорбление его святейшего величества халифа, дервиш продлевает свою жизнь, развлекая наместника пророка занимательными историями, и в конце концов получает шанс на спасение. За приключениями и волшебством проглядывает мораль, жизненная философия, читатель получает возможность оглянуться на собственную жизнь, и сделать для себя выводы, правильно ли он поступает, так ли относится к близким, как они того заслуживают.

«Из ложных посылок можно вывести истинное заключение»

Аристотель

1

Во второй половине дня весеннего месяца шабана, некий дервиш, собрав вокруг себя толпу на площади, прилегающей к Суку, — главному рынку Багдада, рассказывал занимательные истории. Подавали мало, на дне чаши для подаяний, выдолбленной из высушенной тыквы, лежали два данника. Завершив очередную историю, он вновь пустил чашу по кругу, однако она вернулась пустой, тогда он сказал следующее:

— Пришел как-то к халифу один человек из числа просителей во время его аудиенции и сказал ему: «О, повелитель правоверных! Отдай мне свою мать в жены, больно у нее корма велика, нравится мне». До смерти перепуганные придворные замерли, ожидая во что выльется гнев всемогущего халифа. Но тот лишь рассмеялся и ответил наглецу: «Я бы отдал. Но ведь через это и отец мой ее любит».

После недолгого молчания раздался чей-то смешок, затем второй, и вскоре толпа, обступившая рассказчика, дружно хохотала над услышанным. В чашу посыпались монеты. Дервиш, худощавый человек средних лет, кланяясь, стал благодарить слушателей. Послышались голоса: «Расскажи, расскажи еще что-нибудь».

— Не могу друзья мои, — отказывался рассказчик, подняв руки, словно моля о пощаде. — Горло пересохло. Приходите завтра. Я буду здесь в это же время.

Толпа стала расходиться. Вскоре возле него остался только один человек, юноша лет восемнадцати.

— Ну и как это тебе нравится, — обратился к нему дервиш, — битый час я им рассказывал поэму о любви, никто даже не шевельнулся. Стоило перейти к похабным анекдотам, так сразу денежки посыпались. Что за люди?! С кем приходится дело иметь. Разговоры о прекрасном на них не действуют. Им подавай скабрезности. Увы, мой юный друг, увы, миром движут низменные инстинкты. И с этим приходится считаться.

Он пересчитал подаяние и воскликнул:

— Гляди-ка, кто-то дирхем целый не пожалел.

— Это был я, — сказал юноша, — но я как раз оценил поэму. А что, влюбленные, действительно, сгорели?

— Точно так, — подтвердил дервиш, — заживо.

— Но почему?

— Как почему? Ты что плохо слушал? Мачеха подсунула девушке заколдованное свадебное платье. В брачную ночь, когда влюбленные остались наедине, жених не смог снять с нее платье. Расстегивал пуговицы, а они застегивались снова. Он пуговицы расстегивает, а они опять застегиваются. И так продолжалось до тех пор, пока юноша, объятый внутренним пламенем неутоленной страсти, не вспыхнул от любовного жара. Как тут с собой совладать. Ну и девица, соответственно сгорела вместе с ним.

— Почему вы не изменили конец этой истории? — спросил юноша. — Ведь это в ваших силах. Вы же рассказчик. Пусть бы они были счастливы.

— Это невозможно, — категорически заявил дервиш, — во-первых, это не я сочинил. Какое я имею право, что это будет, если каждый станет перекраивать сочинение на свой лад. Во-вторых, — истории со счастливым концом,…за них, почему-то платят меньше. Наверное, от зависти. А вот когда у кого-то жизнь сложилась хуже, чем у тебя. Тут можно и расщедрится. Но ладно. Я бы с тобой еще поболтал, я вижу парень ты неглупый, но мне некогда. Дел невпроворот, да и о ночлеге надо подумать.

Потеряв интерес к разговору, он достал из котомки иголку с ниткой и принялся пришивать к халату отрывающуюся заплату. Но юноша не уходил. Он стоял в лучах заходящего солнца, и тень от его фигуры падала как раз на дервиша. Бумажный колпак последнего, покрытый изречениями из Корана, все время норовил сползти с его головы. Так, что он снял его, обнажив бритую голову. Заплату пришивал на вполне еще добротный халат. Закончив со своим делом, он поднялся и сказал все еще стоявшему в задумчивости слушателю:

— Послушай, я пришил твою тень к своему халату. Так что теперь куда я, туда и ты.

После этого дервиш засмеялся, и, забросив котомку за спину, направился в сторону ближайшего переулка. Сделав несколько шагов, он оглянулся и удивился, обнаружив, что юноша следует за ним.

— Послушай, сынок, — крикнул он, — вообще-то это была шутка. Я пошутил, это же остроумно, разве нет? Но это не означает, что ты должен идти за мной.

Юноша смущенно улыбнулся.

— Простите, я не понял, что это шутка. Да, конечно, я не буду идти за вами.

Дервиш хмыкнул и продолжил свой путь. Но в конце базарной площади вновь оглянулся. Юноша все еще стоял, не двигаясь с места.

— Эй, — крикнул дервиш, — иди сюда.

Юноша подошел.

— Тебе что, некуда пойти?

— Нет, — сознался юноша.

— Ладно, пойдем со мной, угощу тебя ужином. Все-таки ты дороже всех оценил мое искусство рассказчика. Не возражаешь?

Юноша не возражал. Они вместе покинули площадь. За ними, держась поодаль, последовал еще один человек, слонявшийся неподалеку.

Дервиш привел парня на берег Тигра. Здесь у пристани находился хан с открытой верандой.

— Здесь подают лучший кебаб во всем городе, — заявил дервиш, — и знаешь почему? Потому что хозяин каждый день самолично режет двух баранов и готовит из них еду. Если мясо остается не проданным, его отправляют в дом, где готовят еду для бедняков. Обычно здесь полно народу, интересно, свободны ли отдельные кабинеты.

— Может быть, сядем на веранде, — предложил юноша. — Здесь хороший вид и свежо.

— Там вид еще лучше, отдельные кабинеты — на лодке, — дервиш кивнул в сторону реки, где в воде стоял крытый таййар, пришвартованный к небольшой деревянной пристани, разукрашенный и расписанный яркими красками. — Здесь на веранде нельзя заказать все, что тебе вздумается. Вино, например. Ты пьешь вино?

— Вообще-то нет.

— Почему? Пророк не дозволяет?

— Дозволяет. Я не мусульманин. А вы?

— А я мусульманин. Но я мусульманин того периода, когда Мухаммад еще сам пил вино. Я брошу пить, когда достигну того же возраста, в котором пророк запретил вино, так будет справедливо, и тебе придется с этим смириться.

— Да я не против.

— Вот и хорошо.

К ним подошел администратор, приветствовал и переговорил с дервишем. Прошли за ним через веранду на пристань и по скрипучим сходням поднялись на лодку. Провожатый привел их в небольшую каюту. Столик и две лавки, небольшое оконце. От проплывающих мимо лодок образовывались волны, и плавучий кабачок покачивало.

— Какие будут пожелания? — спросил подавальщик.

— Кебаба две порции, закуски и нектар, ты знаешь, о чем я. — распорядился дервиш.

— Кебаба сегодня нет, — сказал подавальщик.

— Как это нет. — воскликнул дервиш, — я всю дорогу расхваливал ваше мясо, а его нет! А что есть?

— Рыба, мангара, не пожалеете, очень вкусно, наш повар готовит ее на решетке.

— Что это за рыба, — спросил юноша, — я рыбак, никогда не слышал.

— Это усач, — ответил дервиш, — иракцы называют ее мангара.

— Я могу сам за себя заплатить, — сказал юноша, — не надо меня угощать.

Дервиш хмыкнул.

— Вообще-то это правильно, если я вскормлю тебе твой же дирхем, это будет неправильно. Ты мне нравишься. Как тебя зовут. Меня — Хаджи-баба.

— Меня зовут Гариб.

— Гариб, — то есть чужестранец. Интересное имя у тебя. О чем твои родители думали, когда тебя называли.

— Не знаю, — ответил юноша, — когда они были живы мне не пришло в голову спросить, а сейчас уже поздно.

— Да будет земля им пухом. Ну скажи мне, чужестранец, откуда ты взялся и что тебе нужно в славном городе Аль-Мансура? Ты ведь нездешний.

В дверь стукнули, затем она отворилась и вошел подавальщик с подносом. С него на стол перекочевали свежеиспеченная лепешка, козий сыр, тарелка с овощами и зеленью, и глиняный кувшинчик, неказистый, но круглобокий. Дервиш удостоверился в сохранности печати и кивнул головой. Подавальщик взломал печать. Дервиш вдохнул аромат и спросил:

— Откуда вино?

— Сирийское, пятилетней выдержки. Рыбу подадим позже, сперва закусите сыром.

— Ладно, иди. Будешь еще учить нас, чем закусывать.

Подавальщик виновато улыбнулся, наполнил чаши вином, пенящимся фиолетовым пузырями, и удалился. Дервиш погладил кривобокий кувшинчик и произнес:

Мне говорят кривы мои бока, что ж дрогнула горшечника рука.

— За знакомство, — добавил он, поднимая чашу.

Юноша медлил.

— Тебя что смущает? — спросил Хаджи-баба. — Пить или не пить? Не бойся. В этом заведении давние традиции. Никто не донесет. Мулам сюда вход заказан.

— Дело не в этом, — ответил Гариб, — и я вообще не мусульманин, гебр.

— Тогда тем более, пей. Сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

— Надо же, восемнадцать. А выглядишь моложе. Мне вот уже сорок семь, а выгляжу на пятьдесят, это несправедливо. Свою жизнь я посвятил суфизму. Десять лет провел в ордене танцующих дервишей. А потом ушел от них.

— Почему? Разочаровались в учении?

— Да нет, просто голова кружиться стала, решил найти себе занятие поспокойнее. Ушел так сказать, на вольные хлеба. Теперь сам себе хозяин. Запомни, парень, главное, в жизни, это независимость. Как говорили древние философы, — потерять независимость много хуже, чем потерять невинность.

Гариб спросил:

— Что означает быть суфием?

— Освободиться от собственного я, — ответил дервиш.

— Мне это нравится, — сказал юноша и задал новый вопрос, — и все же ты мусульманин?

— Суфий не может быть только мусульманином. Многие люди говорят — мы верим только в Моисея или Христа. Другие верят ведам или священным писаниям. Но для суфия неважно кто сказал правду, тот или иной. Важна суть того, что было сказано. Если он находит истину в словах Заратуштры, он принимает ее. То же в Каббале, Коране, Библии. В действительности не может быть много религий, есть лишь одна. Как не может быть двух истин. Есть только один Бог и одна религия. Пей!

Поскольку юноша все еще колебался, дервиш произнес:

Пей, будет много мук, пока твой век не прожит.

Стечение планет не раз твой ум встревожит.

Когда умрем, наш прах пойдет на кирпичи

и кто-нибудь себе из них хоромы сложит.

Произнеся это четверостишие, Хаджи-баба выпил вино и поставил чашку на стол. Юноша последовал его примеру. Потом спросил:

— Какие замечательные слова. Кто это?

— Один поэт, я был знаком с ним короткое время, когда путешествовал по Ирану. Там есть такой городишко — Рей. Я жил в дервишеской ханаке. Вышел вечером во двор и увидел человека, который неотрывно смотрел на небосвод. Потом я услышал, как он произносит:

Как жутко звездной ночью, сам не свой

Стоишь окутан бездной мировой,

А звезды в буйном головокружении

Несутся мимо в вечность по кривой

Эти слова так поразили меня, что я немедленно предложил ему выпить со мной. Он, не чинясь, согласился. Мы пили всю ночь и разговаривали. И здоров же он выпить. Этот человек был кладезь мудрости, и он читал мне стихи всю ночь. И эта была лучшая ночь в моей жизни. Вообще то он назвался астрономом, сказал, что улемыобвинили его в безбожии, потому-то он продемонстрировал им, что земля крутится вокруг солнца, а не наоборот. Разъяренная толпа разгромила и сожгла его обсерваторию. Он скрывался от фанатиков и одну ночь провел в этой ханаке. Затем он отправился в хадж. Звал меня с собой, но я отказался, до сих пор жалею об этом.

Так откуда ты, мой юный друг. Что оставил и что ищешь?

Осушив чашу, юноша захмелел сразу же, в глазах его появился блеск. Он отложил хлеб, который держал в руках, и сказал:

— В Гиляне у отрогов гор есть рыбацкая деревушка. Я там родился и прожил всю жизнь. Ловил рыбу вместе с отцом. Родитель недавно умер, а мать я потерял еще раньше. В общем, я сирота.

— Это я уже понял. Почему же ты оставил сей доходный промысел? Бросил отчий дом?

Юноша усмехнулся.

— Этот доходный промысел позволяет едва концы с концами сводить. Но дело даже не в этом. Я не хочу всю жизнь быть рыбаком.

— А чего же ты хочешь? Могу предложить тебе работать со мной. Мне нужен помощник. Я научу тебя всем уловкам своего дела. У меня раньше была обезьянка. С ней больше подавали. Потом она издохла.

Юноша засмеялся.

— Вы хотите использовать меня вместо обезьянки?

— Ну что ты, мы придумаем какую-нибудь забавную сценку. Допустим, я буду тебя погружать в сон, а толпа будет задавать тебе вопросы. А ты во сне будешь на них отвечать. Что отвечать, я буду тебе подсказывать.

— Спасибо, но мне это не подходит. У меня другие помыслы.

— Интересно было бы узнать. Ну давай еще выпьем.

Дервиш наполнил чаши.

— Будем здоровы! — сказал он и выпил.

Гариб последовал его примеру, но прежде, чем выпить произнес.

— Предлагаю выпить за исполнение желаний.

Хаджи-баба согласно кивнул и спросил. — И чего же ты желаешь?

— Я ушел из дома в поисках счастья, — помедлив, произнес юноша.

— За это надо еще выпить, — немедленно предложил дервиш.

— Нет, нет, — возразил Гариб, — мне хватит, я больше не буду.

Дервиш не стал настаивать.

— Ладно. Я один выпью за твою удачу Гариб, но теперь я буду звать тебя Галиб. Был ты чужестранец, станешь — победитель. Как сказал Аристотель, — хорошее имя — половина дела. А как ты собираешься его провернуть. И что там у тебя в случае удачи. В моем понимании — счастье — это собственный дом, куча золота, красавица жена. У тебя есть, наверное, какой-то план. Поделись со стариком. Глядишь, чего-нибудь присоветую.

Юноша улыбнулся, но ответить не успел. В этот момент стукнули в дверь и появился подавальщик с большой продолговатой деревянной тарелкой, на которой лежала подрумяненная рыба, засыпанная мелко рубленной зеленью и кольцами красного сладкого лука. Он водрузил ее на стол и пожелал хорошего аппетита.

— Вы читаете чужие мысли? — спросил юноша.

— Точно так, — подтвердил дервиш, — ешь, утолим чувство голода, а затем ты мне скажешь, насколько правильно я прочитал твои мысли.

— Что-нибудь еще? — спросил подавальщик, все еще стоявший в дверях.

Дервиш потряс кувшином и вылил остатки в свою чашу.

— Принеси еще один.

Подавальщик согласно кивнул и ушел, прикрыв за собой дверь.

Принялись за рыбу.

— Когда ты ел в последний раз? — спросил дервиш, глядя, как лихо управляется сотрапезник с едой.

— Вчера вечером.

— Так сейчас тоже почти вечер. Отчего такие перерывы, питаться надо вовремя.

— Я экономлю. С деньгами не густо.

— С деньгами не густо, а мне отвалил целых дирхем. Я это оценил, парень. Как тебе рыба?

— У нас лучше готовят.

— Кто бы сомневался.

— У нас готовят рыбу с начинкой из ореховой пасты и запекают в тандыре. Очень вкусно.

Дервиш допил вино и спросил:

— Так что ты мне хотел рассказать?

— Я? — удивился юноша. — Ничего.

— Как же ничего. Ты хотел рассказать мне свою тайну. Секрет, как стать богатым и счастливым. У тебя ведь что-то есть за душой. Выкладывай.

— Простите меня, но я не могу открыться первому встречному.

— Чудак-человек, в жизни все так и происходит, потому что первый встречный — это человек, с которым тебя сводит Бог.

— И все же мы недостаточно хорошо знакомы, — возразил юноша, — со временем, может и расскажу.

— Будь по-твоему, — дервиш не стал настаивать, — я вообще-то не охоч до чужих секретов. Во многом знании, много печали. Что-то вино долго не несут. Я уже трезветь начинаю.

В этот момент появился подавальщик. За его спиной стоял хозяин заведения. Тучный вислоусый человек с мрачным выражением лица.

— Хаджи эфенди, — сказал подавальщик, — соблаговолите рассчитаться со мной.

— Я просил принести еще вина, а не счет, — удивился дервиш.

Подавальщик развел руками.

— В чем дело, Ахмад-ага, — обратился к хозяину дервиш, — с каких пор в твоем заведении ввели ограничения?

— Там пришли за тобой, — объявил хозяин.

— Кто? Я никого не жду.

— Они из мауны. Я попросил их не входить сюда, чтобы не беспокоить других гостей. Пообещал привести тебя. Пойдем.

— Какой неожиданный поворот. — заметил дервиш, и, обращаясь к юноше, — я скоро вернусь, — он поднялся бросил несколько монет на стол. Этого хватит?

— Более чем, — сказал хозяин, — не обижайся, прошу тебя. Если бы я не обещал привести тебя, они бы пришли сюда. А здесь вы вино пьете. Было бы только хуже вам.

— Ладно, пойдем. — Дервиш последовал за хозяином.

На берегу его ждали два сбира и мухтасиб. В нескольких шагах поодаль в сумеречной тени в тени платана стоял еще один человек. Когда привели дервиша, мухтасиб посмотрел в его сторону, тот кивнул головой. Верно, это был соглядатай. Сделав свое дело, он скрылся.

— Я твое лицо запомнил, — крикнул сообразительный дервиш ему вслед. — В чем дело? — спросил он у мухтасиба?

— Ты арестован, по обвинению в оскорблении повелителя правоверных, — заявил мухтасиб. — У тебя был сообщник. Где он?

— Нет у меня сообщника, — заявил дервиш, — я был один.

Мухтасиб бросил взгляд на хозяина.

— Он был один?

Хозяин неопределенно пожал плечами.

— Следуй за мной, — приказал мухтасиб.

Дервиша увели. Хозяин провожал процессию взглядом, пока они не скрылись из глаз. Затем вернулся к юноше. Тот встретил его тревожным взглядом.

— Тебе, парень, лучше уйти, — сказал ему хозяин.

— Да, я понимаю, — согласился юноша.

— Нет, не поэтому. То, что твоего друга забрала полиция, для меня ничего не значит. В моих глазах — вы честные, добропорядочные граждане, мои клиенты. Просто они могут вернуться и арестовать и тебя. Так часто бывает, так что уходи от греха.

— Благодарю вас, я так и сделаю. Вы не знаете, за что его арестовали?

— А ты?

— Понятия не имею.

— Если ты не знаешь, то я и подавно. Иди, не тяни время.

Галиб (будем и мы так его называть) встал и направился к сходням. Но там на берегу уже его ждали сбиры.

— Проклятье шайтану, как в воду глядел, — сокрушенно сказал хозяин.

— Может, мне лучше прыгнуть в реку и переплыть на другой берег, — растерянно спросил юноша.

— Хорошо плаваешь?

— Да.

— Все равно, я бы на твоем месте этого не делал. В середине реки сильное течение, и вода еще холодная. А они воспользуются лодкой. Утонешь еще, не дай бог. Ты ничего не натворил?

— Нет.

— Тогда лучше сдайся. Бог даст обойдется. Все в руках Аллаха.

Юноша обреченно пошел по сходням на берег, где его арестовали. Так неожиданно печально закончился день, не предвещавший ничего дурного.