Пепел жизни

Рина Харос (2025)

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ЧАСТЬ ТРИЛОГИИ-БЕСТСЕЛЛЕРА «ПЕСНОПЕНИЕ БОГА» РИНЫ ХАРОС! Не осталось безопасного места на всех континентах. Боги пали, мойры наконец пробудились. Если демон не найдет путь к сердцу феи, все будет напрасно — новая эра не наступит, Жизнь и Смерть не объединятся, чтобы запустить новое колесо судьбы. Демон похоти должен научиться любви, чтобы доказать фее свои истинные чувства. Идеальное чтение для любителей цикла «Прикосновение тьмы» Скарлетт Сент-Клэр, «Неоновых богов» Кэти Роберт, «Предания Олимпа» Рэйчел Смайт. Единственное желание джинна загадано. Тьма, что дремала несколько лет, вновь пробудилась ото сна, уничтожая своей ненавистью все живое. Фея, оказавшись во дворце, узнала истинные мотивы демона, которые он скрывал под маской добродетели. Олимп пал, избавившись от тирании богов. Жизнь и Смерть объединились для создания новой эры. Но для всего нужна соизмеримая жертва. Только любовь феи сможет победить зло, но успеет ли демон завоевать ее сердце, пока не стало слишком поздно?

Глава 10

Астарта

Признайся в пороках своих, да освободит это душу от тягот мирских.

Поправив съехавшее с плеча платье, я откинула подол наряда, прикрывая множество ссадин. Садовник, согревавший кровать каждую ночь, оперся локтем о матрас и смотрел на мой силуэт в зеркале с нежностью и влюбленностью, от которых меня чуть не стошнило. Собрав темные волосы в низкий пучок, я ущипнула себя за щеки и чуть прикусила губы, чтобы они налились алым оттенком. Хотелось перед встречей с отцом выглядеть ангелом, коим и являлась. Для него.

Усмехнувшись собственной мысли, я жестом в зеркале показала мужчине, чтобы тот собирался и как можно скорее покинул мои покои. Он тяжко вздохнул и резко поднялся с кровати, несколькими быстрыми шагами пересекая расстояние между нами, и обхватил со спины за талию, прижимая к своей груди. Его деревянные конечности спускались вниз по бедру, оставляя затяжки на платье. Наигранно взвизгнув от нахальства любовника, я что было силы ударила его по рукам и отпрянула. Развернувшись, выставила ладонь вперед, когда тот подался навстречу, и повела указательным пальцем из стороны в сторону.

— Фу, какой невоспитанный мальчик. Я же сказала — нельзя.

Не дожидаясь ответа, резким движением схватила одежды любовника — рабочие штаны и кофту — и насильно всучила. Схватив его за плечо, развернула и подтолкнула в спину ладонью в сторону выхода. Садовник пытался обернуться, что-то сказать, но я не позволила издать ни звука, призвав магию, которая плотным кольцом обвила рот любовника.

Грубо выставив мужчину за дверь, я помахала ему ладонью и послала воздушный поцелуй. Тот в последний момент вставил ногу. Дверь застряла. Я устало вздохнула, нетерпеливо спросив:

— Ну, что опять такое?

— Когда мы увидимся? — Хриплый от волнения мужской голос отражался от стен, и я, боясь, что может услышать отец, тихо прошептала, склонившись к уху любовника:

— Я дам знать. А пока отправляйся домой, пока тебя не встретил мой отец.

Садовник подался телом вперед и оставил грубый поцелуй в уголке губ. Я с силой вытолкнула его ногу и облегченно выдохнула, когда осталась в комнате одна. Прислонившись к двери, скрестила за спиной руки и прижалась затылком к прохладной древесине, окинув взглядом беспорядок в комнате. Одеяло и подушки валялись на полу в хаотичном порядке, матрас чуть съехал с кровати, все баночки и склянки, которые стояли на моем туалетном столике, валялись по углам.

От воспоминаний приятное тепло растекалось по низу живота, заставляя блаженно застонать и прикрыть глаза. Магия, которой я напитала свое нутро, ждала часа освобождения, сладко посапывая.

Со дня, когда я просила отца написать пригласительное письмо Мулциберу, прошла без малого неделя. Но каждый раз, когда пыталась завести про это разговор, мужчина отнекивался множеством дел и спешно покидал комнату. Я пыталась подловить его утром или в обед, когда он пил чай и наслаждался тишиной, но и тогда ждала неудача. Отец, завидев мой силуэт в дверях, давился горячей жидкостью, едва ли не расплескав ее из носа, кашлял, как холерный пес. В таких случаях я подходила к мужчине и стучала по спине так сильно, что его тело подавалось вперед, чуть ли не падая со стула. Когда отец переставал кашлять и выпрямлялся, он смотрел на меня с неким раздражением, а затем просто-напросто сбегал, не сказав ни слова.

Такое поведение говорило лишь об одном — письмо брат не получал, поскольку его никто и не отправлял. Отец под прицелом смертельной магии не соизволит пойти на такой сумасшедший шаг, а мать, подобно смиренной овце, не сможет возразить мужу.

К моему стыду, я не помнила Мулцибера. Его лицо каждый раз всплывало перед глазами размытой картинкой, которая никак не хотела воссоединяться воедино. У нас, у демонов, была особого рода связь — те, кто порожден проклятым чревом, могли найти второго обладателя похожей магии даже на расстоянии. Порой, сидя за чтением книг или расшифровкой старинных заповедей умерших богов и мойр, я могла улавливать в воздухе слабые отголоски магии брата, которая напоминала на вкус апельсин с корицей. У каждой силы свой вкус: мой — свежая выпечка, отца — ладан и терпкое вино, а вот мать… я долгое время не могла понять, почему не чувствовала вкус ее силы. Но чем старше становилась, тем больше пазл в голове складывался воедино.

Я не хотела шантажировать собственную мать, но они с отцом не оставили мне другого выбора. С каждым годом зов крови терзал душу, заставляя воссоединить мою магию с силами Мулцибера. Я сидела днями и ночами, читая сказания богов и мойр, пытаясь разобраться, какой дар был у брата.

Первый потомок ангела в облике демона отравит чрево, которое больше не сможет возродить свет. Он будет способен слышать голоса, чувствовать страх и похоть, манипулировать живыми существами, навязывая свою волю, и управлять мертвыми, что будут откликаться на каждый его зов. Тьма, что разрастется в нем, будет заточена в клетку светом. Демон, порожденный в проклятой утробе, — это Армагеддон, который пока не догадывается о своем могуществе. Но когда познает его, тогда все души, что погублены собственными пороками, будут умолять первого потомка прекратить вечные мучения и агонию, что пришли за ними под покровом ночи. Все существа, рожденные после, имеют лишь слабые отголоски могущества и магии — возможность чувствовать вкус власти, впитывать пороки и страхи, множа собственные силы, принимать другой облик.

Потомок ангела в облике демона. Отравленное чрево.

Несколько лет прошло, прежде чем я поняла истинное, сокрытое значение этого пророчества мойр. Мне стало в какой-то момент интересно, почему же у ангелов родился демон, который перенял такое могущество и был благословлен самой Смертью. Многие годы мне приходилось скрывать правду от отца, боясь, что он в порыве гнева может убить жену. Мать в какой-то момент начала догадываться, что я знала, — ее беглые взгляды, плотно поджатые губы, нервные заламывания пальцев, когда заводила двоякие разговоры, ходя по острию ножа.

И сейчас, стоя посреди полуразрушенной комнаты после близости с садовником, я поняла, что больше оттягивать смысла не было. Зов крови становился невыносимым. Я могла проснуться посреди ночи, услышав вой за окном, могла впасть в уныние, когда видела силуэты мужчин, которые смутно напоминали Мулцибера. Мое настроение менялось каждый час — утром я сидела, пила чай за столом с родителями, в обед — раскидывала вещи по комнате и, крича, топтала их, словно червей после дождя. Вечер обычно проходил на плачевной ноте — закрывалась в комнате, тихо всхлипывая и всматриваясь в лунный диск, а затем провалилась в беспокойный сон до утра. И тогда все начиналось сначала.

Мне хотели вызвать лучших лекарей, но я наотрез отказалась. Не хватало еще, чтобы у меня в мозгах и кишках копался какой-нибудь Дройн, вынося один вердикт для все больных — больше проводить времени на свежем воздухе и радовать себя без повода какими-нибудь мелочами.

Отец втайне все-таки позвал Дройна, и это стало его самой роковой ошибкой. Рано утром они на пару проникли в мои покои и, пока я спала, начали слушать легкие, биение сердце и проводить прочие опыты, которые были известны только лекарям. Я проснулась от того, что кто-то со своей магией ударил меня в виски, отчего в ушах зазвенело.

Первое, что я помню — это распахнутые от ужаса глаза отца и миролюбивая улыбка Дройна. Второе — как избиваю последнего руками и ногами, свешиваясь через руку родителя, подобно мешку с картошкой. Лекарь, вжавшись в стену, прикрывал лицо руками и произносил слова извинения на ломаном языке, картавя.

– Плошу… мадам… мисс…

– А я просила тебе дробить мне голову?! Отвечай, чертов мозгоправ!!!

Отец пыхтел и ругался, пытаясь оттащить меня в сторону, но одной рукой я крепко вцепилась в дверцу шкафа, которая с противным скрипом распахнулась. Единственным желанием было засунуть туда голову Дройна и пару раз приложить, чтобы он понял истинную прелесть своих методов. Когда на моем лице медленно расползлась дьявольская улыбка, напоминающая звериный оскал, лекарь яростно замотал головой. Свободной рукой я вцепилась в его рубашку и дернула на себя так, что его нос с хрустом ударился о мой лоб. Дройн закричал от боли, а я наконец-то обмякла в объятиях отца, который смотрел на меня с ужасом.

От воспоминаний медленно растеклась улыбка. Оттолкнувшись от двери, я не удосужилась прибраться в комнате и, накинув легкое красное платье, которое едва прикрывало колени, приняла облик ангела. Пару раз взмахнув светлыми крыльями, подмигнула собственному отражению.

Выйдя из комнаты, я направилась прямиком к матери, чтобы выяснить все. Сумеречные тени на стенах коридоров вырисовывали разные узоры — казалось, что сейчас на тебя набросится неупокоенная душа, а следом силуэт превращался в плачущую деву, которую убили на кровавом ритуале. Босыми ногами я ступала по ворсовому светлому ковру, приятно щекотавшему кожу.

Я предугадала вечер, когда отец был занят ангельскими делами — помогал молитвами возвращать душу из ада на путь исправления, выстраивать церкви, соборы и храмы, где нес дневную и ночную службу. Почти никто не видел меня в моем истинном, демоническом обличье, кроме матери. Именно она-то внушила мысль, что нельзя демонстрировать свою силу, что надо быть смиренной и покорной, не переча отцу и судьбе. Только мать не учла одного — наша связь с Мулцибером крепла с каждым годом все больше, и наконец наступил рубеж, перейдя который ты отрубал путь к прошлой жизни.

Мой визит к матери был неким актом прощания и получения долгожданных ответов, которые я знала, но хотела услышать из ее уст.

Собравшись с мыслями, три раза постучала в массивную дверь, где грубой резьбой были изображены ангелы, возвышающиеся над сгубленными душами — возродившиеся вершили правосудие над теми, кто оступился, поддался порокам и стал частью их тьмы, влекомый вечными радостями. Посреди стояла женщина, одетая в белоснежные одеяния, — в одной руке она держала кинжал, в другой — святую воду, капавшую на загубленную душу. Ее лицо было прикрыто вуалью, позволяющей рассмотреть лишь глаза — пустые, безжизненные, подневольные. Как у матери.

В ответ была тишина. Когда я занесла руку для очередного стука, дверь чуть приоткрылась. На пороге стояла мать, смотревшая на меня с неким сомнением и настороженностью. Убедившись, что никого в коридоре нет, я смахнула морок и предстала перед женщиной в истинном обличье, которое за столько лет она успела позабыть. Мать дернулась, будто от пощечины, заметив, как светлые крылья заменились на черные как смоль, с красным вкраплением, глаза налились кровью, а над нижней губой выступили острые клыки.

— Поговорим, мама?

Я скрестила руки на груди и с упоением наблюдала за тем, как сомнение в глазах матери сменяется на отчаянную безысходность. Она замешкалась, тяжело вздохнула, но все-таки открыла дверь, чтобы я смогла пройти. Оказавшись внутри, я встретилась с мраком, который окружал со всех сторон, рассекаемый лишь жалким пламенем свечи. Не сдержала усмешки, когда увидела в углу кожу женщины, растянутую до такой степени, что опустошенные руки и ноги напоминали выпотрошенное чучело.

— Пожалуйста, обойдемся без лишних слов.

— Как скажешь, мама. Или мне лучше называть тебя Астартой, родная?