Культурная эволюция. Как изменяются человеческие мотивации и как это меняет мир

Рональд Инглхарт, 2017

В своей книге Рональд Инглхарт проверяет разработанную им эволюционную теорию модернизации на базе данных, созданной с 1981 г. в рамках проектов Всемирное исследование ценностей и Европейское исследование ценностей, охватывающих более 100 стран и 90 % населения Земного шара. Исследование Р. Инглхарта показывает, что мировоззрение общества определяется уровнем экзистенциальной безопасности. Богатые общества становятся более открытыми и толерантными, в них повышается уровень доверия, защищаются права меньшинств, что дает людям бóльшую свободу выбора жизненных решений. Все это способствует распространению демократии и ведет к увеличению среднего уровня счастья.

Глава 2

Эволюционная теория модернизации

Краткий обзор

Культура общества определяется тем, насколько живущие в нем люди растут с уверенностью или неуверенностью в том, что их выживание гарантировано. В этой книге представлена пересмотренная версия теории модернизации — эволюционная теория модернизации, — которая гласит, что низкий уровень экономической и физической безопасности является благодатной почвой для развития ксенофобии, сильной внутригрупповой солидарности, авторитаризма в политике и жесткого следования традиционным культурным нормам; и наоборот, что безопасные условия жизни ведут к более терпимому отношению к аутгруппам, открытости новым идеям и более эгалитарным социальным нормам. Далее в книге анализируются опросные данные из стран, в которых проживает более 90 % населения мира, и демонстрируется, каким образом рост уровня экономической и физической безопасности в последние десятилетия изменял ценности и мотивации людей, тем самым трансформируя целые общества.

На протяжении большей части человеческой истории выживание не было гарантировано; население могло расти лишь до тех пор, пока все члены общества были обеспечены пищей, а затем его численность оставалась на одном уровне, сдерживаемая голодом, болезнями и насилием. В XX веке индустриализация, урбанизация и массовая грамотность позволили рабочему классу мобилизоваться в профсоюзы и лево-ориентированные политические партии, которые выбирали правительства, внедрявшие политику перераспределения и систему экономической поддержки населения. Эти тенденции подкреплялись исключительно быстрым экономическим ростом в десятилетия после Второй мировой войны, а также отсутствием войн между крупнейшими державами. Население наиболее развитых индустриальных стран испытало беспрецедентно высокий уровень экзистенциальной безопасности: новое поколение в этих странах выросло, принимая выживание как должное. Все это привело к межпоколенческой смене ценностей: от приоритета экономической и физической безопасности — к большему акценту на свободе выбора, защите окружающей среды, гендерному равенству и толерантности к гомосексуалам. В свою очередь, это привело к масштабным изменениям на уровне всего общества, таким как волна демократизации в конце 1980‐х — начале 1990‐х годов или легализация однополых браков.

Классическая теория модернизации и эволюционная теория модернизации

У теории модернизации долгая история. Идея о том, что экономическое развитие приносит предсказуемые социальные и политические изменения, была неоднозначной еще с тех пор, как ее предложил Маркс. Она притягательна тем, что не только пытается объяснить, что происходило в прошлом, но и предсказать, что произойдет в будущем. До сих пор большинство попыток предсказать человеческое поведение провалилось, а основные предсказания ранней марксистской теории модернизации были ошибочны: промышленные рабочие не стали подавляющим большинством среди рабочей силы и не принесли всемирную пролетарскую революцию; запрет частной собственности не положил конец эксплуатации и конфликтам, а привел к возникновению нового правящего класса — коммунистической партийной элиты. Человеческое поведение настолько многогранно и находится под влиянием настолько широкого круга факторов, что любые притязания на точные и детерминистские предсказания обречены на провал.

Главная черта модернизации состоит в том, что она делает жизнь более безопасной, устраняя голод и увеличивая ожидаемую продолжительность жизни. При высоком уровне развития общества это коренным образом изменяет мотивации людей. С этого времени жизненные стратегии больше не основываются на предпосылке, что выживание находится под угрозой; их место занимают такие стратегии, где выживание рассматривается как должное, и потому главным в этих стратегиях становится широкий круг других человеческих устремлений.

Ощущение небезопасности и того, что выживание не гарантировано, обостряет этноцентрическую солидарность против чужаков и усиливает внутреннюю сплоченность вокруг авторитарных лидеров. Действительно, в условиях серьезной нехватки ресурсов выживание может потребовать сплотить ряды в общей битве за выживание. Поскольку человечество жило на грани голода в течение практически всего времени своего существования, у него выработался «авторитарный рефлекс»: отсутствие безопасности запускает рост поддержки сильных лидеров, интенсивную внутригрупповую солидарность, отвержение чужаков и жесткое подчинение групповым нормам. И наоборот, высокий уровень безопасности оставляет больше возможностей для индивидуальной свободы выбора и большей открытости по отношению к представителям других групп и к новым идеям.

Эволюция сформировала организмы таким образом, что выживание для них важнее всего. Организмы, которые не следовали этому закону, вымерли. К настоящему моменту вымерло большинство всех когда‐либо существовавших видов. Следовательно, человеческая эволюция происходила таким образом, что люди стали уделять первоочередное внимание получению необходимых для выживания ресурсов, когда их не хватает. Без кислорода человек может прожить всего несколько минут, и, когда кислорода не хватает, все силы человека направлены на его получение. Без воды человек может прожить несколько дней, но, когда воды не хватает, люди отчаянно пытаются получить ее и могут убить за нее, если необходимо. Когда жизненно необходимые ресурсы воды и воздуха доступны, люди считают их само собой разумеющимися и отдают приоритет другим целям. Хотя без еды можно прожить несколько недель, нехватка продуктов делает их добычу первоочередной задачей. На протяжении человеческой истории еды, как правило, не хватало, что отражает биологические тенденции роста численности популяции только до тех пор, пока еды достаточно для всех её членов.

Существует огромная разница между теми, кто рос, зная, что его выживание не гарантировано, и теми, кто принимал это как должное. На протяжении большей части человеческой истории выживание не было гарантировано, однако в последние десятилетия все более заметная доля населения мира взрослела, предполагая, что никогда не будет голодать. Выживание — это настолько базовая цель, что оно влияет практически на все аспекты человеческой жизни. Поэтому в обществах, где выживание сегодня рассматривается как данность, в мотивациях к работе, в религии, политике, сексуальном поведении и воспитании детей происходят масштабные изменения.

Социальные изменения не являются детерминированными, но некоторые траектории более вероятны, чем другие. В долгосрочной перспективе, как только в стране начинается экономическое развитие, весьма вероятны определенные изменения. Например, индустриализация приносит урбанизацию, профессиональную специализацию и рост уровня формального образования в любом обществе, в котором индустриализация состоялась. В дальнейшем это приводит к увеличению благосостояния, улучшению качества питания и здравоохранения, что, в свою очередь, стимулирует рост ожидаемой продолжительности жизни. Еще позднее изменения в характере работы и более надежные средства контроля рождаемости позволяют женщинам устраиваться на работу вне дома. Вместе с сопутствующими культурными изменениями это ведет к росту гендерного равенства.

В некоторых странах эти перемены наталкиваются на сопротивление культурного наследия, поскольку социокультурные изменения подвержены «эффекту колеи» (path dependent). Так, в протестантских обществах женщины добились права голосовать на десятилетия раньше, чем в католических, а в Японии женщины выходили на рынок труда медленнее, чем в других развитых странах. Но все больше данных свидетельствует о том, что модернизация делает эти и другие изменения все более вероятными. Даже Япония движется к гендерному равенству. Системы ценностей отражают баланс между движущими силами модернизации и сохраняющимся влиянием традиции. Хотя классики теории модернизации от Карла Маркса до Макса Вебера думали, что самоопределение на основе религиозной и этнической принадлежности однажды исчезнут, религия и национализм удерживают позиции. Культурное наследие удивительно устойчиво к изменениям.

Тем не менее исключительно быстрый экономический рост и государство всеобщего благосостояния, которые возникли в наиболее развитых индустриальных обществах после Второй мировой войны, в итоге привели к глобальным культурным сдвигам. Впервые в истории значительная часть населения этих стран выросла, чувствуя, что их выживание гарантировано. Поколения, родившиеся в таких условиях, стали отдавать предпочтение новым целям, таким, как качество окружающей среды и свобода самовыражения.

Это привело к процессу межпоколенческого изменения ценностей, которое уже трансформировало политику и культуру стран с высокими доходами и вскоре, вероятно, преобразят Китай, Индию и другие быстро развивающиеся общества, как только они достигнут стадии, когда значительная доля населения растет, принимая выживание как должное.

Лучше всего описанный аспект этого процесса — переход от материалистических ценностей (приоритет экономической и физической безопасности) к постматериалистическим (приоритет автономии и самовыражения). Но это лишь один из компонентов более широкого сдвига от ценностей выживания к ценностям самовыражения^[6], который трансформирует господствующие нормы в области религии, гендерного равенства, толерантности к аутгруппам и усиливает поддержку защиты окружающей среды и демократических институтов.^[7] Жесткие культурные нормы, характерные для аграрных обществ, уступают место индивидуальной автономии и свободе выбора — а те, в свою очередь, благоприятствуют успешному развитию общества знаний.

Свидетельства значимости экзистенциальной безопасности

Несмотря на разницу в формулировках, антропологи, психологи, политологи, социологи, эволюционные биологи и историки развили удивительно схожие теории культурных и институциональных изменений: все они подчеркивают, насколько безопасность от таких угроз выживания, как голод, война или болезни, формирует культурные нормы и социо-политические институты общества.

Так, Инглхарт, Норрис, Вельцель, Абрамсон, Бейкер и другие авторы утверждают, что новое мировоззрение постепенно заменяет то, которое веками доминировало в западных обществах.^[8] Этот культурный сдвиг объясняется фундаментальной разницей между взрослением в условиях, опасных для жизни, и в условиях гарантированного выживания. К похожим выводам пришли исследователи в других дисциплинах. Например, Гельфанд и соавторы различают «жесткие» и «свободные» культуры, утверждая, что эти особенности сформированы экологическими и антропогенными угрозами, с которыми сталкивалось то или иное общество на протяжении своей истории.^[9] Эти угрозы увеличивают потребность в строгих нормах и наказании за девиантное поведение для поддержания порядка. Для «жестких» сообществ характерны авторитарные системы управления, которые подавляют инакомыслие, проводят политику устрашения, строго контролируют преступность и, как правило, более религиозны. Проверив эти гипотезы на данных опросов в 33 странах, Гельфанд и соавторы обнаружили, что в странах, которые сталкивались с серьезными экологическими и историческими угрозами, нормы более строгие относительно других стран, нетерпимость к девиантному поведению, наоборот, низкая.

Схожим образом Торнхилл, Финчер и соавторы представляют убедительные доказательства того, что уязвимость к инфекционным заболеваниям связана с коллективистскими установками, ксенофобией и неприятием гендерного равенства, притом все эти факторы затрудняют возникновение демократии.^[10] Они ранжировали население 98 стран по шкале коллективизма — индивидуализма и обнаружили, что высокая угроза заболеваний положительно связана с коллективистскими установками, с учетом уровня богатства и урбанизации. Барбер приходит к схожему выводу, что религия помогает людям справляться с опасными ситуациями, а по мере экономического развития, приносящего экономическую безопасность и здоровье, религиозность снижается.^[11] Эти результаты перекликаются с гипотезами и результатами эволюционной теории модернизации.

Известный историк Ян Моррис посмотрел на проблему с другой точки зрения, однако пришел к аналогичным выводам. В результате исследования широкого круга исторических свидетельств он пришел к выводу, что «в каждой эпохе мыслят сообразно ее потребностям»: собирательские, фермерские и индустриальные общества развивают соответствующую систему ценностей посредством эволюционного процесса, схожего с тем, который описан в эволюционной теории модернизации.^[12]

В данной главе все эти результаты обобщаются; особое внимание уделено причинно‐следственным связям, лежащим в основе эволюционной модернизации. Основной тезис таков: экономическое развитие приносит экономическую и физическую безопасность и уменьшает уязвимость к болезням, что в совокупности благоприятствует большей открытости культуры и, в свою очередь, ведет к демократизации и более либеральному социальному законодательству.

Эта логика согласуется с классическими утверждениями Адорно и соавторов о том, что догматизм, строгость и нетерпимость начинают преобладать, когда подростки взрослеют, осознавая угрозы для собственного выживания, а также с тезисом Рокича, что экзистенциальные угрозы делают людей чрезмерно подозрительными, осторожными и нетолерантными, тогда как отсутствие угроз, напротив, формирует в людях уверенность, дружелюбие и толерантность.^[13] В соответствии с этими утверждениями ценности самовыражения (включающие толерантность к гомосексуальности) наиболее распространены в процветающих обществах с безопасными условиями жизни.^[14] Социально-экономическое развитие напрямую влияет на чувство экзистенциальной безопасности индивидов, определяя, есть ли угрозы физическому выживанию или его можно считать гарантированным. Результатом этого, как мы увидим, является то, что ценности и убеждения в развитых обществах существенно отличаются от тех, что распространены в обществах развивающихся.

Рождение постматериализма в западных странах

Наиболее ранние и надежные эмпирические свидетельства изменений базовых ценностей в развитых обществах касаются сдвига от материалистических ценностей к постматериалистическим. Более 45 лет назад в книге «Тихая революция» я утверждал: «В политических культурах наиболее развитых индустриальных обществ, по‐видимому, происходит трансформация. Похоже, эта трансформация изменяет базовые ценностные приоритеты конкретных поколений в результате изменения условий, в которых происходит их базовая социализация».^[15]

Эта теория межпоколенческого изменения ценностей основана на двух ключевых гипотезах:^[16]

1. Гипотеза дефицита. Практически каждый ценит свободу и автономию, но люди отдают приоритет своим самым насущным потребностям. Материальные средства к существованию и физическая безопасность тесно связаны с выживанием, и, когда они не гарантированы, люди придают первостепенное значение этим материалистическим целям; но в условиях безопасности люди больше ценят постматериалистические цели, такие как чувство принадлежности, уважение и свободный выбор.

2. Гипотеза социализации. Связь между материальными условиями и ценностными приоритетами включает значительный временной зазор: базовые ценности индивида отражают условия, которые существовали в годы его взросления, и эти ценности изменяются в основном путем смены поколений.

Гипотеза дефицита близка принципу убывающей предельной полезности. Она отражает различия между материальными потребностями физического выживания и безопасности и нематериальными потребностями, такими как самовыражение и эстетическое удовольствие.

В течение последних десятилетий развитые индустриальные общества поразительно отклонились от своей предшествующей истории: значительная часть их населения выросла, не ощущая голода и экономической незащищенности. Это привело к сдвигу, при котором чувство идентичности, уважение и свободный выбор стали более значимы. Гипотеза дефицита предполагает, что длительные периоды процветания способствуют распространению ценностей постматериализма, в то время как продолжительные экономические спады приводят к противоположным результатам.

Однако между социально‐экономическим развитием и преобладанием постматериалистических ценностей нет прямого соответствия. Эти ценности отражают субъективное чувство безопасности индивида, которое частично определяется уровнем доходов общества, но также институтами социального обеспечения и свободой данного общества от насилия и болезней. Показатель ВВП на душу населения — один из наиболее доступных индикаторов условий, которые ведут к этому ценностному сдвигу, но с теоретической точки зрения решающим фактором является чувство экзистенциальной безопасности у индивида.

Более того, как утверждает гипотеза социализации, базовые ценностные приоритеты человека не меняются мгновенно. Одна из наиболее широко поддерживаемых в социальных науках идей гласит, что базовая структура личности кристаллизуется к концу взросления. Значительное количество результатов исследований указывает на то, что базовые ценности личности во многом сформированы к завершению взросления и после этого значительно уже не меняются.^[17]

Если это так, то можно было бы ожидать значительных различий между ценностями молодых и пожилых в обществах, где уровень безопасности вырос. Межпоколенческий ценностный переход происходит, когда молодые поколения растут в условиях, отличных от тех, в которых сформировались предыдущие поколения.

Из этих двух гипотез можно сделать несколько предположений по поводу смены ценностей. Во‐первых, хотя гипотеза дефицита подразумевает, что экономическое процветание благоприятствует распространению ценностей постматериализма, гипотеза социализации предполагает, что изменение ценностей в обществе происходит не мгновенно, а постепенно, в основном — за счет смены поколений. Между экономическими изменениями и их политическими эффектами есть существенный временной зазор.

Первые эмпирические свидетельства межпоколенческого сдвига были зафиксированы с 1970 г. в шести странах Западной Европы — в опросах, проведенных для проверки гипотезы о переходе от материалистических ценностей к постматериалистическим.^[18] Эти опросы обнаружили значительные различия между ценностными приоритетами молодых и старших поколений. Если, как мы утверждаем, эти возрастные различия отражали межпоколенческий сдвиг ценностей, а не просто тенденцию к тому, что люди с возрастом становятся более материалистичными, то мы ожидали бы увидеть постепенный переход от материалистических ценностей к постматериалистическим, по мере того как старые поколения взрослых людей сменяются молодыми. Если происходило именно это, то этот процесс имеет далеко идущие последствия, поскольку эти ценности тесно связаны с целым набором важнейших установок, от важности политического участия и свободы самовыражения до защиты окружающей среды, гендерного равенства и демократических политических институтов.

Тезис об изменении ценностей с самого начала вызывал противоречия. Критики спорили, что значительная ценностная разница по возрасту, обнаруженная в 1970 г., отражала скорее эффекты жизненного цикла, нежели межпоколенческие изменения: молодые люди по своей природе предпочитают постматериалистические ценности, такие как политическое участие и свобода слова, но по мере взросления они начнут отдавать предпочтение тем же материалистическим ценностям, что и их родители. Так что ценности общества в целом не изменятся.^[19]

Гипотеза изменения ценностей, напротив, утверждает, что молодые люди больше поддерживают постматериалистические ценности, чем старшие поколения, только в том случае, если они выросли в существенно более безопасных жизненных условиях. Соответственно мы не ожидали бы межпоколенческих изменений в застойных обществах, и если будущие поколения уже не растут в более безопасных условиях, чем старшие, то межпоколенческие ценностные изменения не будут обнаружены. Однако степень защищенности, актуальная для «формативных лет» взросления, имеет долгосрочное влияние на индивида. Соответственно, по мере того как послевоенные, более постматериалистические когорты заменяют более старшие, материалистические, мы станем свидетелями постепенного перехода от материалистических ценностей к постматериалистическим. Разница между опытом лет взросления послевоенной когорты и всех предыдущих когорт создала огромные различия в их ценностных приоритетах. Однако эти различия стали очевидны только тогда, когда первое послевоенное поколение приобрело политическую значимость, т. е. через два десятилетия после Второй мировой войны, что внесло свой вклад в эпоху студенческих протестов в конце 1960‐х и в 1970‐е годы. Широко распространенный слоган среди протестующих в то время гласил: «Не верьте никому старше тридцати!»

В данной главе анализируются культурные изменения с использованием результатов репрезентативных национальных опросов, проведенных с 1981 по 2014 г. в более чем 100 странах^[20], подкрепленных экономическими, демографическими и политическими данными. Эти масштабные эмпирические свидетельства показывают, что предсказанный нами межпоколенческий сдвиг от материализма к постматериализму действительно происходит. Однако мы также покажем, что это лишь единичный аспект широкого культурного сдвига от ценностей выживания к ценностям самовыражения, при которых во главу угла ставятся гендерное равенство, защита окружающей среды, терпимость, межличностное доверие и свобода выбора. Этот сдвиг касается и воспитания детей, где главным качеством, которое нужно воспитать, являются уже не трудолюбие, а воображение и толерантность. Этот сдвиг также приводит к возникновению новых вопросов в политических дебатах и способствует распространению демократии.

Культурные изменения и трансформации всего общества

Изменения ценностей могут преобразовать целые общества. Культура — это совокупность норм и умений, способствующих выживанию в определенной среде и определяющих стратегию выживания конкретного общества. Подобно биологической эволюции, развитие культуры происходит через процессы, аналогичные случайным мутациям и естественному отбору; но поскольку культура — это комплекс приобретенных знаний, а не врожденная особенность, то и изменить направление она может куда быстрее, чем биологическая эволюция.

В последние десятилетия доминирующие ценности в высокоразвитых обществах сильно изменились, трансформируя культурные нормы в отношении гендерных ролей, абортов, разводов, контроля рождаемости и сексуальной ориентации, которые до этого сохранялись столетиями. Один из наиболее ярких примеров — возникновение новых гендерных ролей. На протяжении всей истории женщины, как правило, были подчинены мужчинам и были ограничены узким набором ролей: сперва — как послушные дочери, а потом — как добропорядочные жены и матери. В последние десятилетия это положение коренным образом изменилось. Все чаще любая работа, которая доступна для мужчин, открыта и для женщин. Два поколения назад женщины составляли меньшинство среди студентов вузов.

Сегодня в индустриальных обществах их большинство среди студентов университетов, и среди преподавателей их доля также растет. Менее века назад в большинстве стран мира женщины не могли даже голосовать; теперь же они не только голосуют, но и занимают все больше парламентских мест во многих демократических странах, а также продвигаются на высшие политические позиции. После долгих веков существования в подчиненном положении женщины всё чаще занимают руководящие должности в академической жизни, бизнесе и государственном управлении.

Другой пример недавних общественных изменений: мэрами крупных городов, членами парламента, министрами иностранных дел и главами правительств становятся политики с открытой гомосексуальной ориентацией. С 2000 г. все больше стран легализуют однополые браки. Скорость изменений сильно варьируется, и страны с низкими доходами^[21] (особенно исламские) сильно сопротивляются изменениям. Во многих странах гомосексуальность до сих пор вне закона, а в некоторых странах за гомосексуальное поведение предполагается смертная казнь. Например, в последних опросах в Египте 99 % населения заявили, что гомосексуальность «не оправданна никогда», — это означает, что в Египте гомосексуальность осуждают даже геи. Происходящие культурные изменения вызывают тревогу у тех, кто придерживается традиционных норм. Эти изменения породили одни из самых острых политических вопросов в развитых странах. Ими же можно объяснить современный конфликт между исламскими фундаменталистами и западными обществами. Население стран с высокими доходами за последние десятилетия быстро изменилось, тогда как в странах с мусульманским большинством население изменялось мало, и с их точки зрения социальные нормы современных богатых стран — упаднические и шокирующие. Растет пропасть между придерживающимися традиционных ценностей исламскими странами и развитым миром. Когда‐то многие жители мусульманских стран видели в западных демократиях образец для подражания; сегодня же исламские фундаменталисты считают, что от влияния западной культуры необходимо защищаться.

Познание и эмоции как источники изменения ценностей

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

6

Шкала ценностей выживания‐самовыражения описана в табл. 4.1 и в последующей дискуссии

7

Inglehart R. and W. Baker. 2000. “Modernization and Cultural Change and the Persistence of Traditional Values,” American Sociological Review 65(1): 19–51; Inglehart, Ronald and Pippa Norris 2004. Rising Tide: Gender Equality in Global Perspective. Cambridge: Cambridge University Press; Inglehart, Ronald and Christian Welzel, 2005. Modernization, Cultural Change and Democracy: The Human Development Sequence. New York: Cambridge University Press; Вельцель, Кристиан 2017. Рождение свободы. Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены.

8

Inglehart, Ronald 1971. “The Silent Revolution in Europe: Intergenerational Change in Post‐Industrial Societies,” American Political Science Review 65, 4: 991—1017; Inglehart, Ronald, 1977. The Silent Revolution: Changing Values and Political Styles among Western Publics. Princeton: Princeton University Press; Inglehart, Ronald 1990. Cultural Shift in Advanced Industrial Society. Princeton: Princeton University Press; Inglehart, Ronald 1997. Modernization and Postmodernization: Cultural, Economic and Political Change in 43 Societies. Princeton: Princeton University Press; Inglehart, Ronald and Paul Abramson, Value Change in Global Perspective. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1995. Inglehart, Ronald and Wayne Baker. 2000. “Modernization and Cultural Change and the Persistence of Traditional Values,” American Sociological Review 65, 1: 19–51; Inglehart, Ronald and Pippa Norris 2004. Rising Tide: Gender Equality in Global Perspective. New York: Cambridge University Press; Norris, Pippaand Ronald Inglehart, 2004. Sacred and Secular: Religion and Politics Worldwide. New York: Cambridge University Press. Инглхарт Рональд, Вельцель Кристиан. 2016. Модернизация, культурные изменения и демократия: Последовательность человеческого развития. Библиотека Фонда «Либеральная миссия».

9

Gelfand, Micheleet al. 2011. “Differences between Tight and Loose Cultures: A 33‐Nation Study.” Science 332(6033): 1100–1104.

10

Thornhill, Randy, Corey Fincher and Damian Aran, 2009. “Parasites, Democratization, and the Liberalization of Values across Contemporary Countries Biological Reviews 84(1): 113–131; Thornhill, Randy, Corey Fincher, and Damian R. Murray, 2010. “Zoonotic and Non‐zoonotic Diseases in Relation to Human Personality and Societal Values,” Evolutionary Psychology8:151—55; Fincher, Corey and Randy Thornhill, 2008. “Assortative Sociality, Limited Dispersal, Infectious Disease and the Genesis of the Global Pattern of Religious Diversity,” Proceedings of the Royal Society, 275(1651): 2587–2594; Fincher, Corey, Randy Thornhill, Damian Murray and Mark Schaller, 2008. “Pathogen Prevalence Predicts Human Cross‐cultural Variability in Individualism/Collectivism,” Proceedings of the Royal Society B275 (1640): 1279–1285.

11

Barber, Nigel 2011. A cross‐national test of the uncertainty hypothesis of religious belief. Cross‐Cultural Research, 45(3), 318–333.

12

Morris, Ian, 2015. Foragers, Farmers and Fossil Fuels: How Human values Evolve. Princeton: Princeton University Press.

13

Адорно, Теодор. Исследование авторитарной личности. Litres, 2016.

14

Инглхарт и Вельцель, 2005.

15

Inglehart, Ronald 1971.

16

Inglehart, Ronald, 1977.

17

Rokeach, Milton, 1968. Beliefs, Attitudes and Values. San Francisco: Jossey‐Bass, Inc; Inglehart, 1977; Inglehart 1997.

18

Эта гипотеза возникла благодаря индикаторам межпоколенческих изменений ценностей, которые возникли в эру студенческих протестов в конце 1960‐х и начале 1970‐х.

19

Boeltken, Ferdinand and Wolfgang Jagodzinski, 1985. “In an Environment of Insecurity: Postmaterialism in the European Community, 1970–1980.” Comparative Political Studies 17: 453–484.

20

Подробная информация представлена на сайтах Мирового исследования ценностей и Европейского исследования ценностей: http://www.worldvaluessurvey иwww.europeanvaluesstudy.eu.

21

Мы ссылаемся на классификацию низких доходов Мирового Банка 1990 г.: мы используем уровни доходов за этот период, поскольку существуют серьезные доказательства того, что базовые ценности формируются условиями, в которых происходило взросление, а не текущими экономическими условиями.