Ноль рублей в месяц. Первый эпизод

Рина Оре, 2020

Некий богатый шовинист, жмот и, уж простите за прямоту, зажравшийся засранец, внезапно узнает, что он неизлечимо болен… Это трагикомедия, полная черного юмора, со счастливым концом. А сам автор данной повести с уважением относится ко всем людям, любых национальностей, рас и убеждений, желает всем мира да от всей души любит свою Родину, восхищаясь нашим народным юмором, современным или уходящим в Историю. Содержит нецензурную брань.

Часть 1

«Я долларовый миллионер… я ничто. А мне всего пятьдесят пять… Как там надо?.."Посадить дерево, построить дом, вырастить сына…"Сын! — здесь мне точно незачет. И ладно бы это был обалдуй, гоняющий на спорткаре по ночным улицам столиц от аварии до аварии, — ладно, я бы понял — все мы были молодыми обалдуями, но… Но у моего"каминг-маминг-аут"! — довоспитывала его его маманя-стерва. Э-ге-гей он!»

— Николай Маркович, вы хорошо слышите меня? Вы понимаете мои слова? Мультиформная глиобластома в последней стадии.

Это сказал Феликс Фишер — белозубый, как вампир, плотно упакованный в черный костюм-тройку, точно в гроб, переводчик лет тридцати с небольшим.

«Не русоволосый, а сивый. Некрасивый. Зубастый педант. А скорее всего, прикидывается педантом, чтобы стать своим для местных. Знаем мы таких — пригрелся эмигрантик-репатриантик… Теперь сосет бабло, ласковый телок, и из наших, и из ваших…»

— Ви поньимайете, х'эрр Х'хёловкоф?

Это уже произнес доктор, исковеркав его фамилию и снова обозвав его хером.

Николай Маркович, будто очнувшись ото сна, осоловело обвел замутненными темно-карими глазами светлый, чистый кабинет: молочный полоток, плитка пола из розоватого псевдомрамора, кремовые стены, разновидность дрянной пальмы в углу…«Разве это пальма? — она ни солнца не видела, ни моря не знала, одну химию». Зеленовато-стеклянные полки и столики заполнены чепухой, как и стеллаж: несколько книг-журналов для вида, зато то тут, то там маячат азиатские вазочки и миски из дерева. «Тоже дрянные — им место в расслабляющем спа, среди восхитительно величавых лотосов, грациозных восточных красавиц и счастья. Насмешка».

— Вы понимаете диагноз? — повторил «вампир». — Осознаете? Мультиформная глиобластома. Злокачественная опухоль. Не-о-пе-ра-бельная, — неспешно размыкались и смыкались белые челюсти с островатыми клыками.

— Юу вас фф х'хёлове, х'эрр Х'хёловкоф, опухёль. Рак мозкга.

«Я тебе, немец, не хер, я — Николай Маркович Головко, просил же называть меня по имени и отчеству! Рот твой, что ли, природой неустроен выговаривать певуче? И да, я, ясен ферштейн, всё ясно осознаю! Вот панорамное окно с видом на умиротворяюще — мертвые, белые горы — это ледник — Австрия. У окна два кресла, обитых кожей цвета горького шоколада, в креслах, подавшись вперед, ко мне, напрягаются переводчик-вампир и немец-врач австрийский — он периодически что-то лопочет на своем"шлимме-майне-гут-яволь". Врач под стать переводчику клиники — жутко неприятный: беловласый, однако кожа розовая и упругая, как у младенца. Поди, стволовые клетки тоннами цедит. У него лишь морщинки-лучики у глаз. Много смеется. Вот скажет очередному пациенту, что у того рак"мозкга", и поржет через миг за ланчем…»

— Николай Маркович, вы сейчас в состоянии шока. Мы вам, — будничным голосом вещал переводчик, — от всей души и сердца сочувствуем…

«Сочувствуют они! Расселись здесь кровососы в шоколаде! Хотя, какой там шоколад! — их кресла цвета, ха-ха, стула, да притом стула хронического язвенника! Я, Николай Маркович Головко, — хронический язвенник! Я тоже сижу в дерьмо-стуле-кресле напротив них… О, что-то интересное! — картина справа… светлая, едва заметная… на ней две руки вот-вот коснутся друг друга указательными пальцами… Нет. Уже коснулись миг назад. Я узнал… Это… как там, это из Сикстинской акапеллы. Микелле… Плачидо?! Не Плачидо? Ааа, хер с хером Микелле, Плачидо он или нет. Важно — миг назад перст Бога оживил Адама, первого человека… Видать, эти два упыря считают, что ради их клиники людей-то на Земле организовали!»

— Как рак? — услышал Николай Маркович свой растерянный голос. — Почему рак? Отчего рак? Когда?..

В ответ австрийский доктор ласково «зашлимкал». Феликс Фишер, делая паузы, деловито переводил, а Николай Маркович слушал его вполуха.

— Глиобластома — наиболее агрессивная опухоль мозга… развивается стремительно… чаще встречается у мужчин… спорадический характер… курение, алкоголь, отравление свинцом, излучения, вирусы…

«Дом. Что у нас с домом? Нуу… особняк всем на зависть у Москвы у меня есть… Как же я ненавижу этот дом! Строил с любовью после развода с первой женой, да вторую жену завел под стать своему красивому дому — красивую, модель… Проститутка неблагодарная! Изменила мне в моем же доме с шофером! На три часа, хоть и любительского, но вполне профессионального порева!.. Полгода минуло, а до сих пор мне паршиво… Что такое, вообще, есть"дом"? Стены, крыша, сад в цветочках? Или счастливые детские смешки, поцелуи любящей и любимой, манящий семейным теплом аромат вкусного ужина?.. Какая ценность в безжизненных, холодных, оскверненных проституткой, стенах?»

— На первых стадиях рак мозга весьма коварен. Эпизодические головные боли, головокружения, нарушение сна, усталость, раздражительность, рвота. Больные чаще всего думают на отравление, усталость и стресс, не обследуются должным образом, глотают таблетки…

«Дерево… Рубить — да, рубил порядочно. Еще случалось мне сажать картошку. Сойдет за дерево? Вряд ли… Дерева и того у меня в активе нет! Ну как так?! Как я дошел до того, что оглянувшись на прожитую жизнь, признаюсь себе, что я ничто?! Я?! — водочный король! Кой толк мне сейчас от миллионов?! Или… Бабло же побеждает зло!»

— Без химиотерапии и лучевой терапии всего за пару месяцев первая стадия рака мозга способна перейти в четвертую. Больной видит галлюцинации, извращается восприятие, возникают и учащаются эпилептические припадки. Рвота появляется от взгляда на еду. А кроме того: потеря памяти, бред, апатия или фобии, мания преследования, болезненная ревность, агрессии…

— Хватит меня пугать, — перебил переводчика Николай Маркович. — К делу. Как лечить будете? Сколько стоит?

Бело-розовый доктор тяжко вздохнул, но Феликс Фишер и сивой бровью не повел.

— Николай Маркович, в нашей клинике мы с вами пройдем через пять состояний. Шок у вас неминуемо сменится отрицанием, далее — агрессией, далее — депрессией, далее, с нашей помощью, благим смирением.

— Не понял! А химия?!

— Химиотерапия при вашем здоровье?! — изумился ранее невозмутимый «вампир». — Два инфаркта, язва желудка да липодистрофия печени от злоупотребления алкоголем… К тому же, чуда не будет. Осознайте это, Николай Маркович. Опухоль неоперабельная.

— Что?! Что осознать?! Я всё и так четко осознаю! Как лечить будете, спрашиваю?!

Австрийский доктор быстро заговорил, успокаивая взволнованного пациента.

— Лечат рак мозга четвертой стадии, — переводил Феликс Фишер, — стационарно или амбулаторно, в хосписной службе, путем введения опиоидных анальгетиков…

— Хоспис?! — вскочил с кресла Николай Маркович.

— Наша цель — уменьшить ваши страдания и обеспечить вам спокойную смерть.

У Николая Марковича при слове «смерть» потемнело в глазах. Дурнота отступила, лишь тогда, когда доктор и переводчик усадили его обратно в кресло.

— Сейчас ваше состояние шока меняется на состояния отрицания и агрессии, — одновременно говорили по-немецки и по-русски «упыри». — В этом состоянии прежде всего наиболее важно ясно и четко осознать, что лечение нужно начинать незамедлительно.

— В хосписе?!

— Мы начнем с интенсивной психосоциальной терапии, окажем вам духовную поддержку. Рак — это не ночной кошмар, не иллюзия, не наваждение. Он не пройдет, если от него отмахнуться. Смерть — ваша новая реальность. Конец ближе с каждым днем. Без лечения придет обида на весь мир, на всех здоровых людей, на близких людей в первую очередь. Чем горше будет обида, тем глубже случится падение в депрессию, апатию, душевные мучения. Вы предпочли бы умереть счастливым или несчастн…

— Я предпочел бы не умирать! Сколько мне остааалось? — простонал Николай Маркович.

— Три месяца.

Николай Маркович бессознательно ощупал свою грудь в свитере и пошарил по карманам брюк в поисках сигарет — и вспомнил, что семь лет как не курит.

— Курить хочу…

–…Но в нашей клинике никто не курит. Да и вам никак нельзя…

— Курить хочу!

–…Кажется, наш уборщик из Афганистана всё же курит… И очень этого, замечу, стесняется! — не удержавшись, пристыдил Николая Марковича белозубый «вампир».

Феликс Фишер и доктор оживленно заговорили по-немецки. Доносились «я-я», «найны» и «ихты-нихты». Николай Маркович вдруг вспомнил, как давным-давно, пятьдесят лет назад, бабушка, уложив его, маленького, спать на диване, потушив свет и сама лежа на своей кровати, долго говорила о немцах — как в сорок первом они напали на их деревню, как убивали, грабили, угоняли в плен… Подробностей он не помнил. Помнил только черную темноту, бубнеж из угла, свой дикий страх и полную луну в окне. С тех пор он никогда не мог спать при свете полной луны…

«Надо отсюда бежать! — осенило Николая Марковича. — Немедленно. Спасибо, бабуля! — не зря предупреждала. Немцы вот-вот и меня погонят на смерть, как тебя!»

Николай Маркович резко рванул из кресла к выходу, рывком распахнул дверь кабинета, и, обернувшись на пороге, грозно гаркнул на бросившихся к нему «упырей».

–…Николай Маркович, — оторопел Феликс Фишер, — никто насильно вас и не думает задерживать. Наша цель — всесторонняя вам помощь. Мы от всего сердца сочу…

— Заткнись!

–…Прогуляйтесь. Успокойтесь. Осознайте. При вашем заболевании мании, фобии и даже галлюцинации — обычное явление. А после, когда понимание неизбежного придет, я рекомендую вам как можно быстрее вернуться — и мы покажем вам палаты, обсудим амбулаторное лечение, если пожелаете, на дому, но, замечу, сервис нашей клиники — безупречен. И не мы вас торопим. Это время вас торопит. Без верного медикаментозного лечения, без таблеток, капельниц и инъекций, вы умрете от истощения или удушья уже через месяц.

— Ты, ты! — тряс пальцем в сторону переводчика взбешенный Николай Маркович, — ты похож на кровососа и гробовщика! А ты, — указал он на доктора.

И, услышав «шлимканье», понял только слова «битте» и «данке».

— Ты! Ты!.. Ты — Гитлер капут! — крикнув ошарашенному врачу, с видом победителя вышел из кабинета Николай Маркович.

— Битте-дритте, фрау-мадам! — донеслось из коридора, прежде чем захлопнулась дверь.

*

— Битте-дритте, фрау-мадам! — бодро поблагодарил Николай Маркович немиловидную, тоже зубастую, секретаршу, подавшую ему его пальто и шляпу.

Он оделся на ходу — так сильно хотел уйти побыстрее да подальше от «упырей». Почти бегом пронесся по коридорам и лестнице, но на ресепшене остановился у зеркала. На него смотрел элегантный красавец-мужчина в укороченном однобортном пальто темно-синего цвета, в белесом хлопком свитере с объемным горлом, в широкополой безупречной шляпе. Еще бы! — стоила эта твидовая шляпа как перелет бизнес-классом из Москвы на ее родину, в Италию!

Сперва Николай Маркович машинально поправил шляпу, затем вгляделся в свое отражение. А он уже выглядит старше, чем есть, к тому же волосы серые от седины, морщины изрезали лоб, складки кожи у рта, а под глазами широкие темноватые круги. Он такой худой… Он всегда был худым, жилистым, но ныне… нет — он теперь тощий, изможденный. «Черт, пальто на мне висит, хотя утром я этого как-то не замечал». Силясь приободрить себя, Николай Маркович улыбнулся — и обрисовались кости черепа, — будто сама Смерть его поприветствовала: «Коляня, скор буду-не забуду!» «Коляня» едва не расплакался у того зеркала…

Прогоняя жалость к себе, он призвал злость. Где же его телохранитель и шофер?! «А, на улице, тупые дармоеды!» Широким шагом Николай Маркович вышел из клиники на улицу, огляделся, — нет их и арендованного «мерина» нет! Достал смартфон — да что за день! — «бипер» разряжен! «Ох, на кого бы наорать! Не то меня иначе щас разорвет!»

Но наорать было совсем не на кого. Тихая окраина альпийского городка казалась вымершей. Середина марта. Лыжный сезон здесь закончился, туристы разъехались, а местным лишь бы не работать: даже в центре сувенирные магазинчики и «ресторашки» ныне почти все закрыты. «Откуда, вообще, взялась эта байка о немцах-трудоголиках? Разве что в сравнении с итальянцами?..»

Николай Маркович решил вызвать такси. Уныло оглянулся на здание клиники — оно жизнерадостно желтое — лживое, оттого гнусное… «Нет, прогуляюсь немного, найду работающую лавку…» Вскоре увидел «кафен» (так и было написано на зеленом оконном навесе — «Cafen»). Наверняка внутри куча мерзких штруделей да невкусных жирных пирожных. Он всегда был равнодушен к сладкому, а вчера его едва не вытошнило при виде вывески с пончиком. Впрочем, уличное кафе «кафена» выглядело по-домашнему милым: плетеные легкие стулья у двух столиков, незатейливо-невинные оранжевые скатерти в белый горошек… И всего один кофеман — молодой плечистый парнишка в потрепанной куртейке что-то «клацает в ноутбуке». Его волосы темнее темно-русого. Когда-то и у Николая Марковича был такой же цвет волос.

«Поди, полутурок — таких тут много… Ха, пьет не кофе, а пиво себе потягивает! Старушечий стаканчик заказал на 0,33… Пустая, чистая белая пепельница…»

А затем Николай Маркович увидал то, что магнитом потянуло его к «полутурку»: рядом с пепельницей лежала открытая пачка его любимых сигарет.

— Гутен таг, хер, — отвлек Николай Маркович парнишку от клацанья по клавишам, — эээ… айнц сигарета не дадите, битте-дритте?

«Парнишка» широко улыбнулся, продемонстрировав ровные зубы, приятного человеческого цвета и размера, после чего подал для рукопожатия руку.

— Василий Нечуйветер.

Теперь широко улыбнулся Николай Маркович:

— Родненький! С Украины! Николай Головко, — пожали они руки, и Николай Маркович сел напротив Василия за стол. — Я тоже украинец наполовину.

— А на другую?

— Спрашиваешь?! Я русский!

— Хм, совсем как и я…

— Так возьму сигарету? — уже доставал ее из пачки Николай Маркович. — А зажигалка есть?

— Есть лучше.

Василий выставил вперед указательный палец и на его кончике вспыхнул огонек.

— Ого! Ты, Вась, чё, фокусник?

— О да! Почти угадал.

— И много-то фокусами зашибаешь? — с наслаждением сделав первую затяжку. Николай Маркович невольно скривился — «Гадость-то какая!»

–…Много?.. Скорее — достаточно.

— Ну да…

«Нищеброд».

— Пива, Николай, хочешь? Я для тебя его заказал, как и сигареты.

Николай Маркович рассмеялся.

— Понятны твои фокусы, Вася. Ты, что ль, разводила? Лошков здесь караулишь?

–…Нет. Хотя, может, да. Мне любой сгодится.

— Чё строчишь?

— Даа так… короткие истории о людях, с какими случайно и не очень встречаюсь.

— Обо мне напишешь?

— Уже. Концовки только не хватает.

— Фокусник! — смеялся Николай Маркович. — Знаем мы таких!

Его настроение чудесным образом поднялось, недомогание и дурнота отступили, вкус сигарет больше противным не казался, и даже захотелось пива. Несомненно, будь эти события днем раньше, Николай Маркович заказал бы себе новое, но сегодня мысль о том, что его отравят, показалась уморительной: чего ему терять? Пиво, опять же, на халяву…

— Я чуть глотну?.. — не дожидаясь ответа, взял он стакан и несколько боязливо отхлебнул из него, опасаясь, что через миг его вывернет (оооо! — божественный эликсир!) — Вааась, — смакуя второй глоток и наслаждаясь дрязняще пряным послевкусием, задумчиво проговорил Николай Маркович, — а ты не знаешь, кто такой Плачидо? Вроде Микелле… А то привязался…

— Сейчас гляну, — заклацал по клавишам ноутбука Василий и прочитал с экрана: — Микеле Плачидо — итальянский актер и кинорежиссер. Всемирную известность получил в восьмидесятых после сериала «Спрут»…

— Точно! Эх… А кто тогда Сикстинскую акапеллу красил? Глянь там, а?

— Микеланджело, — усмехнулся Василий. — Сикстинскую капеллу.

— Умник… — недовольно произнес Николай Маркович, еще выпил, сделав пару больших глотков, и проговорил: — Но и я тебе не дурак. В школе-то я, да, учился на тройки. Но я кто угодно только не дурак. Более того: лет десять назад поставил себе цель — стать культурным. И стал. Видел бы ты меня тогдашнего, не признал бы в сегодняшнем! Я всякие книги читал… какие мне не нравились. Училку нанял… Она меня без ошибок писать научила и говорить безукоризненным литературным языком. А еще я так решил: больше не матерюсь! — и как отрезал. Даже в мыслях — ни-ни! Принцип! Понял? А вот жена моя первая так и осталась хабалкой. Поэтому я с ней развелся.

— Разве это не она подала на развод, устав от твоих измен и пьянок?

Николай Маркович косо глянул на Василия, вмиг оценив того от и до. «Приятное лицо, по-настоящему, дешево, потрепанные шмотки, молод, вроде… Лет на двадцать максимум, но… глаза больно взрослые. Что ты за тип, Васька? Фокусник, ха-ха, значит. Я все твои фокусы наперед знаю!»

— Ткнул пальцем в небо и думаешь, что попал? — теперь усмехнулся Николай Маркович. — Ладно, может, немного и попал… Да какие там измены? Наш брак давно был формальностью, как и у всех… И чё ей, стерве, не жилось ровно?! Родину предала! — шотландка она сейчас! Это такая ткань в клеточку!

— А ты патриот?

— Патриот! — с вызовом ответил Николай Маркович.

— Что ж тогда налоги честно не платишь?

— Пффф, да кто их у нас честно платит? На кой? Чтоб чинуша украл твои кровные? И, вообще, Вася, честность придумали для лохов. Я же, слава Богу, рано это понял. Оттого разбогател. Ты вот здесь в тряпье китайском сидишь, а на мне пальто от Дольче-габаны. Знаешь, сколько оно стоит?

— Знаю. Дороговато для меня… — кивнул Василий и помотал головой. — Я бы не стал покупать.

— Еще бы! Это эксклюзив!

— Сами Дольче и Габбана шили?

— Сами-сами! Даже для меня это «дороговато»! Ой как дороговато! И я бы не купил! Всё она! — вторая моя супружница. Когда женат на модели надо соответствовать… — махом опустошил стакан Николай Маркович. — А по натуре-то я человек простой, добрый… — взял он вторую сигарету. — Ладно, Вась. Исполни-ка мне еще раз, напоследок, свой фокус с пальцем и я пойду… Такси закажу и пойду…

Василий «исполнил», и едва Николай Маркович затянулся, появилась типичная фрау — бесцветная, рослая «валькирия» с квадратным подбородком. Она поставила на оранжевую скатерть в горошек две кружки с пивом.

— Найн, найн, найн, — замахал на пиво Николай Маркович.

— Подаро́к, х'эрр! — улыбнулась фрау.

«Ну чё они все здесь такие зубастые?!»

— Эээ… Мне, битте-дритте, такси нужно.

— Я-я! — кивнула фрау и удалилась.

— Битте-дритте? — беззлобно улыбнулся Василий.

— А как правильно?

— «Bitte» — это «пожалуйста». Dritte… Ты скоро узнаешь.

— Ааа… — отмахнулся Николай Маркович, отпивая из кружки. — Пред ними, немцами, не стыдно. А нахамить им невзначай — одно удовольствие. Они сами тебе «хер-хер» в лицо, и с улыбочкой!.. Да знаю я, что «хер» — это их «господин», но заруби на носу, Вася: они это нарочно так придумали, чтобы русских оскорблять! Они такие! И фамилию мою через одного здесь коверкают. Написано же четко: «Го-лов-ко». А они свое «Ф» к концу ставят зачем-то! Неучи неграмотные!

— Так ты же сам назвался русским. На что обижаешься?

— Как на что? Это неуважение!

— Да брось. Просто большинство людей невнимательны: они верят не своим глазам, а тому, что якобы точно знают.

— Не защищай их! Они в этом не нуждаются. Все как на подбор зубастые… Зачем, а? Кнедли свои жевать?! Тьфу, — скривился Николай Маркович, — мерзость-то какая эти их кнедли! Вообще, вся их кухня — мерзость! Не по мне она! — пил он большими глотками и часто пиво. — Всё либо жирное, либо картошка, либо штрудели! И неважно: ресторан или ресторашка! А я привык правильно питаться. Пришлось… Язва у меня. Семь лет уж как. Пришлось бросить пить, курить, есть многое… Прихожу вот вчера в лучший, нахваленный всеми путеводителями и сайтами, ресторан — решил себя побаловать. По-английски я, кстати, неплохо говорю — наблатыкался — дело нехитрое. Даже уже знаю, что такое «каминг-аут»! И вот, значит, говорю в ресторане: «Мне здоровой хелс фуд пищи. Нот фэт, нот брэд, нот мит». И что, ты думаешь, мне приносят?! Картофан, один штука, в мундире! А вокруг него простокваша!

— Невкусно было? — улыбался Василий.

–…Нууу… скорее вкусно, — пожал плечами Николай Маркович. — Но суть-то не в этом! Не во «вкусно» суть. Я что картошку в мундире дома не могу поесть?! Или простокваши давно не видел?! Лучший ресторан города! Зато цены! — будто бы то была не картошка, а омары в шампанском! Да я кто угодно только не дурак! Принцип! Говорю: «Объясняйте, за что я должен вам столько. Справитесь — заплачу!» В ответ мне, мол, картошка не простая, а золотая, — не из магазина, а с огорода, экологически чистая, без химии росла! И простокваша не из магазина, а тоже самая-пресамая экологически чистая и домашняя! И еще сервис у них! Я в ответ: «Не жужжите! Такой картошки, простокваши и огородной экологии у нас в каждой деревне Голозадранкино не меряно! А сервис — чего-то я его гляжу-не разгляжу!» И что ты думаешь, Вася, повар мне ответил? То, что очень мне завидует! Что я живу в великолепной стране! Скотина, гнусная! Еще издевается!.. А менеджер сказал, что раз я недоволен сервисом, то ужин мне в подарок. И я ушел, не оставив чаевых, — допивал кружку пива Николай Маркович. — Лох, как ты, Вася, уж не обижайся, точно сейчас думает, что я повел себя как дикий русский. Но я точно знаю, что будь они правы, а не я, хрен они сделали бы мне вчера подарок. Скорее удавились бы. Повидал я таких… Я, чтоб ты знал, Вась, весь мир объездил. Где только не был! Даже в Ахуе был! Ахуй — это на Канарских островах, рыбачий поселок на сотню душ… Представляешь? — там люди живут и даже не знают, что они всегда в…

Конец ознакомительного фрагмента.