По субботам в полдень. Ее злость. Его несдержанность. И встречи, которые их изменили

Рэйчел Маркс, 2020

Эмили разочаровалась в мужчинах и не может наладить отношения с матерью. Джек выходит из себя, как только его сын Элфи начинает капризничать. Курсы по управлению гневом, на которые их записали, стали вынужденной мерой, но ни он, ни она не верят, что могут измениться. У неугомонного Элфи свои планы. Он очарован Эмили, которая делится с ним печеньем при первой встрече, слушает его истории. По просьбе Джека она становится няней мальчика. Из-за этого Эмили и Джеку приходится терпеть общество друг друга. Эта история о том, как любовь и понимание могут преодолеть любые препятствия и привести к настоящему счастью.

Эмили

Каждый день на работе я смотрю на часы, висящие на стене кафе. Они ужасно громко тикают, постоянно крича: «СЕКУНДЫ ВАШЕЙ ЖИЗНИ ПРОХОДЯТ, СЕКУНДЫ ВАШЕЙ ЖИЗНИ ПРОХОДЯТ». Ну, очевидно, что они это не кричат. Не знаю, есть ли на рынке спрос на угнетающие часы с кукушкой, но именно это я весь день слышу в их тиканье.

Сегодня в кафе тихо, а это мне нужно в последнюю очередь, когда мои месячные ушли в самоволку, и я точно не в том положении, чтобы праздновать эти новости покупкой милых пинеточек в Baby Gap. Чтобы отвлечься, я беру последние брауни и достаю мою надежную линейку из сумки. Один из клиентов кидает на меня удивленный взгляд, но нет ничего хуже, чем получить брауни размером меньше, чем у вашего друга.

В углу кафе сидит подросток с покрытым прыщами лицом. У него длинные жирные волосы, окрашенные в черный, закрывающие его лицо подобно щиту. Он то откусывает кусочки панини, то печатает что-то на телефоне. Через несколько столиков от него сидит компания качков. Они периодически поглядывают на него и смеются, а он изо всех сил притворяется, что не замечает их, но это явно не так.

Двое качков шепчутся, и один из них, чей статус идиота подчеркивает надетая задом наперед кепка, комкает обертку от сэндвича и кидает ее в бедного длинноволосого парня, попадая ему прямо в лицо. Остатки салата стекают на его черную футболку с логотипом Slipknot. Друзья стрелка сгибаются пополам от смеха и одобрительно хлопают его по спине.

Я опускаю линейку и иду собирать посуду со столов рядом с ними. Беру наполовину недопитую чашку горячего шоколада, и, не в силах сдержаться, проходя мимо парня в кепке, я наклоняю чашку на него, и жидкость цвета дерьма выливается на его пах с приятным плеском.

— Да черт побери, — он отодвигает стул и начинает оттирать джинсы салфеткой. — Смотри, куда идешь, хорошо?

Я одариваю его полным извинений взглядом и говорю милым голоском королевы красоты:

— Простите, я случайно.

Я не люблю конфронтации, но не могу терпеть несправедливость. В мире слишком много людей, которые считают, что могут спокойно обращаться с другими как с грязью и ничего им за это не будет. Длинноволосый парень смотрит на меня, и на его потрескавшихся губах появляется молчаливая благодарность. Я заговорщически киваю ему, а потом возвращаюсь к стойке.

Наклоняюсь посмотреть, сколько молока осталось в холодильнике, а когда снова встаю, меня ждет клиент. Внезапно мне становится трудно дышать, словно по мне только что прошелся слон. Это Алекс. Вот именно сегодня я должна была наткнуться на него.

Он смотрит на меню, висящее на стене, и пока не замечает меня. Жаль, что он не выглядит дерьмово, ему как раз идут черные джинсы и короткая прямая куртка. Его волосы блестят и подскакивают, словно он только что вышел из чертовой рекламы шампуня. Почему, ну почему я выбрила голову?

Наши взгляды встречаются, и он вздрагивает от удивления.

— Черт, мне так жаль. Я думал, ты все еще работаешь в пабе.

— Нет, не получилось.

— Понятно, мне жаль.

Я вытираю стойку, хотя она и так уже чистая.

— Приятно, однако, узнать, что ты меня избегаешь.

Алекс качает головой.

— Я не это имел в виду. Просто думал, что ты не захочешь меня видеть.

Я и не хочу. И хочу. Это ужасный конфликт желаний.

— Так как у тебя дела? — продолжает он, закрывая глаза на мое молчание. — Все хорошо?

М-да, могло быть и лучше. Кроме того, что я скорее всего ношу твоего внебрачного и ненужного ребенка, все хорошо и шикарно.

— Все нормально. Так ты хотел кофе?

Алекс смотрит на меня так, словно кофе — это какой-то новый продукт, о котором он никогда не слышал.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты стоишь у стойки кафе, Алекс. Наверное, ты пришел за кофе?

— Ох, точно. Ага. Капучино, спасибо, навынос.

Пока я готовлю напиток, он что-то говорит, но кофемашина жужжит так громко, что я не разбираю слов.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что мне жаль, что все так получилось.

Как получилось? Словно это произошло с нами, двумя автоматами, несвободными в своем выборе. Стоило с самого начала понимать, чем это может закончиться. Я и предвидела, но стыдно сказать, это меня не остановило. Я заочно училась в местном колледже. На курсе креативной фотографии. Он был учителем. Очаровательным, талантливым, женатым. Хотелось бы сказать, что он врал насчет последнего, но нет. Я знала, что, трахнув меня в фотолаборатории, он возвращался к жене и девятилетней дочери. Нелепая попытка оправдаться, но я много пила — неправильное употребление прошедшего времени, учитывая мой завтрак из шардоне и батончика «Марса». Просто это случилось. А подобно камню, катящемуся с горы, ты набираешь скорость и не можешь остановиться. Он скармливал мне обычный бред: говорил, что больше не любит жену, что без ума влюблен в меня, что просто ему было нужно время. Как идиотка я верила ему. Он заставлял меня почувствовать себя особенной, красивой, словно я единственная девушка в мире, ради которой можно все отдать.

Это длилось несколько месяцев. До одной ночи, когда, не поверите, после секса, мы одевались, и даже в темноте я заметила, что его намерения написаны на его лице.

— Слушай, Эм, мне правда…

Я схватила сумку и направилась прямо к двери. Потому что я знала, что он хочет мне сказать, и не хотела это слышать. Все всегда одно и то же. Никто надолго со мной не остается. Тогда мы говорили в последний раз.

Я передаю ему кофе, надеясь, что он достаточно горячий, чтобы обжечься.

— Это было к лучшему.

Он расслабляется, и на лице появляется облегчение. Позади него девочки-подростки подходят к стойке, хихикая и болтая о каком-то парне, с которым они столкнулись. Мне хочется стукнуть их и попросить взять себя в руки.

— Ну, наверное, не буду тебе мешать работать.

Я киваю, и он как-то странно смотрит на меня. Не могу распознать эмоции на его лице, но, судя по всему, это сочувствие. Он собирается уйти, но потом разворачивается.

— Мне, кстати, нравится твоя прическа. Прямо как Шинейд О’Коннор, — он улыбается все той же дерзкой улыбкой, из-за которой я попала под его чары.

Мне явно нужно стукнуть саму себя, и я заставляю себя улыбнуться.

— Ты так выдаешь свой возраст.

Он смеется и думает, что остался безнаказанным. Наверное, так и есть.

* * *

Вернувшись в квартиру, я убираю рабочую одежду в шкаф, хватаю джоггеры и толстовку и нахожу упаковку в сумке. Я осторожно читаю инструкции. Здесь сказано, что можно пописать в горшок или прямо на палочку, пытаясь не зайти за голубую линию. Не знаю, как добиться такой меткости без пениса, поэтому выбираю первый вариант и все равно умудряюсь попасть на пальцы, целясь на стекло.

Опустив палочку по крайней мере секунд на пятнадцать, я кладу тест на прикроватную тумбочку, ставлю таймер и сажусь на постель. В такие минуты мне всегда кажется, что лучше всего составить список. Легко заполнить колонку «Почему беременность станет катастрофой». Бесполезный женатый папа. Нет денег. В комнате и для кошки места не хватит. Придется перестать пить. Способность или, вернее, отсутствие способности заботиться о ребенке. Список продолжается. И как только я добавляю один-единственный плюс, который могу придумать, начинает бикать таймер. Сердце застревает в горле, когда я перелезаю через кровать и заставляю себя взглянуть на тест.

Мне нужно всего лишь взглянуть на свой список, похожий на одноногого человека, чтобы понять: это несомненно лучший исход. Но это чувство в моей груди, похожее на тонущий камень, — странная форма облегчения.

* * *

Я иду по выцветшему коридору многоквартирного комплекса апартаментов для пожилых людей, где живет моя бабушка. Желтые лампы дневного света, старые ковры и запах пережаренных овощей сразу же вгоняют меня в депрессию (хотя я светилась от радости, когда приехала). Я стучу в дверь, но никто не отвечает, поэтому я захожу.

Бабушка наклоняется вперед, сидя в кресле, и кричит на телевизор. Она возмущена. Видимо, детектив в криминальном сериале, который ее захватил, пропускает важную и очевидную подсказку. Это называется саспенс, бабушка. Они это делают специально.

Я легонько касаюсь ее плеча, чтобы не испугать.

— Привет, бабуля. Я принесла китайскую еду, — я поднимаю пластиковый пакет.

Она выглядит удивленной, как и всегда при виде меня, стоящей здесь, несмотря на то, что я посещаю ее каждую неделю вот уже шесть лет, с тех пор как мы встретились на похоронах папы. Потом она морщит нос, словно заметила особенно отвратительный запах.

— Что ты сделала со своими волосами? Ты выглядишь как одна из «этих».

Я провожу рукой по колючей голове.

— И я рада тебя видеть, бабуля. И их называют гомосексуалами.

— Мне восемьдесят шесть. Буду говорить, что, черт возьми, хочу.

Я решаю не спорить и улыбаюсь.

— Наверное, я хотела перемен.

— Если хочешь перемен, сделай химическую завивку. Покрась волосы. Не нужно выглядеть так, будто у тебя рак.

Я снова улыбаюсь.

— Я просто разберу продукты.

— О, ты же знаешь, что я люблю только сладкое и кислое, да, милая? — на ее лице застыла тревога.

— Знаю, бабуля, — я кладу ладонь на ее руку. — Не волнуйся, это-то я и купила.

— Ты же не принесла тот странный яичный рис?

— Нет, бабуля. Чипсы, как ты любишь. Я положу их для тебя на тарелку.

Я ухожу на крошечную кухню и умудряюсь отыскать две чистые тарелки в шкафу. Там лежит гора немытой уже явно несколько дней посуды, и я мысленно делаю заметку снова поговорить с сотрудниками. Они объясняли, что «не для этого сюда ходят», но тогда для чего? Лентяйничают, пока не наступает время делать дневной обход или какой-нибудь старый бедняга не упадет? Нельзя оставлять бабулю вот так с гниющими объедками на кухне.

Я вытаскиваю китайскую еду, достаю выдвижной столик и ставлю на него тарелку, прежде чем присесть на соседний диван, опустив свою порцию на колени.

— Спасибо, Эм, милая, — бабуля ест курицу, и кисло-сладкий соус стекает по ее подбородку. Мне хочется потянуться и обнять ее.

— Так ты все еще не нашла милого парня, с которым сможешь проводить вечера?

— Вместо ужина с тобой? Ни за что.

— Серьезно, Эм, за такой красивой девушкой, как ты, должны увиваться парни.

— О да, я отбиваюсь от них палкой, — я мысленно улыбаюсь правдивости своих слов.

— Я не удивлена, что ты сидишь со мной, с такими-то волосами. Ты похожа на Гейл Как-ее-там. Она была такой красавицей, пока не избавилась от волос. Ну знаешь, та, что вела «Вершину популярности»?

— Она не избавлялась от них, у нее выпадают волосы.

— Ну, а у тебя какая отмазка?

Я хотела стать невидимой. Помню, как пришла домой из паба, все еще потрясенная произошедшим, и с трудом удерживала ножницы в руке, обрезая мои короткие волосы. А потом в ход пошла бритва. Все это время я смотрела на себя в зеркало, и слезы падали рядом с пучками волос.

— Не знаю. Не рассчитала.

— Ты же хочешь выйти замуж, да, милая? Иметь детей и все такое?

Я пожимаю плечами.

— Наверное. Просто скорее всего еще не нашла своего Сказочного Принца.

Бабуля смотрит на меня так, словно я только что сказала, что жду лотерейный выигрыш в миллион фунтов.

— Не нужно дурачиться, Эм. Сказочных Принцев не существует. Просто найди хотя бы наполовину достойного человека и держись за него изо всех сил, — она кладет чипсину в рот и жует, продолжая разговаривать. — Знаю, что ты не встречала дедушку Джо, но половину времени он был слабым старым придурком. Мы с ним ссорились как кошка с собакой. Но каждый день он ходил на работу. Оплачивал счета. Не бил меня и не изменял. Только этого и можно просить.

— Наверное, ты права.

— Я всегда права. Если хочешь детей, нужно что-то делать.

Я непреднамеренно касаюсь живота.

— Не уверена, что буду хорошей мамой.

— О чем ты? Будешь нормальной. Старайся изо всех сил, а остальное уже дело случая. Наверное, стоило давать твоему отцу больше оплеух, но я делала все, что могла. Он был накормлен и напоен, имел крышу над головой и одежду на теле. Если бы не наркотики, думаю, все было бы хорошо. Он в действительности был хорошим парнем. Но нельзя вечно опекать детей, да и в любом случае, хуже твоей матери ты не будешь, да? Без обид, милая.

Это честное замечание. Будет трудно побить рекорд мамы по наградам в категории «Худшая Мама Мира».

— Без проблем.

Бабуля гоняет еду по тарелке вилкой.

— Наверное, достаточно. Будь зайкой и оставь то, что в миске, на завтра, ладно?

Она почти ничего не съела, но я отношу тарелку на кухню, добавляю остатки своей трапезы к ее и убираю в холодильник. Мою посуду, быстро и тихо прячу все в шкафах, чтобы она не заметила этого.

— Есть планы на неделю? — кричу я с кухни.

— Ну, во вторник Эми займется моими волосами. В четверг похороны Бетти, а Берта в пятницу. Можно было бы просто сидеть в церкви, пока не наступит моя очередь.

Я возвращаюсь в гостиную и начинаю собирать свои вещи, пытаясь игнорировать закравшуюся мысль, что однажды бабуля исчезнет из моей жизни и тогда у меня вообще не будет семьи.

— Не глупи, бабуль, у тебя еще годы впереди. Слушай, мне уже пора. Нужно прибраться в квартире перед работой. Тебе что-нибудь еще нужно?

— Правнуки?

Я целую бабушку в щеку. Ее кожа нежная и морщинистая.

— Не перетруждайся.

— В последнее время у меня и выбора-то нет, дорогая. Скоро увидимся?

— Конечно.

— И отрасти свои волосы, ладно?

* * *

Передо мной маячит бесконечность ночи, словно экзамен, к которому я не готовилась. Я пишу лучшей подруге Элис:

не хочешь выпить вина в баре? xx

Спустя несколько минут и бокала вина мой телефон вибрирует.

Не прочь бы, но уже в постели. У Билли режутся зубы, и, судя по всему, только моя грудь успокаивает его. Ух! Как же я скучаю по сну, грудям, не истекающим молоком при звуке кошачьего крика, своему благоразумию, о, и я уже упоминала сон…? Жду не дождусь увидеться с тобой на твой день рождения. Люблю xx

Я пишу в ответ.

Честно говоря, малыш прав. У тебя шикарная грудь. Тоже люблю тебя хх

Я ищу среди имен в телефоне людей, с которыми я вообще не общаюсь, и борюсь с желанием позвонить Алексу, и потому что я явно любитель мучить саму себя, я открываю свою страницу. В социальных сетях явно должно быть предупреждение о вреде здоровью: не открывайте, если пьяны, злы, слегка в депрессии — в общем-то в любом состоянии, если только не считаете, что ваша жизнь идеальна, насколько это возможно, и даже тогда сайт может переубедить вас в этом. Если не буду осторожна, то напишу саркастический комментарий под одной из печально замечательных детских фотографий, которые постоянно выскакивают в моей новостной ленте, или поставлю таинственный статус «в замешательстве», или хуже, напишу классический пост «Знаю, что большинство из вас не дочитают этот пост до конца, но если да, вы поймете, что он полон жалости к себе, поиска внимания, поэтому я бы доверилась вашему первому суждению и не стала бы читать». Наверное, самый безопасный вариант — отключить телефон, лечь в кровать и смотреть сериалы.

* * *

Проснувшись посреди ночи, я не могу уснуть. Включаю лампу и замечаю на прикроватной тумбочке мой список плюсов и минусов беременности.