Вата, или Не все так однозначно

Роман Емельянов, 2018

2015 год. Москва. К генеральному директору крупного рекламного агентства Андрею Черданцеву приходит интересный клиент. Его не интересуют проморолики, BTL-проекты и прочая мишура, ему нужна информационная война на просторах интернета на стороне Украины. Андрей, считающий деньги мерилом свободы, разумеется, соглашается. Создаются герои войны, придумываются инфоповоды и мемы. Но вскоре рекламному агентству поступает еще одно аналогичное предложение – с противоположной стороны. Черданцев… принимает и его.

Кейс № 2. Вазген

Как ни странно, длинные, полные смысла дни в большинстве своем приходятся на детство и юность. Погоня за местом под солнцем еще не захватила неокрепший организм. Человек напоминает поезд, который аккуратно трогается от тупиковой платформы, медленно крадется мимо провожающих, выходит на простор, покидая пределы вокзала, и разгоняется-разгоняется, пока не приходит время сбавить ход, а потом и вовсе остановиться навсегда…

Перед нами, людьми, которым только исполнилось четырнадцать, подобных размышлений, жизненных тупиков и поводов вешать нос пока не появлялось, и даже щедрые на варианты направлений развилки наш экспресс проскакивал легко и без оглядки. Вскоре после нашего водочного триумфа мы, как обладатели ежедневно пополняющегося запаса водки, стали значимой частью жизни района, а взрослые пацаны приняли нас в свою компанию. Собирались, как правило, в детском саду вечером, пили, курили, трепались, пели песни под гитару или слушали музыку на кассетнике. Попса медленно поднимала свою мелированную голову, но предчувствие грядущей революции, нищета и предел терпения наполняли зрителями стадионы на концертах непричесанных музыкантов. Удивительно, но эти же люди, которые в косухах и банданах подпевали на стадионе Шевчуку «Еду я на Родину», позже, наладив быт и наевшись нефтедолларовых деликатесов, перейдут на спокойный мещанский телевизионный и музыкальный продукт, отвернувшись от протеста. «Пусть кричат «уродина», а она нам нравится…» Но до этого еще надо было дожить.

В дворовых компаниях, разумеется, вопрос «Откуда у таких шкетов, как вы, такое количество бухла?» время от времени всплывал. Но мы с Мишкой условились своих секретов не разглашать и в ответ лишь таинственно усмехались. Не забывали мы и про бабу Шуру и время от времени проводили рекламные рейды в среде местных алкашей. Через какое-то время нам даже пришлось прибегать к услугам нанятых «актеров», потому что наши физиономии в клиентской базе «Пьяного дворика» были уже основательно засвечены. Бизнес Александры Федоровны процветал, и она не только неукоснительно выполняла свои обязанности по нашему договору, но еще и часто давала премии, а также регулярно угощала меня чаем с пирожками или конфетами. Мишку она на порог не пускала, она его терпеть не могла и не скрывала этого, он платил ей взаимностью. Как ни странно, делу это нисколько не мешало, даже наоборот, прибавляло какой-то комический оттенок.

Как-то раз, когда я зашел за еженедельной зарплатой и был приглашен на чаепитие, баба Шура оказалась не одна. Надо сказать, что и «бабой Шурой» в этот вечер ее как-то назвать язык не поворачивался. На ней было красивое синее платье, оказалось, что там даже фигура присутствует, и талия на месте, и грудь «ого-го». Привычные рваные тапочки сменили вполне приличные туфли, платок пропал, обнаружились волнистые волосы, собранные в аккуратный пучок, косметика аккуратно прошлась по лицу, брови подчеркнуты, губы подкрашены, глаза веселые. Картину венчали напоминающие люстры огромные, сразу видно — старинные, серьги в ушах. Я не стал отказываться от приглашения, потому что мне было чертовски любопытно, что случилось с нашей «бабушкой» и чем вызваны такие метаморфозы. Причина сидела за столом в комнате, которая, кстати, тоже сильно преобразилась. Кровать в углу была аккуратно прибрана, подушки в белых наволочках были сложены в почти стройную пирамиду. Было очевидно, что в комнате прошла влажная уборка с проветриванием, пахло приятно духами и цветами, огромными красными розами, стоящими на столе в красивой вазе. Привычную, прожженную горячими кастрюлями клеенку сменила нарядная скатерть, кроме традиционных чайника и вазы с конфетами на столе разлеглись соленья, во главе царствовал салат оливье; горячая отварная картошка и сметана рядом с ней вызывали слюноотделение, потом взгляд скользил по аппетитным котлетам, которые расположились рядом с запотевшей бутылкой водки, возвышавшейся над этим невиданным для тех лет столом. Гость, увидев меня, широко улыбнулся, сверкнув сразу несколькими золотыми коронками.

— Проходи, дорогой! — Армянин лет шестидесяти бодро встал, придвинул третий стул и протянул руку: — Вазген.

Рука у него была большая и сильная, это чувствовалось, хотя он и не стремился показать свою мощь, сжимая руку собеседнику, как это часто делают закомплексованные люди. Напротив, он взял мою ладонь бережно, словно боялся сломать. Для своих лет он выглядел очень хорошо, подтянуто, имел небольшой животик, был аккуратно одет — пиджачок висел на спинке стула, подтяжки не давали упасть раньше времени брюкам… Свидание. Я улыбнулся.

— Андрей, — представился и я.

— Выпейте, Андрей, — Вазген наполнил три рюмки, мы чокнулись и под громкое вазгеновское «За здоровье!» выпили… Я впервые пил водку ледяной да из холодной рюмки. Это были совсем другие ощущения, надо сказать. Вазген протянул мне огурчик, я благодарно кивнул и захрустел закуской, Александра Федоровна накладывала мне салат, а Вазген снова наполнил емкости:

— Мне Сашечка, — говорил Вазген с акцентом, но достаточно грамотно и прибегал к вычурным литературным оборотам, что в сочетании звучало достаточно забавно и обаятельно. Позже выяснилось, что до перестройки Вазген работал учителем русского языка и литературы в Ереване. — Царь-птица моя, рассказала, как вы, Андрей, привнесли в ее темное царство луч надежды и помогли подняться на новые высоты распространения ее вкуснейшего зелья. Выпьем, Андрюша, за ваши дела. Все проходит, дела остаются. Вы помогли хорошему человеку, когда-нибудь это бумерангом вернется к тебе, дорогой! — Вазген постоянно скакал с «вы» на «ты». Мы выпили, закусили, тепло разлилось по жилам, стало хорошо и уютно.

— И я, дорогой, хочу тебе приятно сделать! У меня бизнес, как теперь говорят… — Вазген ухватил большую картофелину и аппетитно отправил в рот, — на Тишинском рынке. Несколько ларьков, магазинов… Есть обувной магазин. Там окно старое, некрасивое такое окно. В него ничего не видно, из него ничего не видно, хочу там плакат повесить какой-нибудь. Так, для красоты. Бизнес и так хорошо идет, хочется эстетического удовлетворения, что-то веселое, может… Ты мне нарисуй и напиши что-то!

— Спасибо большое за предложение, но я как-то рисовать… не очень.

— Ты не спеши, дорогой, приходи завтра на рынок, окно посмотри, нарисуешь, сочинишь — сто долларов тебе заплачу, просто потому что ты человек хороший, — тут Вазген покосился на «Сашечку», проверяя произвел ли эффект своей щедростью. Удовлетворенный результатом, вернулся ко мне: — Ну, а справишься, подумаем, что еще можно этакого пофантазировать, хозяин рынка мой хороший друг… Давайте выпьем за друзей!

Я пробирался, пошатываясь, сквозь ночные августовские запахи, напевая что-то из «Воскресения», тянул заграничную «Магну» и думал о том, что пора бы поразмыслить, чем заниматься по жизни, какой работе себя посвятить. Рассуждал о том, что мои рекламные махинации приносят не только доход, но и удовольствие, о том, что никогда еще не видел сто долларов, и о том, как их потрачу. Куплю себе магнитофон… «Зееееркало мииира…» — почти в голос пел я. Нет, отложу, начну копить на что-нибудь, на мотоцикл… Нет, лучше маме что-нибудь куплю… Или так — и маме что-то, и магнитофон себе…

— Эй, у тебя закурить есть? — прервал мои размышления тонкий ломающийся голосок. В размышлениях о прекрасном будущем я не заметил внушительную компанию, которая шла мне навстречу по Ленинградскому проспекту. Типичные гопники, лет по двенадцать-тринадцать, каждый ниже меня на голову, но человек десять. Бритые головы, широкие клетчатые штаны. Словно стая шакалов рыскали такие отряды по московским улицам в поисках таких одиночек, как я. Особенно непросто приходилось любителям рок-музыки, причастность к коим во мне выдавали кожанка и бандана… Опьянение, которое еще минуту назад доставляло мне радость, превратилось в тяжелое бремя. Они подошли вплотную, окружили, бежать назад было поздно.

— Не курю, — процедил я в ответ сквозь зубы и потушил сигарету о лицо ближайшего любера.

Горький и богатый опыт таких встреч подсказывал: только инициатива и наглость могут тебе помочь в подобных ситуациях. Эти подонки рассчитывают всегда на то, что застанут вас врасплох. Нормальный человек не готов к таким обстоятельствам. Выбрав самого здорового, я нанес ему удар кулаком в челюсть, махнул ногой (как Брюс Ли!) и, заставив этим нелепым жестом толпу сделать шаг назад, побежал. Причем побежал вперед, напролом. Все сработало, я повел себя настолько нестандартно, что они опешили. Протаранив строй, я вырвался на оперативный простор и помчался что было сил. Я этот район знаю как свои пять пальцев, и, конечно, найду, где укрыться. Оглянулся назад — бегут сволочи, снова смотрю вперед, ах ты… Какой-то урод, предположительно, из этой самой компании, когда шел мне навстречу, опрокинул мусорный бак прямо на тротуар, об него-то я и споткнулся… лечу… падаю… обдираю ладони об асфальт… молниеносно поднимаюсь… бегу… сзади дыхание… чувствую удар по ногам, снова падаю, группируюсь, закрываю лицо руками, прижимаю колени к животу… начинают бить ногами… Расчета на милицию, конечно, нет… Больно. Если бы изначально не сопротивлялся, побили бы, ограбили и отпустили, а теперь и убить могут… Больно… Чья-то нога пробила мои ладони и ботинок врезался в нос, потекла соленая горячая жидкость… Подкрался туман, сквозь который я услышал рев двигателей…

— Живой?

— Хрен его знает. Посмотри.

Меня аккуратно перевернули на спину, я попытался открыть глаза, все закружилось, открыл один, сфокусировал зрение. Надо мной склонился бородатый мужик, в кожаной куртке, бандане, остальное я разобрать не смог, кажется, получил сотрясение мозга.

— Ты как? — Мужик начал аккуратно трогать мои руки и ноги. — Кости вроде целы. Покажи лицо.

— А вы что, доктор? — прошепелявил я и сплюнул сгусток крови. Нижняя губа к тому моменту серьезно распухла.

— Ага, — хохотнул кто-то на заднем плане, — хирург.

Я почувствовал пальцы на своем лице.

— Вроде и тут все норм. Попробуй встать.

— Мне уже лучше. Я тут рядом живу. — Мне действительно становилось легче, я сел на бордюр и, прищурившись, пытался оценить обстановку.

— Гопники в конец оборзели, — бородатый сплюнул. — Пора очистить город от них, особенно Парк Горького… Игорь, довези парня до дома, только нежно, а мы посмотрим, может, еще кто по округе шастает.

Видеть нормально я еще не мог, но, судя по звукам заведенных моторов, мотоциклов двадцать рядом стояло точно. Через мгновение они умчались, а мы остались вдвоем с Игорем, который заботливо меня, как слепого котенка, посадил на мотоцикл и довез до дома, ехать было недалеко, минуту буквально. Прищурив один глаз, смог прочитать эмблему на спине у мотоциклиста: «Ночные Волки Москвы».

Я слез с мотоцикла у своего подъезда.

— Ты это… Лучше утром к врачу все-таки сходи! — бросил на прощание Игорь и умчался догонять своих. Воцарилась полная тишина, разве что голова гудела, но слышно это было одному лишь мне…

— Классный денек, — мой голос в тишине прозвучал гулко и странно.

— Нагулялся? — спросил себя я.

— Нагулялся, — ответил я себе.

Тихо пробравшись в свою комнату, минуя ванную и укрывшись под одеялом, я сочинил первые в своей жизни стихи:

Чертополох цепляет лихо

Штанину правую мою.

Но я молчу, блин… Надо тихо

Пробраться в комнату свою…

Оседлав впервые в жизни сомнительную рифму, я, окровавленный, но довольный, уснул.

Проснулся я рано, от головной боли, но еще долго не вылезал из-под одеяла, прислушиваясь к звукам в квартире, выжидая момент, когда родители уйдут на работу. Разок дверь в мою комнату приоткрылась, и я услышал, как мама шепнула отцу: «Еще спит». Вскоре хлопнула входная дверь, и в доме воцарилась тишина. Я наконец смог выбраться из укрытия и дохромать до ванной. Осмотрел отражение, остался доволен; кроме нескольких синяков, подбитого глаза и разбитой губы сильных повреждений не обнаружил… Горячий душ обжигал царапины и ссадины, пришлось сделать воду попрохладнее.

Чертополох цепляет лихо

Штанину правую мою.

Но я молчу, блин… Надо тихо

Пробраться в комнату свою… —

продекламировал я, вытирая волосы полотенцем, и в голос захохотал. Я вспомнил лицо отморозка, которому я прижег щеку окурком, погоню, и мне стало почему-то безумно весело. Остро, буквально перцем на разбитых губах, я ощутил вкус жизни, почувствовал, как я молод, поверил в свои силы, которым, как казалось в эту секунду, нет предела… Нарисовать плакат? Сочинить стихи? Да без проблем! Легко! Где тут завалялись мои мольберт, холст и краски?..

Конец ознакомительного фрагмента.