Драконья Десница

Римъ Эдельштейн, 2018

Тьма обрушилась на простых людей внезапно.Хуже безысходности может быть лишь развернувшаяся война, влекущая за собой смерти невинных. Градоправитель убит, начинается переполох. Уже скалят зубы вампиры, тёмные эльфы точат копья, предвкушая то, как они будут разделывать чешую Дракона. Работорговцы и мародёры уничтожают своих же, ничем не гнушаясь.Что делать, если ты всего лишь несчастная девчонка, оказавшаяся между лап чудовищ с одной стороны, а с другой – таких же чудовищ, но лишь выглядящих как люди? Бежать без оглядки, пытаясь спастись. Не останавливаться ни на минуту, ибо промедление смерти подобно.Лишь Отряд Зодиака может навести порядок, ударив своим молотом правосудия по чёрным силам, открыв огонь из всех своих орудий по Чистому Злу.

Глава первая: Багровая борозда

***

В ночь на пятницу снова обрушилась гроза, но в этот раз она была такой чудовищной силы, что каждый раскат грома напоминал удары огромного железного молота, от которого в домах и пристройках тревожно звенели окна, люди подскакивали со своих коек, а животные беспокойно переступали в стойлах.

Хуже всего, конечно же, приходилось солдатам, которые неусыпно несли дозор не только на башнях королевского замка, а ещё стоически выдерживали ледяной ливень и жуткие порывы ветра на крепостных стенах, отделявших их маленький пограничный городок от остальных земель.

И в эту ночь почти никто не спал. Все как будто чувствовали, что вместе с этой грозой в их земли пришло ещё что-то. Нечто более ужасное, чем просто разбушевавшаяся стихия. Словно к ним пробралось настоящее Зло, которому даже крепостные стены не стали помехой.

И даже если бы кто-то и слышал захлёбывающийся лай собак вдалеке, тревожный топот копыт или приглушённые крики и вопли, то никто бы не пошёл смотреть, что там случилось. Потому что в этих местах всегда правил страх.

Об этом и размышлял старый горожанин, которому не посчастливилось оказаться в такую погоду на улице. Он стоял по щиколотку в воде, несущейся по брусчатке, и, придерживая шляпу, вглядывался в темноту ночи. Молнии были настолько быстрыми и ослепительными, что в их свете нельзя было разглядеть толком, что происходит в десяти шагах от него, поэтому старик медленно стал продвигаться вперёд, машинально вытянув одну руку перед собой.

Он искал свою внучку, которая убежала из дома — да-да, и такое случается, — ещё рано вечером, когда изо всех сил жарило июльское солнце, и не было ни намёка на такую бурную ночь. Видимо, она снова заговорила о своих родителях, а престарелая Гретта попросту не выносила этих разговоров и накричала на девочку. Впрочем, как всегда.

«Ну, Фредерик, я не виновата! Я тебе правду говорю!» — чуть ли не вопила Гретта, вытаращив глаза. Она была старой закалки и даже могла приложить Патрицию, если та не слушалась или баловалась. Или даже если Гретте казалось, что та не слушается или балуется.

«Кому нужна твоя дрянная девчонка? Она вся в своего отца! Такая же взбалмошная и своенравная!»

И, быть может, это было недалеко от правды. Отец Патриции был разбойником, а мать, скорее всего, проституткой, поэтому… Фредерик и Гретта предпочитали умалчивать об этом, рассказывая всем, в том числе и Патриции, что её родители просто уплыли за горизонт и обещали вернуться. Неплохая сказочка, не правда ли?

Патрицию двенадцать лет назад принёс её отец прямо посреди ночи в такую же ужасную грозу (но всё-таки не настолько безумную, как этой ночью). Он постучал в дверь первого попавшегося дома в этом квартале бедняков, где и жил Фредерик вместе со своей сварливой жёнушкой, которая уже тогда была как гвоздь в ботинке, как крошка в постели, как камень в почках, как шило в…

Но Фредерик любил её, так бывает всегда. Он стойко переносил все капризы своей любимой, с которой уже десять лет брёл по своему нищему жизненному пути. И всё было нормально, день сменяла ночь, лето сменяло зиму, но однажды всё изменилось.

Посреди ночи кто-то забарабанил во входную дверь. Удары были тяжелыми, будто били молотом, но в то же время какими-то отчаянными, как будто этот дом мог даровать гостю спасение.

Гретта хоть и не слыла трусихой, в ту ночь она испугалась очень сильно, съёжившись в кровати и вцепившись в руку Фредерика, который тогда ещё был физически крепок, чтобы отстоять свой дом и свой очаг.

Он поднялся, стараясь ничем не скрипнуть. В кромешной тьме прошёл на кухню, пытаясь ступать бесшумно, а оттуда уже вернулся с широким тесаком, которым запросто перерубал коровьи кости, когда готовил суп.

Горожанин не стал зажигать ни свечу, ни лампу.

В дверь снова глухо застучали, отчего Гретта подпрыгнула в кровати.

Фредерик спокойно посмотрел на неё, как будто у него в жизни такое происходило регулярно. Потом он медленно пошёл к двери, крепко сжимая свой тесак.

— Откройте же вы наконец! — истошно прокричали за дверью, отчего Гретта взвизгнула, как свинья на бойне. В тот же момент за дверью раздался приглушённый плач. Явно детский. Может, он был и раньше, но не такой громкий.

Больше Фредерик сдерживать себя не мог, он рывком распахнул дверь, готовясь воткнуть тесак прямо в голову непрошеному гостю, ну или куда он там попадёт.

Вместе с воем ветра и дождя в дом проникнул и детский плач: отчётливый и жалобный.

В проёме же стоял рослый мужчина, державший на руках маленького ребёнка, завёрнутого в рубаху. Даже тёмная ночь не смогла скрыть того, что незнакомец еле держался на ногах: он был тяжело ранен и истомно дышал.

— Драконы милостивые, что с тобой, парень? — громко спросил Фредерик, всё ещё не опуская оружие. Такого он точно не ожидал увидеть.

— Времени нет, — прохрипел незнакомец. — Девочку зовут Патриция… Патриция! Запомните! — он протянул свёрток с ребёнком в проём. — Я больше не могу уходить с ней…

— Нет, Фред, нет! — возопила Гретта, вскочив с кровати. — Пусть убирается! Пусть он убирается отсюда! И пусть забирает своего ребёнка!

Казалось, что сейчас она залает от страха и ярости.

Но Фредерик как будто и не слышал свою возлюбленную. Как во сне, он медленно протянул руки и взял девочку. В ночи уже слышалось отдалённое ржание коней и топот копыт. Сомнений не было: преследователи незнакомца.

— Берегите её. И не отдавайте им… Они придут за ней, — прошептал незваный гость и попросту как-то вывалился из проёма прямо на улицу. Спустя мгновение он натужным рывком растворился в ночи.

Фредерик одной рукой закрыл дверь и внёс девочку в спальню.

А почти к утру к ним всё-таки заявились гвардейцы и спрашивали, не видели ли они тут мужчину с ребёнком. Оказалось, это был разбойник и убийца, которого долго не могли поймать, но в один день им всё-таки повезло напасть на его след.

— Жену мы его нашли, — сказал начальник гвардейцев. — И разобрались прямо на месте. Осталось найти этого чёртова выродка!

К счастью, разговор с гвардейцами происходил на улице, а Патриция уснула в спальне, поэтому всё обошлось и её не нашли. Если бы тот жирный всадник не поленился и устроил обыск в доме, то всё бы окончилось плачевно для Фредерика с его жёнушкой. Но гвардейцу было попросту лень это делать, ибо он понимал, что ему ещё опрашивать человек двадцать на этой улице, и переворачивать всё вверх дном в каждом доме у него было никакого желания.

К тому же он понимал, что нищие всегда трепетали перед законом и с радостью бы продали «этого чёртова выродка», если бы у них была такая возможность.

Так или иначе, всё закончилось довольно хорошо, и Патриция осталась жить у Фредерика с Греттой.

Горожанин души в ней не чаял, ибо детей у него своих не было, так уж сложилось, но он всегда хотел, чтобы у него была дочь. А вот Гретта при случае шпыняла и обижала девочку почти все двенадцать лет, которые она у них жила, и все шесть лет, когда она хотя бы раз в месяц расспрашивала своих бабушку с дедушкой о том, где же её мама.

И чем чаще она расспрашивала, тем сильнее Гретта психовала и вымещала злобу на ней, даже Фредерик был не в состоянии справиться с потоками её лютой ненависти.

И в этот день, пока Фредерик был на базаре, произошло что-то такое, что заставило Патрицию убежать из дома. Такого прежде не случалось никогда.

Теперь горожанин брёл по узкой улочке между домами, превозмогая лютую стихию и прислушиваясь к вою ветра где-то вверху, оставив Гретту дома браниться и плеваться.

За три часа он обошёл несколько бедных кварталов и даже видел, как зарождалась гроза, которая впоследствии будет названа самой свирепой за последние двадцать лет. Конечно же, горожанин был одет весьма сюрреалистично для такой суровой погоды: в белую рубаху, широкие хлопковые штаны и кожаный фартук. На голове у него была всё та же широкополая шляпа, которую он придерживал одной рукой, чтобы её не сдуло ветром. Никто же даже предположить не мог, что разразится такая буря!

Но не найти свою «внучку», а по факту приёмную дочь, он не мог, поэтому он шёл и шёл, несмотря ни на что, а под ногами у него дрожала сама земля и неслась вода.

Но в одно мгновение молния высветила перед ним человеческий силуэт, невозмутимо стоявший прямо посреди улицы. Буквально в нескольких шагах от Фредерика, которого целиком поглотил внезапный испуг. Сердце его бешено забилось, а кровь ударила в голову тяжёлым раскатом грома.

— Что это Вам не спится в такую мерзкую-премерзкую погоду, уважаемый? — ехидно спросил силуэт. Новая вспышка осветила в руках человека какой-то овальный предмет.

Одет он был тоже не по погоде: в рубаху с широкими рукавами, а мокрые длинные волосы прилипли к его лицу. Однако в его голосе слышался неподдельный восторг. Видимо, эту погоду на самом деле мерзкой-премерзкой он не считал.

Старик неосознанно попятился.

— Так внученьку ищу, ваше благородие, — хрипло проговорил Фредерик и чуть кивнул головой, как бы немного кланяясь человеку голубых кровей, как у них — выходцев с бедных кварталов — было принято.

Хоть горожанин и был страшно напуган, но не понять не мог: перед ним стоял явно благородный господин. Такие рубахи носила только элита, что жила в особняках. Возможно, незнакомец был сильно пьян, но его статус от этого не падал ни на йоту.

— Какую скотинку, уважаемый? — полюбопытствовал силуэт и подбросил предмет в воздух, спустя мгновение поймав его снова.

— В-в-внученьку, ваше благородие, а не скотинку… — запинаясь, выдавил старик и снова попятился. Его стало трясти. Возможно, не только от холодного дождя и пронизывающего ветра, ещё и от леденящей встречи с этим пьяным незнакомцем.

— Понимаю, — участливо сказал господин и торопливо закивал головой.

Как только разговор прервался, шум дождя показался Фредерику оглушительным и заполнил всё вокруг. В небесах грохотали раскаты.

Старик, съёжившись от едкого трепета, почему-то не смел произнести ни слова и даже шевельнуться боялся. Он ждал, пока господин продолжит разговор, и дождался.

— Но у меня хорошая новость для вас! Я её нашёл уже! — жизнерадостно выкрикнул человек в рубахе с широкими рукавами и опять подбросил в воздух предмет, который до этого держал в руках, затем снова поймав его. Похоже, он веселился изо всех сил.

— Что?! — непонимающе прохрипел горожанин. Он сделал ещё шаг назад. — Где же она?

В очередной раз повисла короткая пауза, шум дождя усилился многократно. Темнота сгущалась, заволакивая всё вокруг. Ливень уже превращался в самый настоящий водопад, образуя грохочущий каскад.

— Здесь, — тихо, но очень вкрадчиво и различимо послышалось перед самым носом старика.

Дохнуло мертвечиной. Самой настоящей тухлятиной, как будто благородный господин перед встречей с Фредериком пообедал на близлежащей помойке.

Новая ослепительная вспышка осветила этого самого господина, который стоял уже почти что впритык к старику. Глаза его были как чёрные дыры.

В руках он держал оторванную голову Патриции.

***

Даже если бы градоправитель Пирос и не был пьян, он всё равно бы не услышал душераздирающего вопля, утонувшего в бесновавшейся погоде. Та улица, где кто-то кричал, как раз проходила ниже их площади с особняками, где жили они — местные властители жизни. Это было их место, их выступ, так сказать. Где могли появляться только избранные, а не эти нищие.

Ниже жила вся чернь, простой люд, или, как про себя их называл градоначальник — отребье, нахлебники и прихлебатели. Их дома с маленькими двориками и сарайчиками были построены практически друг на друге, отделявшиеся только крохотными дорожками.

Но Пирос был пьян в стельку, поэтому не слышал вообще ничего, кроме потрескивания дров в камине, перед которым стояла его служанка Птолема. Она наклонилась перед ним, чтобы подбросить дров, тем самым предоставив отличную возможность градоправителю полюбоваться собой. Она была стройной как тростинка, и очень молодой (ей едва ли исполнилось восемнадцать лет), но чтобы работать прислугой в доме великого Пироса, мнившего себя царём в этом городе, особой красоты и большого ума не требовалось. Достаточно было носить холщовое платье и вовремя наклоняться перед камином. Ну и, конечно, иногда приносить вино.

Пирос был абсолютно умиротворён. Его ничуть не волновала разыгравшаяся погода, никаких дурных предчувствий у него не было. Он просто развалился в кресле за письменным столом в своём кабинете, пил вино и любовался на служанку. Сегодня у него был замечательный день, наверное, самый лучший за последние пять лет (за время его самоуправления, так сказать).

Хотя, если бы мать Пироса видела, каким он стал, она бы посмеялась над словом «самоуправление», так как управлять собой Пирос точно не умел, иначе бы так не разожрался и не обрюзг к своим тридцати пяти годам.

Но Пироса совершенно не волновало, что бы там о нём подумала его дорогая матушка, ибо была сегодня одна замечательная новость: славные ребята шахтёры всё-таки нашли самоцветы.

Они трудились день за днём под страхом смерти, но всё-таки справились. Молодцы, просто трудяги. Теперь, наверное, они отмечают свою победу в каком-нибудь трактирчике вместе с чернью и напиваются как свиньи. Но это их дело. Сегодня же пятница. Даже сам Король отдыхает. А что взять с простых работяг?

Пирос усмехнулся, но, взглянув на пузатую бутылку, которая была пустой, он сразу же помрачнел.

— Птолема, душа моя, — сказал градоначальник, пьяно щурясь. — У меня закончился мой сок долголетия. Сходи на кухню и принеси ещё.

Птолема повернулась к нему и тихо произнесла, робко глядя на Пироса:

— Хорошо, ваша светлость, сию же секунду.

— И побыстрее, будь добра, — сказал Пирос и откинулся в кресле.

Как выяснилось, пока нет вина, тёмные думы всё же начинают зреть. В этом Пирос убедился лично, пока Птолема ушла за вином.

А всё-таки день не такой уж и отличный. Не такой уж и лучший, как он подумал сначала.

Как только их лихие шахтёры прорубили новое окно и нашли несметные богатства, туда же заявились эти тупые животные с плоскогорья — кроги. Огромные и вонючие, с коричневой кожей и жёлтыми клыками. Отвратительная помесь обезьян с людьми. Они как будто ждали этого.

«Эти твари хотели забрать наши богатства», — подумалось Пиросу.

Он встал, неуклюже отшвырнув кресло, и вальяжно подошёл к окну, за которым всё ещё бушевала гроза.

«Они хотели забрать мои богатства, — поправил себя Пирос. — Но ничего, наши

работяги не отдали им ни гроша».

И действительно, стычка с крогами ни к чему не привела. Им пришлось уйти ни с чем. А под вечер в их страну приехал даже сам посланец крогов с грамотой от самого властителя Плоскогорья и Пустыни — Агазона. Он приносил извинения за своих солдат и даже предлагал хорошую сумму золотых, чтобы уладить конфликт. Их империя находилась на востоке и была гораздо крупнее. Но вообще-то кроги всегда были миролюбивыми: выращивали кофе на своих плантациях, разводили верблюдов и вот иногда трудились в шахтах.

Разумеется, Пирос был далеко не против такого примирения. Он сказал посланнику, что согласен примириться с Агазоном, а на ночь оставил гонца в своём особняке, предварительно распив с ним доброго вина. Однако всем умным людям известно, что в больших количествах доброе вино превращается в злое, поэтому скоро огромный крог уже спал лицом вниз, и его пришлось нести в свою опочивальню трём крепким ребятам из гвардии.

Но это всё мелочи. Главное, что скоро Пирос весьма неплохо обогатится, а его город прославится на всю страну. Быть может, даже сам Король прибудет, чтобы лично выразить благодарность. Нет, ну а что тут такого? Как-никак теперь экономика их маленькой и дружелюбной страны в безопасности на много лет вперёд.

Пока Пирос впал в мечтания о том, как Король немедленно появляется здесь и поёт ему оду, всячески восхищается им, просто-напросто трепещет от восторга, Птолема медленно — очень-очень медленно — возвращалась в кабинет градоправителя с кухни по тёмному, еле освещённому коридору. Ей вовсе не хотелось долго терпеть того жирного пьяного идиота и она уже жалела о том, что её собственная тётя пристроила её в этот особняк.

Конечно же, вариантов у неё было не так уж и много: либо идти в бордель и обслуживать солдат за кусок хлеба, либо устроиться прислугой к градоправителю. Не такой плохой выбор она сделала, если хорошо подумать.

Третьего дано не было. Нет, только не в их городке, где между двумя слоями населения так отчётливо прослеживалась граница. Причём буквальная: на возвышении, на площади, был целый элитный квартал, где жили одни богачи: зажиточные купцы, командиры, полководцы, сам градоправитель. А вниз от этой площади уходили улицы, где жили все остальные и где помои выливали из окон прямо на улицу. Чем дальше — тем более нищие. Совсем на границе с Игнисом, где стояла та самая Белая Крепость, где был шахтёрский лагерь, царило полнейшее беззаконие. Там могли ограбить прямо посреди дня, туда соваться было небезопасно. Конечно, если тебя не сопровождает полк из двух дюжин рослых мечников в кожаных кирасах, как градоправителя. Да, элита и нищета.

И это на границе одной из самых развитых стран Союза Четырёх Драконов!

Чем сильнее Птолема погружалась в эти думы, тем грустнее ей становилось. За стенами особняка грохотала неудержимая буря, где-то бешено хлопали ставни.

Однако скоро её мысли прервал отчётливый звук, донёсшийся с первого этажа: громкий треск, как будто сломали громадную доску. Но буквально сразу же Птолема поняла, что произошло кое-что более существенное: выбило входную дверь.

Теперь первый этаж особняка Пироса наполнился чудовищными звуками: рёв дождя, грохот мебели, звон зеркал. Это всё было настолько чётко и отчётливо, что девушка не на шутку испугалась: а уж не грабители ли ворвались в поместье градоправителя?

И тут она услышала мягкие шаги, поднимающиеся по лестнице на второй этаж. Лестница с первого этажа как раз вела в кухню, а оттуда было два коридора: один в кабинет его светлости, а другой — в гостевую опочивальню, где спал гонец из пустыни. И кто-то явно намеревался пройти один из этих маршрутов.

И тот, и другой коридоры освещались светильниками на стенах. Но проблема была в том, что свет был очень тусклый, и разглядеть что-то было очень трудно. Всюду в каких-то адских танцах плясали тени. То ли из-за того, что кое-кто забил на свои прямые обязанности и не протирал их, то ли из-за тайной магии.

Птолема с шумом втянула воздух и задрожала всем телом: такого ужаса она ещё не испытывала. Некогда привычный пятничный путь превратился в непроходимую дорогу, полную ужаса и страданий. Сердце бухало где-то в голове, во рту появился горьковатый привкус. В следующую секунду она выронила бутылку из рук и та с гулким звоном ударилась о пол, но не разбилась.

Незнакомец всё так же тихо ступал, как будто не хотел напугать своей внезапностью.

«Это конец… Ну как же глупо, а…» — отчаянно пронеслось в голове Птолемы, а потом она скорее почувствовала, чем услышала, что незваный гость уже подошёл к ней вплотную и она перестала контролировать себя. Ей завладел липкий парализующий ужас.

А этот человек (если это было человеком) уже стоял на расстоянии поцелуя: Птолема чувствовала его смрадное дыхание, вонь тысячи трупов. Но теперь его можно было рассмотреть: крупного парня в рубахе с широкими рукавами. А на лице — две чёрные дыры вместо глаз. Волосы мокрые, прилипшие к мертвенно-бледному лицу, по которому стекают струйки дождевой воды. Наверное, его ничуть не заботил свой внешний вид.

Неизвестно, сколько бы они так простояли, но очень скоро из кабинета лорда послышался крик, полный ненависти и негодования:

— Птолема! Куда ты там провалилась, Дракон тебя дери!

Вернее, прозвучало это как «Птоем, кда-а… ты-ы… таа-м… про-о-валился-я…дркн тбя дери!». Наверняка доброе вино очень знатно расслабило мозг градоправителя, и даже на шум в поместье он не спешил выйти. Или упал где-то рядом с дверью и просто не мог.

Но было заметно, что этот крик градоначальника позабавил гостя: он улыбнулся.

И Птолема закричала так, как никогда не кричала; до острой боли в голосовых связках. И это неудивительно — такой улыбки она никогда не видела. И подумала, что больше не увидит вообще ничего.

Гость склабился двумя рядами длинных, кинжалообразных зубов, как у какой-то чудовищной хищной рыбы. И среди них прослеживалось четыре больших клыка: два сверху и два снизу. И самое ужасное было в том, что все зубы были замазаны кровью. Она была густой, но в то же время пенилась на этом смертельном частоколе, на тёмных дёснах. И это была свежая кровь. Птолема могла поклясться в этом.

Пасть гостя стала медленно открываться, вонь усилилась многократно, теперь служанка почти что теряла сознание от лютого ужаса, но смотрела прямо в разверзнувшуюся чёрную бездну перед ней и не могла отвести взгляд.

Но тут из-за её спины послышался голос Пироса: он как будто сразу протрезвел.

— Эй, Птолема! Что там у тебя происходит?!

В его голосе слышалась явственная тревога.

Она поняла, что он вышел из своего кабинета и стоял прямо посреди коридора, силясь разглядеть происходящее между ней и пришедшим гостем. Тот уже с громким клацаньем захлопнул свой бездонный рот и смотрел её поверх плеча, в сторону нового участника их маленькой пьесы. И по его выражению лица (или морды) Птолема поняла, что это существо нашло того, кого искало.

— Чего это ты не спишь в такой поздний час, уважаемый? — весело спросил гость и, чуть помедлив, внезапно бросился в сторону Пироса, плечом сбив Птолему. Она с глухим воплем полетела на пол, но почти тут же поднялась: это внезапное столкновение вывело её из оцепенения.

Оглушительный, полный отчаяния и безысходности, крик градоправителя секирой воткнулся ей в темечко и зазвенел в ушах. В этой полумгле она сумела увидеть, что нападавший вцепился в горло Пироса и тряс его из стороны в сторону, как собака — тряпичную куклу.

Захлёбываясь слезами, девушка побежала к лестнице. Вернее, попыталась. Ноги стали ватными, и она еле ими передвигала, звучно завывая во весь голос от тяжести рухнувшего ужаса на её нежные плечи. Сзади как будто орудовала свора диких собак, пытающихся разорвать брошенную им курицу.

Но, наконец, она добежала до лестницы. Казалось бы, ещё пару шагов — и вот оно, спасение. Но не тут-то было. Голова у неё сильно кружилась, а первый этаж был полностью поглощён мглой — видимо, все светильники там были разбиты. Схватившись дрожащими руками за перила, Птолема стала спешно спускаться, как в этот момент на месте расправы послышался дикий рёв: гость, видимо, обнаружил, что служанка, которую

он оставил на потом, всё-таки набралась смелости и сбежала.

Судя по топоту, она поняла, что монстр бросился за ней, и поэтому она прыгнула вниз — в темноту, и кубарем скатилась по лестнице, порвав платье, проехав по осколкам от зеркала, разбитого чудовищем. В тот же момент резкая боль пронзила её ладонь насквозь — и без света было понятно, что ей в руку впился один из больших осколков.

И, как только Птолема поднялась, чтобы бежать, исчадие ада настигло её и мощным ударом сбило с ног. Девушка тяжело рухнула у стены.

Вжавшись в пол, она понимала, что он стоит прямо над ней: огромный, полный первобытной свирепости. Она слышала, как он обнажает свои клыки, чтобы растерзать её, как Пироса. Она чувствовала, как он наклоняется к ней, чтобы довершить кровавую трапезу — нестерпимый смрад заполнил всё вокруг.

И в этот момент, не помня себя от такого потрясения, она выдернула осколок из руки, как тогда — в не таком уж далёком детстве, когда она так же упала, только на выбитую витрину. Но сейчас над ней стояло само воплощение ужаса, готовое уничтожить её, просто разорвать. Поэтому Птолема крепко зажала осколок и, коротко взмахнув, вонзила его прямо куда-то в область груди этому «благородному господину». Осколок не встретил никакого сопротивления и вошёл плавно, как нож в масло.

Чудовище дико взревело и отпрыгнуло назад, теперь в помещении стало светлее — из монстра сыпались мириады искр, прямо на пол, озаряя гостиную. Он уставился на место, откуда торчал осколок, и, схватившись за него обеими руками, словно это был не осколок, а самурайский меч, вошедший по самую рукоятку, стал медленно тянуть.

Но у Птолемы не было времени наслаждаться триумфом и тем более ликовать: она снова поднялась и бросилась наутёк, сбивая на своём пути разбросанные вещи. Запнулась о перевёрнутый стул и чуть не упала, но смогла удержаться на ногах. И через мгновение служанка уже наступала на щепки, оставшиеся от входной двери, а ещё через секунду она бежала под проливным дождём, захлёбывалась горькими слезами и задыхалась от порывов ветра, бьющих прямо в лицо.

Да, и такое случается.

***

Гроза уже не грохотала, просто шёл сильный дождь, который обещал смыть этот чёртов город и унести его прямо на дно океана, в пасть Морского Зверя.

Так думал и Майер, ветеран войны, который уже разменял шестой десяток, а борода его давно была седая. Он сидел за столом при свечах и курил трубку.

Майер был очень хмур, потому что чувствовал: в городе что-то не так. Что-то этой ночью бесповоротно изменилось. Он буквально сверлил взглядом стену, как к его видавшим не одно ранение плечам нежно прикоснулись — конечно же, дело рук его жены.

— Время уже — поздняя ночь, а ты всё не спишь, — мягко сказала она с убаюкивающей нежностью и безгранично тёплой заботой в голосе. — О чём думаешь? Всё о прошлом?

— Да, — коротко ответил ветеран, хмурясь ещё больше. — И о будущем тоже.

В голову ему лезли воспоминания о том, как они с Королём ходили в поход двадцать лет назад, чтобы освободить пленников из лап чудовищ, живущих на тёмных землях. Как они резали глотки их мужчинам и насиловали их красивейших женщин — высоких, статных, черноволосых, далеко неровню людским женщинам. Само собой, об этом он не мог рассказать своей любящей жёнушке — Майе.

Перед его глазами до сих пор стояло пламя, которым они сожгли замок их императора. Конечно же, вместе с ним и его семейкой. Больше они никого не смогут сделать своими рабами и заставить работать в своих каменоломнях.

Для всех он был героем того похода, неоднократно раненным в жестоких боях. О зверствах, учинённых при этом, разумеется, никому не рассказали. Возможно, даже сам Король был не в курсе — лично в освобождении он участия не принимал, хоть и торжественно скакал впереди колонны назад, словно он бросался в бой самый первый и уходил самый последний…

Ага, конечно. Но зато Король на обратном пути героически подобрал того умалишённого мальчишку, чудом выжившего в плену у…

И тут в дверь постучали.

Он почувствовал, как жена вздрогнула.

— Кого это там принесло в такую ночь? — взволнованно спросила Майя, сжимая плечи мужа гораздо крепче, чем секунду назад.

— Я открою, — проворчал Майер и медленно поднялся, отчего в колене у него заныло. Да, поднятие тяжестей в молодости давало о себе знать всё чаще. — Кто там, чёрт бы вас побрал? — прокричал он и похромал к двери.

В дверь постучали ещё раз, теперь уже более взволнованно и часто.

Скрипнув засовом, Майер открыл не только дверь, но и свой рот, ибо он наполнился удивлением: на пороге стояла Гретта, их соседка. Её можно было узнать сразу, пусть она была одета в плащ с капюшоном и сапоги. Стало понятно, что Гретта крайне взволнована.

— Что стряслось? — спросил Майер, отстраняясь от прохода, как бы приглашая соседку в дом. Та быстро вошла, её била мелкая дрожь.

— Фредерик пропал, — ответила она дрожащим голосом. — Он пошёл искать Патрицию,

та убежала, ну она как всегда стала расспрашивать, а я не сдержалась и… и…

— Стой, подожди, — оборвал её Майер. В то же время к ней спешно подошла и Майя, взяв за руки. — Фредерик пропал?!

— Ну да, — нетерпеливо бросила Гретта. — Он ушёл искать Патрицию, которая убежала ещё вечером из дома. И до сих пор они не вернулись. И я не знаю, что делать и куда идти.

— Так, всё это мне не нравится, — промолвил Майер, однако его голос вновь стал тем, которым он отдавал приказы двадцать лет назад: полным решимости. — Ты хотя бы знаешь, в какую сторону он ушёл?

— Нет! Я понятия не имею! — крикнула Гретта и разрыдалась. Майя стала стягивать с неё плащ.

Майер молча пошёл подошёл к деревянному шкафу, грузно переваливаясь: он всегда был крупным, а после списания из войск ещё набрал прилично. Однако это ничуть не ослабило его боевой характер. Ветеран снял плащ с вешалки и стал натягивать его на себя.

— Ты куда это собрался?! — встревожено воскликнула Майя, прижав к груди плащ Гретты, что ещё держала в руках.

Майер окинул женщин хмурым взглядом, а потом поднял с пола стеклянный фонарь, всё время стоявший в углу.

— Принеси мне свечу, зажгу его, — тихо, но отчётливо произнёс старик.

— Ты куда собрался?! — повторила Майя. Теперь почти крикнула. И тут же испугалась ещё сильнее, чем секунду назад. Но уже не за него, а за себя.

В этот же момент она увидела, как её супруг ещё больше помрачнел, просто налился печалью напополам со свирепостью, и подумала, что он не на шутку разозлился. Как тогда, двадцать лет назад, когда он вернулся из похода, а она развлекалась с соседским мальчишкой. Лупил он её нещадно, просто вбивал её голову в пол, но она всё-таки чудом выжила и даже не стала калекой. Что сказать, старая закалка.

Но он её не бросил, видимо, всё-таки очень любил, поэтому не убил и простил её слабохарактерность и слабую волю. Или были какие-то иные причины, о которых она не знала.

Но в этот раз её муженёк не стал её лупить, даже не стал орать. Просто глубоко задышал, тревожно стреляя глазами по сторонам.

— Я чувствую, — произнёс Майер и тяжело вздохнул. Свободной рукой он провёл по лицу, как будто вытирая его от пота. — Чувствую ещё со времён войны всякое дерьмо, всякие нехорошие вещи. И знаешь, дорогая, сейчас именно тот момент. Я чувствую с начала этой грозы, что у нас в стране снова назревает что-то такое…

— Война?! — перебила Майя. Она была очень бледна, лампа отбрасывала на её лицо зловещие блики.

— Может быть, — задумчиво произнёс ветеран, снова вспоминая, как они рубили тех, других. — А теперь неси эту свечу сюда, и я зажгу свой фонарь. А потом мне надо найти Фредерика. И его девочку. Или хотя бы попытаться. Вы сами знаете, что в наших кварталах просто так люди не прогуливаются до глубокой ночи в такие грозы.

— Ты думаешь, что один справишься? Ну уж нет, я иду с тобой, — решительно сказала Майя и сделала два шага навстречу.

— Нет, — резко бросил Майер приказным тоном, да так, что Майя встала как вкопанная. — Ты остаёшься с Греттой. Если я к утру не смогу их найти, то обращусь к начальнику пограничной гвардии, пусть оторвёт себя от своего кресла и займётся своей работой.

— Милый, давай ты будешь там аккуратнее? — предложила Майя и нервно улыбнулась.

Она принесла лампу, чтобы зажечь фонарь. Было очевидно, что если ему — старому ветерану, который ничего прежде не боялся — взбредёт какая-то идея в голову, её оттуда ничем не выбьешь. Хоть кувалдой колоти, всё равно бесполезно.

— Так точно, — бросил Майер и вышел из дома, хлопнув дверью.

***

Птолема упала дважды на брусчатку, в кровь разбив свои колени. Бежала она очень долго и торопилась убраться от поместья градоправителя как можно быстрее. И такая ночная прогулка под лютым дождём в промокшем платье могла дорого ей стоить.

Когда она упала третий раз, но на этот раз набок, она поняла, что полностью выдохлась. Её дыхание было тяжёлым и прерывистым, поэтому, как она ни прислушивалась, не могла расслышать погони. И видно ничего не было, а шум хриплых вдохов и выдохов вместе со стуком сердца заполнили всё вокруг.

Медленно встав, девушка немного отдышалась и почувствовала, как саднят разбитые колени; как жжёт ладонь, разрезанная осколком. Осмотрев конечность, Птолема ужаснулась: вся до локтя рука была измазана кровью, это было жуткое зрелище.

Гром грохотал где-то далеко, гроза, по всей видимости, сходила на нет, даже дождь из

ливневого превратился в моросящий.

Спустя несколько мгновений служанка побрела дальше, стараясь держаться как можно ближе к домам. Она совершенно не понимала, в какой район зашла, и мысль о том, что теперь она будет блуждать тут до самого конца, всё глубже вгрызалась ей в голову.

Птолема медленно шла, она уже давно скинула обувь — ещё в начале погони — и теперь понимала, что её ступни тоже изранены. Наверное, где-то наступила на острый камень. Теперь вместо страха не пришло облегчение, наоборот — дикий ужас, а потом и всепоглощающее отчаяние.

Буквально несколько часов назад какой-то монстр (а она уже не сомневалась, что это не человек, пусть никогда и не сталкивалась с чем-то подобным) разнёс в щепки входную дверь (!) в поместье градоначальника (!!), утроил там настоящий погром (!!!), а потом и вообще убил самого Пироса в особо жестокой манере (!!!!).

И хоть у Птолемы и не было достаточного образования, и умом она особым никогда не отличалась, девушка не сомневалась, что теперь начнут искать именно её, так как все кругом знали служанку Пироса. Да и вообще, куда первым делом наведаются гвардейцы, когда обнаружат, что произошло? Конечно же, к её разлюбезнейшей тётушке, которая и пристроила туда Птолему.

Сама тётушка была в услужении одного из авторитетных воинских чинов, которого побаивался даже сам Пирос, поэтому ей не составило труда предоставить кандидатуру Птолемы на роль гувернантки, причём так, чтобы её взяли.

И теперь, бродя по ночному городу среди незнакомых улиц, с разодранным платьем, разбитыми коленями и разрезанной рукой, Птолема уже почти что ненавидела свою тётю. Да, люди бывают очень слабы духом перед лицом внезапных трудностей.

Так и брела бы она по улице, изнывая от ран и переживаний, если бы не увидела, как далеко впереди из-за угла одного из домов нарисовался силуэт: крупный человек, медленно идущий ей навстречу. В его руке был фонарь, который отсюда представлял собой огонёк. Казалось бы, вот оно — спасение, огонь надежды, так скажем.

Но только не для Птолемы. Мимолётное чувство радости тут же сменилось внезапным испугом.

«Теперь никому нельзя попадаться на глаза», — обречённо подумала Птолема и на её глаза опять навернулись слёзы, а горло засаднило в преддверии рыданий. Она не знала, почему это должно быть так важно, но почему-то была уверена, что оставаться как можно более скрытной — залог её безопасности.

Поэтому она развернулась и побежала. Снова. Шлепки босых ног эхом разносились по пустой улице, девушка бежала со всех ног, уже не чувствуя ничего, кроме желания спрятаться куда-нибудь. Птолема уходила дворами всё дальше и дальше, вглубь незнакомых кварталов. Кварталов нищих, где она никогда не появлялась.

Конечно же, Птолема привлекла взор тех, кто есть в любом городе, и кто никогда не спит, а терпеливо выжидает. Тем более в таких местах.

Если бы она знала, к чему это приведёт, бывшая служанка предпочла бы остаться в доме градоправителя и лежать с прокушенной глоткой.

***

Майер шёл по улице, хлюпая сапогами и прихрамывая на одну ногу. Прямо перед собой он держал фонарь и силился хоть что-нибудь рассмотреть впереди. Вскоре дорога под его ногами превратилась в брусчатку, наверное, он дошёл до того места, где начинается квартал элиты.

Подняв голову, Майер увидел перед собой громады элитных особняков: разумеется, каждый друг от друга на почтительном расстоянии, и многие — самые крупные, в несколько этажей, огорожены высокими стенами, а некоторые — приземистые домики, пусть гораздо просторнее, чем у черни. Да, Майер прекрасно знал, что простой люд они считали за чернь, но ему было абсолютно плевать на это.

Самым первым, разумеется, был дом градоправителя — особняк в два этажа. Его не огораживали высокие стены, потому что Пирос хотел при каждом удобном случае демонстрировать королю, что он близок к народу. И, опять же, все прекрасно знали, что в подвале этого поместья однозначно спрятано кой-какое добро, так сказать, всё то, что Пирос нажил честным трудом, помогая людям.

И тут Майера осенило: с его поместьем что-то не так. Пусть он стоял на почтительном отдалении, но не мог не заметить открытую входную дверь.

«Хм, кажется, наш дорогой градоправитель опять напился как сапожник и даже не закрыл за собой дверь. Тьфу ты, свинья!» — раздражённо подумал ветеран и развернулся: делать ему тут было нечего, потому что даже в самом последнем беспамятстве Фредерик бы не пошёл в эти кварталы, да и Патриция, хоть ей и было всего двенадцать лет, прекрасно понимала, что сюда нельзя заходить. Да и вообще уходить далеко от дома!

Майер ещё раз плюнул и пошёл вниз по улице, продолжая свои поиски, борясь с этими мыслями о прошедшей войне, так настойчиво лезшими в голову.

Можно сказать, что тот поход закончился для них удачнее некуда — пленников освободили. Надо сказать, ими оказалась семья бывшего градоправителя, лично дружившая с Королём. Они просто пропали однажды утром. Как выяснилось, что они в плену у тварей из тёмных земель, Майер не знал — да и никто не знал, кроме самого Короля и его приближённых. Но простым солдатам не очень-то и важно было это знать: жалование платили хорошее, компания был дружная, поход за границы Союза Четырёх был простым. Да и вообще, с ними рядом тогда был сам Король! Где это видано?

Так и шёл ветеран, шлёпая по лужам. Его молодость была давно позади, как и была слава бесстрашного королевского солдата. Как так вышло, что элитный воин из отряда Короля оказался под пенсию в нищих кварталах пограничного городка — он и сам не помнил. Это же жизнь, тут бывает всякое.

Через два дома была маленькая развилка: либо спускаться вниз, в сторону своего дома, либо идти вверх. Ветеран выбрал второе и медленно начал подъём, проходя мимо обшарпанных стен лачуг бедняков, но спустя сто метров он встал как вкопанный: впереди лежал какой-то маленький мешок или комок тряпья, но фонарь был слишком тусклый, чтобы рассмотреть с такого расстояния.

Пришлось подходить вплотную, чтобы понять, что это такое. И сделав ещё несколько нетвёрдых шагов, Майер свалился замертво с сердечным приступом, потому что нашёл то, что искал. Нуу… как нашёл. Только разодранное тело маленькой девочки без головы.

Хоть глаза этого старика и видели всякое, но сердце стерпеть такого не сумело.

***

— Вставай, ленивая скотина! — резко заорали противным голосом под дверью, и в следующее мгновение она была распахнута пинком. В проёме стоял тощий, чумазый мужик в жёлтой грязной рубахе и брезентовых брюках. В руках он держал керосиновую лампу. На голове у гостя была шапка, натянутая по самые брови. — Какого хрена ты тут валяешься? Поднимайся, Иосиф, поднимайся! Работа не ждёт!

Иосиф тяжело сел на кровати, и та протяжно заскрипела под его центнером.

— Чего ты орёшь, Мадан? — хрипло спросил верзила. Он был одет в хлопковую кофту и рабочие штаны.

— Там на улице девка, — мерзко склабясь, прогнусавил тощий. — Потеряшка.

— С чего ты взял, что она потеряшка? — сонно спросил Иосиф.

— Потому что бежит и оглядывается. Но далеко она не убежит по здешнему краю, — всё по-прежнему гадко улыбаясь, продолжал Мадан. — У нас будет достаточно денег, и теперь мы спокойно свалим отсюда.

Иосиф тяжело поднялся. Стоя он возвышался над Маданом на добрую голову.

— Ты что, всю ночь на улице простоял?

— Да, — став серьёзным, произнёс Мадан. — Я проснулся из-за того, что кто-то где-то вопил. И решил покараулить. И как видишь, не зря.

— Ладно, хватит трепаться, пойдем, познакомимся с красоткой, — буркнул Иосиф и вышел, едва не задев плечами дверной проём.

Мадан мерзко расхохотался и вышел следом.

Да, лёгкая работа. Постоянная. И хорошо оплачиваемая.

Они выбрались из этого барака с множеством комнат, в котором кто только на ночь не оставался: и бомжи, и проститутки, и другие разбойники. Но второй раз они здесь уже не появлялись. Это был их барак, поэтому правила здесь устанавливали эти ребята: если ты

сюда попал однажды, то уже не выйдешь.

Спустя несколько часов должен был наступить рассвет, но пока ещё стояла темнота, так что Иосиф и Мадан ничуть не боялись быть замеченными. Совершенно не сговариваясь, мужики бросились прямо через дворы, как стая гончих. Они уже не в первый раз проделывали такое. И каждый раз Иосиф сдувался через несколько десятков метров, но чаще всего этого было достаточно.

Миновав ещё несколько дворов, бегуны оказались на перепутье и остановились. Мадан держался неплохо, просто глубоко дышал, а вот верзила, кажется, был на грани, как загнанный бык.

— Тише, — прошипел тощий. — Я чую её страх. Она где-то здесь.

— Давай! Ищи быстрее, пёс смердящий, — фыркнул Иосиф, пыхтя как паровоз.

Мадан молча бросился по улице: его вело чутьё, которое никогда не подводило.

Грязно выругавшись несколько раз, здоровый тяжело побежал вслед за Маданом.

***

Птолема уже поняла, что попала в самый настоящий лабиринт улочек и дворов самых нищих кварталов. Никаких звуков, кроме собственного разгорячённого дыхания, она не слышала, только чувствовала, как отовсюду воняет помоями.

И куда, скажите на милость, куда она побежала?!

Но жалеть теперь было поздно. Поддавшись эмоциям, она на какое-то время потеряла связь с рассудком: в восемнадцать лет не каждый способен пережить такое и остаться в здравом уме.

Теперь, ближе к рассвету, темнота не сгущалась, но стало гораздо холоднее. И в довершении ко всему появился противный кашель, дерущий горло.

Бежав без оглядки, Птолема забежала в какой-то тупик: здесь были уже не дома, а бараки, которые наседали друг на друга, угрюмо таращась чёрными окнами на хрупкую девушку, оказавшуюся здесь по глупой случайности.

Где-то далеко опять залаяли собаки, где-то далеко пьяно хохотали. И больше никаких звуков.

Неизвестно, сколько бы она стояла ещё перед этими зданиями, если бы не услышала надрывное дыхание и топот ног: кто-то нёсся сюда во весь опор. Какие-то люди.

Птолема мгновенно вышла из оцепенения и бросилась к одному из бараков, который с виду пустовал — дверей в нём не было, единственное окно было с разбитым стеклом.

Ворвавшись в него всем своим небольшим телом, Птолема запнулась о какой-то брошенный предмет прямо посередине, и с глухим воплем растянулась на мокром полу — дождь изрядно намочил этот барак изнутри. Собственно, ничего удивительного.

— А где наша красавица, а? — игриво послышалось с улицы, и внутрь кто-то вошёл.

Птолема лежала лицом вниз и проваливалась в пучину отчаяния всё глубже и глубже. Ей было очень страшно, но сил никаких не осталось, чтобы подняться и посмотреть, кто же, мать их так, к ней зашёл на огонёк. Но судя по звукам, их было как минимум двое.

Один тяжело подошёл поближе, всё ещё пыхтя и отдуваясь после предутренней пробежки.

— Ух, какая, — послышалось прямо над ней. Голос глубокий, басистый. Скорее всего его обладатель довольно огромный. — Давай, вставай, дорогуша, хватит тебе отдыхать.

Птолема снова расплакалась. Ей казалось, что в эту ночь на неё свалилось больше, чем может вынести восемнадцатилетняя девочка.

— Поднимайся! — рявкнул сзади другой писклявым голосом и с размаху пнул бывшую служанку прямо по бедру. Она взвизгнула и, подпрыгнув на месте, медленно поднялась. Теперь она плакала уже в голос.

— Эй! — заорал в ответ здоровяк и пихнул тощего. — Ты совсем идиот? Ты что делаешь? — Он посмотрел на Птолему и положил ей руку на плечо. Тяжёлую, как мешок с зерном. — Она нам ещё пригодится. Как тебя зовут, дитя?

Птолема молча подняла на него усталый взгляд, полный боли и досады.

— Ладно, пошли, — буркнул тощий и вышел из барака.

Следом за ним пошёл и здоровый, прижав Птолему к себе, как старого друга, которого давно не видел.

***

Утро. Туман стелился по улочкам нищих кварталов, как дым после артиллерийского обстрела. Но воздух был пропитан умопомрачительной свежестью, а не дымом и гарью, и каждому, кто выходил на улицу в это утро, казалось, что сегодня будет просто замечательный день. Потому что такое прекрасное свежее утро никак не может предвещать ничего плохого.

Так думал и Квен, начальник стражи, сидя в своём кресле и переживая похмелье после бурной пятничной ночи. За годы службы кресло стало маловато Квену, ибо последний день, когда он был в отличной форме и мог десять часов бежать за преступником (или скакать верхом), был двенадцать лет назад, когда Бурый Лис был обнаружен вместе со своей жёнушкой-проституткой в одной из лачуг нищих кварталов. Никто бы и подумать не мог, что всё окажется так просто! Квен думал, что Бурый Лис уже давненько покинул их страну, убежал через Плоскогорье в Игнис, спасая свою жену и новорожденную дочь. Но здесь нехватка ума Бурого Лиса была ни при чём, просто Квен был гениальнейшим гвардейцем, от него ни одна мышь не могла ускользнуть!

Думая об этом, Квена охватила тяжёлая дрёма. Ещё спустя пару секунд он спал, уронив лысую голову на грудь, а его седеющая борода, когда-то бывшая рыжей, ниспадала чуть ли не до самого пояса.

Разбудил его топот ног. Подскочив на кресле — оно чуть не развалилось от внезапного рывка — Квен понял, что кто-то несётся к нему в кабинет. Через секунду дверь распахнулась. Прежде чем начальник полиции успел понять, что на пороге крайне перепуганный мальчишка лет тринадцати от роду, босой и одетый в рваную одежду, каким-то образом миновавший его писаря, тот заорал во всё горло:

— УБИЛИ! УБИЛИ! ВСЕХ УБИЛИ! УБИЛИ!

Квен сам испугался так, что у него сердце в пятки ушло.

— Подожди, подожди! — прикрикнул он. — Кого всех? Что ты несёшь, мальчуган?

— ТАМ НА УЛИЦЕ ЛЕЖАТ ТРУПЫ! — ревел, набрав полные лёгкие воздуха, мальчик.

Квен обошёл свой письменный стол, стащив стопку бумаги на пол. Он наклонился над мальчиком, крепко взял его за плечи и хорошенько встряхнул:

— А ну-ка, успокойся!

Мальчишка с клацаньем закрыл рот и намокшими глазами смотрел снизу вверх. Квен ещё пару минут пытался понять, что же ему делать. Нет, разумеется, в этих местах время от времени пропадали люди или даже находили трупы, но всё легко объяснялось. Чаще всего люди просто убегали из страны, пытаясь найти лучшую жизнь за Плоскогорьем. Или же просто убивали друг друга во время пьяных посиделок, только и всего-то, только и всего…

— Где лежат? — осторожно спросил Квен, видимо, опасаясь нового взрыва эмоций свидетеля.

— Н-н-нн-на улице, — запинаясь, выговорил парень.

— Пошли! — сказал Квен. — И не дай Дракон ты мне соврал!

— Я не вру! Честно! Не вру! — снова разревелся мальчуган.

Квен молча вытащил его из кабинета за руку, не став брать с собой ни саблю, ни револьвер. Он не сомневался, что мальчишке просто привиделось или что-то в этом роде.

Как оказалось, мальчишка не соврал нисколько, поэтому, хорошенько проблевавшись рядом с трупами девочки и старика, Квен стал действовать быстро и решительно. Он мигом вернулся в Управление и поднял писаря, а тот поднял тревогу.

Спустя пять минут там уже было два десятка гвардейцев в тёмно-красных кителях и с чёрными ружьями. Все они напоминали бойцовских собак в униформе, которые вот-вот бросятся в погоню за своей добычей.

«Так, слушайте меня все! — прокричал Квен, брызжа слюной. — Произошло ужасное! Сегодня ночью было убито два человека, одна из них — маленькая девочка — в особо ужасной манере. Ей попросту снесли голову! Кстати, голова до сих пор не найдена!

Поэтому нам надо во что бы то ни стало найти ублюдков, совершивших такое! Итак, запоминайте!

Первое: вы должны найти родственников умерщвлённых, отправьте весть по нищим кварталам! Пусть глашатаи разнесут от одного края до другого.

Второе: скачите во весь опор в Сторожевой пункт. Допросите всех дозорных, которые были на стенах в эту ночь! И пусть Крамель знает своё место и не препятствует мне, иначе я ему устрою весёлую жизнь!

Третье! Возьмите отряд солдат у Крамеля и пусть они займутся опросами местных жителей! Не может быть такого, что никто ничего не видел!

А я пока к градоправителю Пиросу, чтобы сообщить о случившемся.

Задача ясна, драконьи гвардейцы? Так выполняйте её!»

Застучали сапоги. Гвардейцы наперевес с ружьями ринулись выполнять приказы. Точь-в-точь бешеные псы, почувствовавшие свежую кровь. У каждого из гвардейцев на поясе висел кинжал, а на голове был медный шлем, у некоторых в голенищах сапогов были затолкнуты большие ножи.

Квен привык быстро разбираться с отъявленными ублюдками, которые не гнушатся совершенно ничем. С Бурым Лисом он разобрался и был уверен, что и в этот раз ему ничего не будет стоить поймать и самолично вздёрнуть преступника. Думая об этом, Квен заспешил к градоправителю. На этот раз он взял с собой револьвер. И хорошо.

***

Ещё не доскакав до поместья Пироса метров восемьдесят, Квен уже видел, что дверь была выбита. Подстегнув лошадь, он через несколько мгновений уже спешивался прямо рядом с зияющей дырой в проёме первого этажа.

Пока Квен медленно входил в прихожую, видя, что кругом разбросана мебель, разбитые светильники и стекло от зеркала, он вспомнил давний момент, когда говорил Пиросу, что нужно бы возвести стену, ограждающую поместье, а ещё лучше выставить круглосуточный дозор.

Градоправитель лишь смеялся и говорил, что в этих местах ничего случиться попросту не может, а если будет полный дом гвардейцев, как же он сможет по выходным расслабляться, пить вино и искать утешения в объятиях путан?!

Теперь Квен заметил и кровь. На осколках прямо под ногами. Не так уж и много, но достаточно, чтобы достать револьвер из кобуры и, открыв барабан, проверить, все ли на месте патроны. Стараясь ступать бесшумно, начальник городской полиции всё-таки понял, что он уже не такой бесшумный и незаметный, как десять лет назад. Под его сапогами то и дело хрустело стекло или скрипел пол.

Медленно добравшись до лестницы, начальник стражи понял, что по его лицу стекают струйки пота от немыслимого напряжения. Он крепче сжал рукоять револьвера.

Осталось 10 ступеней.

Квен остановился, глядя на второй этаж. Ничего подозрительного.

Перешагнув ещё две ступени, он снова остановился. Теперь коридор просматривался лучше. Всё чисто.

Преодолев ещё несколько ступеней, начальник полицейской стражи переложил револьвер в другую руку. Он казался каким-то уж неистово тяжёлым.

Осталось пройти всего три ступени, как Квен увидел тело градоправителя. Он лежал дальше своего кабинета в луже — нет, огромной луже — собственной крови. Даже стены были забрызганы. Голова Пироса была запрокинута далеко назад, затылок почти что соприкасался с лопатками, а одна нога подвёрнута под себя, словно градоправитель пытался освоить какой-то тяжёлый элемент из йоги или гимнастики. Только горло у него было разорвано настолько, что виднелся позвоночник.

Позывы рвоты накинулись на Квена с маниакальной силой, но собрав всю свою волю в

кулак, он удержался от того, чтобы оросить пол тем, что всё ещё осталось в его желудке.

В этот момент Квен забыл о предосторожности и прошёл оставшиеся ступеньки, даже не удосужившись поразмыслить над тем, есть ли кто-нибудь с другой стороны коридора на втором этаже. Поэтому когда Квен только неуверенной походкой приближаться к новому трупу, на него сзади — прямо из-за угла — обрушился тяжёлый удар, словно кто-то сидел в засаде и ждал, пока жирный престарелый стражник наконец-то поднимется на этаж.

Удар пришёлся куда-то в область левого плеча и ключицы, но Квен всё равно упал, глухо вскрикнув. Ощущения были такие, словно били неуправляемой тяжеленной кувалдой с размаха, но времени у гвардейца не было, чтобы лежать и прислушиваться к ощущениям. Он машинально подскочил и сделал бросок вперёд, рухнув всей тяжестью лицом вниз подальше от противника, чтобы тот его не сразу достал, когда соберётся наносить второй удар.

Резко крутанувшись на полу, как крокодил, поймавший добычу, Квен увидел того, кто сбил его с ног.

Это был огромный крог. Широкоплечий, с лапищами, свисающими чуть ли не до колен. Его мышцы угрожающе бугрились под тёмной туникой, а взгляд был полон убийственной ярости, что вряд ли могло быть признаком дружелюбия для мирного посла из союзного государства.

— Стой, где стоишь, чудище, — вполголоса произнёс Квен, борясь с отдышкой и бешеным трепетом. Он стал медленно поднимать свой револьвер, который каким-то чудом не выронил во время нападения. Левая рука ни в какую не хотела слушаться, более того, область ключицы и лопатки слева просто взорвалась болью. Правая рука дрожала, но всё-таки палец уверенно лёг на курок.

Крог издал утробный звук, похожий на рык, и тут же прыгнул вниз по лестнице, буквально одновременно с тем, как Квен нажал на спусковой крючок. Выстрел был просто оглушительный, раскатом пронёсшийся по коридору. Но пуля попала в стену, оставив приличных размеров дыру.

Резким рывком Квен перекатился к перилам лестницы, готовясь взять на мушку существо, по всей логике должное оказаться как раз у входа. И он не ошибся — монстр уже был готов выпрыгнуть через проём на улицу, чтобы дать дёру, как Квен ещё раз выстрелил, всё-таки выронив свою мини-гаубицу из потных ладошек, а левая рука вообще больше не могла удерживать пистолет в любом случае.

Но в этот раз пуля попала прямо в спину крогу, отчего тут яростно взревел, как раненый слон. Он задержался прямо у входа и медленно повернулся к гвардейцу. Его жёлтые глаза горели адским пламенем исподлобья. И в этот момент посланец заметил, что его вооружённый преследователь ошарашен, и трясущимися руками, как в припадке, пытается снова поднять револьвер, чтобы выстрелить третий раз.

Однако сейчас монстр не торопился воспользоваться, быть может, единственным шансом на спасение и не стал убегать. Видимо, ярость поглотила страх, и крог пошёл обратно к лестнице, чтобы подняться. Оказывается, обитателю Белой Пустыни пуля из гвардейского револьвера — огромного тяжёлого куска металла с деревянной рукояткой, — почему-то не доставила особых проблем, по крайней мере, пока, и он уверенными шагами стал подниматься по лестнице.

Обливаясь холодным потом, Квен понял, что двумя руками револьвер ему будет не поднять, а выстрелить одной рукой из такой махины означает уронить его снова. Поэтому пора рискнуть и подпустить монстра поближе, которому тем временем осталось пройти четыре ступеньки, не больше.

«Давай, обезьяна, давай, — подумал Квен, наблюдая за раскачивающимся телом крога, который уже замедлился и опирался на перила одной лапищей. — Больше добрый дядюшка Квен не промахнётся и засадит тебе пулю прямо в лоб».

И, наверное, добрый дядюшка Квен действительно бы не промахнулся, но крог резко вырвал добрый кусок перил и просто подбросил их в сторону гвардейца, чтобы те упали на него сверху. И они сделали это. И в ту же секунду, пока Квен замешкался, крог рывком преодолел остаток лестницы и с размаху пнул начальника стражи прямо по рукам огромной ножищей, обутой в кожаный сапог.

Снова грохнул выстрел, но в этот раз пуля вообще ушла в потолок. А крог теперь возвышался над Квеном, готовясь попросту наступить на него и раздавить. Или даже упасть всем весом, чтобы наверняка.

— Хех, — выдавил из себя гвардеец. — Давай, доканчивай то, что начал, твоя взяла. Но тебе всё равно не уйти…

— Сколько солдат на улицах? — прорычал крог. В принципе, они неплохо владели человеческим языком, но когда были не в духе, то их речь становилась очень сильно похожей на рычание какого-то дикого зверя.

— Много, — ухмыльнулся начальник полицейской стражи. — Я же говорю: тебе не уйти.

Крог молча обошёл Квена и поднял револьвер. Неожиданно человек засмеялся, правда, невесело.

— Ты думаешь, что можешь управиться с этим оружием? Палка или камень — вот твоё оружие, — он снова захрипел, выдавливая из себя смех.

Однако тот пропустил мимо своих ушей слова этого жирного стрелка, напряжённо рассматривая оружие. Кстати, держал он его только одной рукой.

— Зачем ты их убил? — снова подал голос отдыхающий на полу. — Тебя твой король послал? Вы думаете, что вы сможете нас победить? Рассорить? Разграбить? Мы просто сожжём ваши земли, каждый акр! За эту выходку вы все будете истреблены! Попомни мои слова, грёбаный выродок! — на последнем предложении Квен уже просто орал, лицо его побагровело, а с губ летела слюна.

Крог настороженно смотрел на гвардейца, который чем-то напоминал бывшего участника кровавых сражений с последующим помутнением рассудка.

— Кого «их»?

— Ахах, — воскликнул служащий, приподнявшись на локтях. — А то ты не знаешь! Ты убил градоправителя! Ты убил ту девочку, ты убил…!

— Какую девочку? — теперь голос крога уже был каким-то испуганным.

— Да-да, маленькую девочку… Ту маленькую бедняжку! Какой же ты ублюдок! — стражник резко подскочил, собравшись с последними силами, и попытался сделать проход в ноги крогу в стиле какого-нибудь чемпиона мира по вольной борьбе. Но тот лишь отшвырнул его в сторону, к стене.

— Как можно выбраться из вашей долбаной страны в обход крепостных стен? — спросил крог, снова подойдя к гвардейцу. — И если ты сейчас мне не скажешь, клянусь Драконом, я тебя застрелю.

— Стреляй! — заорал гвардеец и встал на колени. — Стреляй уже!

И грохнул выстрел.

***

Птолема очнулась от тяжёлого сна и поняла, что находится в какой-то маленькой комнате довольно ветхого здания — трещины в стенах были приличных размеров, сквозь которые комната наполнилась ярким солнечным светом. Видимо, был уже полдень, от грозы не осталось и следа.

Оглядевшись, девушка поняла, что лежит на каком-то грязном, вонючем матрасе прямо на полу. Всё тело болело, особенно рука, куда попал осколок прошлой ночью. И, конечно же, горло драло как граблями, а ещё першило, предвещая кашель с минуты на минуту.

Неспешно поднявшись, Птолема подошла к двери и попыталась повернуть ручку. Естественно, заперто.

Теперь девушка попыталась вспомнить, как она оказалась здесь, но ничего, кроме постоянного бега и пинков она не сумела отыскать в своей памяти. Было понятно одно: сейчас она очень далеко от дома Пироса и вообще от элитного квартала.

Выглянув в одну из щелей в двери, она увидела стену. То есть там был коридор в обе стороны, а эта комната, возможно, была одной из множества в этом полуразвалившемся бараке.

Птолема осмотрелась в поисках того, чем можно было бы выбить эту дверь, но ничего кроме матраса в комнате не было. Кстати, на полу остались грязные разводы от прошедшего ливня, ибо такие щели в стенах ничего полезного не могли привнести в любое здание. Наверное, сюда бросали только женщин и детей, потому что любой мало-мальски сложенный мужчина мог бы в щепки разнести, если не барак, то дверь уж точно.

Где-то слева по коридору послышалось бубнение, которое стало неуклонно нарастать. Сюда шли люди, и Птолема не сомневалась, что это были те же, кто её вчера поймал в одном из нищих кварталов.

Через минуту бубнение уже было членораздельным, а шаги отчётливыми. Да, один голос писклявый, а второй — низкий бас. Теперь служанка припоминала, что один назвал

другого Маданом.

— Я слышал, что по всему городу сегодня скачут гвардейцы, — сказал верзила. — Ты точно уверен, что это простая потеряшка, и её никто не станет искать? Бродяги рассказывали, что рядом с элитными кварталами кого-то убили. «В особо жестокой манере». Так и сказали.

— Ой, да брось ты, — пропищал второй. — Ты видел её? Она либо дочка крестьянина, либо путана. Из-за таких гвардия не дёргается. И уж тем более она никого не могла убить.

— Не похожа она на путану, — с тоном знатока пробасил другой. — Прачка либо портниха. Да и вообще, чего она бежала? Куда и откуда? И кто такая?

Шаги прекратились. Наверное, Мадан остановился первый, чтобы посмотреть на подельника как на законченного кретина, ибо тот сегодня был какой-то умный.

— Да какая разница? Красный сегодня будет особенно рад. Такая милашка.

— Главное не попасться гвардии, — осторожно заметил Иосиф. — Иначе плакали наши денежки, да и головы тоже.

— Всё будет нормально, я тебе обещаю. Сколько раз мы делали такое, а? Градоправитель пусть нам спасибо скажет, что мы избавляем его город от всякой нечисти.

Он рассмеялся. Как всегда, очень мерзко.

— Ладно, пойдём, наша крошка уже заждалась нас.

Птолема, стараясь не шуметь, отскочила от двери к стене.

Через пару секунд они подошли к двери и на мгновение затихли, потом в замочной скважине захрустел ключ. Открылась дверь, и тощий сказал:

— Доброе утро, красотка.

Второй просто ухмылялся и смотрел на неё, как будто она была куском мяса, а он четыре дня был без еды.

— Кто вы такие? — спросила бывшая служанка, изо всех сил пытаясь унять предательскую дрожь в голосе.

— Мы твои друзья, — заявил лысый и здоровый. — Я Иосиф, а это Мадан. И как тебя зовут-то?

— Птолема, — тихо выговорила девушка. Кончено же, мозгов у неё хватило, чтобы понять, что это не друзья.

— Ладно, Птолема, — сказал Мадан. — Тут дело такое: вечером ты переезжаешь. И ты должна набраться сил. А пока будь лапочкой и посиди тут смирно. Если ты хочешь в туалет, то Иосиф тебя проводит, — он противно осклабился. — А потом снова будешь сидеть тут.

— Нет, благодарю, — тихо сказала Птолема. Ей не хотелось ни в туалет, ни поесть, слишком она была обескуражена, испугана и обессилена.

— Ну, смотри сама, — буркнул здоровяк, и спустя пару секунд дверь уже была закрыта снова, а ключ хрустел в замочной скважине опять.

Птолема понимала одно: она попала в руки к бандитам и этим вечером её уведут в другое место, куда уже увели не один десяток человек. И там всем заведует человек по прозвищу Красный. Или, быть может, это была его фамилия.

Она опустилась на пол у стены и просто стала ждать, пытаясь придумать, как бы найти

возможность для побега. Потому что она не сомневалась, что из рук Красного этого уже будет сделать невозможно.

И, возможно, преступники были не правы: вдруг гвардейцы ищут именно её? Несомненно, так и есть! А эти идиоты даже не догадываются пока о том, что градоправитель мёртв.

Во всяком случае, пока.

***

К полудню в Управлении собралась уже целая толпа простых зевак, которых пытались разогнать стражники, но безуспешно. Теперь новость об убийстве градоправителя помчалась по всему городу, а через пару недель об этом и будет знать вся страна — из

города в город регулярно снуют торговцы различным добром.

В своём кабинете сидел Квен, а рядом с ним находился местный лекарь, замотавший его от груди по пояс в бинт.

— Повезло вам, товарищ гвардейский, что у вас только два перелома — запястья и ключицы. После таких ударов-то!

— Да плевать мне! — взревел тот, топнув ногой о пол. Теперь с левой стороны на нём была двойная перевязь, не дающая ему нормально сидеть в кресле, но он всё равно там сидел. — Выйдите все отсюда! Все до единого! Кроме тебя, — резко добавил он, кивнув головой на худощавого мужчину средних лет, одетого в простую рабочую одежду.

Когда все вышли, повисло молчание. Казалось, что начальник пограничных гвардейцев решил устроить с ним дуэль взглядов.

— Я рассчитывал, что ты попадёшь, — наконец вымолвил он.

— Я стрелял не для того, чтобы попасть, — спокойно ответил мужчина. — Я не хотел убивать его.

— Да? Не хотел? — крикнул начальник. — Теперь по твоей милости этот чёртов выродок сбежал!

— Вы сказали, что он ранен, — напомнил мужчина. — Да и вообще, далеко ему будет не уйти. Кругом же солдаты.

— Где мальчишка? — угрюмо поинтересовался Квен.

— Я отправил его домой, когда он мне рассказал, что нашёл трупы. Я решил сам поговорить с вами об этом, но в Управлении писарь мне сказал, что вы уже ушли к градоправителю.

— Откуда у тебя ружьё? — хмуро спросил Квен.

— От батюшки моего досталось, — сухо произнёс мужчина.

— И что ты мне хотел сказать? О чём поговорить? — недовольно спросил военачальник.

— Я хочу создать народный отряд, который будет ночами прочёсывать улицы.

При этих словах Квен рассмеялся, но резко скривился от боли.

— Ты совсем спятил? Какой народный отряд?

— Попрошу Вас не оскорблять меня, — учтиво ответил мужчина. — Но в нищих кварталах постоянно происходит такое…

— Да плевать я хотел! — заорал Квен. — Убирайся отсюда! И оружие сдай! Это мой приказ! У нас война может начаться со дня на день с этими обезьянами, а ты мне про нищие кварталы! Ты понимаешь, что здесь дело государственной важности! Давай, проваливай!

Мужчина ничуть не изменился в лице, просто молча встал и вышел, в то время же Квен был красный, как помидор. Он уже успел послать гонца с письмом (с особой грамотой, как у них это называлось) в Столицу, чтобы тот лично нашёл Короля.

Самое дерьмовое было то, что крог ушёл с его оружием — с его револьвером. Этот тупой крестьянин взял да и выстрелил в сторону, чтобы напугать крога, и тот просто выпрыгнул в окно. Разумеется, с ним ничего плохого не произошло, и чудище скрылось дворами нищих.

Некоторые гвардейцы уже возвращались — солдаты опросили население и выяснили, что из местных жителей никто ничего не видел и не слышал. Ну, это логично, это всегда так было, даже во времена поимки Бурого Лиса. А казалось, что за причитающееся вознаграждение люди должны были продать хоть кого угодно, хоть родителей собственных. Тьфу ты.

И Крамель, военный начальник Белой Крепости, ничуть не колебался, сразу дал разрешение на допрос дозорных. Только это не помогло совсем, из них дозорные были никакие, особенно на стенах, отделяющих нищие кварталы от Плоскогорья. Безобразие! Каждый говорил, что гроза была настолько чудовищной, что ничего невидно было и неслышно. Ну-ну.

Впрочем, это всё мелочи. Хуже было всего то, что всё-таки голова девочки была

найдена. (Да, как бы это странно не звучало). И дед её. И даже жена другого старика. Квен почти не сомневался, что бесчинствовал именно тот крог, который был специально заслан Агазоном. Если сейчас пустынные обезьяны пойдут войной на их маленькую страну, то именно их городку придётся сдерживать натиск монстров, пока не придёт помощь из Столицы. А это несколько дней пути. А ещё нужно собрать войско.

Квен встал и проковылял к окну, морщась от боли. Отсюда хорошо просматривался весь элитный квартал, с домами, пролегающими до самой дальней крепостной стены, которая серой полоской ограждала их городок.

«Крогу не уйти, — подумал гвардеец, как бы успокаивая себя. — Он сколько угодно может шататься по улицам или прятаться в нищих кварталах, но ему всё равно будет не уйти от моего правосудия».

От этих мыслей начальнику пограничных гвардейцев стало намного легче.

***

Вечер был тревожным. Весь город уже был в курсе о жестоких убийствах, совершённых прошлой ночью. Поэтому ещё за несколько часов до заката и так почти безлюдные улицы опустели совсем. Окна закрылись ставнями, двери — на засов. Каждый мужчина доставал из своего укромного угла хоть какое-нибудь оружие. Вот сейчас все уже ждали чего-то ужасного.

Но только не Иосиф и Мадан. Они наоборот чувствовали, что их предприятие пройдёт максимально успешно, поэтому, как только солнце стало прятаться за горизонт, преступники вернулись в комнату Птолемы.

— Привет, сладенькая, — сказал Мадан, открыв дверь. Сейчас он был одет во всё чёрное, как и Иосиф, в руке которого был мешок. — Ты нас не заждалась тут?

Птолема молча поднялась. Она выглядела ужасно разбитой и грязной. Кашель стал гораздо сильнее, чем утром, и Птолема чувствовала, что заболевает. Сильно.

— Ну хорошо, иди сюда, — бросил Иосиф.

Девушка вздохнула, молча подчинившись.

— Не дёргайся, — сказал Мадан и взял её за руки. Нежно, как любовницу.

В этот же момент быстрым движением Иосиф надел ей мешок на голову. Оказалось, что это не просто мешок: в нём было прорезано отверстие для рта и носа. Видимо, чтобы пленник не задохнулся внезапно.

— Ты должна молчать и не дёргаться, понятно тебе? — спросил тощий.

Птолема согласилась и хрипло раскашлялась.

— А если ты собираешься орать или что-то такое, то я могу сразу вставить тебе кляп, — заявил он и похлопал себя по промежности, хоть и знал, что девушка не увидит этого жеста. — Ясно?

Иосиф дико заржал, а Птолема снова согласилась.

— Ну вот и умница, — сказал тощий и погладил её по плечу. — Теперь пошли.

Затем они повели её под руки, чтобы служанка не запнулась обо что-нибудь и не разбила себе голову. Через минуты три Птолема поняла, что они выбрались из барака — её ноги ощутили под собой дорогу, да и вообще стало чуть прохладнее. Кроме того, самое главное доказательство было совсем рядом — Птолема слышала, как близко стоит лошадь, которая фыркает и переступает копытом.

— Сейчас Иосиф закинет тебя в повозку, и ты будешь молчать и не дёргаться, хорошо? — вполголоса спросил Мадан.

Птолема снова согласилась.

В следующее же мгновение она почувствовала, как верзила подхватил её на руки, а затем быстро бросил её куда-то в сторону. В первый момент сердце вздрогнуло, потому что девушке показалось, что сейчас она грохнется на дорогу, прямо в грязь. Но грохнулась она на что-то вроде деревянного пола и застонала от удара. Кузов повозки. Потом она почувствовала, как сверху на неё накинули какую-то плотную ткань типа палатки. Но места было достаточно, чтобы не задохнуться в пыли и темноте, если поездка не

продлится всю ночь.

— Ну, ты всё там? — спросил со стороны Мадан. — Готово?

— Да, — буркнул Иосиф и забрался в повозку, усевшись Птолеме на ноги, отчего она опять застонала. — Заткнись!

Но Мадан уже дёрнул поводьями, и лошадь затрусила, везя повозку в неизвестность.

Сколько было ехать, Птолема не знала, но точно была уверена, что она может распрощаться со своими ногами, если этот здоровый кабан просидит на ней всю дорогу. Поэтому бывшая горничная попыталась вытащить из-под него свои ножки хотя бы частично.

— Я тебе сказал сидеть и не дёргаться, — прошипел Иосиф и навалился на неё сверху. Такой перегрузки Птолема никогда ещё не испытывала и из неё снова вырвалось глухое стенание.

— Что ты там делаешь, идиот? — недовольно прошипел Мадан.

Щёлкнул хлыст, и повозка помчалась быстрее — деревянный короб стал вибрировать интенсивнее.

Девушка ничего больше не могла поделать, поэтому она тихонечко расплакалась, молясь про себя, чтобы путь был как можно короче. И когда Птолема почувствовала, что её тело почти онемело, услышала, как Мадан грязно выругался.

— Впереди гвардейцы, — бросил он назад. — Двое.

— Вижу, — отозвался верзила.

Спустя несколько секунд повозка стала притормаживать.

— Именем Дракона, стоять! — прогремел голос впереди. Молодой и зычный.

Мадан остановил лошадь и спешился прыжком.

— В чём дело, служивый? — недовольно спросил он.

— Куда вы направляетесь и что везёте? — прогрохотал голос уже другого гвардейца.

— Мы в трактир Идумы добираемся, — сказал Мадан. Странно, но его голос ничуть не дрогнул, словно он не был в большой опасности. — А везём мы просто палатку, разве незаметно? Тут пусто. Это просто ком ткани. Если хотите, мы можем развернуть.

Наступило молчание. Видимо, гвардейцы решали, проверить всё-таки повозку или нет. И Птолема, поняв, что потом может быть поздно и это её единственный шанс, набрала в лёгкие воздуха, попутно прислушиваясь к учащающемуся сердцебиению, и крикнула изо всех сил «ПОМОГИТЕ!».

Дальше всё случилось очень быстро. Она почувствовала, как Иосиф молниеносно спрыгнул с повозки, как лязгнули чьи-то ножны (вероятнее всего, гвардейские), потом раздался глухой удар и кто-то повалился на землю. Началась возня.

В это же время Птолема резко подпрыгнула на повозке, сбросив с себя палатку, а затем и стащила мешок со своей головы. Первое, что она увидела — Иосиф катится по земле в обнимку с гвардейцем в тёмно-красном мундире. А Мадан в то время сверху сидел на другом гвардейце и пытался воткнуть ему нож в горло, но тот был не рад этому и сопротивлялся изо всех сил.

Совершенно не думая, что она делает, Птолема в два шага заняла место ямщика, взяла поводья и изо всех сил стегнула лошадь. Та заржала и галопом стала покидать место побоища, колёса повозки загремели по дороге.

— Стой, сука, стой! — заревел сзади не своим голосом Мадан.

Но Птолеме было плевать, она вцепилась в поводья и изо всех сил подгоняла лошадь, очень сильно наклонившись вперёд. Теперь она напоминала человека, который убегает от

погони ковбоев и опасается, что они будут стрелять.

И она неслась, не разбирая дороги, минуя нищие кварталы. Но долго это продолжаться не могло. Оглянувшись, девушка увидела, что за ней несётся Мадан на скакуне одного из гвардейцев — судя по всему, ту схватку представители закона проиграли. Из-за плеча у него торчала какая-то чёрная трубка, и он неуклонно сокращал расстояние.

— Пошла! Пошла! — испуганно закричала Птолема и стала остервенело стегать лошадь.

Ей очень повезло, что её дядя ещё в девичестве научил ездить не просто на лошади, а на повозке, иначе бы плакало её спасение. Однако оно могло ещё поплакать и сейчас, ибо Мадан почти что настиг её — он хлестал коня гвардейца нещадно и изобретательно матерился.

Спустя мгновение он страшно рассмеялся. Совсем близко.

— Попалась, девочка! — проревел Мадан сзади. — Я тебе сказал, чтобы ты не дёргалась… Ух, только попадись мне!

Ещё через какое-то время он сравнял скакуна с повозкой, как на скачках. А затем произошло поистине страшное: как в кошмарном сне Птолема увидела, что разбойник отпускает поводья совсем и снимает со своего плеча ту чёрную трубку, и эта трубка неожиданно оказывается ружьём одного из гвардейцев. Видно, тем молодым служивым очень не повезло встретить таких опытных преступников. Но времени об этом думать не было, потому что Мадан уже целился прямо в колесо.

И в следующую секунду произошло сразу две вещи: Птолема дёрнула поводья на себя, лошадь громко заржала и стала резко тормозить, повозку же кинуло в сторону; и в то же время разбойник выстрелил. Грохот из ружья эхом прокатился по пустой улице, а колесо разлетелось в щепки.

Слилось всё: визг Птолемы, сумасшедший смех Мадана, испуганное ржание лошади.

Каким-то чудом служанка смогла удержаться на месте, а не улететь головой вниз, и ещё суметь остановить лошадь. Прыжком Птолема спрыгнула с повозки на трёх колесах и бросилась наутёк, в глубине души понимая, ЧТО с ней сделает Мадан, когда догонит. Она бросилась прямо наперерез этими дворами, в которых ори — не ори, но никто не поможет.

Разбойник снова заржал, прямо как конь. Он также резко остановил своего скакуна и, спрыгнув с него, бросился за Птолемой. У него не было неудобного платья, поэтому совсем скоро он её настиг второй раз и пинком сбил с ног. Девушка с воплем упала лицом вниз, проехавшись по выщербленной и местами выбитой брусчатке, разрезав кожу, где только можно.

И в этот же миг на неё сверху рухнул Мадан, как игрок в американском футболе.

— Поймал, — прошептал он ей прямо в ухо, горячо дыша, прижимая её вниз. — Ну что, милая, что дальше делать будешь? Я тебе уже говорил, что будет, если ты начнёшь дёргаться?

С этими словами он провёл своей рукой — грубой лапищей — ей прямо по бедру. Лихо взревев, Птолема рванулась из-под ублюдка и чуть его не сбросила. Однако тот просто грязно расхохотался.

— Ладно, нет времени, нужно уходить. — Он развернул её лицом к себе. — Сейчас сюда сбегутся гвардейцы со всех сторон. Но обещай мне, что потом мы продолжим.

Птолема просто ненавидела человека перед ней. Наверное, это самое точное описание её чувств.

— Будем считать, что ты пообещала, — сказал Мадан и с размаху вдарил ей в подбородок. Девушка сразу повалилась набок, провалившись в тяжёлое забытье.

Мадан подхватил её на руки, а затем забросил на плечи — хоть он и был тощий, но сил

на это у него хватило. Потом он её принёс к месту, где оставил своего скакуна. Гвардейского коня уже не было — тот благоразумно побежал обратно в стойло, как сделал бы и другой конь, а вот лошадь Мадана с повозкой стояла всё ещё там же.

Бросив девушку рядом, тощий отцепил остатки повозки от лошади, а затем забросил на её спину Птолему, словно безвольную куклу. Немного прислушавшись к воцарившейся тишине, Мадан повёл лошадь обратно, но уже не по дороге, а дворами. Теперь ему нужно было вернуться к Иосифу, который уже добил обоих гвардейцев и оттащил их трупы в подворотню. Но так как один из коней вернулся (другой не мог убежать, он был привязан к столбу ещё своим хозяином), как минимум, на следующее утро можно было ожидать облавы с обыском каждого дома из нищих кварталов — пропажи своих, а тем более убийства, гвардейцы точно бы не простили. Поэтому действовать надо быстро.

Скоро Мадан уже был на месте их расставания, гигант прятался у стены одного из дворов.

— Давай, давай! — зашипел Иосиф, завидев возвращающегося Мадана. Он активно жестикулировал.

— Что тебе давать? — зло пробурчал в ответ тощий, практически дошедший до верзилы. Их разделял десяток метров. — Ты её связать не мог?

— А ты сам-то что? Совсем безмозглый стал? Виски все мозги тебе выжгло? — яростно проговорил Иосиф. — Получим деньги, и больше я не буду с тобой работать!

— Да пошёл ты, жирный увалень, — процедил Мадан.

В такой атмосфере дружелюбия и понимания они и двинулись дальше, ещё прихватив с собой гвардейского скакуна, их мечи и ружья. По счастью, оставалось им пройти не так уж много: через несколько кособоких домов начинался тракт, ведущий в Белую Крепость, а оттуда — в шахты, а рядом с этим трактом на переплетении улиц был трактир, куда разбойники и шли.

И этим трактиром заведовал Красный.

***

Этой ночью трактирчик полностью пустовал (в отличие от вчерашней ночи), и сейчас даже не было нескольких пьянчуг, валявшихся за дальними столиками здесь почти постоянно. Сейчас стояла непривычная, непроницаемая тишина. Не было слышно ни лая собак, ни топота копыт, ни воя ветра. Всё было абсолютно тихо, только светильники на стенах создавали уютное ощущение спокойствия, разгоняя полумрак позднего вечера за окном.

Но Красный всё равно не был спокоен. Он стоял за стойкой и напряжённо ожидал, когда же откроется дверь и войдут его клиенты, но сейчас он ждал не шахтёров и не солдат, любивших время от времени навернуть виски или пива, а тех, кто должен был привести ему кого-нибудь интересного.

Красный (имя его было Идума) выглядел высоким и крепким, поджарым и выносливым молодым человеком. Его чёрную шевелюру ещё не тронула седина, он был достаточно молод, однако, уже успел в прошлом побывать моряком и даже поучаствовать в морских баталиях. На его руке виднелась татуировка в виде якоря с цепью — память о воинской службе.

Но сегодня был поистине удивительный день, хоть и напряжённее, чем обычно. Мало того, что с самого утра к нему заявились гвардейцы и устроили обыск, так после обеда, когда он вернулся обратно в трактир, он увидел, что у него выломана дверь. Идума не был из трусливых, поэтому без колебаний вошёл внутрь, готовясь свернуть шею кому бы то ни было. Но оказалось, что ломать шею никому и не нужно. В его обитель влез здоровый крог, однако, тяжелораненый. Он прятался за стойкой, а когда Красный вошёл, резко поднялся, направив на него украденный револьвер.

— Ты кто такой? — спросил трактирщик. В его голосе отсутствовал страх, хотя в первый момент Идуме показалось, что сейчас крог выстрелит, и его мозги выплеснутся на деревянный пол, и всё для бедного трактирщика закончится на этой бренной земле.

— Я посланник Агазона, — выдавил крог. — Кто-то убил градоправителя… Но ищут меня.

— Но ты этого не делал? — спросил Красный, надеясь, что ответ будет «да, не делал». Потому что если зверь скажет «нет, я сделал это», то он может прощаться со своим трактирчиком, с его посетителями и со своей жизнью.

— Нет, не делал, — выдохнул крог. — Тебе непонятно, что ли?

— Ты долго тут не сможешь скрываться, — заметил Идума. — А если завалишь меня, то считай, что тебе сразу конец. Даже не протянуть будет до ареста.

— И что ты предлагаешь? — обречённо спросил крог.

— Тебе очень повезло, друг мой. Потому что у меня есть кое-какие отношения с ребятами из Сторожевого поста. Так скажем, деловые. Через несколько дней уходит караван с товарами в Игнис…

— В моё королевство? — перебил его посланник.

— Именно. Так что ты можешь запросто оказаться за пределами этой долбаной страны, если желаешь.

— Почему ты мне хочешь помочь? — спросил крог, опустив револьвер.

— Потому что я сам почти такой же, — добродушно отозвался Идума. — Так сказать, не в своей стране. Или даже не в своём мире.

В этот момент крог искривился и чуть не рухнул, но успел опереться на стойку.

— Эй, что это с тобой? — обеспокоенно спросил Идума.

Разумеется, он не хотел помогать крогу. Просто уже предполагал, что сможет заработать неплохие деньги на нём. Да и вообще, если этот монстр сейчас сдохнет, что он будет делать с его телом? Если обращаться в Управление к этому жирному козлу Квену, то это только себе дороже выйдет.

— Я ранен, — выдавил посланник. — Этот ваш начальник…

— Квен.

— Не знаю… Хорошо, что не отравленная пуля была. И не серебряная.

— Ладно, ты в надёжных руках, — ободряюще заверил Идума. — У меня есть знакомый лекарь. Познакомился я с ним ещё на флоте. Военный. Можешь быть уверен, что он тебе поможет, потерпи немного.

После этих слов крог всё-таки рухнул в беспамятстве, а Идума попросту выбежал из трактира, чтобы стремительно привести своего знакомого лекаря, видавшего не одно самое плохое ранение.

По факту же лекарь оказался алхимиком и цирюльником в одном лице, и его цирюльня была чуть ли не в сотне метров от трактира Идумы. Этот целитель был низкорослым, жирным дядькой с толстыми пальцами и звали его Барнабас. Время от времени он с радостью находил для Красного «клиентов», поэтому ему можно было доверять. И действительно, познакомились они с Идумой ещё на флоте, когда громили морских чудищ на юго-востоке несколько лет назад.

— Всё с твоим зверем будет в порядке, — пообещал Барнабас, аккуратно вытащив пулю из спины монстра и перевязав его. — Таких и из ружья не возьмёшь. Конечно, он потерял довольно много крови, но это ничего… Был бы он человек, считай, что уже всё. Держи вот, через пару часов вольёшь ему внутрь гилиум, и завтра утром тоже, а уже послезавтра твой боец будет на ногах. Ну и не забывай меня отблагодарить, конечно. — Он улыбнулся приятной, дружеской улыбкой.

— Гилиум? — переспросил Красный, разглядывая флакончик с тёмной жидкостью.

— Ну да, смесь сока подорожника, чеснока, алоэ, мёда, и хрен знает ещё чего. Нам это боевой колдун продавал ящиками. Ставит людей на ноги… И не только людей.

— Благодарю тебя. Теперь не поможешь ли ты мне перетащить его в подсобку?

— А гвардейцы его там не найдут?

— Они уже были у меня и ещё раз точно не придут. Я больше чем уверен, что теперь они

будут шерстить районы нищих кварталов. А в этих местах же почти что торговый центр. Торговая окраина, вернее. Вряд ли здесь кто-то прятаться будет.

— Но он же прячется, — возразил жирный.

— Да, — согласился Идума. — И я не представляю, как он остался незамеченным, когда залезал сюда.

— А он точно ли остался незамеченным? — с подозрением спросил жирный, забавно щурясь.

— Уверен. Если бы его заметили, тут было бы гвардейцев, что любовников твоей жены.

Лекарь, цирюльник и алхимик в одном лице лишь самодовольно ухмыльнулись.

— Ладно, давай тогда сделаем это. У моей цирюльни, наверное, уже люди собрались.

— Хорошо, что у моих дверей никого нет. И да, ещё теперь дверь делать надо. А то придётся объясняться, да и слухи поползут.

Поднатужившись, пыхтя и задыхаясь, они волоком перетащили крога в подсобку.

— Может, его лучше в подвал, к остальным? — полушёпотом поинтересовался Барнабас, как будто боялся, что их подслушают.

Красный немного подумал и выдал:

— Нет, это ни к чему. Там сыро. Да и других в подвале достаточно.

— Как скажешь.

— Ну вот, полежи тут немного, отдохни, дружище, — сказал Красный и они вышли.

А теперь же трактирщик стоял и напряжённо вслушивался в темноту, потому что уже изнемогал от ожидания своих дорогих друзей. Он успел к этому времени даже сделать дверь, и она была лучше, чем прежде, так что ему больше нечего было опасаться. Никаких слухов точно не поползёт из-за того, что кто-то заметит сломанную отломанную ручку.

И в этот момент в трактир внезапно вошли люди.

***

Гонец Квена скакал день и ночь, чтобы добраться до Короля как можно быстрее. Ну, как день и ночь: каждые десять километров он добирался до станционных смотрителей и менял скакунов (по особой грамоте от Квена мог делать всё, что нужно, лишь бы быстрее добраться до Столицы).

И глубокой ночью, даже скорее перед рассветом, гонец уже видел огни огромного города, где и было средоточие главной силы их маленького Королевства — Драконий Храм, один из четырёх краеугольных камней абсолютной мощи и власти на всём Материке.

Вокруг Союза Четырёх Драконов были таинственные неизведанные земли, из которых никто из жителей Союза не возвращался живым: там проживали ужасные существа. Но появляться в тех местах и не нужно было: Союз Четырёх Драконов был абсолютно самодостаточен, главной задачей была оборона границ от вторжения извне.

Объединял Союз нерушимой связью Отряд Зодиака: необычные создания, магическим образом связанные между собой, которые были ниспосланы на Материк, чтобы охранять его рубежи. Они все были братьями и сёстрами, хоть и разительно отличались друг от друга, приходили на помощь только тогда, когда люди и другие обитатели Союза Четырёх не могли справиться сами и им требовалось внеземная мудрость, отвага и сила.

Гонец понятия не имел, предстоит ли ему встретиться с кем-то из них, но скакал он во весь опор, подстёгивая очередного быстрого и выносливого скакуна.

Столица представляла собой огромный город (и даже несколько крупных деревень рядом с ним), огороженный высокой кирпичной стеной. Все дороги их страны вели в Столицу, и с трёх сторон в неё были въезды: арки с огромными воротами, рядом с которыми неусыпно несли дозор десятки рыцарей в шлемах и кирасах, несмотря ни на палящее лето, ни на морозную зиму.

С одной стороны, — с которой и приближался гонец — перед Столицей протекала глубоководная река с построенным каменным мостом через неё. По ту сторону моста уже виднелся дозорный пункт, где и находились хранители входа, а рядом с ними, прямо в стене, была встроена дозорная башня, на самом верху её сутками сидел человек с подзорной трубой и осматривал окрестности.

В столицу постоянно приезжали торговцы, приходили караваны, иногда даже глубокой ночью, поэтому дозор и вёлся неусыпно. И сейчас это было очень кстати.

Только копыта скакуна оказались на мосту, гонец уже мог хорошо рассмотреть фонари

с другой стороны: рыцари готовились встречать предрассветного гостя.

***

Глухая ночь, накрывшая весь Материк, стала слабнуть.

Человек с бледным печальным лицом сидел в конце огромного зала, освещённого факелами на стенах, и о чём-то думал. Может, о счастливом далёком детстве. А может, о чём-то ещё, но не менее прекрасном. Взгляд его блёклых глаз был какой-то мечтательный, и было отчётливо видно, что этот человек находится мыслями в другом месте. Смотрел он в огромное окно, где было звёздное небо, на горизонте начинающее алеть. Он как будто

любовался представшей панорамой и наслаждался каждым мгновением, пока это возможно. Одет этот, несомненно, благородный господин был в чёрный китель с высоким воротником, а на ногах у него имелись чёрные галифе и сапоги с высокими голенищами.

Неожиданно его слух уловил шорохи за дверью: осторожные и мягкие. Сначала они были далеко, но внезапно начали неуклонно приближаться. И через какое-то время этот мужчина уже слышал шаги, направляющиеся к его двери. Спустя несколько секунд дверь открылась, эхом огласив весь зал.

— Сир, — тихо прозвучало там. — Он вернулся.

У двери стоял молодой парень в белой рубахе с широкими рукавами. Его чёрные волосы были собраны в длинный хвост. Лицо вошедшего также не выражало ничего радостного, будучи полностью аморфным.

— Пусть он придёт, — промолвил сидящий на троне голосом человека, боящегося разбудить младенца.

Парень у двери не двинулся с места.

— Сир, он ранен.

Мужчина на троне медленно проговорил:

— Я знаю, я уже всё знаю. Пусть он придёт.

Парень больше ничего не возразил и сию же секунду скрылся за дверью.

Неизвестно, сколько прошло времени, но так или иначе мужчина на троне снова услышал шаги, только сейчас они были жёсткие, торопливые и их автор явно не старался соблюдать такую прекрасную тишину. Потом дверь распахнулась, и в зал влетел парень в грязной рваной рубахе и с растрёпанными волосами. И он был полностью окроплён засохшей кровью: лицо, руки, рубаха, брюки.

— О, мой отец, — прокричал так громко вошедший, что его отец даже поморщился. — Я сделал всё, что было велено!

И с этими словами он громко плюхнулся на колени.

— Ты всегда был таким нервным, таким ярым, — тихо отозвался человек на троне. — Я дал тебе шанс доказать всем, что ты можешь стать императором. И ты думаешь, что ты справился?

— Я справился! — выкрикнул сынок. — Градоправитель мёртв! Война будет раздирать их земли, я тебе клянусь!

— Тише, не кричи так, — произнёс его отец и встал с трона. Он заметил, что дверь снова открылась, и там появилось уже два привратника, возможно, сбежавшиеся на крики.

А его сынок, похоже, обезумел вконец. Совершенно ожидаемо.

— Я сделал всё, как ты сказал, — громко заявил он и встал в полный рост.

— Я разве говорил тебе убивать ту девочку? — неожиданно в тон отца пробралось что-то очень похожее на подавленный гнев. Он быстро сошёл с трона.

— Нет, но…

— Я разве говорил тебе убивать её деда? — сказал отец и его голос стал ещё громче. Он стал медленно идти навстречу сыну.

— Подожди, отец…

— Я разве говорил тебе выламывать дверь? — крикнул мужчина и рывком, в одно мгновение преодолел расстояние между ними, словно гигантским прыжком. — Я разве говорил тебе быть проткнутым какой-то девчонкой?! — прошипел его отец, стоя чуть ли не лицом к лицу с ним и схватил его рукой прямо за горло. Сынок захрипел и стал оседать на пол.

— Какой же это позор, — продолжал сетовать господин, трясясь от гнева и глядя прямо ему в глаза. — Ты понимаешь, что теперь я не смогу доверить тебе ничего? Ни поход, ни империю, ничего!

Он отшвырнул его в сторону, как мягкую игрушку. Тот упал на пол, взметнув из-под себя множество искр, как костёр, который резко потушили. Сынок протяжно застонал.

— Иди и убей девчонку, — прошептал мужчина. — И ты должен добраться первее до неё,

чем это сделают те животные из звёздного отряда.

— Отец, но откуда ты знаешь?

— Я знаю всё, ты, глупец! — вскричал мужчина. — Имя мне Амадей, я лорд тьмы за этими землями и я могу всё узнать! У меня везде глаза и уши, сами стены сообщат мне всё, если я захочу. Знай: если по твоей милости девчонка поведает им, кто был в доме, воины Зодиака сразу же догадаются в чём там дело! И на нас падёт мощь Четырёх Драконов! И тогда мой гнев обрушится уже на тебя, щегол!

— Хорошо, мой властелин, — произнёс сынок, опять встав на одно колено.

— Ты можешь убивать, сколько хочешь, — уже более спокойно пояснил его властелин. — Но ты не должен оставлять следов. Теперь иди. И зайди к Константину. Пусть подлатает твою рану.

— Как скажешь, мой повелитель.

— Ну всё, теперь убирайся, — выдохнул его повелитель и вернулся обратно на трон.

Его сын молча встал и бросился бегом прочь. Через несколько мгновений его шаги уже звучали где-то далеко за дверью.

Повисла непроницаемая тишина.

Привратники так и стояли у дверей тронного зала, боясь пошевелиться и ожидая указаний их властелина.

— Позовите сюда Кербероса, — наконец сказал он. — Этот глупец один не справится, а если он опять всё испортит, позора нам не избежать. И войны, разумеется.

Привратники молча вышли, мягко закрыв дверь и оставив своего повелителя наедине со своими мыслями и предрассветной зарёй.