Прогноз погоды для двоих

Рейчел Линн Соломон, 2022

Дождь – не плохой прогноз, когда рядом есть тот, кто спрячет вас под своим зонтом. Идеальный роман для любителей книг Эмили Стоун, Софи Кинселлы и Хелен Хоанг. Добрая и светлая история любви, которая заставит вас вновь поверить в чудо, вселит надежду и напомнит о том, что самые важные встречи случаются неожиданно. Ари – метеоролог, Рассел – спортивный корреспондент. Они работают на телевидении в отделе новостей, где кипят нешуточные страсти. Чего только стоят отношения их боссов, которые испортились после развода. Ари и Рассел разрабатывают целый план, чтобы снова свести Торренс и Сета. Анонимные подарки, двойные свидания, плавание на яхте – в ход идут самые разные средства. И, наконец, цель достигнута. Но Ари и Рассел даже не догадываются, что Торренс и Сет решили провернуть похожее дело. Кто знает, может, и этот план сработает, ведь пока Ари и Рассел пытались свести своих боссов, между ними возникла настоящая химия. «Нежная, веселая и проникновенная история любви, которую вы прочтете за один присест». – ТЕССА БЕЙЛИ, автор бестселлера «Что случилось этим летом» «Мой прогноз: когда вы прочтете этот роман, вы будете на седьмом небе от счастья». – АЛИ ХЕЙЗЕЛВУД, автор бестселлера «Гипотеза любви»

6. ПРОГНОЗ: ожидаются дожди из шоколадных монет (и шардоне)

Любому терпению есть предел, и мое уже исчерпано, однако я все равно улыбаюсь, слушая, как мои неутомимые племянники в трехсотый раз за вечер распевают песенку про дрейдл^[9]. Дай им волю — не угомонятся до утра.

Мы расположились на ковре в гостиной, вокруг горки рассыпанных шоколадных и мелких настоящих монеток.

— У меня есть маленький дрейдл, он сделан… — запевает Касси, то и дело почесывая шею, искусанную колючим свитером со светящейся ханукией на груди. Эти свитеры — одинаковые для всей семьи — нам в прошлом году подарил Алекс.

— Из пиццадильи! — выкрикивает Орион и расплывается в щербатой улыбке. На выходных у него выпал первый зуб, и теперь Орион едва не лопается от гордости. Ах, беззаботное детство!

— Что такое пиццадилья? — интересуюсь я. Мы с Хавьером тоже играем и по совместительству выступаем судьями.

— Кесадилья с пиццей! — Орион кидается в меня дрейдлом. — Я думал, вы умная, тетя Ари!

— Прости, не догадалась! Плохо разбираюсь в пицце, — признаюсь я. — В следующий раз приготовь мне такую.

— Давайте прямо сейчас! — подпрыгивает Касси. Темные кудряшки торчат во все стороны, огромный свитер свисает до колен, тонкие ножки обтянуты бело-синими полосатыми легинсами. — Я сделаю лучшую в мире пиццадилью, только надо, чтоб папа поставил в духовку.

— Нет, дети, готовить мы ничего не будем — только что поели! — Хавьер гладит Касси по волосам, так похожим на его собственные. — И хватит, пожалуй, дрейдла на сегодня — впереди еще семь ночей, а тете Ари вставать рано.

— И все потому, что на станции не отмечают еврейские праздники! Впрочем, иногда я и сама не отмечаю…

— Ну еще разочек, пожалуйста! — просит Касси. Перед ее умоляющим взглядом невозможно устоять.

Вытирая руки о джинсы, в комнату входит Алекс со словами:

— На курсах для молодых родителей почему-то не учат, как отказывать, когда дети такие милые.

Близняшки радостно тянутся к дрейдлу. «У меня есть маленький дрейдл, он сделан из экзистенциальной тоски тети Ари…»

Пока у Алекса не появились дети, я была уверена, что своих мне не надо — родитель из меня выйдет ужасный, с такими-то генами!.. Однако общение с племянниками полностью изменило мои взгляды. Не знаю, сколько у меня будет детей и когда, знаю лишь, что хочу семью — хочу видеть радость детства, которой нам с Алексом так не хватало.

— Выглядишь усталой, — замечает Алекс, садясь в кресло и вытягивая свои длинные ноги. Шамаш^[10] в ханукии на его свитере то и дело гаснет, хотя брат поменял батарейки перед ужином. — Дрейдл достал?

— Все нормально!

В последнее время это моя мантра. Нормально, что Гаррисон меня бросил. Нормально, что Торренс проводит время в мелочных спорах с бывшим мужем и не исполняет обязанности моего руководителя. Я улыбаюсь своей лучшей телевизионной улыбкой, однако «нормально» все равно звучит неубедительно, поэтому добавляю:

— У меня все прекрасно, честное слово!

И будет еще лучше, когда завтра вечером мы встретимся с Расселом, чтобы обсудить наши планы. Встреча назначена всего за два часа до того времени, когда я обычно укладываюсь спать, но ради такого дела можно и припоздниться.

На дрейдле выпадает буква «гимель».

— Вы проиграли! — сообщает Орион и отбирает у нас с Касси шоколадные монеты. — Вы все проиграли!

Я делаю вид, что расстроена.

— Опять?! Да ты непобедим!

Орион с Касси хихикают. Их невинный смех для меня — как бальзам на душу.

Перед любым праздником я переживаю, придет ли мать, и это всегда лотерея — зависит от того, какое у нее настроение. Наверняка Алекс приглашал ее и сегодня. Слава богу, что она не пришла.

— Отличная игра! — Хавьер подбирает дрейдл и складывает выигранные Орионом монетки на журнальный столик. Касси, должно быть, уже объелась шоколадом (которого я принесла целую гору), поэтому не оспаривает выигрыш брата. — Если хотите поговорить, я уведу детей наверх.

— Было бы здорово, спасибо! — откликается Алекс.

Близняшки обнимают меня за шею. Делаю вид, что вот-вот задохнусь.

— Вы такие сильные! Я долго не выдержу! — Они громко смеются и обнимают меня еще крепче. Наконец я сдаюсь и обнимаю их в ответ. — Счастливой Хануки!

Громко целую племянников в макушку, а они делают вид, что им противно.

— Не забудь налить Кассиопее воды в фиолетовую кружку, — напоминает Алекс. Хавьер, улыбаясь, показывает, что уже налил.

Троица с шумом поднимается наверх. По пути Касси обещает Ориону поквитаться с ним в дрейдл завтра вечером.

— Как вам вообще удается проявлять к ним строгость?

— С трудом, но мы справляемся.

Я снова нарушила режим, но не жалею. Алекс уходит в кухню и возвращается с двумя бокалами вина. Глядя, как жадно я пью, предлагает:

— Принести всю бутылку?

— Нет, я завязываю. Это последний. — И я переливаю вино из его бокала в свой.

— Хотел предположить, что у тебя выдалась тяжелая неделя, да ведь сегодня только понедельник…

Я машу рукой:

— Тяжелая неделя, тяжелый месяц, тяжелый год!

— Хочешь выговориться?

— Дело, как всегда, в моей начальнице, но пока я справляюсь, спасибо.

А завтра, возможно, начну справляться еще лучше при поддержке неизменно вежливого, однако по-прежнему загадочного Рассела Барринджера.

— Ну тогда у меня к тебе разговор. — Алекс садится на диван рядом со мной и принимается нервно теребить краешек пледа. Оно и понятно, не просто же так Хавьер увел близняшек, чтобы оставить нас наедине. — Хотел кое-что рассказать о маме.

Я тут же непроизвольно сжимаюсь в комок. Убежать бы сейчас наверх и свернуться клубком в детской кровати…

— Что случилось?

Алекс глубоко вздыхает:

— Она в психиатрической больнице.

Я холодею.

— Где?!.. Что с ней стряслось?

Лицо Алекса смягчается, но тон остается серьезным:

— На самом деле это хорошая новость, Ари. В перспективе, по крайней мере. Вчера ее увезли на «Скорой». Помнишь ее последнего мужчину, Теда? На прошлой неделе он ее бросил, и это сильно по ней ударило. Врачи сообщили, что она позвонила в «911» с панической атакой — была уверена, что умирает, причем в одиночестве. — Алекс потирает веснушчатое лицо, собираясь с мыслями. — По их словам, она совершенно себя не контролировала. Но теперь она в безопасности, и это самое главное.

Так. Хорошо. Она в безопасности. Остальное пока осознается с трудом. Не счесть, сколько раз я думала о том, что матери нужна профессиональная помощь, однако представить ее в психиатрической больнице не могу, тем более что видела их только в кино.

Лишь повзрослев, я поняла, что мать больна. Детали пазла сложились, и всем ее странностям нашлось объяснение. Например, тому случаю, когда в старших классах мать учила меня водить машину и вдруг устроила истерику прямо посреди трассы, потому что ее тогдашний мужчина написал, что отношения закончены. Или тому случаю в средних классах, когда мать три дня не выходила из запертой комнаты, и я умоляла Алекса взломать замок, боясь, что она умерла. Или в детском саду, когда отец кричал, что не в состоянии больше выносить ее: «Не можешь хоть раз в жизни по-человечески чему-нибудь порадоваться, черт тебя подери?!» Несколько лет после развода он слал нам открытки на дни рождения; последнюю я получила на бат-мицву^[11] и тут же выбросила.

Когда мать накрывало, ничто не могло ее порадовать — ни работа, ни прогулки с нами, ни возня с цветами, которые она так любит в нормальном состоянии. Даже если мы с Алексом чему-то радовались, она не в силах была хотя бы улыбнуться.

Мать так часто брала больничный, что для меня остается загадкой, как ее не уволили. А еще в таком настроении она отпускала уничижительные комментарии о моей внешности, и стоило больших трудов убедить себя, что она говорит это не всерьез.

Она постоянно встречалась с сомнительными мужчинами — от простых мудаков до криминальных типов, и все они рано или поздно заявляли, что она истеричка, больная или чокнутая. Мы с Алексом быстро стали самостоятельными, научились готовить и пользовались общественным транспортом, когда она была не в состоянии отвозить нас в школу.

Поскольку мать вела себя так не всегда, нам легко было притворяться, что ничего особенного не происходит. Иногда она могла продержаться несколько недель или даже месяцев — занималась садом, смотрела с нами в обнимку телевизор, и я позволяла себе думать, что теперь все будет хорошо. Однако потом на нее снова находило.

В старших классах я тоже начала чувствовать себя странно, испытывать апатию и беспричинную печаль. Поначалу закрывала на это глаза — куда больше меня волновало настроение матери. Я не жаловалась и терпела, а мир мой с каждым днем становился все серее. Состояние было так похоже на мамино, что поначалу я даже считала его нормальным, а когда осознала это, очень испугалась.

В колледже я впервые пошла на терапию, потому что тяжесть, с которой жила уже несколько лет, начинала мешать учиться, хотя программа мне очень нравилась. Постоянно хотелось спать, общение давалось с трудом, периоды безнадежности и апатии становились все длиннее, а хороших дней оставалось все меньше. Я не была уверена, что в больнице при колледже мне помогут, однако хуже уже в любом случае было некуда. «По-моему, со мной что-то не то», — призналась я врачу.

Вскоре я узнала, что странное состояние моей матери имеет медицинское объяснение, пусть она и не желала лечиться или вообще это обсуждать. Стало понятно, что ее поведение, которое вызывало у меня негодование и отнимало силы до такой степени, что я спала по двенадцать часов после всякой поездки домой, было ей неподвластно. Она тоже страдала, но ничего не могла с этим поделать.

Оказалось, что серая тяжесть, придавившая меня к земле, имеет название. У меня диагностировали клиническую депрессию, и я не собиралась с этим мириться. Из-за побочных эффектов мать всегда была против лекарств и не принимала таблетки даже при эпизодической головной боли. Я не хотела быть такой же, как она, поэтому с готовностью получила рецепт и стала ходить в аптеку.

Четкий диагноз принес большое облегчение, однако эффекта хватило ровно до визита домой на зимних каникулах. Я попыталась объяснить матери, в чем дело, втайне надеясь, что она узнает в этом диагнозе себя и решит обратиться за помощью. «А кто не в депрессии? — отмахнулась мать. — В этом мире вообще нет ничего хорошего, надо просто смириться». Однако я не смирилась, вот уже почти десять лет пью антидепрессанты, хожу к психологу и считаю, что терапия изменила мою жизнь к лучшему.

— Больница хорошая, я посмотрел отзывы в Интернете, — говорит Алекс, и мне представляется сайт с отзывами про психиатрические больницы. — Мама хочет измениться, Ари.

— Ты ей веришь?

— Она всегда хотела. Просто… созрела не сразу.

«Она всегда хотела». На меня снова накатывают воспоминания. Например, о том случае, когда прямо после школьного бала меня бросил мой первый парень, заявив, что я скучная, а мать спросила, чем я его отпугнула. «Мы для них слишком сложные», — заявила она, и я ей поверила.

А потом в колледже другой парень, Майкл, с которым я встречалась всего несколько недель, ушел, потому что, выслушав мой рассказ про мать, антидепрессанты и психотерапию, решил, что не готов к серьезным отношениям со мной. После этого я стала скрывать свои психологические проблемы и показывать в отношениях только свою позитивную, жизнерадостную сторону, как по телевизору.

— Откуда ты узнал? — спрашиваю я, укрывая ноги вязаным пледом. — Разговаривал с ней?

— Она указала меня как контактное лицо в экстренных случаях.

— Ясно.

Пытаюсь убедить себя, что это не обидно. В конце концов, Алекс — старший, а я постепенно отдалилась и могу по несколько дней не отвечать на ее сообщения и звонки. Она даже еще не знает, что мы с Гаррисоном расстались. Мой нынешний психотерапевт, Джоанна, посоветовала держать дистанцию, чтобы сосредоточиться на себе, поскольку мать всякий раз выводит меня из равновесия. Я хотела бы иметь с ней дружеские отношения, гулять, ходить вместе в кафе, однако реальность такова, что мать может не писать месяцами, а потом объявляется с очередной плохой новостью.

— Я хочу ее поддержать, — тихо говорю я. — Хочу, чтобы ей стало лучше. Честное слово. Только… мне трудно в это поверить. Чего она ждала все эти годы?

Подмывает добавить: «Неужели мы были для нее недостаточно хороши?» — но я молчу. Алекс задумчиво трогает мою ногу под пледом ступней, одетой в носок с узорами из латкес^[12].

— Лучшее, что мы сейчас можем сделать, — поддерживать ее, особенно когда она вернется домой. Сейчас она взяла неоплачиваемый отпуск.

Уже не один десяток лет мать работает в компании «Боинг» и дослужилась там до исполнительного помощника.

— В больнице разрешен прием посетителей, и я собираюсь в ближайшее время туда съездить, — продолжает брат. — Если бы ты тоже приехала, ей было бы очень приятно. Она ведь по-прежнему смотрит твои эфиры — почти каждый день.

Я в замешательстве натягиваю плед до подбородка. Эмоции, с которыми боролась всю прошлую неделю, рвутся наружу.

— Я пока не готова принять решение. Понимаю, что у нее серьезные проблемы, но послушай, Алекс, этим проблемам уже много лет! И она не пожелала бороться с ними ради нас — ни пока мы были детьми, ни когда подросли, ни когда съехали из дома. Так что теперь, уж прости, мне трудно ей посочувствовать.

— Я понимаю. — Алекс ласково обнимает меня. Он умеет заботиться и стал отличным отцом. — Понимаю, и ситуация действительно дурацкая. Что бы ты ни решила, я на твоей стороне — на сто процентов.

— Спасибо! — искренне отвечаю я. — Я сообщу тебе, как надумаю.

Через несколько минут сверху спускается Хавьер.

— Касси требует сказку на ночь от любимой тети. Ты готова?

— Разумеется! — откликаюсь я и наклеиваю улыбку, которая, надеюсь, станет искренней, когда увижу племяшку.

Примечания

9

Дрейдл — четырехгранный волчок для детской игры на Хануку. На каждой грани написана одна из букв еврейского алфавита, которым соответствуют определенные игровые действия (передача хода, получение всего банка или половины, пополнение банка). Играют на мелкие или шоколадные монеты, орехи, изюм, яблоки и т. п. В англоговорящих странах широко известна ханукальная песенка I Have a Little Dreidel («У меня есть маленький дрейдл»).

10

Шамаш (ивр. «служка») — одна из свеч меноры или ханукии. Предназначена для зажигания остальных свечей.

11

Бат-мицва — иудейский праздник в честь совершеннолетия девочки, которое, по законам иудаизма, настает в двенадцать (в некоторых трактовках в тринадцать) лет и один день. Аналогичный праздник для мальчиков — бар-мицва в возрасте тринадцати лет и одного дня. После достижения совершеннолетия ребенок становится полноправным членом еврейской общины и обязан соблюдать все иудейские нормы.

12

Латкес — картофельные оладьи, которые традиционно готовят на Хануку.