Чужой ребенок

Родион Белецкий

Родион Белецкий – драматург, прозаик, сценарист (сериалы «Восьмидесятые», «Проект “Анна Николаевна”», «Трудные подростки», «Час Волкова» и другие). Его пьесы идут во всех крупных городах России. «Чужой ребёнок» – городской роман, стремительный как остросюжетный фильм. В главных ролях – пара молодых мошенников, случайно украденный младенец с глазами разного цвета и непутевая помощница олигарха Юля. Герои второго плана – сам олигарх, тайно помогающий детям, боевая бабушка Таня, влюбленный педиатр и много других персонажей, живых и настоящих. Действие ускоряется с каждой главой и ни один персонаж не останется прежним.

Вторая глава

Пообедав, а может, даже поужинав, краденый мальчик начал говорить на своем языке. Так говорят уличные голуби, когда они в хорошем настроении.

Миша, глядя на пацана, улыбался:

— Он так разговаривает! Смотри, Ир.

— Может, выпьем в честь этого? — сказала подельница раздраженно.

— А чего, давай.

— Ты чего, идиот?!

— Обзываться не надо. Я этого не люблю, — ничто не могло сбить Мишин благостный настрой. — Гляди, палец взял! Держит! Ир, чего ты на меня так смотришь? Я руки помыл.

Младенец сосал Мишин палец, но Ира насильно вынула палец у ребенка изо рта.

— А когда за тобой придут, ты им что скажешь? Смотрите, у меня руки чистые!

— Ну, придут не только за мной, — Миша вытер мокрый палец о штаны.

— А вот сейчас легче сразу стало, — сказала Ира. — Спасибо тебе от всего сердца!

Миша не ответил. Помолчали. Малыш гулил, а после начал тихо щелкать языком.

— Мы можем отдать его в детский дом, — сказал Миша, подумав.

— А может, сразу на органы?

— Ты дура, что ли?! — Миша был по-настоящему возмущен. — Совсем?

— Видимо, да. Раз с тобой связалась.

— Да ты сама его вернуть цыганке предлагала!

— Я была в состоянии эффекта, — сказала Ира.

— Аффекта, — поправил ее Миша.

— Да, вот я в нем была, представь себе.

Теперь она любовалась младенцем. Пухлые щечки, да такие нежные, как пирожные в «Волконском».

— Это нормальное твое состояние, — сказал Миша. — Быть не в себе! — Он словно задался целью вывести Иру из себя. И он этого добился.

— Ты — тупой спортсмен! — сказала Ира.

Он кивнул:

— Ес, ай эм.

— Я просто жалею, что потратила на тебя лучшие годы! Жалею, что выбрала тебя!..

Увлеченные обычным для них разговором, Ира и Миша не заметили, что ребенок перестал гулить.

–…Выбрала? — продолжал разорялся Миша. — Ты меня выбрала?! Да ты пыталась стащить у меня бумажник!

— Это не важно, — сказала Ира. Она не любила говорить о прошлом.

— А я тебя поймал! — Миша ясно помнил, какой у нее был в тот момент испуганный вид.

— Я просто не захотела уходить.

— Я тебя крепко держал.

— Я поддалась специально, — Ира не собиралась сдаваться.

Но Миша уже превратился в мачо-засранца, поняв, что уровень накала подходящий.

— В тот раз ты звала на помощь, — сказал он тоном ниже.

— Не помню такого вообще, — Ира облизнула губы, подхватив игру.

— Напомнить тебе? — и он наклонился над Ирой. Поцеловал ее долгим поцелуем.

— Раньше ты целовался лучше, — сказала Ира, когда он позволил ей вздохнуть.

— Была большая практика, — улыбнулся Миша. — До тебя.

— Да кому ты был нужен!

— Тихо! — сказал Миша.

Ира возмутилась:

— Почему это?

— Смотри, Кирилл какой-то красный стал.

— Антон?

— Кирилл!

Ира посмотрела на малыша и сильно изменилась в лице. Весь красный, напряженный, ребенок дергал ручками и дышал через раз.

— Господи!

— Он задыхается!

— Звони в скорую! — крикнула Ира. — Миша! Срочно! Срочно!..

* * *

Кто спит стоя? Слоны. Возможно, лошади. Надо посмотреть в Википедии. Стоя спят киты — видела ролик. Но они это делают в воде. Воды вокруг меня не было. Был враждебный офис. «Враждебный офис» — название сериала на «Нетфликсе». Тут тебе всё: и коллеги, которые тебя не замечают, и ксерокс в пятнах крови, и отравленная вода в кулере. Это я сейчас фантазирую. Вода была вполне себе. Коллеги были сдержанны, молчаливы, вежливы. И ксерокс чистый. Но не было мне места «где голову приклонити». Шаталась я по офису олигарха Филимонова, как зомби. Иногда заходила в кабинеты, спрашивала разрешения посидеть немного. Чтобы с людьми хоть побыть.

«У нас здесь сейчас будет встреча», говорили мне. И я вставала, извинялась и тащила свою тоскливую задницу дальше. Бродила по коридорам, как тень отца Гамлета.

Познакомилась с Генычем, правой рукой олигарха Филимонова. Геныч был человек, который дважды повторял особенно важные слова. При первой встрече он мне сказал:

— Очень рад тебя здесь видеть. Очень рад!

— А можно мне встретиться с Александром Александровичем? — спрашиваю.

— Записаться к нему на прием хочешь?

— Хочу.

— Посмотрим, — сказал Геныч и торжественно достал планшет палеозойского периода, потыкал в него пальцем, который более был приспособлен нажимать на курок. При этом Геныч жевал ус. — Посмотрим свободное время. Посмотрим. Есть! Суббота, двадцать седьмое.

Я ужаснулась:

— Через две недели?!

Но Геныч меня поправил:

— Тринадцать дней, — и повторил: — Да, тринадцать.

Попробовала ему объяснить:

— Понимаете, в чем дело… — начала я.

— В чем?

— Я просто не знаю, что мне делать. В смысле, как мне эти дни провести?

— С пользой провести. С пользой, — сказал Геныч и ушел.

Так я стала офисным призраком. Юлька — унылый дух безделья. Меня перестали замечать вовсе. Мне перестали отвечать. Через три дня я выпила из бутылочки принесенный с собой йогурт и сказала:

— Ау, есть здесь кто-нибудь?

Сказала в пустую бутылку! Я сходила с ума.

* * *

Врач, невысокий и очень серьезный, собирал свою сумку, похожую на футляр от аккордеона. Аккуратно разобрал на две половинки шприц, предварительно закрыв иголку колпачком, положил в маленький пакетик, протянул его Ире:

— Вот. Выбросьте, пожалуйста.

— Хорошо, — сказала Ира, принимая осторожно пакетик.

— Вколол ему дексаметазон, — сказал врач. — Хорошо, что мальчик заснул. Проснется — покормите. Но ни в коем случае не фруктовым пюре. Ребенок у вас аллергик. Рекомендую вам записаться на прием к аллергологу. И не вводить пока новых продуктов.

— Спасибо вам, доктор, — сказал Миша, стоявший тут же, и тяжело вздохнул. Ему было стыдно. Это он купил фруктовое пюре.

Врач закрыл сумку, застегнул, потом расстегнул ее снова:

— Можно полис ребенка?

И установилась в квартире тишина. И посмотрели Ира и Миша друг на друга не сговариваясь. И конечно, врач заметил это. Он был очень внимательный.

— Полис был, — сказала Ира, улыбаясь одними губами. — Но его сейчас нет… Потеряли.

Врач сел в коридоре, положил на колени сумку-футляр. В руке у него появилась ручка, словно из рукава достал. После начал он заполнять форму, углубившись в это занятие. Делал он каждое дело на сто двадцать процентов, полностью сосредотачивался на нем.

— Плохо, что потеряли, — сказал он, не поднимая головы. — Как зовут ребенка?

Тут воры сделали еще одну ошибку. Ответили одновременно. Миша сказал «Кирилл», а Ира назвала младенца Антоном.

— Ему шесть месяцев, — зачем-то добавил Миша.

Врач перестал писать.

— Так Кирилл или Антон?

— Доктор, — начала Ира. — Мы с Михаилом…

Врач удивился еще больше:

— С Михаилом?

— Это мое имя, — отозвался Миша.

— Да, — сказал Ира. — И он мой муж. Мы с мужем Михаилом с самого начала хотели назвать ребенка по-разному.

— И назвали! — поддакнул Миша, не подумав.

Врач отложил ручку:

— В смысле, назвали? Двумя именами?

— Нет. Ванечкой, — сказала Ира быстро.

Теперь уже удивился Миша:

— Ванечкой?

Врач сцепил руки над сумкой и переводил взгляд с Миши на Иру, как следователь:

— Так, это еще одно имя?

— Нет-нет, — замахала Ира руками. — Оно окончательное.

— Да, последнее, — сказал Миша.

— Чтобы нам с мужем не ссориться, — подхватила Ира. — Мы назвали ребенка Ванечкой.

— Да. Так в документах, — продолжил Миша. Теперь они снова врали вместе, как профессионалы.

Врач снова взял ручку:

— Можно, кстати, свидетельство о рождении?

— Свидетельства, к сожалению, тоже нет, — сказала Ира. А Миша в стороне сделал грустное лицо.

— Тоже потеряли? — сказал врач.

Ира мелко-мелко закивала, а Миша ответил:

— Все документы бабушка увезла. Случайно.

— Да, — Ира показала на Мишу. — Его теща. Моя мама родная. Она, как клептоманка, знаете? Всё хватает, и папку с документами тоже схватила.

— Понятно. Сколько Ване месяцев? — спросил врач.

— Семь, — сказала Ира.

— Говорили шесть до этого, — напомнил доктор.

Ира широко распахнула глаза:

— Разве?

— У меня хорошая память. Ваш муж сказал.

В разговоре наступила пауза. «Сука, — подумал Миша про врача. И еще подумал: — Воровать легче».

— Да, — выдавила из себя Ира. — Ему шесть, но…

Она просто не знала, что сказать дальше. Может быть, в первый раз в жизни. Вид беззащитного младенца лишал ее сил. Но Миша спас ситуацию.

— Ему шесть и две недели. То есть почти семь. Тут с какой стороны посмотреть, понимаете?

Прозвучало это неубедительно. И вообще всё это походило на плохой театр, артисты которого играли пьесу, текст которой прочитали в первый раз только перед выходом на сцену.

Врач дописал что-то на одной бумаге, поменял листы и снова начал писать.

— Повторяю, — сказал он, поднимаясь, — у вашего Ванечки аллергия. Запомните, фруктовое пюре отменяется. Только смеси.

— Я запрещу мужу его покупать, — сказала Ира.

Ее охватила такая слабость, что была бы ее воля, она улеглась бы спать прямо на полу.

Врач полез в карман и вытащил визитку:

— Вот моя карточка, пришлите мне на этот адрес скан полиса и свидетельство о рождении. Когда бабушка… ваша мама вернется.

Ира некрепкой рукой приняла визитку:

— Пришлем обязательно. Спасибо вам, доктор.

Врач повернулся, уже дошел до входной двери, но возле нее остановился, чтобы высказаться еще:

— Я понимаю, вы — молодые родители. У вас, может быть, другое на уме. Но я вас очень прошу: будьте внимательнее. Вы несете ответственность за эту жизнь. Извините за пафос.

Врач открыл дверь, неожиданно легко справившись с замком, и вышел.

Ира повернулась к Мише и зашипела как змея:

— Ты видел, как он на нас смотрел?

— Как?

— С подозрением, вот как! Мы путались! Выкручивались! Он обо всем догадался.

— Да ему плевать. Нет, спасибо ему, конечно. Помог. Но он — доктор. Это его профессия.

Миша положил руку Ире на плечо, но та руку немедленно скинула.

— Он настучит.

— Да перестань.

— Настучит точно!

— Спорим — нет? — Миша улыбнулся. — Спорим на секс?

— Ты просто клинический идиот!

— Ага, — кивнул Миша. — А ты живешь с идиотом.

— Вынуждена жить, — сказала она. — Из-за ребенка.

И тут же заплакал младенец. Горько и громко.

— Видишь, — сказал Миша, — ты Ванечку сейчас своими словами обидела!

* * *

Я — девушка не наглая и не храбрая. Меня сложно вывести из себя. Но, видит бог, я долго терпела, прежде чем пойти на хитрость. Если меня не пускают к Филимонову, я прорвусь к нему без разрешения. И не через тринадцать дней! А сегодня! Сейчас! Я решила зайти в его кабинет, словно по ошибке. Выгонят — нестрашно. Зато напомню о себе.

Подходя к кабинету, живо себе представила, как я открываю дверь. А там за мраморным столом сидят Филимонов, Илон Маск, Билл Гейтс и российский министр экономического развития. В глубоком шоке я останавливаюсь на пороге, и Маск глубоким баритоном произносит:

— Good day, lady! What are you doing here?^[1]

А я ему такая на чистом английском, без акцента:

— Я, Илон, здесь работаю. В отличие от вас.

И тут Илон Маск делает такое лицо, словно все его спутники разом упали с неба на землю.

Открыв дверь в кабинет, я не увидела никого и ничего, кроме затылка олигарха Филимонова, который сидел в кресле ко мне спиной.

Лицом он обратился к высокому окну, разглядывая, судя по всему, кирпичные башни Кремля. Я потопталась на пороге, как Конек-горбунок, и шагнула в кабинет.

— Александр Александрович… Можно войти?

Олигарх Филимонов не ответил. Я повторила:

— Александр Александрович…

Во второй раз мне не ответили тоже. Обойдя кресло, я увидела, что олигарх Филимонов смотрит на Кремль не мигая. Смесь удивления, испуга и ненависти была в этом взгляде.

— Александр Александрович… — сказала я в третий раз.

Олигарх неожиданно дернулся всем телом и заморгал, зашевелился.

— А? Что? Ты что здесь делаешь?!

— Вы спали? — говорю.

— Ненавижу, когда меня будят.

— Я не знала… У вас просто глаза были открыты.

— И? — Филимонов смотрел на меня не мигая. В этот раз смотрел, не спал. И от его пронзительного взгляда у меня начали завиваться волосы на затылке. Я промямлила:

— Ничего… Спали с открытыми глазами. Я всё поняла… Извините. Я пойду. Спасибо… До свидания.

Короче, Гарун бежал быстрее лани. Пулей вылетела и дверь за собой аккуратно затворила. А чувство такое осталось, словно чужую тайну узнала, какую и не следовало вовсе знать.

Юля, Юлия, дева жестоковыйная! Ты хочешь всё испортить? В тот момент, когда у тебя только начала налаживаться жизнь? Когда ты нашла наконец приличную работенку? Когда отец, притворявшийся больным, встал с кровати? Когда он каждое утро нарезает тебе кривые бутерброды?

«Они не кривые!» — сказал отец у меня в голове.

Юля, Юля, Юлия, ты хочешь всё разрушить только из-за того, что не можешь подождать жалкие две недели?

«Тринадцать дней», — сказал у меня в голове усатый Геныч, и последнее его слово несколько раз повторило эхо.

Юля, Юля, Юля. Тем более тринадцать дней! Всего тринадцать! Потерпеть не в силах? Ты что, дура неразумная?!

* * *

Когда Ира вернулась из аптеки, Миши дома не было. Она один раз позвала, а после, не разуваясь, вошла в комнату.

Ванечка спал на кровати, обложенный со всех сторон подушками, чтобы не упал. Вид у него был очень довольный. Он улыбался, глазки непрерывно двигались под тонкими веками.

Самое прекрасное будет, когда он проснется. Ира это живо представила. Откроет глаза, увидит ее и улыбнется еще шире, потянется к ней ручками и сделает губами вот так.

Ира сложила губы в полутрубочку, а после сама улыбнулась от ожидания и неожиданного счастья.

В этот момент хлопнула входная дверь, и от улыбки на лице Иры не осталась и следа. Миша, тихо ступая, вошел в комнату.

— О, ты уже вернулась? — сказал он.

Если бы не ребенок, она бы немедленно разоралась:

— Ты ушел и оставил Ванечку одного! — сказала она тихо, но с таким напором, что Миша остановился, словно наткнулся на невидимую стену.

— Да он спал. Я на пять минут! — прошептал Миша.

— Хватит орать. Разбудишь! — обвинение и манипуляция одновременно, Ира это умела. — Пошли на кухню.

На кухне Миша осмелел, расправил плечи:

— Да в чем проблема, я не понимаю?

Ира буквально проткнула сожителя взглядом:

— А если он задохнется? Опять! Как в прошлый раз!

— Да перестань, почему? С чего? Нормально всё сейчас. Тыковку ест, водичку пьет. И щеки не красные.

— А если он задохнется от собственной рвоты? — сказала Ира.

Миша улыбнулся:

— Как Бон Скотт из «Иси Диси»?

Била Ира Мишу редко. В исключительных случаях. А тут он даже сообразить ничего не успел, как получил сильную, глухую пощечину.

Миша схватился за щеку:

— Ай. Ты чего?

— Ничего! Я тебе покажу, Бон Скотт!

Ира нанесла еще несколько быстрых и несильных ударов по корпусу.

— Больно! — сказал Миша.

— Это я еще разминаюсь! — она тяжело дышала. Но скорее не от физической нагрузки, от возмущения.

— Устала? — спросил Миша с сочувствием.

— Да, — ответила Ира.

— Иди ко мне, я тебя обниму.

— Не пойду.

Тогда Миша сам сделал несколько шагов и обнял Иру. В его руках она начала тихо плакать.

— Я так боюсь за него, — говорила она, всхлипывая. — Каждый день. Каждую ночь!

— Ты просто устала, — он поцеловал ее в мокрую щеку.

— Нет! Не просто, — Ира выбралась из объятий. — А очень. Я очень устала.

— Ну, если так, — начал Миша. — Мы можем…

— Чтобы в детдом его? Никогда!

— Да я этого не говорил. Только не бей!

— Я знаю, что ты хочешь от него избавиться!

Миша крепче прижал ее к себе.

— И не обнимай меня! — Ира отступила назад.

Мише всё это надоело.

— Ладно, — сказал он. — Пойду Ванечку разбужу. Пора уже.

— Не трогай его! Моя очередь его будить! — сказала Ира твердо. — Моя!

Это было невероятное удовольствие целовать Ванечку в теплую щечку и видеть, как глаза его раскрываются, словно бутоны, и как он быстро находит тебя сонным еще взглядом и сразу улыбается, расцветает улыбкой, начинает сиять, как будто внутри него включили свет, и тянется к тебе ручками, пытаясь обнять.

* * *

Я спала без снов. Точно водолаз висела в воде над темной впадиной, думая, опускаться мне ниже или нет.

Сквозь сон услышала папин голос:

— Юлечка. Юлечка, вставай! Юлечка!

Надо сказать, что я ненавижу, когда на меня смотрят во сне. Пришлось открыть глаза.

— На работу пора, — сказал папа. — Опоздаешь.

— Я спала с открытыми глазами?

— Нет. С закрытыми. Ты спала, как ангел.

— Пап, только не начинай, — ответила я и сбросила с себя одеяло.

Когда живешь в одной квартире с отцом, приходится спать в пижаме. Я это ненавижу. Хотелось бы спать голой, как мать-покойница говорила, «чтобы тело дышало», но это, наверное, в другой жизни.

Отец каждое утро будил меня, кормил, провожал на работу. И всё это под треск радиоточки, последней в городе Москве. С полупоклоном он протягивал мне сверток с бутербродами. Смотрел, как я надеваю пальто.

— Ты такая худенькая. Ножки тоненькие, — говорил он мне.

— Пап, ножки у меня как два ливанских кедра!

Но он упрямился:

— Ты худенькая.

Я с ним не спорила. Ведь в кого он превратился с того памятного дня. Моя большая еврейская папа!

Я решила ждать терпеливо, не дергаясь. Привыкла к шуму офиса, слушала, как булькает вода в кулере. По этому звуку научилась не глядя определять, сколько в нем осталось воды.

Амуры под потолком в офисе, даже они перестали смотреть на меня. Я и моя бледная тень чаще всего зависали в переговорной с кофемашиной. Сидела с прямой спиной, дополнение к стулу, блуждала в интернете до опупения. И однажды при мне с верхней полки шкафа упала целая стопка жестких папок с договорами.

Прямо у меня за спиной. Ни с того ни с сего. Разом несколько увесистых папок, а следом договоры — водопадом. Я так испугалась, чуть пароль от смартфона не забыла.

На полу небольшой курган из писчей бумаги, а я думаю, что за мистика?! Решили сами свалиться? Почему? Это какой-то знак! Думала, что за знак? Ничего не придумала и стала собирать бумаги с пола. Заодно и привела почти весь шкаф в порядок. Но когда пыталась открыть застекленную его часть, в переговорную вошел энергичный Геныч.

— Что ты делаешь? — спросил он с порога. С подозрением спросил.

— Да вот. Документы упали. Я всё по местам расставила.

— Это правильно. Очень правильно, — повторил Геныч. — Но только зачем сидеть в тех местах, где документы в полном порядке находятся? Ты ведь шкаф стулом задела.

— Я… как-то автоматически, — ответила я и подумала: как он понял?

— Автоматически не надо, — сказал Геныч, — Надо вдумчиво. Вдумчиво надо.

После бессмысленного наставления я вдруг поняла, что за мной следили. Всё это время! И сейчас следят! Медленно подняла взгляд к потолку. Вот тебе и амуры. Камера в каждом глазу!

А я вела себя с ними так неуважительно.

* * *

Дело было перед сном. Ира сидела со смартфоном. Миша подсел рядом и начал расстегивать пуговицы на ее кофточке одну за другой. Но не быстро, с паузами, как бы случайно. И она в другие моменты этого как бы не заметила бы, но сейчас сказала:

— Не надо.

Миша искренне удивился:

— Почему?

— Вообще секса не хочется, — Ира пожала плечами.

— Это на тебя не похоже, — улыбнулся Миша. И не только улыбнулся. Но Ира демонстративно отсела подальше:

— Руки убери.

— Да что случилось-то?

— Я мать теперь.

Миша усмехнулся, приняв это за шутку:

— Да какая ты мать!

— Временная, — она говорила со всей серьезностью, — а ты отец, между прочим. Временный.

— Никакой я не отец! — Миша встал. — Ни временный, никакой!

— Во-о-от! Пока ты не поймешь, как всё серьезно, секса не будет.

Говорила она это Мише даже не материнским тоном, а тоном Ангелы Меркель. Миша настолько удивился, что поначалу не понял, что ему ответить. Помолчал, а после сказал:

— Серьезно?

— Да. Всё очень серьезно, — сказала Ира.

— Нет, я спрашиваю, ты серьезно про секс?

Она кивнула:

— Абсолютно.

— А мне и не нужно было ничего, — Миша высоко поднял подбородок.

— Ну и отлично.

— Ну и пожалуйста.

Помолчали, не зная, как выйти из тупика. Потом Миша спросил:

— Заметила у Вани разные глаза?

— Ага. Очень красивый мальчик.

— Отличительный знак, — сказал Миша. — Как у Дэвида Боуи. Правда, он умер уже.

Хлоп. И на щеке у Миши снова появилось красное пятно. Ира дотянулась как-то до его лица, не вставая с кровати.

— Хватит меня уже бить! Взяла моду!

— Я хотела секса, — сказала Ира. — Но сейчас тебе точно не дам!

— Ты что, правда хотела?! — искренне удивился Миша.

— Не скажу. Вот мучайся теперь!

* * *

Мучения мои закончились неожиданно быстро, как обеденный перерыв на тяжелой работе.

Геныч вызвал меня к себе. Хлопотал и лицом и руками, словно был мне чем-то обязан:

— Короче, Юля, Юленька… Да ты присаживайся.

Я села, конечно. Он передвигал что-то за моей спиной, а мне казалось, что Геныч вот-вот хватит меня по затылку тяжелым пресс-папье. Но ничего такого, к счастью, не случилось. Геныч, поставил стул напротив, сел и зашевелил усами, как говорящий таракан:

— Значит так, доставай блокнот, смартфон, что там у тебя, и записывай. Первое задание… — Геныч сделал торжественную паузу. — У Александра Александровича есть дочь! Знаешь про это?

— Нет.

— Записывай. Анна Александровна Филимонова. Место жительства: город-герой Нью-Йорк. Живет в огромных апартаментах. Точка.

Я записала. Подождала. Посмотрела на Геныча, который был вполне доволен собой:

— Чего ждешь? — спросил Геныч.

— Я не поняла. Что я должна сделать?

— Ты кто?

На этот вопрос я смогла бы ответить только после сеанса спа: массаж, пиллинг, обертывания. А так — нет.

— По связям с общественностью? — ответил за меня Геныч. — Вот и свяжись с общественностью и сообщи всем, максимально широко: дочь Филимонова с жиру бесится. Шикует. Одна на королевской жилплощади.

Я не поняла:

— Просто написать, что она живет в Нью-Йорке?

— Не просто, а с завистью.

Никогда в жизни не получала я такого странного ТЗ.

— Это же…

— Что? — насторожился Геныч.

— Это же будет всех раздражать.

Геныч радостно хлопнул себя по ляжкам двумя руками.

— Схватываешь на лету.

— А можно увидеть квартиру? — спросила я, не до конца понимая, что происходит. — Фото есть?

Геныч скривил мину.

— А зачем тебе ее видеть? Что ты, квартир в Нью-Йорке не видела? Напиши, чтобы всем завидно было. Всё. Иди.

И я набросала:

«Трехэтажные апартаменты с видом на Центральный парк поражают своей роскошью и претенциозностью! Единственная квартира в столице США, где уместился теннисный корт в натуральную величину. Манговые деревья в зимнем саду дают три урожая в год, и проворные слуги бросают лепестки роз в фонтаны с шампанским. Сама хозяйка — дочь миллиардера Филимонова, по два часа каждое утро проводит в комнате для бюстгальтеров и бра».

После прочтения Геныч какое-то время думал. Если можно назвать мыслительным процессом кряхтение, жевание своих усов и почесывание подмышек.

— Комната для бюстгальтеров? — спросил он, глядя на текст.

— И бра, — подсказала я.

— Неплохо. Неплохо, — он повернулся ко мне. — Веером большую статью. По всем закоулкам!

— Я сделаю, — сказала я. — Только не понимаю зачем?

— Ты в армии служила? — спросил Геныч.

— Нет.

— Жаль, — сказал он. И повторил: — Жаль. Вопросов много задаешь. Слишком много.

* * *

Стоя между седьмым и восьмым этажом Миша пытался кусачками перекусить железный тросик. Кусачки срывались со скользкой пластиковой обмотки.

— Блин, да чтоб тебя! — говорил Миша тихо.

Удивительно, Ира совсем почти отучила его от мата. Сама не ругалась при Ванечке и ему не давала. Миша приноровился, ухватил тросик. На восьмом этаже приоткрылась железная дверь. В щели показалось плоское, ненакрашенное лицо.

— Эй… — сказало лицо.

Миша, с его огромным опытом, сразу услышал в оклике неуверенность, даже страх, и вообще не среагировал. Он еще раз нажал на кусачки.

Женщина в квартире набралась смелости, приоткрыла шире дверь и шагнула на лестничную клетку.

— Эй, парень! Я с тобой разговариваю.

Миша на мгновение остановился:

— Чего?

Глядя на него, невозможно было заподозрить что-то плохое. Честнейший Михаил.

— Ты чего делаешь? — спросила женщина, переступив с ноги на ногу.

— Ключ потерял.

Миша кивнул на коляску, как на свою собственность.

— А. Ладно, — сказала женщина с облегчением. Она получила объяснение и убралась обратно в квартиру, затворив за собой дверь.

Обмотка была перекушена. Тросик под пластиком оказался из титана, не иначе.

— Давай! Давай! — говорил Миша тихо.

Открылась всё та же дверь на восьмом этаже. Женщина успела поменять халат, и смелости у нее вместе с халатом прибавилось. Может быть, потому что новый халат был чище.

— Это коляска из двадцатой, я вспомнила, — сказала она.

Кусачки в Мишиной руке делали свое дело. Он кивнул, продолжая перекусывать ими тросик:

— Ага.

Женщина была сбита с толку Мишиной уверенностью.

— Это их коляска! Уходи отсюда! — сказала она неуверенно и так же тихо добавила: — Люди!..

Миша поднажал. Тросик наконец поддался.

— Слава тебе господи! — сказал он на выдохе и начал спускать коляску вниз по лестнице.

— Стоять! — заголосила женщина. — Куда повез! Чужая!

Миша заторопился, колеса коляски прыгали по ступеням, а сама она норовила выскочить у него из рук.

Голос женщины, кричавшей ему вслед, эхом разносился по всему подъезду:

— Люди! Воруют! Люди! Вор!..

Бежал Миша и думал, сколько раз он слышал «вор» себе вслед. Много раз. Очень много раз. Споткнулся Миша на повороте и полетел вместе с коляской вниз по лестнице. В этот момент он вспомнил все проклятия, которые старался не употреблять при Ире и Ванечке.

— Что это? — спросила она, когда он втащил коляску домой. Согнутую при падении ручку смог выправить по дороге, а вот синяк на боку, с ним сделать ничего уже было нельзя.

— Классная, правда?

— Ты украл коляску?

— Не, — сказал Миша, глядя на подругу-воровку ясным взглядом. — Купил, на сайте. Подержанную.

Но Ира знала, о чем говорила:

— Украл!

— Ир…

— Ты никогда ничего не покупал! С чего бы сейчас?! Ты украл? Признайся, украл?!

Миша понял, что ему не отвертеться. Да и врать он не любил. Опустил голову:

— Я…

— Ну? — сказала Ира.

— Ну, украл.

— И это, когда мы с ребенком начинаем новую жизнь?!

Мишу внезапно посетило непривычное чувство. Ему стало стыдно. Зашипело внутри, словно кусок льда положили на раскаленный камень.

— Извини, — сказал он и заставил себя посмотреть Ире в глаза.

Но подруга его широко улыбалась:

— Да ты же молодец! — крикнула она. — Красавчик!

— Правда? — удивился Миша ее реакции.

— Конечно! Взялся за ум! Как взрослый человек! Ответственность почувствовал! Понял сам, что нужна коляска, пошел и украл ее! Вот какой мне мужчина нужен! Не зря я тебя выбрала!

Ира крепко обняла Мишу и даже положила руки ему на попу.

— Там немножко по-другому было… — сказал Миша, разомлев.

— Неважно!

* * *

Статья моя большого ажиотажа не вызвала. С новостного портала ее перепечатали пять новостных и две бумажные газеты. Я честно отчиталась об этом Генычу. Усы его поехали вниз:

— И всё?

— Активно обсуждали в блогах. У меня есть распечатки, — я открыла папку.

Но Геныч деревянной ладонью меня остановил.

— Пойдем-ка, — сказал он.

— Куда еще?

— Шеф зовет.

Как говорила моя подруга в школе: «Тебе кабздец, Юлька». Не понимаю только, как так получилось, что я начала бояться олигарха Филимонова? Это ожидание. Точно! Так бывает в кабинете у следователя, который вдруг уходит надолго, а подозреваемый к его приходу уже готов сам себя оговорить.

Дошли до филимоновского кабинета, Геныч втолкнул меня:

— Вот, Сан Саныч, привел.

Привел он. Ах ты, Геныч, бывший вертухай!

— Здравствуйте, Александр Александрович, — говорю.

В кабинете сильно пахло ароматическими палочками. Дешевые благовония из Таиланда. Олигарх Филимонов смотрел на меня без выражения, а я вспомнила, что в интернете писали про его роман с балериной. Вряд ли, подумала я. Он ведь и в кровать ложится в костюме.

— Садись, — сказал Филимонов.

Я села.

— Спасибо, — говорю.

— Читай, что пишут.

Я крепко сжала папку:

— Здесь только распечатки нескольких чатов.

— Их и читай.

Углы папки врезались мне в пальцы.

— Вы уверены? — спрашиваю. — Там хейтеры надрываются.

— Читай, говорят, — Филимонов удобно устроился в кресле.

— Ок, — говорю.

Еле прокашлялась и начала:

— «Лысый урод уже срет деньгами». Они думают, что вы лысый.

— Что делает лысый урод? — заинтересованно переспросил олигарх Филимонов.

— Вы слышали, — говорю.

— Дальше, — приказал он.

— «Дочка его пусть…» Я дальше не буду читать.

— Ты почему меня жалеешь?

— Да это просто мазохизм какой-то.

Судя по выражению лица, Филимонов из последних сил терпел мою тупость.

— Нет! Я спрашиваю, ты зачем меня в статье жалеешь? Почему не приложила?

Я что-то проблеяла. А он поругал меня и отпустил.

Зачем он хочет испортить себе репутацию? Чтобы — что? Может быть, это как-то связано с акциями на бирже? Бред. Не скажут же на бирже: плохой олигарх Филимонов! Гадкий! Не продадим ему акции! Мы брокеры, и мы не продадим ему акции! Не продадим, потому что он плохой! Фиг ему! Пошел он подальше!

Ведь если я правильно понимаю, в мире чистогана чем хуже, тем лучше. Другое дело, если бы он просил написать гадости про конкурента.

Одно можно было сказать точно — мой шеф любит пожестче.

Завтра был новый день. И я, как безродная цапля, измеряла коридор околокремлевского офиса шагами, представляя, что я охранник Сталина. Вот-вот войдет начальник охраны и дрожащим голосом скажет:

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Здравствуйте, леди! Что вы здесь делаете? (англ.)