Танец Шивы

Роман Романов, 2021

"Танец Шивы" – продолжение повести Р. Романова "Синдром Дао". На этот раз рассказчик отправляется в Индию, чтобы с помощью бурятского шамана-буддиста исцелиться от загадочной болезни. Индийская действительность припасла для героя немало сюрпризов – приятных и не очень. Однако наибольшим потрясением для него стало осознание собственной смертности – оно породило в нем панический страх перед внезапной смертью. Шаман предлагает избавиться от этого страха весьма неожиданным способом, который называет "репетицией смерти".

Глава вторая

Самолет, летящий в Гонконг, целый час находился в зоне атмосферного неспокойствия. Я сидел, вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники, и небезосновательно полагал, что мой третий в жизни перелет может оказаться последним: машину швыряло из стороны в сторону, мы то и дело проваливались в воздушные ямы — туманную бездну, где исчезал даже звук ревущих двигателей.

Пилот просил по громкой связи не сеять в салоне панику, стюардессы со встревоженными лицами носились в проходах, умоляя пассажиров оставаться пристегнутыми, и, если очередное падение было особенно затяжным, женщины на задних рядах принимались громко визжать — словом, налицо были все признаки неминуемого крушения. Когда же, вопреки дурным предчувствиям, мы приземлились в аэропорту, у меня было ощущение, что я вернулся с того света.

К счастью, воздушное пространство от Гонконга до Нью-Дели оказалось более дружелюбным. Полчаса недоверчивого наблюдения за полетом «Боинга» — и я наконец расслабился, даже с удовольствием отведал индийскую пищу яркого-желтого окраса — ее предложил темнокожий бортпроводник в индусском облачении.

После обеда с бокалом терпкого вина я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Впереди было несколько часов монотонного перелета, поэтому я мог спокойно попрощаться с тем, что оставил за спиной.

Прошлое уносилось от меня со сверхзвуковой скоростью, и на сей раз безвозвратно: я собственноручно отрезал себе все пути к возвращению домой. Родная страна отторгла меня легко и безболезненно, как будто решила, что если гражданин все равно обречен на умирание, то какая разница, где он это сделает. Впрочем, обо всем по порядку…

В одном из писем Абармид написал, что сроки лечения предугадать нельзя, поэтому, возможно, мне придется прожить в Индии несколько месяцев. Это поставило меня перед нелегким выбором: либо вообще отказаться от исцеления и медленно умирать дома, либо радикально решить проблему с отцом, навсегда оставив его в заведении для душевнобольных. После мучительных раздумий я отправился в «санаторий» — повидать старика и уже на месте определиться с тем, что делать дальше.

Отец пребывал в полном помрачении сознания: лежал овощем, уставившись в потолок невидящим оком, и никак не реагировал на мое присутствие. Сестра сообщила, что в таком состоянии он уже неделю и врач не спешит делать утешительных прогнозов на его счет. Я про себя вздохнул с облегчением: подобное положение дел значительно облегчало мне участь.

Я направился прямо в офис к директору и без лишних слов попросил оставить отца вплоть до его кончины, а в качестве оплаты предложил целиком переписать его пенсию на счет заведения. Пенсионных денег с избытком хватало на ежемесячное содержание пациента, поэтому глава «санатория» легко дал на это согласие.

Правда, покраснев, добавил, что необходимо заранее внести пятьдесят тысяч на организацию похорон — в случае моего отсутствия на момент смерти отца. Но тут же, махая ручками, сделал оговорку: дескать, если я сам проведу обряд захоронения, то, разумеется, сумму мне вернут в полном объеме.

Скрывая раздражение на очередное вымогательство застенчивого директора, я пообещал занести ему деньги вместе с пенсионными документами.

Далее неизбежно вставал вопрос о моих личных финансах. Оставшихся средств было явно недостаточно, чтобы прожить несколько месяцев пусть и в дешевой, но все-таки чужой стране, где у меня не было ни работы, ни друзей. Как настоящий шаман, Ашатаев отказался брать деньги за лечение, но сказал, что нам придется помотаться по разным штатам — соответственно, расходы на его содержание целиком ложились на меня.

Тратить время на то, чтобы каким-то образом раздобыть приличную сумму, у меня не было: в моем положении каждая неделя была на счету. Оставался единственный выход — продать жилье и поселиться в Индии. На вырученные средства я смогу несколько лет вести вполне безбедную жизнь в каком-нибудь провинциальном городке — даже при полном отсутствии работы. А за это время я уж точно найду способ заработать себе на кусок чапати ⁷.

Прокрутив в голове имевшиеся в моем распоряжении немногочисленные варианты, я обратился в агентство с просьбой выставить квартиру на продажу. Пока мне подыскивали покупателя, я потихоньку продавал за бесценок мебель (так, беднякам на дачу), очищал отцовскую «берлогу» и другие комнаты от хлама и остервенело таскал его на помойку. В один день я умудрился забить старьем все три контейнера во дворе, так что дворнику-узбеку стало некуда складывать уличный мусор. В сердцах он крикнул мне вдогонку: «Шакал хренов!» и прибавил еще пару слов на своем певучем наречии.

Совесть не позволила мне вынести на свалку и книги, поэтому я разложил их стопками на окнах в подъезде — кому-нибудь да пригодятся. Правда, у меня не хватило духа расстаться со старым альбомом венецианских картин: это была единственная ниточка, что связывала меня с матерью, детством и моей пронзительной мечтой о городе посреди моря.

Однажды вечером я уселся на истертый пол посреди опустевшей гостиной, наугад открыл альбом — и заплакал от невыразимой тоски, вдруг сдавившей мне горло и сердце. Я рыдал молча, без слез, но тем горше казалась промелькнувшая жизнь, которой у меня по большому счету и не было, тем страшнее становилась мысль, что я могу умереть, так и не узнав настоящей жизни, не попробовав на вкус истинного счастья. Пожалуй, это был самый печальный из тех последних дней, что я провел в родном доме.

А потом наступило успокоение, и вместе с ним равнодушие ко всему, что я оставлял позади. Без каких-либо эмоций я подписал в конце августа договор на передачу жилья новому владельцу и в состоянии той же чувственной анестезии приобрел билет до Нью-Дели.

К отцу я так больше и не наведался — блудный сын, растративший и распродавший все родительское наследство, убегал тайком, не сказав напоследок «прости и прощай».

Ранним сентябрьским утром я навсегда покинул Россию. Меня провожали только деревья во дворе — они небрежно помахали мне вслед чуть пожелтевшими верхушками и снова погрузились в прозрачный осенний сон. В аэропорт я приехал с чемоданом в руках, рюкзаком за плечами и абсолютной пустотой в душе и сердце.

***

Когда мы прилетели в индийскую столицу, было уже далеко за полночь. Работники терминала напоминали сонных мух: они страшно тормозили очередь иностранцев, жаждавших поскорее пройти иммиграционные процедуры и выбраться в город. Толстая индианка на паспортном контроле долго сличала мое лицо с фотографией на визе и наконец спросила с недоумением:

— Это вообще Вы?

— С утра был я, — попытался я пошутить. — А что, совсем на себя не похож? Неужели так постарел, пока летел?

Женщина не отреагировала на шутку и, вслух прочтя по слогам имя в паспорте, серьезно переспросила:

— Это точно Вы?

— Разумеется — кто ж еще? — воскликнул я, уже слегка раздраженно.

Толстуха с сомнением пожала плечами и передала документы в следующее окно. Там я опять завис, потому что на въездном листе вместо городского адреса написал просто “hotel”: так надоумил сделать Абармид, в день моего вылета еще не решивший, где именно мы остановимся в Нью-Дели. Людей в форме не впечатлило ни официальное приглашение, состряпанное по просьбе Ашатаева какой-то буддистской организацией, ни наличие в моем паспорте годичной визы.

— Сэр, в каком отеле Вы собираетесь остановиться? — в двадцатый раз вопрошает инспектор иммиграционной службы. — Просто скажите название.

— Я не знаю названия, — в двадцатый раз пытаюсь ему объяснить. — Мой гид лично отвезет меня в гостиницу.

— Позвоните гиду, пусть скажет, — флегматично предлагает этот зануда.

— Я не знаю его номера, но он точно здесь, в зале прибытия, встречает меня, — говорю как можно спокойнее, хотя ощущаю, что начинаю закипать.

— Если он в зале прибытия, пусть подойдет сюда, — советует инспектор и, следуя только ему ведомой логике, добавляет: — Позвоните ему.

— Но у меня же нет его телефона, — вежливо повторяю я, чувствуя, что наш в высшей степени непродуктивный диалог доведет меня до истерики.

Я уже собирался броситься перед непробиваемым индийцем на колени, умоляя поверить мне на слово, как вдруг у металлической стойки, за которой маячила вожделенная свобода, увидел знакомое лицо: это был Ашатаев собственной персоной!

Он быстро подошел к инспектору и, указав на меня рукой, сказал несколько слов на хинди. Тот лениво кивнул в ответ, украсил мой паспорт штампом и небрежным жестом отпустил на все четыре стороны.

— Спасибо тебе, о избавитель! — с чувством воскликнул я, не веря, что все позади. — Как ты догадался, что меня нужно спасать из лап этих истуканов? Если бы не ты, я бы здесь точно застрял до утра!

— Не знаю, как догадался, — пожал плечами Абармид, указывая путь к эскалатору. — Меня будто током ударило: нужно бежать к иммиграционным стойкам. Зачем — не знаю, но нужно. Когда тебя накрывает информация, надо действовать. Любой шаман так поступает.

Встав на бегущую лестницу, мы поплыли вверх. Ашатаев стоял ступенькой выше, и я успел его разглядеть с головы до пят. Это был коренастый мужчина, лет пятидесяти на вид, но одному богу известно, сколько ему исполнилось на самом деле. Я давно убедился, что возраст магов и целителей почти невозможно определить по внешности, и отсутствие седых волос на голове моего гида еще ни о чем не говорило.

Одежда его отличалась крайней простотой: поверх коричневых мешковатых штанов болталась традиционная индийская рубашка из ярко-оранжевой ткани, на ногах были сланцы. На принадлежность к шаманизму указывал лишь амулет, состоявший из двух блестящих пластин: из-под золотого диска выглядывал серебряный, побольше размером; пластины были сцеплены черным шнуром, висящим на шее.

По мере того как мы поднимались выше, глазам все больше открывалось пространство верхнего помещения — и наконец я увидел его целиком. Одну стену усеивали плоские «бусины» из полупрозрачного янтаря — каждая была, наверное, полметра в диаметре. Поверх этой россыпи драгоценных камней красовались объемные изображений ладоней величиной в человеческий рост. Пальцы исполинских рук, сделанных из матового серебра, были сложены в какие-то хитроумные комбинации и напоминали танцевальные движения из индийских фильмов моего детства.

— Что это? — воскликнул я, впечатленный размерами «панно» в зале аэропорта.

— Это мудры⁸, — отозвался Абармид само собой разумеющимся тоном.

— Правда? — Я сконфуженно почесал голову. — А что такое «мудры»?

— Вон иди почитай, — предложил Абармид, указывая на щит рядом с информационной стойкой. — Специально для иностранцев написали, чтоб тупицами себя не чувствовали. А я пока схожу заберу с ленты твою поклажу.

— Ага, давай, спасибо! — обрадовался я и побежал к щиту, но на полпути остановился и хлопнул себя по лбу: черт, я ведь не только забыл дать помощнику корешок с номером багажа, но даже не описал ему свой чемодан.

Я огляделся по сторонам в поисках Ашатаева, однако того уже и след простыл. Ладно, еще раз сходим, успокоил я сам себя и подошел к стенду, на котором подробно разъяснялись все комбинации пальцев.

— Ну что, разобрался? — услышал я за спиной голос Абармида. Пока я изучал значение и смысл каждой «распальцовки», сравнивая их с оригиналом на стене, тот успел вернуться.

— Более или менее, — сказал я, отрываясь от своего занятия. Не могу передать, как я был изумлен, увидев, что Ашатаев катит за ручку мой чемодан!

— Да что ты все смотришь на меня с открытым ртом, будто я какой-то фокусник? — усмехнулся он. — Не можешь понять, как я узнал, что это именно твой багаж?

— Ага, — признался я. — Хочешь сказать, опять «информация накрыла»?

— Ну, что-то вроде того, потом объясню, — уклончиво ответил Ашатаев. — Нашел себе любимую мудру?

— А что, нужно?

— Конечно, — сказал шаман. — Выбери ту, что больше всего по душе.

Я окинул задумчивым взглядом руки на стене и остановился на несложной, но выразительной комбинации: указательный и средний пальцы вместе подняты к небу, а большой палец прячется в центре ладони под согнутым безымянным и мизинцем. Мне почудилось, будто за этим жестом скрывается великая тайна индийских мудрецов.

— Великолепный выбор, — одобрительно заметил Абармид, — это прана-мудра⁹. Она дает силы и уберегает от неприятностей. Если попадешь в беду, не забывай почаще складывать пальцы в эту йоговскую фигу.

— Шаман, ты смеешься надо мной или серьезно говоришь? — подозрительно спросил я. После уроков Ван Хунцзюня мне теперь в каждом слове слышалось скрытое издевательство.

— Я серьезен как никогда, — заявил Абармид и ободряюще похлопал меня по плечу. — Все, хватай чемодан и пошли на стоянку.

Когда мы вышли из прохладного помещения аэропорта на улицу, я понял, что одет совсем не по погоде. Несмотря на ночное время, я сразу же взмок в своей плотной куртке, шерстяных брюках и добротных осенних туфлях.

— Ничего, завтра купим тебе шаровары, сланцы — сразу станешь настоящим индусом, — пообещал Ашатаев. — А сейчас в машине включим кондиционер.

Абармид привел меня на стоянку, и, увидев наше авто, я не удержался от удивленного возгласа. Этот драндулет вполне годился в качестве экспоната для выставки «Жертвы дорожных аварий»: передний бампер у него отсутствовал в принципе, крышка багажника была искорежена и находилась в полуоткрытом состоянии, а кузов проседал так, что о наличии задних колес можно было только догадываться.

Внутри все было не менее печально: правая часть руля оказалась наполовину отломана и держалась лишь благодаря скотчу — его намотали толстым слоем на места изломов. Когда же Абармид включил зажигание, стрелки на панели управления разом ожили и задвигались во всех направлениях одновременно. Думаю, у нас за содержание авто в таком состоянии хозяина пожизненно лишили бы водительских прав.

— Боже мой, на каком кладбище автомобилей ты отыскал этот раритет? — не удержался я, чтобы не съязвить.

— Хороший друг одолжил, — сказал тот. — Мы сегодня заночуем у него.

— А он что, совсем нищий, этот твой хороший друг? — не унимался я. — Надеюсь, не в трущобах живет? Не в коробках из-под телевизоров?

— Вовсе он не нищий, — фыркнул Абармид, выводя машину из освещенной зоны терминала и погружаясь в полный мрак шоссе. — Наоборот, чрезвычайно состоятельный парень. И дом у него о-о-очень большой.

— Понятно. Значит, он просто знакомым одалживает эту рухлядь, чтоб не жалко было, если до конца разобьют, — высказал я циничное предположение.

— Не поверишь, но он сам ездит на «этой рухляди», — хмыкнул водитель. — Хотя мог бы позволить себе и дорогущий мерседес. Просто он ему не нужен. Здесь отношение к роскоши совсем другое: никто не стремится показать, какой он богатый или, как говорят в России, крутой. Впрочем, понятие «богатство» очень неоднозначное. Например, у нас в Улан-Удэ многие семьи даже такому металлолому позавидовали бы — можешь представить, какая там нищета…

— Да уж, представляю, — посочувствовал я. — Кстати, я думал, что ты все еще живешь в Бурятии — поверил старым байкам на сайте. Знаешь, как я был шокирован, когда ты велел мне приезжать в Индию! Ты-то сам как сюда попал?

— Это долгая история и, наверное, не очень интересная, — сказал Абармид, внимательно вглядываясь в темную дорогу. — Но если коротко, то могу сказать, что попал сюда «по буддистской линии». Дело в том, что в Индии и Бурятии буддизм находится на особом положении: у нас глава правительства — буддист, а здесь живет Далай-лама, которого считают нынешним воплощением Будды. На этой почве буддистские сообщества двух республик подружились и начали обмениваться опытом выживания в современном мире. Глава нашего дацана послал меня с миссией в Индию, и вот я здесь уже три года, налаживаю связи с общественностью. Как сегодня говорят, занимаюсь пиаром.

— Мне казалось, ты исключительно целительством занимаешься, шаман, — признался я. — А ты вон как размахнулся!

— Исцеление тела — это всегда работа один на один с клиентом, а исцеление души можно проводить в планетарных масштабах, — сказал Ашатаев. — По сути, буддизм сегодня возвращает здоровье душе всего человечества.

— Как даос, я придерживаюсь индивидуального подхода, — проворчал я, заранее ревнуя Абармида к его общественной деятельности. — Надеюсь, твой буддизм не помешает лечению моего тела? И не надо агитировать меня заниматься оздоровлением души — мне сейчас не до того!

— А без оздоровления души ни о каком исцелении тела не может быть и речи, — мягко возразил Ашатаев. — Но об этом мы побеседуем позже, хорошо?

— Ладно, уговорил, — кивнул я, чувствуя, что начинаю клевать носом и терять нить беседы. — Если я сейчас усну, разбуди, когда приедем…

И меня вырубило еще до того, как я окончил фразу.

Примечания

7

Индийский плоский хлеб, напоминающий по вкусу лаваш.

8

Выразительные жесты рук, которые составляют неотъемлемую часть индийского классического танца, йоги и изобразительного искусства. Считается, что они направляют природные силы, способствуют развитию духа, расширяют сознание и помогают достичь материального благополучия, так как усиливают поток энергии в теле.

9

Прана-мудра символизирует жизненную силу.