Преломленное время

Родион Тихий, 2020

«Преломленное время» – это короткие правдивые истории, повествующие о людях, любви и дружбе. Учёные и философы утверждают, что время однонаправленно и необратимо. Автор показывает, что воспоминания дают нам возможность преломить время: ощутить вкус бабушкиных пирогов, запах родного дома, услышать голоса тех, кого с нами уже давно нет. Содержит нецензурную брань.

Деревенские мотивы

Ребенком, приезжая на лето в деревню, я радовался больше всех моих двоюродных братьев и сестер, которых у меня было не мало. Хотя, наверное, не следовало, потому как и доставалось мне больше всех остальных. Других за все лето не то что не поругают, плохого слова им не скажут. Мне же прилетало по-разному и отовсюду.

Больше всех старался мой дед. С тем, что попадало ему под руку, он, как скульптор, делал из меня человека, отсекая все лишнее. Любил я тогда своего деда? Нет. Уважал, боялся? Да. Любил ли меня дед? Наверное. Он иногда разговаривал со мной, как со всеми остальными, но это продолжалось недолго благодаря моим усилиям.

В 11 лет дед дал мне прозвище «цыган малай», что в переводе с татарского означает «цыганский сын». Нет, я − не подкидыш, и родители мои — не цыгане. И черноты во мне не больше, чем у всех моих родственников. Это означало другое…

Случалось, я подбивал старших братьев и сестер на какое-нибудь дело, а они, не особо сопротивляясь, соглашались. Но потом оказывалось, что делать это было нельзя категорически. И крайним оказывался я, зачинщик. Нет, меня никто не сдавал. И даже осознание того, что мне в очередной раз прилетит, не могло заставить меня замолчать и отказаться от моей правды.

Иногда, зная, что в доме деда меня не ждет теплый прием, я оставался ночевать у родственников. А вернувшись утром, находил, что всем не до меня. Только дед, выходя из дома, мог буркнуть что-нибудь в мою сторону. Не расслышав его и опасаясь переспрашивать, я интересовался у родственников:

− Что он там сказал?

− Он сказал: «Иди чисти скотный двор».

Да, чистить скотный двор, полоть огороды, таскать воду, заготавливать дрова − это для меня. А собирать малину, смородину, горох, черемуху − этого не заслужил.

Деревенские ребята меня уважали, потому что я успевал везде. Иногда страдал незаслуженно. Однажды, зайдя на конный двор, я увидел сидящих на крыльце бондарки мужиков и деревенских ребят. Крикнув приветствие, я подошел к циркулярному станку, стоявшему посреди двора. Черт меня дернул подойти к нему. Вблизи я увидел, что электрический кабель от станка перерублен. Взяв два конца в руки, я стал разглядывать. Отрублено ровно одним ударом. «Наверное, топором», − подумал я.

В это самое время во двор зашел дед, не мой, другой, деревенский плотник. Увидев меня у станка с перебитым кабелем, он, не долго думая, снял со стен бондарки хлыст и стеганул меня по спине. Длинная кожаная плетка, которую мы называли бичом, имела свойство больно бить. Я взвизгнул и, кажется, подпрыгнул выше головы. Мужики бросились к деду и, отобрав бич, стали объяснять, что это не я испортил кабель, что я только пришел. Подошедшие ко мне ребята сказали, что рубашка на спине в крови и порвалась. Не дождавшись извинений, я побрел домой. Бабушка, увидев меня, сказала:

− Ничего страшного. Рубашку, конечно, жалко, а спина… Две-три ночи на спине спать не сможешь, потом все будет хорошо.

Собравшаяся вокруг меня родня разделилась на два лагеря. Кто-то сочувствовал:

− Совсем озверели, так бить ребенка!

Надо сказать, что мне было всего 12 лет.

Другая половина говорила:

− Опять нашкодил. Мало.

Извинения все-таки были, но не мне, а моему деду. Когда все собрались вечером за ужином за одним большим столом, дед объявил, что приходил дед-плотник и извинился: «Зря ударил. Не разобрался и сгоряча сильно переборщил».

− Еще бы! − не выдержал я, − я ему что? Корова или бык, меня так стегать?

Дед, помолчав, добавил:

− Будем считать это тебе авансом за будущее.

Половина стола смеялась, другая половина молчала, сочувствуя мне, а может просто не знала, как реагировать на шутку деда.

Благодаря гусиному жиру и стараниям моей бабушки через три дня я уже не помнил, где и как у меня болело.

Как-то раз деревенские мальчишки позвали нас на пруд купаться. Поблизости за деревней находилось озеро, но купаться там было невозможно: глубокое, нет удобного берега, кругом тина. А на пруду − песчаное дно, нырялка с берега. Только пруд находился в трех километрах от деревни. Деревенские туда добирались верхом на лошадях и на велосипедах. И мне с братьями предстояло найти транспорт.

У деда было два велика, которые я предложил старшим братьям одолжить. Без спроса, так как деда не было дома. Накупавшись к вечеру, вчетвером на двух велосипедах мы вернулись домой, где во дворе нас уже ждал дед.

При полном молчании братьев я очень красочно, как мне тогда казалось, разъяснил:

− Жара. Пастухи пригоняют скотину на водопой, и та купается. Чем мы хуже?

Дед сказал, что не против купания, но если вдруг в лесу пожар или какая другая оказия, то ему верхом тяжело, а запрягать долго, да и не везде проедешь на телеге. Для таких случаев ему нужен велосипед.

− Уж лучше берите коней, − закончил дед.

В следующий раз мы так и сделали. Вывели коней, не спросив у деда. Я решил, что два велосипеда деду много, прихватив один велик и младших, уже вшестером поехали купаться.

Вернувшись, увидели, что вся родня и дед сидят во дворе. Напоив и загнав коней в стойло, мы подошли. Я радостно доложил:

− Коней мы тоже помыли.

Но это никого не впечатлило. Дед поднялся и заговорил:

− Я сегодня хотел скотине свежей травы накосить и сушняка навозить. А запрягать некого. Хороший день потерял. А все из-за кого?

И тут я начал возмущаться:

− Опять мы виноваты? Дед, тебя не поймешь. Ты же сам говорил, велосипед тебе нужен, берите коней. А теперь получается…

Дед не дал мне договорить, в его руке блеснул прут. Я отскочил, он промахнулся и ударил по ноге стоявшего рядом со мной старшего брата. Тот заскулил от боли. Но деда это не остановило, и он погнался за мной.

К тому времени я неоднократно участвовал в городских соревнованиях по борьбе, поэтому легко уворачивался, бегал вокруг телеги, через которую дед не мог меня достать, смеялся и кричал: «Не догонишь!».

Вся родня во дворе, замерев в последнем движении и открыв рты, наблюдала, боясь сказать слово.

И только бабушка, не обращая на нас внимания, занималась своими делами.

Закончилось все тем, что я, перемахнув через забор, в очередной раз отправился ночевать к родне.

Мой дед не был злым. Просто, видимо, я умело выводил его из себя. Он был заботливым, рациональным, добрым и терпеливым, в чем я не раз потом убеждался.

Он приучал нас правильно трудиться, но не повторяя, не внушая, не талдыча, а подсказывая и помогая. Однажды мы с братом носили воду от бочки на колонке до бани через весь двор. Подошел дед и сказал: «А ну-ка, поставьте ведра, только не на землю, а на доски». Это был первый урок − урок чистоплотности, чтобы прилипшая к ведрам земля не попала в бочку с водой.

− А теперь давайте откатим телегу, − продолжил дед, и это был второй урок. Не надо обходить телегу, когда можно пройти напрямки. То есть при меньшей затрате сил повысилась производительность.

− Всякую работу нужно делать с умом, − говорил дед.

Дед не любил, когда мы из леса приносили какую-либо живность: потерявшегося совенка, или зайчонка, или даже змей. А на наши возражения, что они там погибнут, он говорил:

− У леса нет ничего лишнего. В тайге лишним может быть только человек.

Празднование Нового года в деревне было самым лучшим. Дед приносил из леса елку, которую мы наряжали. В огороде устраивал соревнования по стрельбе из винтовки с призами и подарками, в котором участвовали все от мала до велика. Однажды возле дома построил для нас горку, на которую приходили кататься ребятишки со всей деревни, да и взрослые тоже.

Когда мне исполнилось 15 лет, мои отношения с дедом круто изменились. Мы стали чаще общаться, ездили в лес вдвоем, даже парились вместе в бане. Приезжая в город, он чаще гостил у нас, чем у других родственников. За чаем мы могли проговорить до глубокой ночи.

Дед не любил говорить о войне. Он больше рассказывал об охоте, о повадках зверей, о том, как построить дом, какой для этого нужен лес, где и как его искать. О людях, друзьях, которые сгинули в тайге. Он говорил: «Тайга, как море-океан, берет свою дань».

Повзрослевшие внуки уже не приезжали скопом в деревню, чаще по одному, по двое. И все реже навещали бабушку с дедом.

Дед стал болеть, я понимал, что дед мой не вечен. Прощаясь, мы подолгу стояли обнявшись, словно это был последний раз. Но приезжая снова в деревню, я наблюдал, как мои бабушка с дедом будто молодели. Они бегали, суетились, словно хотели успеть всем меня угостить и все показать. Бабушка готовила что-то особенное. Мы же с дедом, управившись на дворе, ехали в лес. Скота было мало, поэтому немного накосив, собрав и погрузив в телегу сена, медленно ехали обратно. Дед управлял, а я лежал на сене, глядя в небо и слушал, как поет мой дед.

Дед пел спокойным, негромким голосом, иногда дрожащим из-за неровностей дороги. Удивительно точно попадал в ноты. «Бухара — Урал, Бухара — Урал…» − разносилось по лесу бесконечно протяжная, как сама тайга, песня деда.

Взрослея, ты видишь все под другим углом. Говорят, вселенная расширяется, все удаляется и уменьшается. Так и в жизни.

Большой деревенский двор, дом, где всем хватало места, вдруг становится маленьким, хрупкими и какими-то беззащитными − бабушка и дед. Старшие родственники, раньше казавшиеся большими, начинают мельчать.

Мы вместе росли, общались, узнавали мир. И тогда казалось, что так будет всегда. Но пришло время, и мы отдалились друг от друга настолько, что, живя в одном городе, не видимся годами.

Придет ли то время, когда все начнет сближаться? И в мой ближний круг войдут снова хотя бы те, кто остался в живых. Или будет все по-другому? Или никак, и все схлопнется?

Но я благодарен всем родственникам, близким и родным, бывшим и живым, за то, что они были и есть в моей жизни.