Огонь

Роберт Брю, 2020

Идея рассказа основана на новостном сюжете, в котором говорилось об австралийских пожарах и двадцатилетней девушке, стимулировавшей пожертвования нуждающимся в обмен на свои интим-фото.

III

Говорят, что завтрак — самый важный прием пищи, и я полностью согласен с этим утверждением. Нет ничего важнее того, чтобы с утра обрести энергию на весь день и провести его продуктивно — познакомиться с новыми людьми, понять то, чего раньше не понимал, сделать что-то, на что раньше не хватало сил, а в конце дня лечь в постель и насладиться осознанием того, что сегодня ты стал лучше, чем был вчера. Жизнь состоит из множества таких дней, и каждый может принести что-то новое, при условии, конечно же, правильного завтрака.

Грейс стояла у плиты и готовила овсянку. Как и большинство замужних женщин, она прекрасно осознавала свою негласную обязанность — мужчинам важно, когда их жены готовят им еду, от этого появляется чувство умиротворения, гармонии, вселенской правильности, и принятия себя самого как мужчины — культура, которая берет свое начало за много тысяч лет, и до сегодняшнего дня — от отца к сыну; от матери к дочери.

Я спустился на первый этаж, вышел на улицу, глотнул свежего утреннего воздуха и зашел обратно в дом. Мой день начался.

— Грейс, ты не видела пульт от телевизора?

— Он был на диване, посмотри там.

Я подошел к дивану.

— Здесь его нет.

— Посмотри за подушками. Наверное, он завалился.

Я отодвинул подушку дивана и провел рукой между складками — пульт был там.

— Нашел? — спросила она, но я не ответил — триумфально показал пульт в своей руке, а затем сел за стол и включил телевизор.

Грейс варила кофе.

— Джулия, — взяв на тон выше протянула она, — спускайся завтракать!

Спорт: бокс, футбол, теннис — неинтересно.

Музыка — кто слушает такую музыку?

Канал о дикой природе — передача про змей — познавательно, но не сегодня.

Канал с фильмами. «Запах женщины». Последний монолог. Моя любимая сцена.

Грейс подала завтрак.

Я отложил пульт в сторону, взял в руку ложку и зачерпнул кашу. Грейс села напротив меня.

— Каждый раз смотрю, и каждый раз удивляюсь этой сцене, — я облизал ложку и указал ей на телевизор, — как правдоподобно отыгрывает свою роль Аль Пачино.

Она просто улыбнулась, но я почуял недомолвку, а затем, когда понял что к чему, резко опустил руки на стол и застыл.

— Ты не смотрела «Запах женщины»? — удивленно, с вопросительной интонацией утверждал я.

Она пожала плечами.

— Как этот фильм можно было не посмотреть? Он прекрасен!

Я немного перевозбудился, но тут же успокоился. Проглотил порцию еды.

— Мы обязательно должны наверстать упущенное.

Грейс ничего не ответила, отвлеклась на Джулию, которая спускалась из своей комнаты.

— Милая, — произнесла она, — все хорошо?

Джулии было восемь лет. Она подбежала к столу и села на свое место.

— Доброе утро, Джулия.

Она была маленькой копией своей мамы — те же каштановые волосы, те же голубые глаза, аккуратные уши, маленький нос, да и вообще, они с Грейс были очень близки — мужчина не может рассказать своей дочери о том, каково это — быть женщиной. Ответственность за это лежит на плечах матери, а отец.., — нет, я, конечно, рассказывал Джулии о том, что плохо, и что хорошо, и когда дело дойдет до общения с парнями, то я тоже проявлю инициативу, но в таком раннем возрасте я не хотел, чтобы Джулия знала о том, каким жестоким может быть мир.

— Как спалось, Джулия?

— Я спала хорошооооо, — она улыбалась во весь рот. Баловалась.

— Джулия! — пригрозила Грейс, — воспитанные девочки так себя не ведут.

— А вот и ведут! Спала хорошооооо. Хорошо спалааа, — она не могла усидеть на месте.

— Джулия! — Грейс нахмурила брови, но Джулию было не остановить. Слишком хорошим было ее настроение в то утро. Она баловалась и приглашала нас в свою игру, и отказываться от ее приглашения было бы грубо.

Мы завтракали и смеялись. Улыбались. Щекотали друг друга по очереди и дурачились. Даже Грейс пару раз скорчила рожу, что говорило о беззаботной радости, которую она испытывала в тот момент — теперь она сама стала взрослой копией своей дочери, которую абсолютно не волновали ни ее внешний вид, ни ее манеры, ни то, как она выглядит в глазах людей, и ни то, что о ней думают — она была собой и не чувствовала посторонних взглядов со стороны, и в этом была вся прелесть того утра, пока по телевизору не начались новости.

Грейс и Джулия продолжали играть, а я откинулся на спинку стула, глотнул полуостывший кофе и переключил канал, на котором давно уже шел другой, незнакомый мне фильм.

— А сейчас к главным новостям. Пожары в Австралии продолжаются уже пятый месяц. За это время погибло двадцать четыре человека, уничтожено шесть миллионов гектаров леса и, по приблизительным подсчетам, погиб миллиард зверей. Власти Австралии бьют тревогу. Человеческих сил не хватает, чтобы остановить огонь…

Грейс развернулась к телевизору.

— Многие знаменитости откликнулись на призыв о помощи. Актер Рассел Кроу выставил на аукцион свою кепку, пообещав утроить самую высокую ставку и пожертвовать вырученные деньги. Крис Хемсворт пожертвовал миллион долларов. Кайли Миноуг, Николь Кидман, Элтон Джон и Леонардо ди Каприо также не остались в стороне и пожертвовали крупные суммы на борьбу с огнем.

С ее лица сошла улыбка. Пропало счастье. Она смотрела репортаж из новостей и, сопереживала? Ей было жалко людей, жалко зверей, жалко всех тех, кто пострадал от сил природы — всем своим видом она показывала, будто чувствовала боль, будто страдала вместе с людьми, будто этот пожар коснулся ее так же, как и коснулся всех тех, о ком говорили в новостях.

— По предварительным данным, Австралия будет восстанавливаться от пожаров более ста лет, но в полном объеме восстановиться не сможет никогда.

Я никогда не разделял сочувствие — не был эмпатом и не понимал, как можно сочувствовать кому-то. Я понимал проблему людей, и мог помочь, если меня об этом попросят, но, чтобы проблема кого-то вызвала у меня сочувствие — нет. Это было неведомое мне чувство, впрочем, я допускал, что другие люди могут сочувствовать и представлять страдания других на себе, но я, к сожалению, или, может быть, к счастью, этого сделать не мог. Я не понимал, какое отношение проблема другого имеет ко мне, и почему я должен помогать просто так, не получая выгоду за потраченные мною силы? Возможно, потому что я реалист. Возможно, потому что я понимал, что всем помочь нельзя, и для того, чтобы кто-то жил хорошо, кто-то должен жить плохо.

Грейс со слезами на глазах стояла в стороне. Джулия смотрела на маму, и я уже вставал из-за стола, чтобы подойти к своей жене и успокоить ее, как зазвонил телефон.

— Барри, доброе утро!

Барри был мужем сестры Грейс. Он был мерзавцем, но я, местами, неплохо с ним ладил — эдакая семейная дружба, где у каждого есть свой интерес.

— Да. Давно не виделись. Как ты?

Последний раз мы виделись в новогоднюю ночь.

— Заняты ли мы сегодня?

Я отложил трубку за ухо.

— Грейс, это Барри, он спрашивает, заняты ли мы сегодня, и если нет, то сможем ли мы прийти в гости?

Грейс была расстроена. Она отвела свой взгляд, но через мгновение вновь посмотрела на меня.

— Скажи, что мы не возражаем.

— Барри, ты еще тут? Грейс гово…

И вот что интересно. Я продолжил разговор по телефону, но заметил интересную особенность Грейс, которую ранее не замечал — пожары в Австралии тронули ее до глубины души, и я рад, что моя жена обладает сочувствием и сможет передать эту черту нашей дочери, но, когда Грейс узнала, что Барри приглашает нас в гости, она стала другим человеком, изменилась в лице — та Грейс, которая минуту назад сопереживала жителям Австралии и всем этим мертвым зверям ушла, и на ее месте появилась Грейс, которая собирается весело проводить свое время в приятной компании. С ее лица в момент пропала печаль, ее расстроенный, даже, будет вернее сказать, заплаканный взгляд сменился взглядом предвкушающим радость — подобно ребенку, который плачет от того, что ему не разрешили завести щенка, но стоит родителю удовлетворить желание ребенка, как печаль пропадает на глазах.

Она уточнила

— Что он сказал?

— Барри приглашает в гости, говорит мы давно не виделись — мясо, вино, разговоры — все как всегда.

Я стоял напротив Грейс, а она смотрела на меня все тем же взглядом, каким смотрела обычно; взглядом, к которому я привык — тем взглядом, в который я влюбился, но почему-то сейчас я ощущал, будто смотрю в глаза змее.