Реверс судьбы

Роберт Юрьевич Сперанский, 2021

Казалось бы рядовое происшествие повлекло череду событий, объясняющих причины нашего пандемийного времени. Содержит нецензурную брань.

Оглавление

  • ***

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Реверс судьбы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава 1 Дорога в прошлое

Сегодня, мотаясь по делам, и уже собираясь направиться восвояси, а проще говоря, к дому. Я стал рисовать в воображении благостную картину семейного вечера пятничного дня, когда уже определенно ясно, что завтра не врежется в сонное сознание мелодия будильника телефона, положенного как обычно рядом на тумбочке у изголовья кровати, и можно будет парить в сновидениях, хотя можно и без них, до тех пор, пока сам организм уже не решит, что отдыхать довольно. Однако, как показывает мой личный жизненный опыт такие мысли всегда опасны тем, что после того как они пройдут через сито сознания, они могут создать избыточной потенциал, который по физическим законам должен быть нейтрализован противоположным событием, чтобы Вселенная сохранила свое состояние покоя, так сказать «единство в борьбе противоположностей». Ну, это если вспомнить старика Маркса. Так вот, после того как сия мысль была продумана и просмакована, в полном соответствии с описанным выше законом завибрировал и закурлыкал своим «фирменным» звонком «яблочный» телефон, передавая чье-то нетерпение в намерении испортить казалось бы уже начинающийся уикэнд. К тому же он выдал на сопряженное с телефоном табло мультимедийной системы автомобиля имя и фамилию гражданина, не ответить которому было нельзя, поскольку последний являлся важным звеном материальной составляющей моей жизни.

— Да, Николай Владимирович, — фальшиво бодрым голосом поприветствовал я своего постоянного работодателя.

— Привет, привет, Ромушка, — заворковал абонент, вгоняя меня в тоску, потому что таковое обращение неминуемо означало дело срочное и неотложное, — надеюсь, ты еще « в седле». Нужно срочно подскочить в Петродворец и забрать бумаги по моему противнику, поскольку осмыслить их с твоей помощью и определиться с ответными действиями хотелось бы уже к понедельнику. Срочность, как ты понимаешь, я компенсирую.

— Сделаю, — ответил я, стараясь не выдать интонацией изменение своего прямо сейчас рушащегося в бездну оптимистического настроя, — бумаги на точке?

— Да, как обычно. Спс, Ромушка, жду твоего вердикта, — откланялся Николай Владимирович, — поклон супруге.

Чертыхнувшись, разворачиваю автомобиль, уже четко понимая, что мне предстоит увлекательная поездка в стаде автодачников и шашлыкоедов, которые в таких же мыслях, каковые владели мною до последнего звонка, сейчас формируют пробки, истекая железной лавой из Петербурга, заполоняя тот же Петродворец в намерении рассосаться по области на ближайшие два дня. Как обычно вечером в пятницу дорога по направлению к городу Петра радовала пустынностью и завистливыми взглядами автолюбителей со встречной полосы, медленно ползущих в противоположном направлении.

Через часок я забрал драгоценные для Ник. Владимирыча бумажки, который, несмотря на то, что был человеком вполне современным, напрочь не доверял цифровым технологиям в плане передачи информации. Чему я и был обязан визитом на «точку» в Петродворец, где тот же НВ имел свой шикарнейший офис. Сам-то он, понятное дело, набирал меня уже явно из своей загородной резиденции. Печалясь по поводу того, что часть выходных придется потратить на изучение макулатуры, небрежно брошенной мною на заднее сидение, да плюс к тому же еще и на компьютерную писанину по поводу прочитанного, я боролся с желанием выскочить из железной колбасы, нудно ползящей к границе пригорода Петербурга, и «прожарить» по встречке. Но такое баловство, именуемое в законе административным правонарушением, могло поглотить еще больше времени, чем езда ползком, поскольку на многих перекрестках стояли подбоченившись и, сканируя взглядами нашу автотолпу, дорожные полицейские, как обычно в такие дни, выставившиеся на «потенциально опасном направлении». Все имеет свойство заканчиваться. Стала размываться и образовывать большие и малые интервалы наша сплоченная группа, отдельные члены которой покидали сообщество, отворачивая к направлениям, ведущим к заветным загородным соткам. Когда до конечной точки маршрута осталось не более километров тридцати, я остался практически один и уже, расслабившись, позволил стрелке спидометра завалиться в правый сектор. Но вот расслабляться на дорогах за пределами указательного дорожного знака «Санкт — Петербург» перечеркнутого красной полосой не следовало, учитывая совершенно различное качество дорожного полотна в административной границе мегаполиса и окружающей его области, где полотном занимаются иные субъекты. Хотя по Гоголю они должны быть одинаковы по родовому признаку, но вот деятельность у них различна в зависимости от места занятия рабочего положения. За расслабленность я был наказан попаданием в яму прямо на моей полосе, которую не увидел из-за того, что близковато «прижался» к идущему впереди меня автобусу. Ямина была достаточно глубокой и долгое время обделенной вниманием дорожных служб, чтобы пробить мне пару колес по одному борту и заставить хорошенько приложиться головой о стойку междверной секции. Тормознувшись на обочине, я пощупал левую сторону головы, на которой похоже наливалась приличная шишка. Потом я вылез и, кряхтя, осмотрел резину, после чего понял, что от запаски в багажнике толку не будет. Я стал проклинать все известные мне дорожные службы, работодателей и тот день, когда мне приперло пойти на юридический, поскольку не хватило баллов для иняза.

Похоронив мысленно пятничный вечер и приложив к пострадавшей голове пластиковую бутылку с водой, которая болталась на полу возле сопла кондиционера и вследствие этого обладала хоть какими-то холодильными свойствами, я набрал неизбежные «112» и, пояснив вежливой девушке-диспетчеру все необходимые координаты и суть своих неприятностей, стал ждать приезда спасательной команды. Изначально, правда, подскочила дорожная полиция, и с явно недовольными физиономиями, как будто я их оторвал от дела всей их жизни, наскоро засняли яму в анфас и профиль, набросали схему дорожно-транспортного происшествия и, строго указав мне быть завтра в местном отделе для написания объяснения, убыли в неизвестном для меня направлении. Битый час ушел еще на ожидание «скорой колесной помощи», которая по прибытии оказалась состоящей из двух мигрантов, довольных привалившим им в виде меня заработком. Стараясь его оправдать, они тщательно и по восточному никуда не торопясь, снимали рваные колеса, накручивали привезенные, постоянно обсуждая каждую деталь процесса и дискутируя по каждому этапу работы между собой. Успев до момента окончательного «сдыхания» телефона, которому по времени уже давно следовало быть воткнутым в домашнюю зарядку, сообщить жене о своих приключениях, я терпеливо ждал восстановления ходовых качеств своего японца, грустно мигавшего аварийной сигнализацией. Наконец бывшие пастухи закончили трудовой процесс и, долго поднимая глаза к небу и шевеля губами, высчитывали мой денежный «приговор», а затем облегчив мое портмоне, тоже убыли еще в более неизвестном направлении, чем прошлые мои визитеры. Наконец я мог двинуться к дому, теперь уже в гарантированном телефонном молчании. При движении я понял, что досталось не только колесам, но и ступичным подшипникам, которые завели свою знакомую воющую песнь, давая мне понять, что меня еще ждет неизбежный автосервис, экспертиза и долгий суд с дорожной службой, поскольку таковой инцидент в понятие «страховой случай» по моей автостраховке не попадал. Запарковав свой пострадавший автомобиль на малюсеньком клочке свободного у дома асфальта, который в виду позднего возвращения я и застать-то не надеялся, поднявшись домой, я устало рассказал встревоженной моим пребыванием в телефонном вакууме жене, суть своих автоприключений. После чего дал ей же честное слово показать завтра свою уже набухшую шишку врачу. Наконец-то я лег спать, но совсем не в том, предполагаемом до всех событий, настроении. И все-то мне было не заснуть, все приходилось ворочаться с боку на бок, отгонять тысячу и одну мысль о сегодняшних злоключениях, о «судебной мести» нерадивым дорожникам, о необходимости завтра или край послезавтра промусолить привезенную проблему НВ и т.д. и т.п. Наконец мозг сдался и провалился в сонное небытие. Во сне тоже покоя не было, грезился мне университет, да так явно, будто я только сейчас приехал на выходные из Петербурга, договорившись со старостой группы, что завтра, в субботний день, он «отметит» меня в лекционной ведомости, и я буду иметь как все трудящиеся не один, а целых два выходных, на которых смогу наконец-то навести порядок в своих аудиокассетах и прослушать привезенный с собой новый альбом Ричи Блэкмора и все такое связанное со студенческим временем, с его приятными и необременительными заботами.

Из объятий Морфея меня грубо выдернул звук знакомый, но знакомый где-то на нижних этажах памяти, сейчас-то уж точно его не должно было существовать в окружающей меня действительности. Закрыв глаза, я попытался представить, что этот дребезжащий металлический звук есть продолжение моего сна, допустим это оригинальное начало композиции старика Ричи. Но звук не пропадал, он продолжал изматывать душу, однотонным, непрекращающимся бренчанием чего железного о такое же железное. Наконец раздался какой-то мягкий шлепок, похожий на человеческую руку и женский голос сказал:

— Рома, проспишь, давай вставай! — обладательница голоса ушла из комнаты, вскоре хлопнула дверь ванной, и раздался мощный напор обильно пущенной из кранов воды.

« Нет, ну какого черта ей приперло меня будить, я что ли вчера просил? — мысленно возмутился я поведением жены, — Мы вроде никуда не собирались с учетом поломки транспортного средства, и что за звук у меня в телефоне на будильник поставлен, вчера тряхнуло родимого на яме, видать.»

Все еще лежа с закрытыми глазами, я ощупал рукой пострадавшую часть головы и к удивлению не обнаружил даже легкого следа вчерашней неровности на черепе. Да и вообще чувствовал я себя превосходно, не в пример вчерашнему состоянию. И если прислушаться к ощущениям, то и выспался я прекрасно. И продолжая испытывать сонную негу, услышав, что жена покончила с водными процедурами и зашумела на кухне, я с полузакрытыми глазами поднялся и пошел в ванную, свет в коридоре был не включен, и я полусонный, наощупь щелкнув, выключателем, проник внутрь ванной комнаты для принятия хорошего контрастного душа.

Вот уже, наверное, минут десять я стою перед овалом зеркала и медленно схожу с ума, глядя в свое отражение. Я смотрю себе в глаза, и я понимаю, что это мои глаза, но я решительно не узнаю себя в этом тощем субъекте, хотя и с миловидной физиономией. Я не понимаю и не понимаю конкретно кто это?! Я трясу головой, он повторяет мое движение, открываю рот, изображение дублирует это, трогаю себя за пострадавшую часть головы и он худой рукой делает тоже самое. Я не хочу принимать и осознавать того, что я вижу себя, но двадцатилетнего. Я должен покрыться холодным потом, но только учащенно бьется сердце, я должен покраснеть от подскочившего от артериального давления и «любоваться» своей красной рожею, но изображение выдает лишь румянец на щеках. Мне должно стать дурно, но мне лишь волнительно и страшно. Я отвожу взгляд и опускаю его долу. Боже мой, я вижу, вернее я не вижу! Своего сытого брюшка! Чееррртт! Что же на мне за изыск ретро в виде семейных трусов двадцатого века… Стоп, бешено работающий мозг выдает картину молодости, синхронизируя ее с изображением зеркала. Таак, я боюсь смотреть по сторонам, но все-таки превозмогаю себя и кошу взглядом, присаживаясь на ребро чугунной ванны. Кафельные стены, раковина, деревянная вешалка, крашенное зеленой краской «колено» трубы. Да, память беспощадно выдает картинку ванной в квартире матери, но ванная у нее сейчас хоть и там же, и тех же размеров, но уже со стиральной машиной «Индезит», с хромированным коленом и не с этим убогим, совковым кафелем. Взгляд на дверь убивает металлической задвижкой-запором. Так, вчера мне надо было все-таки ехать в больничку, отдаться местным костоправам, вот и не галлюционировал бы сейчас. Ставлю руку под ледяную бьющую в раковину струю воды, морок не проходит. Но ведь самое шокирующее, что чувствую я себя на столько, на сколько, выгляжу, это-то как?! Спокойно, сейчас я почищу зубы, приму душ и при продолжении галлюцинации, просто попрошу жену вызвать «Скорую» или сопроводить меня к травматологу, неврологу, психиатру и желательно в платную, нет, не желательно, а обязательно в платную клинику! Обнаруживаю в виде зубной пасты болгарский «Поморин», ну, а что же Вы, Роман Юрьевич, хотели Вы пока в «наведенном» 20-м веке. Там всяких «Дентов» не было. Вытираюсь, выхожу из ванной и сталкиваюсь в коридоре… Мдаа, сходить с ума, так уж со всеми реалистичными подробностями. Сталкиваюсь со своей мамой «образца» восьмидесятых годов прошлого века.

— Так, ты замыться решил совсем? Иди, завтракай, а то на свою электричку не попадешь, — ворчит она на меня и идет по коридору нашей — «той нашей» квартиры к себе в комнату.

Для начала я возвращаюсь в комнату и уже ничему не удивляюсь, включая свет, найдя каким-то движением мышечной памяти «свой» выключатель. Ну что же, может хоть до того как к врачам попаду, забавные моменты поищем в этом положении, а? О, моя фирменная вельветовая курточка на молнии «Роллер», мэйде ин Югославия. А тут? Ага, вот они родимые итальянские джинсы, да они именно итальянские, не какие-то там всеобщие «Вранглер», или «Левис Страус», или там «Ли», именно итальянские с непонятным названием и только у меня одного. Охо-хо. Мой старый добрый кассетник, университетский «дипломат» и, конечно же, черно-белый телевизор «Электрон», развернутый мной экраном к кровати, несмотря на протесты матери, которая считала, что он непременно свалится на меня спящего и покалечит, поскольку имеет солидный и свойственный всем ламповым советским телевизорам вес и полированные деревянные бока из дсп. Ну, с этим ладно, а «молодой» организм требует пищи. Быстренько одеваюсь, иду на кухню. Мгу, кофе из жестяной банки, как сейчас помню ценою в два рубля, бутерброд с маслом и куском «вареной» колбасы «без жира», хо-хо по тем временам ее еще урвать надо было. Поглощаю все это с удовольствием, разжевывая, как мне кажется, «своими» «молодыми» зубами. Так, чтобы мне еще не забыть сделать в этом времени, куда психически забросила меня авто травма. Проверяю карманы джинсов — проездной на электричку, трешка, ключ. Беру дипломат, такое чувство, что я что-то забыл, автоматически шарю по комнате, хочу спросить об искомом маму, но тут понимаю, что ищу мобильный, а по идее такового у меня сейчас нет, и не будет еще долго. Ладно, смех-смехом, но надо бы и к людям в белых халатах. Просить маму я об этом не решился, хотя подозревал, что под обликом ее все ж таки скрывается реальная супруга. На всякий случай говорю в пространство квартиры:

— Пока, я поехал! — и выбегаю, ссыпавшись, как обычно я делал в молодости, горохом по лестнице. Выбегаю на улицу, теша себя слабой надеждой, что там все по-прежнему, как в моей «двадцатьперво-вековой» жизни.

У подъезда, назвать вход в областную панельку по-питерски, пардон, по-ленинградски «парадным», язык не поворачивается, вроде бы все также, как и сейчас у того же маминого дома. Так, иду в направлении самой лучшей в городке платной клиники «Асклепий», но нахожу на ее месте стоявший во времена моего студенчества пивняк — «капельницу», поименованный так местными алкашами за возможность накапать в пивную стеклянную кружку горячительного сорокоградусного напитка. Заходить в «капельницу», да еще и явно закрытую за ранним временем суток, не рискую, хотя, в принципе, верный ход для попадания к желанным врачам, либо в участок, но вот выйду ли я оттуда, если врачи будут мозгоправами Советской империи, тот еще вопросец. Что-то я стал сомневаться в своей психической травме. В голову полезли прочитанные книги о «попаданцах» в иные временные реалии. Кстати, открыв дипломат, нахожу свой студенческий, в нем отметка об обучении на втором курсе. Ну, а что? Съезжу, может и «отпустит» по дороге, а нет, так полюбуюсь на своих однокурсников без «свежей» подтяжки на лицах, лысин, животов и целлюлита. Так, где у нас маршрутка, тьфу,блин, остановка автобуса. Вон она там же где и сейчас, в общем-то. Погрызем гранит науки юридической еще разок?

Глава 2. «Тени» не исчезают в полдень.

Вокзал, на который я добрался автобусом, пробив компостером найденный в том же «дипломате» талончик, в принципе, и в «мое» время выглядел также, даже ларек «Союзпечати» стоял на месте. Позже, конечно, в нем будет кроме всякой полиграфической «желтой» ерунды еще и тысяча ненужных мелочей, но сейчас внутри строго были выложены все «положенные» во время Советского Союза периодические издания. С учетом необходимости определиться в каком периоде политическом, а также конкретно временном я нахожусь, я решительно направился к светочу периодической печати. Нащупав в кармане джинсов необходимую мелочь, подумав, прошу старушку-киоскера продать мне «Правду», ну и… Ага, точно вот это — газету Ленинградского комсомола «Смену». Взяв газеты, бреду с толпой уезжающих на платформу, на которой стоит уже электропоезд, каковые сохранились и до наших цифровых времен с незначительными изменениями по комфорту. Поглядев на свои часы, а это были достойные того времени электронные часы с набором восьми мелодий, я понимаю, что еду ко второй паре, поскольку они показывают восемь часов утра, а вторая пара соответственно начинается в одиннадцать. Это по временным затратам — электричка, метро и на Васильевском острове еще нужно или на «троллейбасе» или на «скотовозе» ( автобусе) пару остановок до здания юрфака проехать. Смотри-ка диалектические названия того времени не так просто вытравить из оперативной памяти. О-хо, деревянные скамейки вагона приводят меня в умиление, несмотря на мой сегодняшний костистый зад, на котором ехать будет не так комфортно, как на моем же заду будущего (если оно есть и будет, вздыхаю я про себя). Ладно, пока я здесь, буду следовать привычным и не совсем забытым правилам перемещения и поведения того времени.

С удобством расположившись у окна и обязательно лицом вперед по ходу движения поезда, достаю газетки. Ого, с передовицы «Правды» на меня смотрит Юрий Владимирович Андропов, а дата? А дата стоит 09 сентября 1983 года. Значит, скоро уже начнется «пятилетка пышных похорон» или «гонки на похоронных колесницах», как в народе называли этот период. Так, посмотрим, что происходит на просторах «нерушимого». Кстати, а что для меня лично говорит сегодняшняя дата? А дата говорит о том, что на втором курсе учебу я только начал, летом у нас был стройотряд, в который мы определились всей свой компанией с курса и весело проводили время в Ленинграде на строительстве станции по перекачке фекалий с Васильевского острова. А занятия, стало быть, только начались. Понятно.

— Привет, ты ко второй паре решил? — на меня улыбаясь, смотрит, а потом запросто присаживается рядом молодая деваха. Мне даже не надо вспоминать кто это, поскольку после окончания ВУЗа был период и совместной работы и встречи курса были практически ежегодно. Но!!! Тут же молнией высвечивается у меня в памяти и ее же похороны, случившиеся буквально через год после окончания ею судейской карьеры. Вот они парадоксы времени. Я молчу, не зная, как и что сказать Наталье. Ведь мы из одного города и частенько вместе ездили на электричке на занятия, только я еще предусмотрительно «застолбил» себе и койко-место в общежитии на проспекте Добролюбова, а она помню… Да, точно, на этом втором курсе выйдет замуж за нашего однокурсника и будет жить в Петродворце! По ассоциации вздрагиваю. С него, с этого Петродворца и началась вся эта невероятность, есть ли связь, магия места, или это простое совпадение?

— Ага, ничего без нас на первой паре перебьются, Натахен, — отвечаю и на всякий случай добавляю, — даже не знаю, сколько пар сегодня и чего.

— Ну, ты даешь! — восхищается известная своей прилежностью Наташка, — первую вообще-то отменили, а сейчас «граждань», а потом «уголовка», я спросила в плане того, зачем ты ко второй едешь, с вашим старостой можно было и вообще на сегодня «забить».

— А, точно, — «вспоминаю» я, — да так, с парнями пересечемся, может, придумаем чего.

— Ясное дело, на третьей паре вашей компашки не увижу, точно, — авторитетно заявляет она, — слушай еще пять минут до отхода, пойдем, покурим?

— Э-э-э, — мычу я, лезу в карман куртки и обнаруживаю твердый прямоугольник сигаретной пачки, — пошли!

Ну, курить-то, я курил тогда, а потом-то завязал, правда, уже когда «следаком» был в прокуратуре, но и «развязывал» бывало в подпитии. Вот позорно раскашляюсь сейчас на потеху всем курякам, что нещадно дымят как в тамбуре, так и около него на платформе. Достаю пачку. Оказывается сегодня я обладатель «БТ» — сигарет болгарских, стоят они, как помню, 80 копеек, по тем временам не тот шик, что кишиневский «Мальборо», но тоже более-менее солидно, не «Родопи» какие-нибудь или там «Ту-134», хотя та же Болгария. Закуриваем от Наташкиной зажигалки. С осторожностью и тревогой втягиваю в себя табачный дым. Вроде ничего страшного, мой организм сейчас никотиноприемлем, а может даже и никотинозависим. Докурить не успеваем и под грозный рык машиниста:

— Осторожно! Двери закрываются! — запрыгиваем в тамбур.

Усевшись в наше «купе», Наташка сразу приспосабливается дремать, что в принципе практически делает весь этот студенческий вагон, как обычно страдающий «хроническим недосыпом». А я пока посмотрю, что в газетках, а то ведь, что осенью 1983-го происходило знать надо бы. Так космические запуски, ага, уже «Союз-Т» пошел, насколько помню модификация простого «Союза», Андропов о роли научно-технической революции, бла-бла, этой говорильни еще в стране будет с избытком. Расследование катастрофы парохода «Александр Суворов», врезался в опору моста на Волге. Что-то и сам помню такое. В общем, ничего критичного. А если в своей студенческой компании «травить» будем, то о политике нас разговоры тогда не привлекали это точно, ну музыка, как правило рок западный и ленинградский, походу пьесы разберемся, все это моя жизнь, не чужая. Футбол опять же. Что с «Зенитом» в эти времена? Меня чуть в пот холодный не бросило. Да как же! В следующем году, в ноябре вроде, «Зенит» возьмет «чемп» СССР впервые за все время. Так это ж можно, а? Лихорадочно начинаю думать, а что можно? Тотализатора в те времена не было, если спорить с кем-то из нашей компании, например, или вообще с кем общаюсь — только бутылку «коня» выиграю, не больше. Пойти что ли к руководству ЛОМО, в те времена клуб играл под эгидой этого предприятия. Расписать перспективы, так ведь могут и побить. Тогда в чемпионство питерского клуба серьезно никто не верил. Так что способов разбогатеть на этой информации на ум не приходит. А что я собственно могу извлечь из того, что я знаю основные события мира за эти годы, вплоть до нашествия на Землю паразита, остановившего все привычное течение жизни? Пока учусь, наверное, могу извлечь дивиденты только в плане знаний юридических, да и то сейчас советское законодательство, а у меня в голове уже больше российское. Вехи развала Союза? Да разве я могу это предотвратить? Нет. Что в Совке суждено произойти, то и произойдет. Позже, в другой период истории, ну там да, побольше можно дивидентов извлечь. Допустим, во время расследования «своих» дел в прокуратуре знать, где искать доказательства и заранее с «глубокомысленным видом» «определять» преступника, да и потом в период работы адвокатом знать, чем закончиться то или иное дело. При всей успешности того периода жизни, всегда в делах была неопределенность, А здесь. Пожалуйста, знаешь результат — ломи гонорар, какой хочешь. А повлиять как-то основательно, фундаментально на то, что будет в мире — это вряд ли. И тут мне чуть не поплохело. Ладно я. Я не стремился после окончания ВУЗа выстроить какую-то карьеру, больше материальными изысками нагрянувшего капитализма интересовался, а вот мои однокурсники… Ведь один из них вообще достиг самой вершины пирамиды государственного управления, за что был любим и почитаем на всех встречах курса того и последующего времени. И что мне теперь из этого знания? В друзья к нему набиваться для того, чтобы потом карьеру сделать? Я прислушался к себе, не-а не греет, это ж скукота-то какая! Столько было неприятностей в жизни, но они, по крайней мере, сейчас по свойству нашей памяти не вырисовываются. То есть, они не такого масштаба, чтобы из-за них что-то кардинально менять в течении своей жизни. Я задумался, многие чисто теоретически наверняка размышляли, чтобы они поменяли в своей судьбе. А нужно ли что-то менять мне, если я застряну здесь надолго, если не навсегда. Зачем мне дан этот шанс, неужели только затем, чтобы все продублировать и вернуться к яме в окрестностях родного города? Если во всех явлениях искать смысл, и если я сейчас не болен каким-то изысканным психическим недугом, то зачем вся эта история с моим «перемещением» в 1983-й? Скажем, кардинально хотели что-то изменить через меня силы Земли или Вселенной. Ну, допустим, дождавшись 2020 года, велят мне рвануть в Китай и закатать в асфальт любителя сожрать летучую мышь, чтобы потом вирус не пошел гулять по планете всей, или «11 сентября» у амеров предотвратить, так для этого слишком далеко меня забросили по времени. От напряжения у меня заболела голова. Оказывается, в раздумьях я не заметил, как за окном замелькала платформа Балтийского вокзала, а все люди уже стояли на выход к тамбуру.

— Ой, ты что, сейчас застрянем в толпе. И в метрошку не заскочим первые, — мгновенно проснувшись, запричитала Наталья.

И мы, схватив студенческие пожитки, рванули, вклиниваясь в толпу, на выход, чтобы потом стремительно добежать до зева метро, и там, зашвырнув пятаки, а может и, проскочив вдвоем на один пятак мимо турникета под осуждающий взгляд дежурной в красной шапке, бежать вниз по экскалатору, а потом качаться в унисон в вагонной толпе поезда метро, а затем уже, выскочив на нужной станции, бежать опять, но уже вверх на выход, прыгнуть в троллейбус и завершить марафон в арке старого здания «альма-матер». Жизнь это движение вперед, а судьба должна подать знаки для своего переустройства, или как будут говорить позже, «перезагрузки».

Глава 3. Если бы молодость знала, если бы старость могла.

— Ром, ты что заснул? — из раздумий меня выводит веселый голос Володьки, моего друга.

Сошлись мы с ним еще в период сдачи вступительных экзаменов, когда шли на сочинение, отчаянно труся, поскольку это был первый экзамен того памятного года по истечении пары лет после Московской олимпиады. Потом в ходе других экзаменов к нам присоединился Олег, были и еще «попутчики», но они сошли с дистанции ввиду громадного конкурса на юрфак. Дальше, уже в процессе постижения юриспруденции непосредственно на студенческой скамье, к нам присоединился Миша и уже последним Андрей, который умудрился ранее вылететь из Универа, и, отслужив положенное в стройбате, опять занял место на нашем факультете, а также почетную и уважаемую позицию в нашей компании, поскольку таким жизненным опытом, как у него, из нас никто не обладал. К тому же он уже был женат и поэтому снисходительно разъяснял нам эту волнительную сторону непознанной нами пока жизни. Сейчас мы полным составом пребывали в одной из многочисленных пивных Ленинграда, которые Андрей знал наизусть еще до армии, похоже, эти знания и сыграли не последнюю роль в его путешествии на срочную военную службу. Сейчас я отдыхал душой, потому что не участвовал в споре, в котором, как казалось моим друзьям, они обсуждали серьезные темы, пользуясь некоторой университетской свободой вольнодумства, но мои мысли от таковой «серьезности» были далековато. Я то уже знал ответы на все вопросы «пылких» дискуссий, как на те, что друзья, горячась, обсуждали сейчас, так и на те, что будут обсуждаться на множестве таких вот вечеринок, Поэтому традиционный спор, где лучше живется люду, у нас или же «за бугром», в котором в общем-то единственным апологетом западного образа жизни выступал Олег, а остальные «взрощенные на социалистических идеалах добра и справедливости» пытались его убедить в заблуждениях, заставлял меня иронично улыбаться. Мне спор был не интересен, потому что я-то знал — нашим идеалам жить по историческим меркам осталось недолго, а потом Олег навсегда уедет в защищаемые им сейчас в споре американские штаты, заведет там семью и будет она у него большая, как положено по их образу жизни, и с нами он будет только иногда переписываться и «поздравляться» в социальных сетях. Я знал, что убеждающие его отречься от заблуждений, сами прикупят себе недвижимость на Европейских берегах и будут туда регулярно наведываться и страшно негодовать, когда такая возможность будет хоть и временно, но прикрыта микроскопическим «властелином» из Китая. Туманная была только судьба «заводилы» Андрея, следы которого после окончания вуза затерялись в тех же пивных.

— Ну что, долго мы еще будем пить ячменную воду? — провозгласил Андрей, вырвав меня из этих мыслей, — вон в Ромку уже ничего не лезет. Так, кто первый сходит рублем?

Это означало скинуться на приобретение более тяжелого раствора, нежели пиво, которое я лакал больше для вида, компании и конспирации. К моему удивлению в памяти остались вкусовые предпочтения солидного господина, попробовавшего на своем веку кое-что получше советского разбавленного пиваса,хоть и подаваемого в заведении со звучным названием «Пивной бар». Но более тяжелый раствор в эти времена означал неизменно портвейн и конечно не марочный, приобретаемый как студентами, так и представителями маргинального сообщества города Ленина. Изготовляем он был в советскую эпоху из винопродуктов, я бы даже сказал продуктов «винного распада», но он обладал двумя ценимыми небогатыми стратами советского общества качествами — дешевизной и крепостью. А поскольку мы еще успели, помимо сидения на лекциях, получить «летнюю стипендию», то покупка портвейна была просто неизбежной. И не мог я сказаться больным или придумать еще какую-нибудь причину для отказа, потому что ее в этом времени просто не существовало.

— А куда кинем кости? — приготовившись испытать на своем пищеводе все прелести портвешка с немудренной закуской, спросил я, доставая трешку.

— Ты что ж ничего не слушал, что ли? — возмутился Михаил, пододвигая трешку к Андрею, у которого уже хищнически шевелились усы, сросшиеся с импозантной бородкой, — действительно странный ты сегодня какой-то. К Андрею едем на юго-запад.

Юго-запад, это новостройки Кировского района Ленинграда, где расположен и по сей день знаменитый Кировский завод, Ну, а дальше все по Майклу Науменко «Мы берем мотор, хотя в кармане голяк». Перемещаемся за тридцать минут из центра города на юго-западную окраину, что заставило меня завистливо посетовать на будущую загруженность города колесными экипажами. В одном из универсамов, которые были обязательным элементом застройки новых районов, Андреем берется, как самым взрослым и солидным из нас, батарея винных бутылок и неизменная буханка черного хлеба, а также лук репчатый, потому что как со значением поясняет Андрей, кетчуп болгарский у него уже в доме есть. Я немного содрогаюсь, так как вспоминаю, что будет продемонстрировано Андреем в виде закуски шикарного изыска, по его словам употребляемой лучшими музыкантами и богемой из «андеграунда» этого города. Через минут двадцать сидим тем же коллективом в малюсенькой, но «своей» комнате Андрея в трехкомнатной квартире панельки. Андрей находится в процессе развода и поэтому дома только его мама, которая, впрочем, никогда нам не мешала. Пока хозяин готовит «гвоздь программы», мы услаждаем слух песнями Галича, которые завел на своем раздолбанном магнитофоне Андрей. Галич никогда мне не нравился, да остальным тоже, но объявленная Андреем «антисоветскость и подпольность» его творчества, заставляла нас держать свое мнение при себе, поскольку интеллигентный человек «должен» это знать и слушать.

— Ну, отцы, готово! — появляется Андрей с подносом, на котором изящно разложены маленькие квадратики черного хлеба с кружком лука. Венчает бутерброд большая капля кетчупа.

Все (я показушно тоже) выражают восторг этим, пока еще не изведанным, кулинарным шедевром. Наполняются стаканы, да обыкновенные граненые стаканы, не полностью конечно, где-то на треть. Все старт дан. Дальше для меня в те времена начиналось самое любимое и ожидаемое, неторопливый разговор. Разговор обо всем. Джинсы, диски, случаи на учебе, самое сакральное и сокровенное — опыт общения с противоположным полом. За исключением Андрея этот опыт был у беседующих минимален. Вот и сейчас, подразвалившись в кресле, и пыхтя неизменной беломориной, Андрей пояснял ребятам, у которых сразу округлились глаза и расширились зрачки, что во время интима желательно иметь на потолке или вверху на стене, но обязательно под наклоном большое зеркало, чтобы наблюдать себя совокупляющегося, изредка бросая на это зеркало взгляд.

— Зачем же? — с придыханием вопрошает Миша.

— Эх ты, молодой, — Андрей делает театральную паузу, пуская дымную струю между стаканами, — для того, чтобы любоваться собой, вот, мол какой я молодец!

Все с пониманием кивают головами. Я же, веселясь про себя (все ж таки после пяти минут гонений портвейной жидкости туда-сюда по пищеводу, мне удалось пропихнуть ее в желудок, незамедлительно получив разлившееся вскоре по телу опьянение), думаю, что в этом взрывном гормональном периоде не до любований, пропагандируемых Андреем, а только до всепоглощающей страсти безо всяких оглядок на зеркала. Но предмет беседы последним уже перенесен на, якобы существующие и пользованные им, некие волшебные ампулы, замедляющие завершение акта у мужчин, позволяющие заниматься любовью ночь напролет. Таковые, солидно поясняет он, напропалую используются при съемке порнофильмов. Потом беседа плавно перетекает, почему то в необходимость достать женскую парфюмерию, хотя вроде до Женского дня еще далеко, видимо, я упускаю момент пояснения необходимости кому-то сделать подарок даме сердца. Андрей тут же начинает со знанием дела убеждать, что все радостные женские лица на флаконах духов сняты во время их оргазмов. Так беседа с неизменными перекурами на лестничной площадке (в комнате разрешалось курить только хозяину), перетекает в пение под гитару, на которой довольно сносно играют как сам Андрей, так и Володька. Тут репертуар и Гребенщикова, и Высоцкого, и, конечно же Галича и Макаревича, то есть всего как разрешенного, так и полуразрешенного и откровенно не разрешенного советскими боссами от культуры. Я не смотрю на часы, но вдруг Миша начинает резко собираться и удивленно спрашивает меня:

— А ты что не едешь? В общаге останешься сегодня?

Ага, вспомнить бы еще в какой комнате, или как у нас говорили «камере» я нынче проживаю, менялось ведь все из года в год.

— Плюнь, Ром, ко мне поедем, — вступает Володька, живущий действительно в этом же районе.

— Да оставайся у меня, — увещевает Андрей.

— Ладно, сейчас домой отзвоню, — пьяно соглашаюсь я, но тут вспоминаю, что нам телефон поставят уже ближе к окончанию мною Универа, а мать-то я о ночевке не предупредил. Не то время нынче, когда у каждого в кармане заветная коробочка, в которой вся информация мира помимо возможности звонить.

— Так, стоп. Миша, я с тобой, — покачнувшись, я собираюсь уйти с Мишей, который тоже живет в пригороде, уезжать нам с одного вокзала.

Торопясь не опоздать на последнюю электричку, раскуриваем на ходу последнюю сигарету, братски дымя по очереди. На вокзале бежим к разным поездам, так как Мишке в Гатчину — другое направление. Забираюсь в практически пустой вагон, в котором, как и я, передвигаются запоздавшие люди повально в алкогольной дреме. Окна открыты и врывающийся на полном ходу электрички ветер приятно остужает разгоряченное алкоголем лицо. Подсунув по старой памяти под голову дипломат, я тоже засыпаю. Просыпаюсь от громко читаемых на весь вагон антисоветских частушек. Исполняет обветшалого вида гражданин, которого в моем времени назвали бы не иначе как БОМЖом, то есть лицом без определенного места жительства по сокращенной милицейской аббревиатуре. Но сейчас он величается как БИЧ — бывший интеллигентный человек или просто «алкаш гидролизный». Так вот сей БИЧ на потеху публике, и не думающей пресечь антисоветское действо, декламирует с выражением и очень громко матерный стих-частушку о письме Владимира Ильича Ленина с того света о переименовании Ленинграда в Петербург, поскольку его строил Петр Великий, а не он. Всех это очень потешает и БИЧа еще больше разбирает на антисоветчину. Запас матерных стихов и частушек велик, тем паче, что и обязательные милицейские наряды в электричках появятся позже, когда в них тупо начнут грабить в 90-е. Литературный вечер оканчивается на конечной моей остановке, когда чтец спрашивает меня:

— Гатчина скоро? — ясно, перепутал поезда, ему ж в Мишкин «электрон» надо было.

Я неопределенно машу рукой, тот понимающе кивает и со всеми идет к выходу. Дома все спят, но, наверное, слышат, как прибыл «студент». Пробираюсь на кухню родительской квартиры, после «закуски» Андрея и почти литра портвейна желудок просто грохочет своими стенками. В холодильнике нахожу молочные сосиски (наверное, мама с работы заказ принесла, в свободной продаже в нашем городке их не бывает). Уминаю пару сырых сосисок просто с хлебом, и на цыпочках пробираюсь к себе в комнату. Включаю телевизор, который по всем трем программам показывает рябь. Ну да, круглосуточное вещание еще впереди. Закатываюсь спать и тут же ощущаю словами Бориса Борисовича Гребенщикова « вертолеты в моей голове». Начинает мутить. Мутит или меня молодого из-за обилия винного продукта или меня будущего из-за того же продукта. Напрягаюсь в этом размышлении, борясь с желанием сбегать к «белому брату». Вертолеты наконец-то улетают, и я сразу проваливаюсь в сон.

Глава 4. Здесь мертвые живы, здесь немые говорят.

Стадия просыпания утром следующего дня ознаменовалась новым способом пробуждения. Это был звонок, обыкновенный телефонный звонок, то есть этот звук был знаком и находился не на таких уж нижних памятийных этажах, как предидущий звонок будильника, но все же это был звонок не того привычного толка, который мы определяем сразу и безошибочно за его повседневностью. Еще не разлепив веки глаз, я стараюсь определить источник звука. Судя по периодическим трелям, он находится позади меня. Только я собирался повернуться на призыв средства коммуникации, как он вдруг затих, резко оборвав свою однообразную звуковую гамму. Ну и черт с тобой. Надо хоть немного привести в порядок мысли после вчерашнего экскурса в студенческое бытие, которое было забавным, но удручающим своей общей, а зачастую и конкретной предсказуемостью цепочки событий. Это как развлечение, которым иногда балует сознание, периодически отправляя нас в прошлые времена нашей же жизни. И сейчас, еще полностью не осознав себя после пробуждения, я с тревогой прислушиваюсь к своему состоянию, которое с учетом вылаканного вчера портвейна должно к утру проявить себя известными последствиями. Хотя эти последствия могут быть и не столь серьезными, учитывая такой фактор как молодость, которая позволяла в свое время печени с легкостью перемолоть за ночь влитый в организм алкоголь, разложив его на составляющие. Анамнез состояния показывает, что или действительно я обладатель печени 80-х годов, которая работает просто замечательно, или, а это уже больше греет душу, что все это мне пригрезилось. А именно, что мне был продемонстрирован увлекательный, изобилурующий подробностями сон. И в таком случае можно вступать в так скверно начавшиеся выходные. Для начала я все-таки повернусь к источнику разбудившего меня звука.

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

  • ***

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Реверс судьбы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я