Книга Бездн

Роман Злотников

Был только один способ спасти население гибнущей планеты Леобея: построить гигантские звездолеты и отправиться на поиски нового мира. За этот проект, названный «Врата в бездну», выступали ученые, чиновники и Леннар, глава Гвардии Разума. Но были и противники – жрецы религии Купола. И случилось худшее: на борту одного звездолета оказались сам предстоятель Купола, наместник Неба Зембер XV, и его приспешники… «Книга Бездн» – второй роман фантастического цикла «Леннар». Леннар многое вспомнил. Почти всё. Лагерь его сторонников растет, авторитет Ревнителей Благолепия уже не столь неоспорим для темных ремесленников и крестьян. Осталось окончательно заручиться поддержкой королевы Энтолинеры, у которой свои счеты к Храму. Однако новый Стерегущий Скверну – омм-Гаар – знает, что все следы ведут в Проклятый лес и что сохранить власть Храм сможет, лишь утопив в крови назревающее восстание на земле Арламдора…

Глава 1

— Насколько я понимаю, наш путь лежит в Проклятый лес.

— Вы догадливы, Ваше Величество.

— А тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться. И перестаньте хлестать меня «Вашим Величеством». Я же не называю вас, Леннар, всеми теми титулами, которые прикладывает к вашему имени Храм! А они все преимущественно бранного содержания, мне было бы куда менее приятно именовать вас… с применением всех титулов. Типа «отродья Илдыза»…

Леннар рассмеялся, открыв тесно посаженные белые зубы:

— Преимущественно? Боюсь, что все — бранного. И как же прикажете вас называть, ва… ве… мм?..

— У меня имя есть. Энтолинера, если у вас такая короткая память.

— Энтолинера, — повторил Леннар и быстро оглянулся, туда, где на сером осле покачивался альд Каллиера.

Этот последний, если судить по выражению его лица, был чрезвычайно недоволен тем, как коротко королева сошлась с новым знакомым. Пусть даже таким, чье имя гремело на весь Арламдор, просачивалось в Нижние земли, воспаряло в Верхнее королевство и повсюду выбивало из каменной громады Храма Благолепия звонкие искры злобы, усиленной непривычным для всемогущих Ревнителей осознанием собственной беспомощности. Короткорукости, если возможно употребить столь приземленный термин в отношении священного клира.

— Хорошо, Энтолинера, я буду вас так называть.

Королева усмехнулась… Надо отметить, что в этот момент она совсем не выглядела, как королева. На ней было простое дорожное платье темных тонов, из обыкновенной ткани. Такие платья надевали, скажем, жены купцов или вообще женщины, которым приходилось выезжать по дорожной надобности. Охрана королевы тоже сняла свои расшитые синие мундиры с черно-синими клетчатыми беллонскими накидками, известными всей стране, и облачилась в обычные штаны, куртки и сапоги.

Альд Каллиера пошел на страшную жертву: чтобы не привлекать к себе внимания (все-таки известное лицо, могут узнать на той же заставе на выезде из города или таможенном контроле), он сбрил свои пышные усы и остриг кудри. Те самые кудри, по которым страдала добрая половина знатных дам Ланкарнака всех возрастов, наклонностей и степеней стервозности. Если его сейчас мог бы увидеть отец, альдманн Каллиар, владетель самого большого озера в Беллоне, он, наверное, не узнал бы сына. А если узнал бы, то, самое малое, — отдал приказ своим тунам задать отпрыску хорошую взбучку. Беллонский мужчина с чисто выбритым, голым лицом — это то же самое, что беллонская женщина с, скажем, бесстыдно обнаженной грудью.

Впрочем, в ближайшее время альд Каллиера не имел намерений навестить родные земли, так что и кудри и усы еще успеют отрасти… Но в настоящий момент настроение благородного альда было хуже некуда. Его раздражало решительно все: его собственные гвардейцы, переодетые в барахло городских обывателей, королева в не подобающем ее положению простом платье; его раздражал Леннар и сама цель поездки, туманная и одновременно опасная, как… берега его родных озер, что ли!..

Единственное, что могло бы развеять дурное настроение аэрга, — это хорошая драчка. Неважно с кем, думал Каллиера… Да хоть с Ревнителями! Значит, именно они, братья ордена, — лучшие бойцы в пределах этого мира, созданного светлым Ааааму?.. Значит, именно они, воспитанные в стенах Храма, а вовсе не закаленные сыновья Беллоны, — самые сильные воины? Слова, сказанные там, во дворце Энтолинеры, жгли альду сердце. Он и раньше недолюбливал ланкарнакский Храм и орден Ревнителей (хотя и старался поддерживать с ними сносные отношения), а теперь просто возненавидел. Хотя, как ни странно, на этот раз к подобной перемене сами Ревнители не имели никакого отношения.

Королева, Леннар, Барлар и двое беллонцев из гвардии, одетые как добропорядочные горожане, ехали в дощатом фургоне, запряженном парой здоровенных ослов особой тягловой породы, а еще четверо, включая Каллиеру, путешествовали верхом. Под продовольствием, уложенным в нижней части фургона, — сыром, ветчиной, мехами с вином, копченым мясом в окороках, оливками и фруктами — лежало оружие. Сабли и пики. Альд не желал оказаться безоружным перед лицом возможных неприятностей. «Неприятности» — так мягко сформулировал он то, что могло ожидать их на этом пути.

Обезопасившись таким образом от повышенного внимания — в самом лучшем своем проявлении шепотков «Королева уехала с любовником!..», — путешественники столкнулись с прямо противоположными препонами. Бесспорно, никогда не возникшими бы, путешествуй королева и благородный альд Каллиера открыто.

Уже за городом, на дороге из Ланкарнака в местность, где лежали печальные развалины деревни Куттака и начинался Проклятый лес, их нагнали несколько стражников. Судя по наглым их рожам, они занимались тем, что вежливо именуют «взиманием податей». Так как среди них был храмовый жрец смотритель, наглость и безнаказанность этих милейших людей достигала величин, достойных лучшего применения. Леннар, который нисколько не сомневался, что на пути от столицы королевства до конечной цели путешествия они напорются на подручных Храма, все-таки помрачнел, когда услышал визгливый голос жреца смотрителя:

— Эй, там, впереди, на дороге! Придержи-ка своих кляч! Кто такие? Куда едете?

Альд Каллиера уже открыл было рот, но королева Энтолинера, предполагая, что может ответить высокомерный начальник ее гвардии, не слишком-то искушенный в лицедействе, сделала предостерегающий жест рукой.

Жрец смотритель и двое стражников нагнали фургон и велели остановиться.

— Нам приказано осматривать все повозки, которые движутся по этой дороге! — заявил жрец, не вдаваясь в подробности. — Вы не проституток ли в фургоне везете? А то недавно мы вынуждены были отправить в тюрьму владельца вот точно такого же фургона: он устроил в нем бордель на колесах. Он тоже отпирался до последнего. — (Это «тоже» было великолепно.) — Но мы его разоблачили, когда из фургона вывалилась голая девка. Отродье Илдыза и всех чресел его… А ну!..

Жрец слез с лошади, подошел к фургону и заглянул внутрь.

— Баба и мальчишка с воровской физиономией, — констатировал он. — Чье это хозяйство?

— Мое, пресветлый отец, — почтительно ответствовал Леннар, выглядывая из фургона. — Это мои родственники. Мы едем из Ланкарнака, покупали там ослов. Вот этих. На которых мы сейчас едем.

Жрец-мытарь окинул взглядом Леннара, на лице которого плавала почтительная и самая невиннейшая улыбка. К облику этого типа сложно придраться, поймал себя на мысли храмовник: в меру почтительности, в меру благопристойности, ведет себя ровно, богобоязненно — перед тем как заговорить с жрецом, прочел короткую отмыкающую уста молитву. Прочел?.. Прочел. И закон Семи слов, кажется, соблюдает.

— Хм, — скривился жрец, — неплохие животины. А пошлину с покупки вы заплатили?

— Конечно.

— А доплату за вывоз за городскую черту?..

— Да.

— А подорожную мзду?

— Разумеется, пресветлый отец.

— А налог на подковы? Надеюсь, вам известно, что подкова — один из символов Благолепия, и за каждую подкову полагается внести в казну Храма по четверти пирра. Следует по пирру за каждую подкованную лошадь… э-э-э ну осла… то есть.

Королева, которая и не подозревала о таких тонкостях налогообложения в собственной стране, сидела тише мыши, потому что так шепнул ей Леннар. Но ее природная гордость, увеличенная благоприобретенной королевской надменностью, бунтовала. Тем временем жрец поименовывал все новые и новые выплаты, налоги и пени, которые он начислял буквально на глазах. Время от времени он возводил к небу глаза, вероятно спрашивая у пресветлого Ааааму: все ли перечислил, ничего не забыл?.. Потом жрец вынимал из-под одеяния кожаную флягу с чудотворным питьем и прикладывался. Глаза его блестели, он ощутимо пошатывался, но языком молотил неустанно.

Закончил он тем, что, густо икая, предложил пожертвовать треть груза и одного из ослов (по выбору самого жреца) в пользу Храма. Кроме того…

— Следует делать отчисления в особый… ик!.. фонд Храма, который, к великому прискорбию, следует тратить на поимку мерзкого, грязного нарушителя Благолепия, рвоты из уст вонючего демона, плеши мира, гнойного чирья, уродующего тело Чистоты м-мира… тлетворных ветров из жирной задницы Илдыза, — терпеливо и стараясь не икать или икать не очень явно, перечислял жрец, — сына осла и муравьед… ик!.. словом, скверного Леннара, уродища из выгребной ямы миров, скопища помоев и… ик!.. — Жрец запутался в пышных эпитетах, последовательно прилагаемых к персоне Леннара, несколько раз повторился и наконец добавил: — Делайте взнос. Вы-зы-нос. Или вы, быть может, хотите, чтобы богомерзкий сей урод, объявленный Храмом вне всех законов, гулял на свободе и выпускал на честных людей своих зловонных демонов? Тогда, конечно, можете не платить, н-но… х-хе… вы тем самым отстраняетесь от Храма и выводите себя из-под чудотворной сени его законов. А это…

Королева Энтолинера не выдержала и звонко крикнула:

— Мы заплатим, но нельзя ли побыстрее?! Мы спешим!..

Жрец надул щеки и с шумом выпустил воздух. Подбоченился и, снова приложившись к фляге с питием, воскликнул гневно:

— Это кто осмеливается перебить… и-ык!.. жреца Храма?! Вы, жалкие простолюдины! Ну, ты! А ну тащи сюда свою шлюху, посмотрим, что это за п-птица!

Энтолинера попыталась выпрыгнуть из фургона, но Леннар удержал ее.

— Мы заплатим, — пообещал он, заискивающе улыбаясь. — Вот двадцать пирров, достаточно? Я так думаю, этого хватит, чтобы покрыть все траты, что ты перечислил, пресветлый отец.

И несколько серебряных монет перекочевали из ладоней Леннара в трясущиеся то ли от жадности, то ли от невоздержного пьянства руки жреца смотрителя. Одна из монет, в пять пирров достоинством, скатилась на землю, и один из стражников, сопровождавших жреца в его благородной миссии поборов, поднял ее и принялся разглядывать. Попробовал на зуб, проверил чеканку.

— Новенькая, — сказал он и облизнулся.

Как раз в этот момент Энтолинера выглянула из фургона. Стражник отвлекся от созерцания монеты, взглянул на молодую женщину — и вдруг, вздрогнув, снова влепился взором в поверхность монеты. Туда, где был выбит, вычеканен профиль королевы.

У стражника оказался цепкий, наметанный глаз. А может, еще и потому, что он не пил, как жрец смотритель… так или иначе, но стражник узнал… Он уже открыл было рот, но в ту же секунду Леннар спрыгнул на землю и почти без замаха влепил свой кулак в переносицу стражника. Раздался треск, стражник беззвучно опрокинулся на землю. Альд Каллиера воспринял это как руководство к немедленным действиям. У благородного беллонского дворянина, сына Озерного властителя, давно чесались кулаки, так что в этом смысле Смотрителю и его людям не повезло до чрезвычайности. Альд Каллиера направил осла на второго стражника, подмял его… Бедняга получил по лбу одной из тех подков, за которые следовало платить по четверти пирра в казну ненасытного Храма, и незамедлительно вернул богам свою потрепанную душонку.

Жрец смотритель, который не успел понять, чему так удивился сбитый Леннаром с ног стражник, ощутил лишь легкое прикосновение того же к основанию собственного черепа. После чего в его голове взорвалось багровое солнце, и жрец больше ничего не увидел.

— Даже посопротивляться не могли для приличия, сволочи… тьфу! — в неописуемой досаде воскликнул альд Каллиера и обуздал забившего копытами осла, которому словно передалось его настроение. — На бесчинные поборы горазды, а чтобы защищаться, как подобает мужчине, — на это их не хватает!.. Крысы и дети крыс!

Один из гвардейцев сопровождения, не кто иной, как правая рука альда Каллиеры, благородный тун Томиан, спрыгнул с осла. Перешагнув через повалившегося жреца, он опустился возле него на колени. Нет, не из почтительности перед нерадивым пастырем. Он просто обшарил его облачение.

Тун Томиан, сын одного из вассалов альдманна Каллиара, вместе с альдом Каллиерой покинул родное Приозерье и отправился на службу к арламдорскому правителю. Вот уже пятнадцать лет честь честью он состоял в гвардии. Главными качествами туна Томиана были неуступчивость, смелость и упрямство, которое порой доходило до ослиных характеристик. Облик туна Томиана был таков, чтобы максимально полно вместить три перечисленные черты характера: он был невысок ростом, необъятно просторен в плечах и груди, крепко стоял на земле мощными, заметно кривыми ногами. Широкое лицо с тяжелыми скулами украшали темные усы и борода, сбрить которые тун Томиан отказался едва ли не под страхом смертной казни. Впрочем, он и на казнь пошел бы, но не дал бы поганить свое лицо!.. Еще чего! Где вы видели безбородого и безусого беллонского туна? Вот то-то и оно!

Как уже говорилось, тун Томиан был предельно упрям, и это его качество усиливалось невоздержанным беллонским патриотизмом. Тун Томиан, истинный сын своей суровой родины, никогда не упускал случая заявить, что беллонские обычаи и беллонская доблесть — лучшее, что существует в этом мире.

Нет надобности говорить, как при подобных взглядах тун Томиан относился к жрецам Храма, особенно к такой замечательной их разновидности, как жрецы смотрители. Мытари, норовящие утащить последнее!..

Сопя и бормоча себе под нос какой-то старинный беллонский напев, тун Томиан обыскивал жреца.

— Уф! — выдохнула Энтолинера. — Вы его… убили?

— Туда ему и дорога, клянусь Железной Свиньей, — отозвался тун.

— Не думаю, — сказал Леннар, глядя на то, как тун Томиан обыскивает бесчувственного жреца смотрителя, — не думаю, что убили. Очнется, паскудник. Будет дальше хорохориться, выпивать и бесчинствовать. Просто ничего не будет помнить, как и стражник, которому я зарядил в переносицу. А вот второго стражника благородный альд, кажется, уходил. Переехал своим, так сказать, боевым конем. То есть, хм, ослом.

— Невелика печаль! — бросил альд Каллиера. — Их надобно всех перерезать, потому что они оскорбляли королеву и вообще… За одно то, что я вынужден путешествовать не на коне, а на осле — благодаря их дурацким законам…

— Послушайте, уважаемый аэрг! — перебил его Леннар. — Если мы и впредь будем на каждом повороте дороги и у каждого дерева валить безмозглых стражников, то ничего хорошего из этого не выйдет. Мы должны спешить, не тратя на них времени. Они же не знали, что перед ними — королева, хотя это совершенно не оправдывает их бессовестного мздоимства. — Тут он не выдержал и тихо засмеялся. — Ну не смешно ли вам самому, господин альд, что я, бунтовщик и… — не буду перечислять!.. — что я защищаю этих, гм, представителей власти перед вами, государственным лицом и одним из воплощений этой самой власти?.. Ну? Ладно, забыли.

— Ну и ну! — донеслось восклицание.

Все посмотрели на туна Томиана. Он все так же сидел возле тела жреца, чуть покачиваясь взад-вперед.

— Что такое? — спросил Каллиера.

— А вот! — Гвардеец раскрыл ладонь, и все увидели на его огромной пятерне продолговатый черный предмет, из которого торчали небольшие металлические штырьки.

Барлар, которого всегда привлекало все необычное, глядел во все глаза. Ему удалось рассмотреть на корпусе непонятного предмета длинный ряд каких-то знаков, словно несколько маленьких древесных паучков пристыли к черной поверхности, как к тягучей смоле.

— Что это такое? — спросила королева Энтолинера.

— А демоны его ведают, — беспечно отозвался тун Томиан. — Какой-то черный амулет. Не к добру. Все эти погремушки Храма, бают, могут вызвать Илдыза.

— Что-что? — бросил Каллиера. — Что ты там бормочешь, тун?..

— Я говорю, не к добру это, дружище. Чтоб мне бороду спалило, если я не прав!.. Эта встреча с жрецом Храма, даже таким мелким, как этот Смотритель… И — этот амулет. Приметы очень нехорошие.

И, насупившись, он взглянул на Леннара. Тот прищурился и медленно приблизился к туну Томиану. В его взгляде, обращенном на предмет в руке беллонского аэрга, промелькнуло беспокойство, но тут же и истаяло. Человек из Проклятого леса проговорил:

— Дайте сюда сию вещицу, любезный друг.

Тун Томиан недобро оскалил зубы и отозвался:

— Почему же? Это я обнаружил амулет. И если я кому его и передам, то только своему прямому начальнику, альду Каллиере. А тебе я не очень-то доверяю и до сих пор думаю, что ты лучше бы смотрелся во-о-он на том дереве, в петле. Хотя ты, конечно, лихой парень. — Тун Томиан всегда говорил то, что думал, и это качество очень часто портило ему жизнь. Хорошо еще, что он был немногословен… — Только альду Каллиере, — повторил он.

— А мне? — спросила Энтолинера.

— Ни в коем случае, что вы! — воскликнул глава ее личной гвардии. — Ни в коем случае, этот черный амулет может быть опасен и навредит вам! Лучше помолимся богам, чтобы указали нам правильный путь и дали силу свернуть с неверного!

Последняя фраза была куда как прозрачной. Тун Томиан проворчал, что его соотечественник уж очень кудряво изъясняется, набрался всех этих арламдорских штучек… А Леннар понял. Сложно не понять… Собственно, альд Каллиера был с самого начала против того, чтобы королева отправилась в непонятное путешествие с самым опасным человеком Арламдора, да и смежных земель, с тем, за кого Храм пожертвовал многим из имеющегося у него в распоряжении. Прямодушный беллонец особенно и не давал себе труда скрывать свое подозрительное отношение к Леннару, и только воспоминание о том, что именно он, предводитель тайных (как именовались они в народе), спас королеву, останавливало благородного альда от развязывания каких-то активных действий. Вернее — противодействий.

Леннар произнес спокойно:

— Кажется, я просил, чтобы вы слушались меня беспрекословно. Был такой уговор, Энтолинера?

Подобное обращение к королеве, запросто, по имени, возмутило и альда Каллиеру и туна Томиана. Хотя оба знали, что королева разрешила Леннару называть ее Энтолинерой, без титулования. Тун Томиан сжал в кулаке амулет, найденный при жреце смотрителе, и, дернув себя за бороду, воскликнул:

— Я отдам его тебе только по прямому приказу королевы! А может, не повинуюсь и ей! Быть может, ты околдовал ее, ведь недаром говорят, что ты имеешь дело с демонами, отчего и научился побеждать Ревнителей! Она потом сама будет благодарна мне!.. Лучше разобью эту проклятую штуковину, чем отдам ее тебе!

Леннар напрягся и, едва сдерживая голос, чтобы не заорать, с напряжением произнес:

— Нет! Не делай этого!

Однако тун Томиан отличался исключительным упрямством и непреклонностью, которые в свое время и помогли попасть ему в гвардию государыни. Стоит отметить, что сейчас эти качества сослужили ему дурную службу. Не послушав Леннара, он с силой швырнул черный предмет о придорожный камень и…

— Вниз! Всем ле-э-э-эчь!!! — прорезал воздух неистовый вопль Леннара и, не дожидаясь, пока гвардейцы и воришка Барлар исполнят его приказ, он рванулся в сторону, на пути буквально выдернув из фургона королеву, и повалился вместе с ней в заросли придорожной травы.

И не зря.

Потому что на корпусе амулета, с силой брошенного о камень, появилась трещина, оттуда, извиваясь по-змеиному, выдавилась струйка угольно-черного дыма… Тун Томиан смотрел на нее как завороженный, словно это была живая змея с ледяным, гипнотическим взглядом, а сам он оперился и стал маленькой птичкой. Клинок пламени косо взрезал воздух, второй, третий, потом несколько следующих одна за другой вспышек слились в тугой клуб пламени — и рвануло. Камень, о который был брошен «амулет», разнесло на мелкие части. Незадачливого туна Томиана, виновника всего происшедшего, отбросило на десяток шагов, в заросли репейника. Взрывной волной перевернуло фургон и повалило невезучих ослов, впряженных в него. Еще двое лопоухих «скакунов» повалились вместе с всадниками. С начальника гвардии, благородного альда Каллиеры сорвало шапку и отнесло шагов за полсотни от места взрыва.

Сам он усидел в седле только благодаря своему незаурядному мастерству наездника, хотя и не был привычен ездить на осле.

Барлар, который наблюдал за всем этим широко раскрытыми глазами, был брошен прямо на стенку перевернутого фургона, и только то, что он успел в последний момент сгруппироваться (базарных воришек частенько сбрасывают с лестниц или спихивают с фургонов, на которые им случается запрыгнуть, так что опыт был), избавило его от больших неприятностей. Барлар отделался несколькими синяками да острой болью в ушибленном колене. Ну и амулет!.. Видно, страшная сила содержится в нем, если даже сам Леннар предостерегает и… Барлар не успел довести мысль до естественного завершения. Что-то мутное, давящее, некое необоримое нечто вдруг прокатилось через него, ломая, прогибая, разрушая волю и сопротивление организма. Ничего подобного ему еще не приходилось испытывать. Жуткий, ни с чем не сравнимый животный ужас вдруг превратил дерзкого и смекалистого воришку в какой-то ошметок переваренного киселя, мутно-багрового, мелко трясущегося. Перед глазами Барлара рванулись, сминаясь в складки, ярко-оранжевые полосы, и в месте разрыва одной из них вдруг появилось белое пятно. Верно, лишь подсознанием, до которого еще не дотянулись ледяные лапы ощетиненного ужаса, он понял, что это белое пятно — лицо, перекошенное лицо человека, в котором мало осталось человеческого… почти ничего. Маска, посмертная маска страха. Барлар закричал, но только какое-то хриплое карканье выдралось из его горла. Он рванулся, раскинув руки и ноги, и повалился в гулкую пустоту… Конец?

— Вставай! — властно сказали ему.

Барлар увидел над собой светлое лицо, окаймленное радужным сиянием. Откуда-то исходил однообразный шум, плеск, словно неподалеку бесновался и пенился водопад. Барлар не сразу осознал, что этот шум и плеск внутри его собственной головы.

— Уже? — разлепил Барлар пересохшие губы. — Я… на небесах? Ты… пресветлый Ааааму? И…

— Ишь чего захотел. Вставай! Вот, выпей.

Барлар глотнул. Питье жестко продрало глотку, но подействовало: к Барлару вернулась ясность ума и зрения. Водопады в голове унялись. Он узнал Леннара, склонившегося над ним.

— Что… что это было? — На человека из Проклятого леса глянули два испуганных мальчишеских глаза.

— Все равно не поймешь, даже если буду объяснять, — с досадой сказал Леннар. — Пока не поймешь. Этот бедолага тун Томиан, чьи ноги торчат сейчас из зарослей репейника, все-таки расколол… э-э… да что там говорить! Кажется, я его предупреждал. Хорошо еще, что живы остались. Ты пока лежи. Я пойду выну его из кустов.

И он, подхватив кожаную флягу жреца смотрителя, из которой только что дал глотнуть Барлару, направился к зарослям, откуда в самом деле беспомощно торчали две мощные кривые ноги в тяжелых сапогах. Барлар помотал башкой, сел. Он находился на обочине дороги в нескольких шагах от поваленного фургона. Рядом с фургоном, запутавшись в постромках, бились два тягловых осла. Чуть поодаль лежала королева Энтолинера, над которой хлопотал гололицый альд Каллиера с непокрытой головой и всклокоченными короткими волосами. Еще двое гвардейцев были уже на ногах и с ужасом смотрели на тающий косой столб дыма, возносящийся над местом взрыва…

Вскоре все образовалось. Фургон подняли, ослов поставили на ноги, напоили. Тун Томиан, виновник всех бед, бессмысленно мотал головой, облепленной репьями. На лбу у него рдело красное пятно, глаза будто собрались в кучку, и по всему было видно, что он не до конца пришел в себя. Борода и усы были опалены, а брови совершенно слизнуло пламенем.

«Хорошо еще, что хоть так, — подумал Леннар, — взрыв — еще не самое страшное… Хорошо, что хотя бы я один успел сохранить контроль над собой. А то все превратились бы в бессмысленную скотину… Если бы здесь был один из моих сподвижников по имени Бреник, то он рассказал бы вам один случай, когда в Храм привезли человека, сошедшего с ума от ужаса. Мы только что избежали такой же участи…»

— Но что это за амулет? — тихо спросила Энтолинера, когда они снова тронулись в путь.

— Это не амулет, — сказал Леннар. — Позже… вы все узнаете, но не здесь и не сейчас. Верьте же мне!.. Этот ваш тун Томиан попробовал сделать по-своему, и сами видите, дорогая Энтолинера, что произошло.

Королева прерывисто вздохнула и опустила голову, закрыв подбородком длинную извилистую царапину, легшую на тонкую шею. Леннар продолжал строго:

— Это еще ничего!.. Но если и дальше ваши люди будут вести себя, как неразумные обезьяны из звериного питомника, то лучше сразу оставить идею ехать со мной! Это больно ударит по всем нам, но лучше так, чем по рецептам любезного туна Томиана!.. Вот он зашевелился, кстати! Как ты себя чувствуешь?

Гвардеец, лежащий у стенки фургона на расстеленном плаще, промычал что-то невнятное и попытался приподняться, но тут же был придавлен Леннаром к полу.

— Лежи, дурья голова! Тебе нужно отлежаться хотя бы до того времени, пока мы не доедем до Проклятого леса, а там мы будем к вечеру! А если снова будешь прекословить, пеняй на себя! Ты и так чуть было всех нас не погубил. Говорил же я тебе!.. И что, теперь всякий раз будем испытывать судьбу? Может, в следующий раз ты будешь плевать в Поющую расщелину или пойдешь прогуляешься к Язве Илдыза, там ведь тоже много любопытного?..

— Ам-м… мулет!.. — На губах гвардейца запузырилась слюна. — Это… демоны… они… сохрани нас Катте-Нури, и да будет с нами благословение пресветлого Ааааму!..

— Будет, будет, — примирительно сказал Леннар. — Непременно будет. Только лежи, почтенный тун. Лежи смирно. Ты и так уже внес свой веский вклад в успех общего дела. Бороду подпалил вот…

Ирония, звучавшая в голове Леннара, была несомненной и явной, но своенравный беллонский тун на этот раз не стал возмущаться. Он моргал короткими ресницами и слабой рукой пытался вытянуть из волос неподатливый репей, один из сотни плотно засевших в голове бравого гвардейца.

К вечеру на горизонте за чередой невысоких холмов показалась неровная щетина леса. Заходящее светило в клочьях багрово-красных и зеленовато-синих насморочных туч зависло над ним. Оно набросило на Проклятый лес рдяные отсветы своих последних лучей, протолкавшихся сквозь облака. Альд Каллиера, ознакомившийся с этим видом, отчего-то смутно припомнил, как он, бреясь перед сном, порезался бритвой, и кровь проступила сквозь пену и неутешительно окрасила оставшуюся щетину. Королева Энтолинера, кутаясь в плотную накидку, спросила у Леннара:

— Мы пойдем туда… на ночь глядя?

— Да.

— Но, быть может, лучше переждать до утра?

— Нет. Мы войдем в лес сейчас. А к утру… к утру тут могут быть Ревнители. У них слишком много шпионов и осведомителей, чтобы мы исключили такую возможность даже при самых благоприятных предзнаменованиях. А тут еще и эта история с жрецом и вашим гвардейцем. Нет, мы должны войти в лес сегодня. Сейчас же. Я понимаю, что вы тревожитесь. Да еще все эти легенды… Признаться, в свое время я тоже… — Леннар осекся. Сумрачная тень пробежала по его лицу.

Энтолинера подняла на него глаза.

— Что — вы тоже?

— Я тоже в свое время… как бы это… искал в себе силы… Да! Искал в себе силы, чтобы войти в Проклятый лес. А что стесняться? Уж верно не лавка детских игрушек, а — Проклятый лес! Слишком зловещее и таинственное место, чтобы не испытывать тревоги. А моим спутникам, тогда еще темным крестьянам и ремесленникам, забитым суевериями и мрачными легендами… им-то каково было узнать правду!..

— Правду?

— Да. Ту правду, которую еще предстоит узнать вам. Но это необходимо. Потому что без этой правды дальнейшая жизнь и ваша, и моя, и всего этого мира немыслима. И вы скоро поймете почему.

Энтолинера спросила что-то еще, но Леннар не расслышал. Прислонившись спиной к стенке мерно покачивающегося фургона, он припоминал обстоятельства собственного открытия Проклятого леса. В тот вечер и ночь, когда они бежали из Куттаки от Ревнителей омм-Моолнара и скрылись в Проклятом лесу, а потом — по прихоти необъяснимой тогда силы — оказались на каком-то потустороннем, невероятно огромном поле, сплошь усеянном человеческими костями…

Леннар вспоминал.