Россия и мусульманский мир № 5 / 2014
В журнале публикуются научные материалы по текущим политическим, социальным и религиозным вопросам, касающимся взаимоотношений России и мировой исламской уммы, а также мусульманских стран.
Оглавление
- Современная Россия: Идеология, политика, культура и религия
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Россия и мусульманский мир № 5 / 2014 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
КОНФЛИКТУ ЦИВИЛИЗАЦИЙ — НЕТ!
ДИАЛОГУ И КУЛЬТУРНОМУ ОБМЕНУ МЕЖДУ ЦИВИЛИЗАЦИЯМИ — ДА!
Современная Россия: Идеология, политика, культура и религия
Россия в мире силы XXI века
Современный мир парадоксален. С одной стороны, он опровергает все прогнозы, даже сделанные совсем недавно, создавая ощущение полной непредсказуемости. С другой стороны, подтверждает, что и на новом историческом этапе незыблемы извечные принципы международных отношений, которые уже считались устаревшими. Новый мир не безнадежен для анализа, как иногда может показаться, но этот анализ намного более сложный, нелинейный, он требует учета множества различных факторов.
Базовые понятия не изменились. Структурной единицей международной системы остается государство, несмотря на многочисленные пророчества о его отмирании и стирании национальных границ под давлением глобализации. Иерархия государств по-прежнему определяется соотношением сил. Однако сила теперь гораздо более сложный, многосоставный феномен, чем прежде. Недостаток одного вида силы (например, традиционной, военной) может компенсироваться другими — экономической силой и «мягкой» силой, которую правильнее было бы назвать силой образов и представлений. Нельзя сказать, что какой-то из видов силы важнее, а другой, напротив, утрачивает значение. Однако вся картина очень подвижна, в каждом конкретном случае тот или иной компонент может «весить» по-разному. И задача всякого государства, будь то великая держава или небольшая страна, — развивать и совершенствовать все составляющие: на всякий случай, ведь понадобиться может любой из них.
Юбилейная XX Ассамблея Совета по внешней и оборонной политике, которая прошла в декабре 2012 г., вынесла на обсуждение членов и гостей СВОПа вопрос о том, что такое сила в современном мире и что из этого следует для России. Из дискуссии родилась эта книга — часть тезисов прозвучала в обсуждении, другие стали результатом дальнейшей работы наших друзей и коллег. Естественно, мы не смогли, да это и невозможно, в полной мере ответить на вопрос: что есть сила сегодня и каковы перспективы России в существующей «силовой» палитре? Но начавшиеся дебаты важны именно сегодня, когда страна, без сомнения, стоит на пороге нового этапа своего развития. Старые модели исчерпаны, прежняя самоидентификация не соответствует новым вызовам, изменение парадигмы мирового развития требует иных подходов. Для России наращивание силы в ее комплексном, а не только классическом понимании еще и вопрос формирования новой идентичности, которая была бы устремлена в будущее, а не в прошлое.
Сила денег. Мировая политика «экономизируется» — экономические и финансовые проблемы занимают в глобальной повестке дня гораздо более важное место, чем когда-либо. Показатели экономической мощи государств, их ВНП, количество и качество человеческого капитала, векторы развития играют важнейшую роль в представлениях о совокупной мощи государств. Парадокс, однако, в том, что глобализация, которая и выдвинула экономику на первый план среди силовых факторов, одновременно сужает возможности применения экономических рычагов влияния и даже использования экономических ресурсов для наращивания других источников силы, например военных.
Авторитарные государства еще могут позволить себе тратить на оборону и внешнюю политику столько, сколько правительства считают нужным, и вести себя с другими странами так, как считают правильным. Демократические системы, где власти вынуждены ориентироваться на результат выборов, не могут так же легко, как прежде, переводить экономический потенциал в осязаемые силовые преимущества — наращивать военные возможности. В результате по всему развитому миру наблюдается сокращение расходов на оборону. Как сказал пару лет назад тогдашний глава Объединенного комитета начальников штабов Вооруженных сил США адмирал Майкл Маллен, государственный долг является намного более опасной угрозой безопасности Соединенных Штатов, чем «Аль-Каида», Китай или любая другая потенциально враждебная держава. Раньше такое едва ли можно было бы услышать из уст самого высокопоставленного военачальника из самой мощной в военном отношении страны мира.
Конечно, экономика остается важнейшим источником силы. Особняком стоит контроль над сырьевыми ресурсами, особенно нефтью, который за последние десятилетия в значительной мере перешел от международных корпораций западного происхождения к национальным государствам и контролируемым ими компаниям. Богатые ресурсами государства увеличивают свой вес, в частности, из-за перетока к ним все большей части мирового ВНП. В прежние времена ответ тех, кто утрачивает преимущества, почти наверняка был бы военно-силовым, что мы отчасти наблюдали и в минувшем десятилетии на примере американского вторжения в Ирак и вообще политики США в главном энергетическом резервуаре мира — на Ближнем Востоке. Однако этот опыт, а также последовавшие за тем события в регионе как раз и показали, насколько результат не соответствует затратам и приложенным усилиям. В формирующемся мире реакция на энергетический вызов будет скорее экономико-технологической (поиск разных возможностей снижения зависимости от поставщиков), чем геополитическим и экспансионистским.
Источником экономического влияния служат и продовольствие, и способность его производить. Однако наличие свободного рынка затрудняет применение «продовольственного оружия», которое часто использовалось в прошлые века. Вообще, тотальная взаимозависимость ограничивает палитру экономического давления — оно превращается в обоюдоострое оружие, когда любое действие чревато ущербом самому себе.
Меняется роль технологического превосходства. С одной стороны, распространение знаний неостановимо, и коммуникационная прозрачность способствует тому, что даже относительно отсталые страны получают доступ к продвинутым технологиям. Показателем если не силы, то устойчивости государства становится не столько научно-технический уровень его экономики, сколько качество человеческого капитала, уровень образования, состояние институтов, определяющее способность абсорбировать и применять знания. С другой стороны, мир стоит на пороге перехода к новому технологическому укладу, с которым, вероятнее всего, будет связан мощный экономический и политический прорыв. Способность к развитию новых технологий станет еще одним критерием в установлении иерархии государств (по крайней мере, тех, которые претендуют на важную роль в мире), и приращение силы в этой сфере равнозначно охоте за «мозгами», профессионалами, способными послужить источником новых знаний и технологий. Здесь экономическое развитие играет решающую роль — чем более развитая и комфортная страна, тем привлекательнее она для высококвалифицированных специалистов.
Итак, экономика все больше определяет состояние мира и вектор его развития, а экономическая тематика повышает свой удельный вес в международных отношениях. Но при этом она скорее определяет общую атмосферу, рамочные условия, чем непосредственную, прикладную силу государств, их способность продвигать и защищать на международной арене свои интересы. Иными словами, сама по себе экономика необходимое, но недостаточное условие для обретения влияния.
Россия — среднее по уровню развития и размерам экономики государство. Тенденция неблагоприятная — однобокий характер экономики не предполагает качественного усиления страны. Находящиеся под суверенным контролем сырьевые и энергетические богатства пока компенсируют нарастающее технологическое отставание. На руку играет и обостряющийся относительный мировой дефицит продовольствия, производство которого в России можно довольно легко увеличить в обозримом будущем в 1,5 — 2 раза. К числу потенциальных возможностей относится и усугубляющийся дефицит воды, особенно в поднимающейся Азии, который позволяет развивать водоемкие производства в богатых водными ресурсами регионах Сибири и Дальнего Востока для экспорта их продукции в Азию.
Однако в долго-, а возможно, уже и среднесрочной перспективе неспособность остановить общую примитивизацию экономики и кратно повысить ее эффективность чреваты обвалом влияния России в мире. К сожалению, ни российский управляющий класс, благоденствующий за счет перераспределения ренты, ни большинство населения, получающего часть этой ренты и «отдыхающего» в скромном консьюмеризме после 70 лет лишений коммунизма и послереволюционных 1990-х годов, менять пока ничего не хотят.
Сила оружия. На протяжении всей истории военная сила служила важнейшим показателем мощи и влияния государств. Глобализация и демократизация мировой системы, внутренней политики государств выдвигают проблемы, не решаемые с помощью военной силы, — экология, благополучие населения, состояние мировых финансов, свобода торговли и т.д. В то же время наличие у ведущих держав ядерного оружия делает развязывание масштабных войн практически невозможным. Без этого нынешнее беспрецедентно быстрое перераспределение сил едва ли происходило бы относительно мирно.
Тем не менее окончательного отхода военной силы на второй план ожидать не стоит. Общий курс на возвращение роли государств в международных отношениях (ничего более устойчивого так и не появилось), эрозия правил, в том числе норм международного права, заставляют государства постоянно думать о собственной безопасности (исключение составляет, наверное, только Европа, которая не видит для себя военно-политических угроз). Вакуум безопасности усугубляется на огромном пространстве от Ближнего и Среднего Востока до Восточной Азии, обострение соперничества там ведет к росту конфликтности. Большая война или серия войн на Ближнем Востоке более чем возможны — они будут локальными, но в силу все той же глобализации резонанс разнесется далеко за пределами региона. Наличие мощных вооруженных сил с ядерной составляющей является необходимым условием того, чтобы государство чувствовало себя уверенным перед лицом нарастающего хаоса и турбулентности в международных отношениях.
Глобализация и снижение действенности международных институтов и режимов возлагают на государства большую ответственность. Граждане все равно призывают к ответу свое правительство, а не «невидимые руки». Интернационализация экономических, финансовых, экологических и информационных процессов сужает возможности влияния государств не только на внешнюю среду, но и на процессы, протекающие на их собственной территории. Единственное средство, которое пока остается полностью под контролем государств, — военная сила. Тем больше соблазн опираться на нее, хотя действенность классических силовых рычагов явно снижается.
Сила идей и образов. После краха коммунистической системы многие полагали, что идеологическое противостояние завершилось раз и навсегда по причине окончательной победы «правильной» идеи. Но этого не случилось, хотя характер соперничества изменился, утратил структурированный системный характер.
Идейная борьба обостряется в сфере привлекательности моделей развития, которые в век информационной открытости во многом предопределяют влияние стран, их мировую «капитализацию». Растет роль «мягкой силы», измеряемой готовностью других стран добровольно следовать чьему-то примеру. Она зависит от уровня благосостояния основной массы населения, качества жизни, защищенности человека, его свободы, эффективности юридической и политической системы. Особое значение имеет накопленный культурный слой, способность транслировать свою культуру.
Лавина информации делает целенаправленное управление новостными потоками и формирующимися представлениями все более трудным. Информация демократизируется, выходит из-под контроля. Образы «объективируются». В то же время потоки информации сметают аргументы, выводят на передний план эмоции, что благоприятствует манипулированию, но и оно имеет зачастую бессистемный характер, поскольку осуществляется со всех сторон одновременно.
Возрождение идейной конкуренции происходит на фоне стремительного нарастания количества потребляемой людьми информации, торжество Интернета ведет к виртуализации политики. Представления все больше определяют вес и значение материальных явлений, в том числе и касающихся силы и влияния. Поэтому особо важным их источником становятся позиции в сфере массовых коммуникаций.
Накопленные технологические, моральные и исторические активы, доверие и привычка к западным СМИ создают преимущество Западу, который сохраняет первенство в интерпретации и распространении идей. Прямо или чаще косвенно — продвигая образы и представления, способствующие сохранению его влияния. Так, уступая в экономическом и геополитическом соревновании быстрорастущим азиатским странам, Запад интенсифицирует идейную борьбу, в частности пытаясь представить происходящее в мире как свидетельство успеха собственной идеологии. Новые игроки пока не готовы и не способны навязывать выгодные им идейные представления, хотя есть и исключения. Например, катарская «Аль-Джазира», внесшая значительный вклад в ослабление светских арабских режимов.
Борьба за влияние на взгляды и представления активизирующихся масс станет важнейшим видом соревнования между государствами и их группами в XXI в. Поднимающиеся страны вслед за усилением позиций в экономике и в сфере безопасности перейдут к активной борьбе и за влияние в идейной сфере.
Российское влияние в информационно-идейной сфере по-прежнему крайне невелико. Во многом это связано с тем, что страна так и не нашла свою новую идентичность, а барахтается в идеологических клише ушедшего столетия, вместо того чтобы обратиться к потенциалу своей многовековой истории. Против России играют и ее нынешняя малопривлекательная модель общественно-экономического развития, и унаследованные от прошлого фобии Запада.
Место России. Российская государственность на протяжении практически всей своей истории формировалась и крепла в условиях постоянной внешней угрозы, противодействие которой и составляло лейтмотив государственного строительства. Сегодня, пожалуй, впервые стране никто напрямую не угрожает. Привычный противник — Запад, во-первых, ослаблен, во-вторых, с ним уже нет столь глубоких противоречий. Китай делает все возможное, чтобы не создать у России чувства опасности, поскольку в Пекине понимают, что их соперничество с США почти неизбежно. Локальные очаги нестабильности, особенно к югу от российских границ, способны доставлять серьезные неприятности, но это конфликты совсем другого масштаба, чем те, к которым всегда готовилась Россия.
Спору нет, в условиях общего нарастания неопределенности в мировых делах стране необходимы солидные вооруженные силы. Однако пока не вполне ясно, до какой степени осуществимы заявленные планы перевооружения и стоят ли за ними какие-то конкретные долгосрочные расчеты.
Налицо относительная примитивизация экономики. Пока работают факторы, компенсирующие этот недостаток: мировой спрос на сырье и продовольствие способствует сохранению совокупной мощи страны, тем более что она доказала способность удерживать территории и сырьевые ресурсы под суверенным контролем. В хаотичном мире национальных игроков, играющих по неясным правилам, Россия, весьма искусная в традиционалистской, временами тяжеловесной, дипломатии, чувствует себя комфортно. К тому же привычные конкуренты — Соединенные Штаты и Европа — сами запутались в происходящем и совершают грубые промахи, Китай же предпочитает уклончивую позицию, несмотря на очевидное усиление. Однако эта ситуация не будет продолжаться всегда. И в США, и в Европе, и в КНР заметны признаки того, что начинается переоценка подходов к мировой ситуации и выработка новых моделей поведения.
«Мягкая сила» России невелика. Значительный культурный потенциал используется недостаточно. Качество и количество человеческого капитала ухудшаются. Несмотря на риторику о модернизации и инновациях, выбор правящей элиты пока предполагает восстановление роли мощного сырьевого и военно-политического игрока, а не лидера новой экономики или законодателя мод в области идей и культуры.
Сознательно или подспудно Москва в своей стратегии все больше полагается на военную силу, особенно на наличие ядерного оружия. Это объяснимо, но совершенно недостаточно. Россия не справляется с задачей установления надежных союзнических отношений, предпочитая делать упор на стратегическую независимость и свободу рук. Сдвиг в сторону поднимающейся Азии происходит недопустимо медленно и пока в основном на словах. Не заметно серьезных усилий по развитию относительно современных ресурсодобывающих отраслей и производства продовольствия в Зауралье. Между тем на фоне бурного развития Азии отсутствие или слабость соответствующего вектора в российской политике будет означать быстрое затухание роста.
Если изменений не произойдет и сохранится заложенная ныне модель, в России неизбежно полуавторитарное правление с нарастанием разрыва между властью и обществом, причем не только передовыми его слоями. Руководству понадобится опора на популизм и умеренный национализм. Такой курс ослабит долгосрочные возможности страны по защите своих интересов и будет толкать к обособлению на мировой арене, что в условиях глобального перехода к новому технологическому укладу чревато фатальным отставанием.
Сохранение и укрепление позиций России в мире как самостоятельной великой державы требует изменения модели развития и самовосприятия. Причем перемены должны начаться внутри, с себя.
Необходима переоценка приоритетов общества и государства в пользу резкого наращивания вложений в образование и культуру. Повышение качества человеческого капитала расширит потенциал «мягкой силы» и может стать залогом для технологического рывка через поколение. В условиях нового мира, где конкуренция за «мозги» и умения становится едва ли не основной, создание среды, благоприятной для самореализации и творчества профессионалов, — залог сохранения устойчивых позиций.
Нужны срочные меры по преодолению примитивизации российской экономики, качественному повышению ее эффективности, что предусматривает реальные меры против коррупции и тотальной бюрократизации, удушающей любой рост. Для этого не обойтись без более открытой политической системы и разумной регионализации.
Курс на создание современных вооруженных сил, перестройку ОПК в более или менее рыночном духе должен продолжаться. Неизбежно сохранение и даже увеличение опоры на ядерное сдерживание в силу отставания от других крупных игроков по прочим компонентам военной мощи. Однако траты на оборону должны соответствовать уровню реальных угроз, а не аппетитам наиболее консервативной части руководства.
Создание собственного центра экономической силы с участием ряда стран бывшего СССР стоит продолжать, но без политизации этого процесса и тщательно взвешивая целесообразность вовлечения партнеров. Источник реального рывка российской экономики — не в соседних странах, они могут только несколько усилить стартовые позиции друг друга для выхода на взаимодействие с более крупными игроками.
Экономическая переориентация России на рынки новой Азии не имеет альтернатив. Для этого необходимо создание в Сибири и на Дальнем Востоке ряда водоемких отраслей, современного сельского хозяйства с массированным привлечением инвестиций из стран АТР (США, Японии, Южной Кореи, стран АСЕАН, а не только Китая), а также ЕС. Поворот к Азии не означает отказа от европейской культурной и исторической традиции, в которой возникла и сформировалась Россия. Более того, эту культурно-цивилизационную ориентацию следует укреплять, поскольку именно она создает базу для российской национальной самоидентификации.
С исчерпанием советского наследия стратегически важной задачей становится формулирование новой национальной идентичности, которая сочетала бы лучшее в культуре и истории России с устремленностью в будущее и открытостью к переменам. Как бы ни менялись определения и компоненты силы в международных отношениях, главная сила любого государства всегда и везде одна — уверенность в себе, способность ставить правильные цели и добиваться их.
Контрэлита современной России: Кто она и чего хочет?
В последние годы в России вновь заговорили о контрэлите, стремящейся прийти на смену правящему политическому классу. В связи с этим возникает ряд вопросов, связанных как с самим понятием контрэлиты, его существенными отличиями от других смежных понятий, так и с особенностями современной российской контрэлиты.
На мой взгляд, контрэлита — это не просто оппозиция в обычном смысле этого слова, т.е. часть политической элиты, не набравшая достаточного количества голосов на выборах, чтобы составить большинство в парламенте и сформировать правительство. Контрэлита — это такой политический класс (слой, группа), который в состоянии сформулировать принципиально новые идеи относительно развития общества. В этом смысле ей больше подходит второе название — «элита развития» или «альтернативная элита».
Феномен контрэлиты впервые сложился в России XIX в. О ее появлении провозгласили писатели Н.В. Соколов в романе «Отщепенцы», И.С. Тургенев — «Отцы и дети», Н.Г. Чернышевский — «Что делать?» и др. Генезис русской контрэлиты был сложным и длительным, а характерные черты менялись в процессе эволюции: разночинцы, отщепенцы, нигилисты (протоэлита); нигилизм, инакомыслие, диссидентство, нонконформизм (ее психологическое отношение к действительности, выражающееся в отрицании старых норм); интеллигенция (часть элиты, занимающаяся умственной деятельностью и критикующая правящую элиту), продуцирующая действительно новые социально-политические идеи переустройства российского общества; первые общественно-политические организации и движения типа «Зеленой лампы», Северного и Южного обществ декабристов, «народовольцев», затем первые политические партии от кадетов до большевиков. В конечном счете ими был пройден путь от скрытых субъектов недовольства к публично артикулирующей свои идеи контрэлите.
Что бы ни говорили сегодня противники коммунистической идеи, но в свое время контрэлита в лице левых, и прежде всего большевиков, принесла России и миру новые идеи более справедливого социального устройства общества по сравнению с ранее существовавшими. Другое дело, что элита развития со временем сама превратилась в элиту застоя, отменив политический плюрализм, здоровую политическую конкуренцию, вызвав сомнения относительно провозглашенного принципа социалистической справедливости, выродившегося в уравниловку и одновременно создавшего механизм двойной морали (для себя и публичного употребления).
Естественно, что для того чтобы контрэлита, или «элита развития», постоянно воспроизводилась и продуцировала новые идеи, нужны определенные условия.
Первое условие — наличие «свободной политической игры». Что имеется в виду? В 1938 г. известный историк культуры нидерландец Йохан Хейзинга написал классический труд «Homo ludens. Человек играющий», где доказывал, что игра больше, чем физиологическая деятельность, необходимая для поддержания жизни, и зародилась она раньше культуры. В ней заключен большой смысл — она есть духовное творение, сама порождающая новые духовные смыслы. Игра необходима обществу в силу завязываемых ею духовных и социальных связей, ибо она удовлетворяет идеалы коммуникации и общежития. Всякая игра есть, прежде всего, свободная деятельность, предполагающая решение важных задач. У каждой игры свои правила, нарушение правил разрушает игру, превращая ее то в ожесточенное столкновение — в войну, то в имитацию самой игры, которая теряет творческий смысл, превращаясь в «пуерилизм», в ребячество, а то и в застой.
По мнению Хейзинги, игра в политике — это партийный парламентаризм XVIII в. как свободное соревнование партий и политиков и их партийных программ. Однако к 30-м годам XX в. эта «игра» утратила свой подлинный смысл. Более того, часть немецкой элиты (накануне прихода Гитлера к власти) интерпретировала политику, исказив определение К. Шмитта, как чего-то другое, непохожее на тебя, превратив ее в жесткое противопоставление, оппозицию «друг — враг». Именно с этого момента игра в германской политике стала умирать, превратившись со временем в ожесточенную войну с теми, «кого надо убрать с дороги»: поджог фашистами рейхстага и обвинение в этом коммунистов, убийство сторонниками НСДАП их политических противников.
Естественной игры в политике не стало и в России с запрещением в 1922 г. последней альтернативной большевикам партии левых эсеров, дольше всех среди партий-конкурентов продержавшейся на политической сцене. Тревожным свидетельством умирания игры в новейшей российской политической истории могут служить случаи смертельных разборок с мэрами, губернаторами, депутатами или кандидатами на эти посты, а затем отмена института выборов губернаторов и превращение парламентских выборов в имитацию игры с постоянно меняющимися правилами, но и с известным результатом.
Второе условие — игра должна идти по одинаковым для всех правилам. Именно такое соревнование способно привести к победе наиболее подготовленного, креативного, способного к созданию новых идей и программ игрока. В нашем случае — альтернативного политика, независимой от правящего класса партии. Если взглянуть на процесс циркуляции современной российской политической элиты через призму свободной игры, то мы должны признать, что правящий класс, который восстанавливается, не только количественно, но и качественно, при помощи выходцев из низов, избавления от скомпрометировавших себя членов с помощью общих, понятных для всех и неизменных правил игры на выборах, теряет свой ресурс. Одним словом, когда игра имитируется, а правила властная элита «сочиняет под себя», стремясь к «самосохранению», возникает уродливый механизм воспроизводства «элиты застоя», как это было в Советском Союзе. Теряет смысл и само понятие контрэлиты, ибо ей не суждено вступить в полноценное соревнование с правящей элитой и предъявить свой фундаментально иной план развития страны.
Третье условие — наличие духовного и морального факторов в политике. В российскую политику необходимо вернуть такие понятия, как «политические идеалы», «политическая мораль», «социальная справедливость». Мне думается, что только контрэлите под силу заново отрефлексировать в публичном дискурсе эти концепты, также как и «общее благо», «общественный» и «государственный» интерес. В конце концов в России должна появиться мода на людей высокой общественной морали, современных «народников» и одновременно государственно мыслящих патриотов. Их я отношу к «элите развития».
Теперь зададимся вопросом: есть ли у нас в России контр-элита? Внешние (формальные) признаки безусловно есть. Генезис современной политической элиты, по сути, повторил путь развития дореволюционной, пореформенной (1861) контрэлиты. Он прошел в условиях убывающего авторитаризма (после смерти И. Сталина) по линии «диссидентство — общественно-политические клубы — неформальные (альтернативные КПСС, ВЛКСМ) общественно-политические движения, народные фронты, платформы и фракции внутри КПСС — антикоммунистические движения и партии».
Правда, в полном смысле слова назвать либеральных демократов «элитой развития» трудно, ведь они использовали опыт западных демократий, хотя результаты их альтернативной деятельности налицо. Исторически контрэлита советской элите в России началась с диссенсуса и проявила себя в 1989 г. сначала с оформления Межрегиональной депутатской группы на первом съезде народных депутатов СССР. Это была первая легальная парламентская оппозиция в Советском Союзе, обнаружившая антикоммунистическую направленность, которую в основном возглавили выходцы из КПСС. Среди сопредседателей МДГ были Б.Н. Ельцин, А.Д. Сахаров, Г.Х. Попов, Ю.Н. Афанасьев, В.А. Пальм. В опубликованных тогда тезисах к программе практической деятельности МДГ по углублению и реализации перестройки говорилось о необходимости скорейшей реформы политической системы страны.
Среди важнейших положений были такие:
1. Утвердить в специальном декрете, что в СССР нет и не может быть иного источника политической власти, кроме Советов народных депутатов. В этой связи исключить из Конституции СССР статью 61.
2. Последовательно провести принцип разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную.
3. Дать гражданам СССР право и возможность свободно создавать юридически правомочные общественные, общественно-политические, профессиональные и молодежные организации, действующие в рамках законов СССР.
4. Утвердить в законе порядок проведения забастовок, организации митингов и демонстраций…2
Фактически Межрегиональной депутатской группой провозглашалось право на введение политического плюрализма в стране и разрушение монополии КПСС во всех сферах жизни. В период работы II Съезда народных депутатов часть членов МДГ во главе с Сахаровым и Афанасьевым прямо призвали товарищей по группе открыто объявить себя «парламентской оппозицией», не берущей на себя ответственность за действия тогдашней власти.
Реальным «уличным» механизмом, призванным испугать своей массовостью партийное руководство страны и позволившим удовлетворить большинство требований МДГ, стала деятельность антикоммунистического по своей направленности движения «Демократическая Россия» («ДемРоссия», или «ДР»), созданного в 1990 г. «ДемРоссию» возглавили представители научной интеллигенции и духовенства: сопредседатели Л.А. Пономарев, Г.П. Якунин, Г.В. Старовойтова. Костяк движения образовали партии демократической ориентации: ДПР, РПРФ, КПР, КДП-ПНС, СДПР и др. Фактически она требовала институционализировать новую систему политических отношений в стране. В своей программе демороссы выступали за скорейшее принятие новой конституции, нового избирательного законодательства, предусматривающего введение пропорциональной системы выборов с голосованием по спискам движений и партий, за введение суда присяжных и объединение всех демократических сил для победы на выборах. В области экономики требовали ввести рынок и разрушить монополизм КПСС и государства, утвердить приоритет частной собственности в условиях свободной конкуренции, начать приватизацию под общественным контролем и либерализовать цены.
Практически все из задуманного было ими реализовано. Однако в результате мы получили благодаря этой элите «демократию для немногих», для избранных, для богатых. Социальное неравенство — вот главная проблема, требующая своего решения.
На этом фоне одна из первых статей, написанная в тюрьме «олигархом-сидельцем» либералом Михаилом Ходорковским о новом социализме и необходимости поворота России влево, была воспринята как сенсация и источник «свежих идей», как основание для появления контрэлиты. Правда, подмоченная репутация Ходорковского вряд ли годится для ее «строительного материала». Удивительно, с какой жадностью и резкой критикой накинулись тогда на эту статью наши «левые» и «правые» интеллектуалы, давно испытывающие дефицит новых идей. Но вот совсем недавно вышел роман замечательного художника и писателя Максима Кантора, сына известного философа Карла Кантора «Красный свет», где он фактически разоблачает российскую либеральную интеллигенцию и ратует за построение более справедливого общества — социалистического. А в интервью прямо говорит, что в России установилась «мыльная» демократия, что «страна напоминает мышь, которая мечется по полю, бросается из края в край, не зная, как и куда ей выбраться». Капитал строит государство без трудящихся. Внедряется так называемое «корпоративное сознание», которое свои маленькие интересы и связи ставит выше человеческой солидарности3. В этой же критической манере выдержан роман Виктора Пелевина «Generation “П”», который напоминает политический памфлет на современную российскую действительность, где политика заменена иллюзорной рекламой и PR, где царят обман и подмена реальности симулякрами.
И опять впереди, как всегда в России, диссидентски мыслящие писатели, художники и поэты, которые вопиют об отсутствии духовности во вновь выстроенном обществе и претендуют на роль властителей дум и «лучшую часть» элиты развития. И это не случайно, ведь с понятием «контрэлита» тесно связано понятие «контркультура». Контркультура — новая культура, восставшая против официальной, находящейся у властей предержащих, культуры отчужденной и неподвижной. Контркультура выступает против всех догм и идеологий, находясь в разладе как с «узким материализмом», так и с «миросозерцанием духа», и утверждает состояние «животрепещущего счастья» в противовес «скучной дисциплине». Историю современной контркультуры один из ее исследователей и представителей Мишель Ланселот относит к дадаистам4 на Западе и В.В. Кандинскому и К.С. Малевичу на Востоке. Замечательный общественный деятель и яркий представитель контрэлиты, анархо-коммунист П.А. Кропоткин так писал о ее функциональном значении для социальных перемен в России: «Прежде всего, нигилизм объявил войну так называемой условной лжи культурной жизни. Его отличительной чертой была абсолютная искренность. И во имя ее нигилизм отказался сам — и требовал, чтобы то же сделали другие — от суеверий, предрассудков, привычек и обычаев, существования которых разум не мог оправдать»5. Ростки контркультуры возродились в СССР в годы «оттепели», в 60-е XX в. Молодые художники, литераторы, поэты объявили себя продолжателями русского авангарда 20-х годов. Шумел СМОГ — Самое Молодое Общество Гениев, писал и лепил И. Бродский… Эта контркультура была предтечей возникновения новой контр-элиты конца 80-х — начала 90-х годов.
Естественно, что сегодня вместе с новой контрэлитой должна родиться и новая контркультура, которая противостоит господствующей культуре как беспощадная пощечина глянцевому гламуру. Появится ли она в ближайшее время как атрибут контр-элиты? Пока только процветает «перфоманс», что в переводе с английского означает «представление», который можно отнести к одному из проявлений контркультуры. Противники перфоманса называют его «незаконным сыном искусства». Незаконным потому, что «внутри себя он не имеет собственного положительного смысла, как не имеет никакой художественной ценности. Вся суть перфоманса состоит в активном воздействии на публику — в воздействии шокирующем, разрушающем устойчивые смыслы. Следовательно, задачи и характер перфоманса или инсталляции как форм «актуального искусства» априори не могут быть ни наивными, ни бессознательными»6. Однако прилепить Христу вместо его головы личину Беса еще не означает совершить революцию в сознании.
Против этого резко выступает Максим Кантор, который утверждает, что корпоративное общество с его постмодернистским клиповым сознанием способно только порождать инсталляции. «Надо вернуть человеку человеческий образ вместо этой раздробленности, рассказиков ни о чем, реплик дня. Вместо всего этого пестрого и пустого — вернуть большую художественную форму. Во всех видах искусства». Это и составит ядро новой контркультуры.
Но тут впору задать себе еще один вопрос: является ли новая контрэлита «лучшей из себе подобных», или она представляет собой политических маргиналов, отрицающих существо и любые формы истеблишмента?
В свое время американец А. Гелла в книге «Интеллигенция и интеллектуалы» (1976), характеризуя интеллигенцию, на мой взгляд, дал хороший ориентир для обозначения контрэлиты, или элиты развития. Он считал основным признаком конституирования интеллигенции ее предназначение — бороться за фундаментальные социополитические изменения и помощь в освобождении низших классов, молодых наций от их экономической и культурной бедности и социально-политического угнетения7. И классифицировал имеющиеся представления об интеллигенции на семь групп: 1) классическая интеллигенция России и Польши конца XIX — начала XX в.; 2) интеллигенция межвоенного периода (1920–1940) в Венгрии и Чехословакии; 3) часть наиболее образованного и гуманистически ориентированного среднего класса Запада; 4) большие социальные группы в социалистических странах, которые носят название трудящейся интеллигенции; 5) образованная страта в новой Африке и Азии, конкурирующая с национальной буржуазией в борьбе за лидерство; 6) зарождающаяся группа диссидентов и частично революционной интеллигенции, которая в течение 60–70-х годов начала появляться внутри процветающих обществ; 7) небольшие группы диссидентов в Советском Союзе, Польше и Чехословакии.
Выделив 2, 3, 4-ю группы в один тип, он категорически отказался назвать их интеллигенцией, отдав предпочтение второму типу, а именно: 1, 5, 6 и 7-й группам. Причина одна: интеллигенцией он назвал отдельную социальную страту, отчужденную от своего собственного общества, читай: правящей политической элиты, чувствующую ответственность за моральное лидерство, объединенную ценностями, общими для всего человечества. С этой точкой зрения, контрэлита явно не часть правящей политической элиты, поскольку она отчуждена от нее. Но сказать, что это не элита вовсе, тоже нельзя, ведь она несет в себе благородные идеи более справедливого переустройства мира, прекрасно образованна, воспитанна и готова жертвовать собой ради общего блага и лучшего общего порядка. Об этом свидетельствуют соцопросы участников протестных движений на Болотной площади и проспекте Сахарова.
С контрэлитой и контркультурой тесно соседствует понятие «критика». Как деятельность «критика является естественным и необходимым проявлением жизнедеятельности людей, специфической формой их активного отношения к явлениям социальной действительности»8. Критическая деятельность, рассматриваемая как форма социального отрицания, выполняет функции преобразования стабилизации по отношению к своему объекту, является способом саморегуляции, саморазвития социальных систем, выступает одновременно как процесс самокритики, присущий человеческому сообществу.
Без социальной и политической критики (самокритики) невозможно развитие общества. Она была и остается мощным средством общественного контроля, орудием социально-политических перемен. «Видеть несправедливость и молчать — это значит, самому участвовать в ней», — говорил Жан-Жак Руссо, которого прозвали философом революции, но который всегда с ужасом думал о всяком насильственном перевороте в государстве. Он, как и многие другие интеллектуалы, сражался с несправедливостью по-своему — с точки зрения размышляющего и протестующего разума. А немецкий идеолог левогегельянства Б. Бауэр предложил в 30–40-х годах XIX в. понятие «критически мыслящая личность». Развивая идею Гегеля, что если революционизировать царство идей, то действительность не устоит, он прямо предлагал возложить задачу критики общественных институтов на «критические личности», обладающие высокоразвитым индивидуальным самосознанием и потому способные взять на себя функции носителей общественного идеала и борцов за его осуществление. (Масса же, отягощенная материальными заботами по поддержанию своего существования, этого сделать не может.) В России эти идеи повлияли на теоретическое самосознание лидеров русского народничества, став составной частью социальной философии П.Л. Лаврова и Н.К. Михайловского9, считавших, что именно критически настроенная личность, в силу своего нравственного убеждения в справедливейшем, может творить историю. Их доктрина «хождения в народ», как и позже идея европейских коммунистов строить партию, которая должна изменить мир, в общем продолжает мысль о сознательной и критически настроенной организованной общественности — контрэлите, способной поднять народ и перестроить действительность.
Если говорить о состоянии нашей политической критики, то по основным каналам телевидения и тиражной прессы в основном раздается зубодробительная критика нашего прошлого, в частности социалистических и радикально либеральных идей эпохи М.С. Горбачёва, Б.Н. Ельцина, а также неконструктивная критика правления Путина–Медведева, в основном отмеченная лозунгами-обзывалками и криками «долой!». Нет глубокого анализа и конструктивной критики текущей политики и, самое главное, нет интересных альтернативных стратегий будущего развития России.
Возьмем, к примеру, программу кандидата в мэры Москвы Алексея Навального, которого причисляют к лидерам новой контрэлиты. В ней нет ничего нового по сравнению с программами других кандидатов и старой политической элиты: «Москве нужны полная прозрачность всех решений, подотчетность власти гражданам и победа над коррупцией. Именно благодаря этому удастся высвободить огромные ресурсы, которые позволят решить ключевые проблемы нашего города». И далее в качестве извинения за банальность идей: «Проблемы Москвы и пути их решения настолько очевидны, что многие кандидаты обещают одно и то же. Среди них надо выбрать того, кто не обманет избирателей. Власть показала, что может только обещать»10.
Вместе с тем нельзя сказать, что контрэлиты в России не существует. Она формируется на наших глазах, и для этого есть реальные основания. В России после 20 лет трансформации политической системы появилось новое поколение россиян, или «новый народ», со своим представлением и отношением к традиционным ценностям, в том числе и политическим, которые сосуществуют с прежним народом, имеющим другие представления о социальной и политической норме. В связи с этим назрел вопрос не только о новом широкомасштабном проекте развития страны, но и о совмещении традиций и новаций в системе ценностей этих двух «народов». От его решения зависит либо развал российского сообщества и страны в целом, либо их обновление (известно, что когда новации достигают более 50% в соотношении с традициями, происходит распад прежних сообществ).
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
- Современная Россия: Идеология, политика, культура и религия
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Россия и мусульманский мир № 5 / 2014 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
1
Статья 6 в Конституции СССР в частности гласила: «Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза.…Вооруженная марксистско-ленинским учением, Коммунистическая партия определяет генеральную перспективу развития общества, линию внутренней и внешней политики СССР, руководит великой созидательной деятельностью советского народа, придает планомерный, научно обоснованный характер его борьбе за победу коммунизма».
3
См.: Москвина Т. Максим Кантор: «Возможен социализм не из-под палки!» // Аргументы недели. — 2013. — 8 августа. — №30 (372).
4
Дадаизм (от фр. dadaisme <«дада»> — деревянная лошадка) — модернистское течение в литературе, изобразительном и театральном искусстве, возникло в 1915–1916 гг. почти одновременно в США и Швейцарии. Идеологическое движение дадаистов носит характер нигилистического протеста против ужасов Первой мировой войны, социальных и эстетических ценностей, ее оправдывающих. Программой дадаистов было нарочито бессмысленное, хаотические восприятие действительности. Просуществовав до 1922 г., дадаизм послужил основой для развития сюрреализма.
8
Роцинский С.Б. Социальная критика и ее воздействие на совершенствование современного советского социалистического общества. — М., 1987. — С. 38.
