Дороги хаджа

Самид Агаев

Вторая книга исторической тетралогии Самида Агаева – «Хафиз и Султан». Азербайджан завоеван монголо-татарами. Чудом спасшийся при осаде родного города хафиз Али, потеряв близких, утратив веру в Бога, намерен совершить хадж, – паломничество в Мекку, чтобы вернуть душевное равновесие. Однако дорога приводит его в совсем другой священный город – Иерусалим, находящийся под властью крестоносцев. Где он оказывается втянутым в сложный узел политических интриг и интересов императорского двора, сирийского султаната и рыцарских религиозных орденов. Становится свидетелем невероятных событий, происходящих в храме гроба Господня.

роман

Байлакан

В один из октябрьских дней Али стоял на террасе своего дома в Байлакане и смотрел на закат. Йасмин сидела рядом, сцепив руки на огромном животе.

— Интересно, что сейчас поделывает Егорка? — наконец произнес он, дождавшись, пока солнечный диск коснется горизонта.

— Напиши ему, узнай, — отозвалась Йасмин.

— Куда?

— Разве он не оставил адреса?

— Нет, не оставил.

— Почему?

— Наверное, потому что у него нет адреса. Русь — это страна лесов, он так говорил. Откуда в лесу может быть адрес, если там нет улиц и площадей.

— Можно написать в Нахичеван, — предложила Йасмин, — его сестре. Наверное, она уже вернулась? Прошло уже три года.

— Почему ты думаешь, что она вернулась?

— Потому что она не продала дом, сказала, что вернется. Она ведь поехала навестить родителей.

Произнеся последние слова, Йасмин замолчала. Али, заметив, что она пытается сдержать слезы, положил ей руку на плечо. Через некоторое время, когда она успокоилась, он сказал:

— Ты все правильно говоришь. Но она не вернулась.

— Откуда такая уверенность?

— Я писал туда.

Йасмин усмехнулась.

— Я даю тебе советы, а оказывается, что ты все уже предусмотрел и все уже сделал, и даже Ладе написал.

— Уж не ревнуешь ли ты?

— С какой стати?

— Ты, говоря о ней, редко называешь ее по имени,

— С чего мне ревновать? — иронически сказала Йасмин. — Это же не она хотела стать твоей второй женой.

— Это была шутка.

— Это не была шутка.

— Ну, хорошо, — согласился Али, — допустим, что это была не шутка, скажу иначе. Дело было не во мне, просто она очень хочет выйти замуж. У нее навязчивое желание. Это упрощает ситуацию, согласись.

— То есть, ей нужен не ты, а просто муж.

— Именно так.

— Значит, для полного спокойствия я должна найти ей мужа.

— Я думаю, что в этом нет необходимости, она сама о себе позаботится. Но если у тебя есть кто-нибудь на примете. Какой-нибудь вдовец.

— Увы.

Оба замолчали, вдруг потеряв интерес к теме разговора. После долгой паузы Йасмин спросила:

— А все же почему ты неспокоен? Дело ведь не только в отсутствии вестей о твоем друге.

— Мне не нравится этот город, — тяжело вздохнув, ответил Али.

— Вот уж новость, как это не нравится, ты же здесь родился, это твой родной город.

— Увы, нет.

— Ты так долго обманывал меня? — удивилась Йасмин. — Ты родился не здесь? В какой-нибудь деревне?

— Почему сразу в деревне?

— Деревенские, часто скрывают место рождения, стесняются.

— Я родился здесь, но города, в котором я родился, уже не существует. Мы живем в другом городе. Я как-то не сразу это понял. Прежний Байлакан разрушен татарами. До основания. Они перебили всех жителей. Среди них был мой отец, его жена и дети. Их страдания до сих пор растворены в этом воздухе. Мне кажется порой, что я слышу их крики.

— Ты, в самом деле, слышал их крики? — тихо спросила Йасмин.

— Это не трудно вообразить. Когда я смотрю на этот город, я вспоминаю, что он отстроен ненавистным Шараф ал-Мулком. Здесь живут совсем другие люди. Даже канал, на который я смотрю вечерами с балкона и тот вырыт по приказу Шараф ал-Мулка.

— Если хочешь, давай уедем отсюда, например в Нахичеван, — предложила Йасмин. — Купим дом на той же улице, где живет Лада. Тебе там нравилось.

— Может быть, но сейчас не лучшее время для переезда, — сказал Али и через некоторое время спросил, — что говорит повитуха?

— Она говорит, что это произойдет на днях, — ответила Йасмин.

— Тогда и вернемся к этому разговору.

— Хорошо, — согласилась Йасмин.

Три дня спустя она умерла, не сумев разрешиться от бремени.

— Что с ребенком? — спросил Али у повитухи, вышедшей сообщить ему страшную весть.

— Аллах забрал ее вместе с ребенком, — ответила женщина, — мужайтесь господин, все в руках Аллаха.

— Сколько я тебе должен, — глухо спросил Али.

— Ну что вы, я не беру денег в таких случаях. Уж простите меня, ничего нельзя было сделать, узкое лоно. А вы еще молодой, возьмете себе еще жену.

Согласно обычаю, Али похоронил жену в тот же день. Молла, который прочитал молитву над могилой Йасмин, принимая серебряную монету, поклонился и сказал:

— Аллах лучше знает. Неизвестно, что с нами будет. Татары всюду. Вы слышали они взяли Гянджу и перебили всех жителей. Всех до единого. Некоторые люди, чтобы не попасть к ним в руки, зашли в свои жилища и подожгли их. Может быть, вашей жене повезло еще, и мы позавидуем ей.

— Может быть, — глухо отозвался Али.

Молла развел руками и ушел.

«Проклятый город, — глядя ему вслед, с тоской подумал Али, — зачем я сюда вернулся».

Оставшись один, он просидел до наступления темноты, а затем ушел, взяв с собой горсть земли с могилы Йасмин.

Али не стал устраивать поминки по мусульманскому обычаю. Не для кого было это делать. Все его родственники погибли при первом нашествии татар. Лишь он один, каким-то чудом задержался на этом свете. А сидеть весь день с чужими людьми ему было бы невыносимо. Вместо этого он роздал деньги нищим. Выставил на улицу столы, и нанятый им повар три дня подряд готовил еду и кормил прохожих. Также он купил для мечети стадо вакуфных ^[1] овец. Выслушав от имама слова благодарности, Али поинтересовался, нет ли в ближайшее время каравана с паломниками в Мекку.

— Вы желаете совершить хадж? — удивился имам. — Это похвально. Но сейчас пускаться в путь довольно опасно, всюду идет война. Враг захватывает нашу землю. Не лучшее время для паломничества.

— Эта война не вчера началась, и не завтра кончится, — ответил Али. — А хадж — священный долг каждого мусульманина.

— Вы правы, — согласился имам, — но в нашем городе компанию вам в ближайшее время никто не составит.

Али вернулся в опустевший дом и сел у двери, страшась входить внутрь. Мысль о том, что Йасмин уже никогда не встретит его с улыбкой, придавила его невыносимой тяжестью. Никому не было дела до его горя. Город жил своей жизнью. Пел муэдзин, призывая в мечеть на молитву, из мастерской медника доносился перестук молоточков, ребятня играла на улице. Хлопоты последних дней не давали ему времени задуматься над тем, что ему теперь делать. Одиночество вдруг навалилось на него всей своей необратимостью. И он с ужасом осознал, что отныне день за днем надо будет находиться в этом опустевшем доме. Не в силах вынести эту мысль, Али встал и пошел, куда глаза глядят. Был вечер, он долго, бесцельно бродил по городу, пока ноги не привели его на центральную площадь, где царило оживление. Али смешался с толпой и прислушался. Речь шла о монголах. Горожане спорили о том, как вести себя с завоевателями. Одни предлагали откупиться, другие оборонять город. Али оказался рядом с двумя яростными спорщиками. «Табриз откупился — говорил один, — и все жители остались в живых». «Табриз откупился, потому что это большой и богатый город, — отвечал другой, — а что может ему дать, наш захудалый городишко». «Но у нас крепкие стены, мы можем сколько угодно долго защищать город. Им надоест, и они уйдут». Заметив, с каким вниманием Али слушает их, спорщики обратились к нему, вовлекая разговор.

— Я думаю, что вы оба неправы, — заявил Али. — Просто откупиться от них не получиться, получив отступные, они не уйдут. Надо стать их данниками, они берут десятину со всего. И это на всю оставшуюся жизнь.

— Ну вот, я же говорю, — воскликнул сторонник сопротивления.

— В защите города, тоже нет особого смысла, — продолжал Али, — поскольку они будут осаждать город до тех пор, пока у нас не закончатся продукты. Воды они лишат нас еще раньше, перекрыв воду в канале.

— Так что нам остается? — спросили его спорщики.

— Стать рабами или погибнуть. Во втором случае, надо отправить женщин и детей, а самим выйти из города, и встретить татар в чистом поле.

— Оставить свои дома, имущество? — возмутились спорщики. — Знаешь что, умник, иди-ка своей дорогой.

Али пожал плечами и ушел. Он вернулся домой, лег и, чтобы заснуть, стал по памяти читать Коран, который как мы помним, он знал наизусть. Дойдя до суры «Преграды», он на словах «А ты Адам, поселись ты и твоя жена в раю…», задумавшись о своевременности этих слов, провалился в беспамятство.

Разбудил его слуга, вступивший в перебранку с кем-то на улице. Несколько мгновений Али был безмятежен, пока не вспомнил об утрате. Чтобы отвлечься от горестных мыслей, он продолжил чтение Корана, с того места, на котором под утро ему удалось заснуть.

«…Питайтесь, чем хотите, но не приближайтесь к этому дереву, а то вы окажитесь несправедливыми». Когда Али дошел до суры «Верующие» и прочитал «Разве вы думали, что мы создали вас, забавляясь, и что вы не будете к нам возвращены»

Он был так поражен, что прекратил чтение.

Али оставался в постели еще некоторое время, надеясь вновь заснуть, тем самым, отсрочив тягость предстоящего разговора. Однако от слуги, жаждавшего общения, так просто отделаться не удалось. Шум, производимый им, становился все назойливей. Тогда Али оделся и сошел на первый этаж, намереваясь уволить слугу. Но застав его за мытьем полов, Али невольно смягчился и остановился в нерешительности. Ариф, так звали слугу, весело поздоровался, но тут же скорчил скорбную физиономию, подобающую моменту.

— Как все вчера прошло, господин? — спросил он.

В ответ Али молча кивнул. Слугу он нанял недавно для помощи отяжелевшей Йасмин, и его все равно надо было теперь рассчитывать. Богатство не прибавило ему важности, и он продолжал чувствовать неловкость, когда кто-то прислуживал ему.

— Да упокоит Аллах ее душу, — сказал Ариф.

— Да упокоит Аллах души твоих умерших родственников, — ответил Али.

— Я вас разбудил господин, но скоро полдень, лучше не спать, а то голова разболится.

— Ариф я уезжаю, и мне больше не понадобится твоя помощь, — сказал Али.

— Куда, господин, вы уезжаете?

— В Мекку, я решил совершить хадж.

— Это хорошо. Пусть Аллах сделает легким ваш путь.

— Спасибо, так что ты можешь не приходить.

— Да, я понял, господин. Я только домою полы.

— Хорошо, — сказал Али, и стал подниматься по лестнице на второй этаж.

— Господин, — окликнул его вслед Ариф, — вам принесли письмо.

Али вернулся.

— Письмо, какое письмо? Что же ты сразу не сказал.

— Не успел. Вы же мне слова не дали сказать, сразу уволили. Посыльный не хотел оставлять его, говорил, что должен лично в руки передать. Но я не позволил.

— Где письмо? — спросил Али нетерпеливо.

— Так он его не оставил, сказал, что зайдет после обеда.

— Почему ты не разбудил меня. Иди на почту и приведи его.

— Это был не почтальон. Просто посыльный, от человека, остановившегося в караван-сарае. Так он сказал. Он скоро придет.

— Иди, найди его.

— Но вы же меня уволили.

— Я беру тебя обратно. Иди.

— Спасибо, господин. А полы?

— После домоешь.

Ариф бросил тряпку и, торопясь, вышел, но тут же вернулся. Али вопросительно посмотрел на него.

— Господин, еще вас спрашивала какая-то женщина.

— Какая женщина? — удивился Али.

— Судя по голосу, молодая.

— Ее ты тоже не пустил?

— Нет, я сказал, чтобы она позже зашла.

— Ты, верно, раньше сторожем работал, — предположил Али.

— Точно, — обрадовался Ариф, — как вы догадались?

— Это было нетрудно. А что же ты ушел с этой работы?

— Склад сгорел.

— Наверное, ты отказался пустить на него пожарных.

— Вы шутите, — догадался Ариф.

— Не совсем, иди скорее.

Слуга ушел, а Али взял тряпку и стал мыть полы. Надо было чем-то занять себя.

— Вам помочь? — услышал он женский голос, который показался ему очень знакомым. Женщина, стоящая в дверях, откинула чадру, и он увидел Ладу. Али изумленно смотрел на нее, не говоря ни слова.

— Cалам — алейкум. Почему ты сам моешь полы? — спросила Лада. — Где твои слуги, где жена, наконец.

— Аллейкум — ассалам, — ответил Али, — моя жена на небесах, она умерла на прошлой неделе, при родах.

Лада ахнула и закрыла рот рукой.

— А ты легка на помине. Мы как раз вспоминали о тебе недавно.

— Да упокоит Аллах ее душу, — всхлипнув, произнесла Лада, — мне так жаль.

Когда она заплакала, Али почувствовал влагу на своих щеках. До этого ему не удавалось проронить слез. Лада протянула к нему руки и Али обнял ее. Так они стояли некоторое время.

— Давай я домою полы, — предложила Лада.

— Не надо, — сказал Али, — сейчас вернется слуга и закончит. Я послал его с поручением. Кстати, вот и он.

Лада, заметив постороннего человека, отстранилась, но лицо закрывать не стала.

— «А хозяин-то малый не промах», — сказал себе слуга, когда, вернувшись, застал Али, обнимающим какую-то молодую женщину.

— Ханум, — приветствовал Ладу слуга. — Добро пожаловать.

— Ариф, возьми вещи ханум и отнеси их в комнату госпожи. — Распорядился Али.

— На мой глаз, — ответил Ариф и стал озираться в поисках поклажи.

— Где твои вещи? — спросил Али.

— В караван-сарае, — ответила Лада, — что же мне таскаться по городу с вещами, не зная, застану ли я тебя дома.

— Разумно, — сказал Али, — ты всегда отличалась прагматизмом. Ариф, пойдешь сейчас в караван-сарай и принесешь вещи ханум. А ты принес письмо?

— Вот оно, — Ариф протянул свиток.

— Можешь не читать, — заметила Лада, — я передам тебе содержание. Это мое письмо. Я нашла тебя раньше.

— Ариф иди, — приказал Али.

— А нельзя было сразу сказать, я только что оттуда, — буркнул, уходя, Ариф.

— Вот уж и не надеялся тебя увидеть, — сказал Али, — какими судьбами? Может и брат твой где-то здесь.

— Я гостила у родителей, — сказала Лада, — довольно долго. Почему-то ко мне за все это время никто не посватался. Но многие жалели, краденая мол, порченая. Никто замуж не возьмет. А когда я не выдержала и сказала, что была замужем, еще хуже стало. Коситься начали, за нехристя замуж вышла. Наш дом за версту обходить стали. Мне это не понравилось. Кроме того, оказалось, что над нами у местного боярина власть имеется. А что до моих денег, так я их тратить боялась. Неровен час отнимут, воровкой обзовут. Воевода хотел Егорку в дружину забрать. Брат отказался. Так потащили силком, но Егорка не дался. Своротил двоим из трех за ним еще присланных, шеи, да и убег в лес. А я на другой день в Азербайджан подалась. Что мне в лесу делать? Вот по дороге в Нахичеван решила к вам заехать. Ан не сподобила меня судьба Йасминушку застать живую.

Лада вытерла слезы. Али смотрел в сторону.

— Да, ты плачь, не стесняйся, — сказала она. — По умершему надо плакать. Ей ничего, а живому легче. Надо сходить к ней на могилку.

Несколько времени она молчала, покачивая головой, затем спросила:

— Что делать то собираешься?

— Совершить хадж, — ответил Али.

— Это хорошее дело, — заметила Лада, — желаю тебе удачной дороги. Когда ты хочешь отправиться?

— На днях.

— Я погощу у тебя, если ты не возражаешь. А потом вместе с тобой тронусь. Ты в хадж, а я — в Нахичеван.

— Может ты хочешь отдохнуть? — спросил Али.

— Хочу, но мне надо переодеться. Я дождусь твоего раба. Кто-то стучит, это, наверное, он.

— С чего бы ему стучать, — удивился Али.

За дверью стоял курьер, который вручил хозяину повестку и удалился. Прочитав ее, Али сказал:

— Раис Байлакана приглашает меня к себе, что бы это значило?

Лада пожала плечами.

— Это называется, не было ни гроша, и вдруг алтын.

Примечания

1

Вакф. — имущество переданное на благотворительные или религиозные цели.