Маугли. Книга Джунглей

Редьярд Джозеф Киплинг

Новый, адаптированный перевод Алексея Козлова великого произведения Редьярда Киплинга «Маугли» из «Книги Джунглей». Сочинение 1893 года.

Переводчик Алексей Борисович Козлов

Дизайнер обложки Алексей Борисович Козлов

© Редьярд Киплинг, 2020

© Алексей Борисович Козлов, перевод, 2020

© Алексей Борисович Козлов, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4496-6109-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

НОЧНАЯ ПЕСНЯ ДЖУНГЛЕЙ

Над Миром воцарилась Ночь,

И Мышь Летучая летит.

Тот, кто хотел себе помочь —

Помог!

Но самый хитрый скрыт!

Здесь не услышишь Злата Звон.

Жизнь тяжела,

А Смерть легка!

У Джунглей лишь один Закон —

Удара Когтя и Клыка!

Братья Маугли

Около семи часов душным вечером на холмах Сиона, Отец-Волк проснулся после долгого дневного отдыха, почесался, зевнул и медленно вытянул лапы, одну за другой, пытаясь избавиться от сонного онемения. Мать-Волчица лежала, уткнувшись большим серым носом в четыре кувыркающихся, визжащих детеныша, и Луна сияла в горловине пещеры, там, где все они жили.

«Авгр!» — внезапно прорычал Отец-Волк, — Пришёл час новой охоты!

Он уж собирался спрыгнуть с холма, когда небольшая тусклая тень, украшенная густым, пышным хвостом, пересекла порог и заскулила:

— Удачи тебе, о славный Вождь Всех Волков! Счастья Тебе! И удачи и крепких белых зубов твоим благородным детям, дабы они никогда не забывали о голодных тварях в этом огромном Мире!

То был шакал — Табаки, Блюдолиз, как называли его в Джунглях. И все волки Индии презирали Табаки, потому что он бегал, распустив длинный язык, шутя, рассказывая всем лживые сплетни, и пожирал тряпки и куски сгнивших кож из деревенских мусорных куч. Но они не только презирали его, но и боялись, потому что Табаки, больше чем кто-либо в джунглях, склонен сходить с ума, а сойдя с ума и впав в бешенство, он мгновенно забывает, что был некогда труслив, что когда-либо кого-то боялся, и тогда он бежит по лесу напролом, кусая все на своем пути бешеными, ядовитыми зубами. Даже Тигр ужасается, бежит и прячется, когда маленький Табаки сходит с ума, потому что безумие — самая позорная вещь, которая может настигнуть дикое существо — Дитя Матушки Природы. Мы называем это гидрофобией, но Дети Леса называют это Девани — безумием — и убегают от него, унося ноги куда подальше.

— Тогда войди и посмотри, — сухо сказал Отец-Волк, — но здесь совсем нет еды!

— То, что для волка нет еды, — сказал Табаки, — то для такого подлого создания, как я, и сухая кость — в радость, и крошка — великий праздник. Кто мы такие, Гайдарлоги, чтобы выбирать и выпендриваться?

Он побежал к задней части пещеры, где вскоре нашел кость оленя с небольшим количеством мяса на ней, и теперь сидел, весело вгрызаясь в её конец.

— Всем спасибо за этот хороший ужин! — наконец провизжал он, довольно облизывая чёрные губы длинным влажным языком, — О, Хозяин! Услышь меня! Как прекрасны твои благородные дети! О, как велики их глаза! И они такие молодые! Но, в самом деле, в самом деле, я мог бы всё-таки вспомнить, что дети королей с самого начала с самого начала всегда были настоящими мужчинами!

Теперь Табаки, как и все остальные, знал, что нет ничего более неудачного, более поганого, чем комплимент детям Волка прямо им в лицо. Ему было приятно видеть, что Мать-Волчица и Отец-Волк почувствовали неловкость.

Табаки сидел неподвижно, радуясь злу, которое он совершил, и затем злобно сказал:

— Шер-Хан, Большой Тигр, поменял свои охотничьи угодья! Теперь он будет охотиться среди этих холмов до следующей луны, поэтому он сказал мне об этом!

Шер-Хан был тигром, который жил у реки Вайнгунга, в двадцати милях от нее.

— Он не имеет права! — сердито зарычал Отец-Волк. — По закону джунглей он не имеет права менять свою охотничью зону без должного предупреждения. Он распугает всю дичь в десяти милях в округе, а я… я должен убить на двоих в эти дни!

— Его мать не зря звала его Лунгри — Хромой, не даром звала так! — тихо сказала Мать-Волчица, — Он был хром одной ногой с самого рождения. Вот почему он убивал всегда только скот! Теперь жители Вайнгунги злятся на него, и он пришел сюда, чтобы разозлить наших жителей! Они будут рыскать по джунглям за ним, когда он уже будет далеко, а мы и наши дети должны будем бежать, как от горящей саванны! Действительно, мы очень, очень благодарны Шер-Хану!

— Должен ли я доложить ему о вашей благодарности? — взвился Табаки.

— Нет! — отрезал Отец-Волк, — Ступай! Прочь отсюда! Иди, охоться вместе со своим хозяином! Ты принёс нам слишком много вреда за одну ночь!

— Я иду! Иду! — тихо сказал Табаки, — Вы можете прекрасно расслышать Шер-Хана! Он там, внизу, в зарослях. Я мог бы и не говорить вам об этом! Вы сами прекрасно всё слышите!

Да, Отец-Волк и в самом деле слышал, как внизу в долине, там, где текла маленькая речушка, раздавался сухой, злой тигриный рык, переходящий в неудовлетворённое рычание зверя, которому ничего не удалось поймать, и которому совершенно безразлично, узнают ли об этом все джунгли в округе.

— Дурилка! — засмеялся Отец-Волк, — Начинать вечернюю охоту с такого шума?! Он думает, что наши олени под стать его толстым волам с Вайнгунга?

— Х-ш-ш-ш! Этой ночью он охотиться ни на вола, ни на оленя! — сказала Мать-Волчица, — Это человек!

Хныканье превратилось в своего рода растущее мурлыканье, которое, казалось, исходило со всех сторон. Это был шум, который иногда сбивает с толку дровосеков и цыган, спящих под открытым небом, и заставляет их бежать в ужасе прямо в пасть тигра.

— Человек!? — сказал Отец-Волк, показывая все свои белые зубы, — Фу! Неужели в болоте закончились жуки и лягушки, чтобы ему пришлось есть Человека, да и на нашей земле?!

Закон Джунглей, по которому ничего нельзя совершить без основания, запрещает каждому зверю есть Человека, кроме случаев, когда он убивает его, чтобы показать детям, как нужно убивать, и при этом он должен охотиться только за пределами охотничьих угодий своей стаи или племени. Истинная причина этого Закона заключалась в том, что убийство людей рано или поздно означает прибытие других белых людей на слонах с оружием и сотен коричневых мужчин с гонгами, ракетами и факелами. Тогда все в джунглях страдают. Причина, по которой звери решили не убивать людей, состоит в том, что человек — самый хилый и самый беззащитный из всех живых существ, и убивать его может только очень неблагородное существо. Впридачу, они также говорят так между собой — и это правда — что людоеды становятся грязными и у них выпадают зубы.

Мурлыканье становилось всё громче, и закончилось воем в полное горло: «Aa-a-хр-ррр!» — воплем бесноватого Тигра.

Потом был вой — звериный неописуемый вой — из глотки Шер-Хана.

— Он промазал! — пробурчала Мать-Волчица, — Что это?

Отец-Волк выбежал и остановился в нескольких шагах и услышал, как Шер-Хан бормотал и дико порыкивал, тяжело подминая под себя хрустящие сухие кусты.

— У этого дурня не нашлось лучшей забавы, чем прыгнуть в костёр дровосека, и он спалил там свои лапы! — хрипло расхохотался Отец-Волк, — Табаки с ним!

— Что-то крадётся в гору! — сказала Мать Волчица, дернув одним ухом, — Приготовься!

Кусты в зарослях чуть слышно зашуршали, и Отец-Волк припал к земле, готовясь к прыжку. Тогда, если бы вы в это мгновение смотрели на него, вы бы увидели самое чудесное явление в мире — волка, остановившегося в середине прыжка. Прежде чем он увидел, на что прыгает, он прыгнул, а затем попытался остановить себя. В результате он взвился прямо в воздух на четыре или пять футов, приземлившись почти там, где только что был.

— Человек! — огрызнулся он, — Мужской детеныш! Посмотрите! Вот он!

Прямо перед ним, ухватившись за низкую ветвь, стоял обнаженный коричневый младенец, едва-едва научившийся ходить — мягкий нежный, весь в ямочках, с таким видом, как будто он всегда ночами приходит в волчьи пещеры. Он посмотрел в лицо Отцу-Волку и засмеялся.

— Это самец? — спросила Мать-Волчица, — Я никогда не видела ни одного! Принеси его сюда!

Волк, привыкший переносить своих детенышей так нежно, что не разбил бы и яйцо в своей пасти, схватил человеческого детёныша, и хотя челюсти Отца-Волка сомкнулись прямо на спине ребенка, ни один зуб даже не поцарапал кожу, когда он положил его среди своих малышей.

— Какая малютка! Как нагой, какой безволосый, и какой смелый! — тихо сказала Мать-Волчица.

Ребенок пробирался между детенышами, чтобы приблизиться к теплым сосцам Матери-Волчицы.

— Ахой! Он ест вместе с другими! И это детеныш человека! Теперь скажи мне, был ли когда-нибудь Волк, который мог похвастаться детенышем человека среди своих детей?

— Я слышал время от времени о таких случаях, но никогда в нашей Стае или в мое время я не слышал о таком! — сказал Отец-Волк, — У него вообще нет волос, он совсем голый, и я мог бы убить его одним когтем ноги! Но видишь, он смотрит вверх и совсем не боится!

Лунный свет вдруг перестал литься в пещеру, потому что огромная квадратная голова и плечи Шер-Хана полностью заслонила вход. Табаки позади него громко верещал на всю округу:

— Мой господин, мой господин, он вошел туда!

— Шер Хан делает нам большую честь! — сказал Отец-Волк, но его глаза были очень злы, — Что нужно Шер-Хану?

— Мою добычу! Сюда только что вошёл медвежонок! — сказал Шер Хан, — Его родители сбежали! Отдай его мне!

Как сказал Отец-Волк, Шер-Хан прыгнул в костёр дровосека и был в бешенстве от боли в обожженных ногах. Но Отец-Волк знал, что вход в пещеру слишком узок, чтобы Тигр мог протиснуться внутрь. Даже там, где он стоял, плечи и передние лапы Шер-Хана были сильно стеснены тесны сводами, как у человека, который пытается сражаться в бочке.

— Волки — Свободный Народ! — сказал Отец-Волк, — Они получают приказы от Главы Стаи, а не от полосатых Потрошителей ручного скота! Детеныш этого человека — наш, и только у нас есть право его убить, если мы захотим этого!

— Они захотят, они не захотят! Они соизволят! Они не соизволят! Что за разговорчики такие? Клянусь убитыми мной быками, моё ли это дело — стоять в твоей собачьей конуре и вымаливать то, что принадлежит мне по праву? Это я, Шер-Хан, Я, говорю тебе!

Громовой рык Тигра прозвучал в пещере. Мать-Волчица отряхнулась от детенышей и бросилась вперед. Ее глаза, как две зеленые Луны вперились из темноты в пылающие огнём глаза Шер-Хана.

— И это я, Ракша-Демон, отвечаю. Этот человеческий детеныш мой, знай, ты, мерзкий Хромоножка! Мой! И он у меня! Он под моей защитой! Он будет жить вместе сомной, вместе со всей Стаей и охотиться со Стаей, и в конце концов, смотри, храбрый охотник на маленьких голых детенышей — пожиратель жаб — убийца пиявок — рано или поздно он начнёт свою охоту и на тебя! А теперь убирайся отсюда, или, клянусь Самбуром, которого я убила (а ты хорошо знаешь, что я не ем падали), возвращайся к своей матери, подпаленный рабами повелитель джунглей, еще более жалкий, чем кто-либо когда-либо где-нибудь! Убирайся! Пшёл!

Отец-Волк посмотрел на неё с изумлением. Он почти забыл те счастливые дни, когда завоевал любовь Матери-Волчицы в честной схватке с пятью другими волками, когда она бегала в стае, и никто бы не осмелился называть её Демоном только ради светского комплимента. Возможно, Шер-Хан и столкнулся бы с Отцом-Волком, но он не мог противостоять Матери-Волчице, так как знал, что там, где он находится, она имеет все преимущества, и будет сражаться до смерти. Поэтому он попятился из пещеры, рыча, и когда вылез из неё, завыл:

— Каждая собака лает в своем подворье! Посмотрим, что скажет Стая по поводу воспитания медвежат в волчьей стае! Детеныш мой, и в конце концов мои клыки доберутся до него, слышите вы, мелкие хвостатые воришки дохлых мышей?

Тяжело дыша, Мать-Волчица бросилась к своим волчатам, а Отец-Волк серьезно сказал ей:

— Шер-Хан говорит правду! Волчонок должен быть показан Стае! Ты все еще хочешь оставить его себе, мать?

— Хочу ли я! — она ахнула, — Ночью он пришел голый, один-одинёшенек и очень голодный, но он не испугался! Смотри, он уже отодвинул одну из моих малышек в сторону! И этот хромой мясник хотел убить его и сбежать к Вайнгунге в то время как местные жители мстили бы нам и сносили бы наши логова! Хочу ли я оставить его себе? Конечно, я оставлю его себе! Лежи спокойно, лягушонок! Он — Маугли! Я буду звать тебя — Лягушонок Маугли, и придет время, когда ты рассчитаешься с Шер-Ханом, ты будешь охотиться на Шер-Хана, как он охотился сегодня на тебя!

— Но что скажет наша стая? — спросил тогда Отец-Волк.

Закон Джунглей очень четко гласил, что любой Волк может, когда женится, уйти из стаи, к которой принадлежит. Но как только его детеныши подрастут и встанут на ноги, он должен привести их на Совет Стаи, который обычно проводится раз в месяц в Полнолуние, чтобы другие волки могли признать их. После этого малые волчата могут свободно бегать, куда им заблагорассудится. И если тогда взрослый волк убьёт одного из них, нет ему прощения! Тогда наказание для убийцы — смерть, и если вы задумаетесь на минуту, то увидите, что это и должно быть так!

Отец-Волк дождался, пока его детеныши не научились бегать, а затем ночью отвел их и Маугли на Совет Стаи, и Мать Волчицу тоже отвёл к Скале Совета — вершине холма, покрытой большими камнями и валунами, где легко могли спрятаться сотни зрелых волков. Акела, большой серый волк-одиночка, который управлял всей стаей силой и хитростью, лежал на своем камне, вытянувшись во всю длину, а под ним сидели сорок или более того Волков всех размеров и расцветок, от ветеранов барсучьего цвета, которые могли справиться с оленем в одиночку, до молодых черных трехлетних детёнышей, которые думали, что могут повторить его подвиг. Одинокий волк вел их уже почти целый год. В молодости он дважды попадал в волчью ловушку, а однажды был пойман, избит и оставлен умирать; так что он хорошо знал нравы и обычаи двуногих людей. У скалы было очень мало разговоров. Детеныши кувыркались друг с другом в центре круга, где сидели их матери и отцы, и время от времени старший волк тихо подходил к детенышу, внимательно смотрел на него и бесшумно возвращался на свое место. Иногда мать выталкивала своего детеныша в полосу лунного света, чтобы убедиться, что его не проглядели. Акела со своей скалы кричал:

— Вы знаете Закон! Вы знаете Закон! Смотрите внимательно, о, волки! Смотрите внимательно!

И встревоженные матери отвечали на зов:

— Смотрите — смотрите, о, волки!

Наконец — и щетина на шее матери волчицы поднялась, когда пришло время — Отец-Волк толкнул Лягушонка Маугли, как они его называли, в центр, где он сидел, смеясь и играя с камешками, которые блестели и искрились в лунном свете.

Акела, никогда не поднимавший головы с лап, продолжал монотонно кричать:

— Смотрите хорошо! О, Волки! Смотрите хорошо!

Из-за скал донесся приглушенный рёв — там бесновался Шер-Хан:

— Детеныш мой! Отдай его мне! Какое отношение Свободные Волки имеют к детёнышу человека?

Акела даже не пошевелил ушами. Он сказал:

— Смотрите же хорошо, о, Волки! Какое отношение Свободный Народ имеет к приказам любого, кроме приказов Свободного Народа? Смотрите хорошо!

Раздался целый хор громких рыков, и молодой волк на четвертом году жизни вышел вперёд и повторил Акеле вопрос Шер-Хана:

«Какое отношение свободный народ имеет к детенышу человека?»

Так вот, Закон Джунглей гласит, что если есть какой-либо спор относительно права детеныша быть принятым стаей, то за него должны высказаться по крайней мере два члена стаи, которые не являются его отцом и матерью.

— Кто будет говорить от имени этого детеныша? — сказал Акела, — Кто из свободного племени за принятие его в стаю? Ответа не последовало, и Мать Волчица приготовилась к тому, что, как она знала, будет её самой последней в жизни битвой, если дело дойдет до драки.

Тогда единственное другое существо, не волк, которому разрешено присутствовать на Совете Стаи — Балу, сонный Бурый Медведь, призванный учить волчат Закону Джунглей, старый Балу, который может приходить и уходить на Совет Стаи, когда ему заблагорассудится, потому что он ест только орехи и корни, и мёд — поднялся на задние лапы и хрюкнул.

— Детеныш волка — детеныш человека? — сказал он, — Я отдаю свой голос за детёныша человека! В людских детёнышах нет вреда! У меня нет дара слова, но я говорю вам правду! Пусть он будет со Стаей, и пусть войдет в неё вместе с остальными Волками! Я сам буду его учить!

— Нам нужен ещё один голос! — сказал Акела, — Балу сказал своё слово, а он учитель у наших детёнышей! Кто скажет слово, кроме Балу?

Черная тень упала в круг. Это была Багира, Чёрная Пантера, блестящая, вся смоляная, траурная, как вдова, с головы до пят в чёрном облачении, с рисунком на шкуре, видным на свету, как легкий узор на погребальном муаре. Все знали Багиру, и никто не мог осмелиться пресечь ей дорогу, потому что она была хитра, как Табаки, смела, как Дикий Буйвол, и безрассудна, как раненый Слон. Но голос у неё был мягкий, как дикий пчелиный мед, капающий из сот высокого дерева, и кожа нежнее пуха птенца!

— О, Акела, и вы, свободные Дети Джунглей, — промурлыкала она, — я не имею права голоса на вашем уважаемом собрании, но Закон Джунглей гласит, что если есть сомнение, которое не является убийственным вопросом в отношении нового детёныша, жизнь этого детёныша можно выкупить по некой цене. И в Законе не говорится, кто может или кто не может заплатить эту цену. Я права?

— Права! Права! — завыли молодые волки, которые были всегда голодны, — Слушайте Багиру! Детёныша можно выкупить по хорошей цене! Это закон! Закон!

— Зная, что я не имею права говорить здесь, я прошу вашего разрешения на это!

— Говори! Говори сейчас же! — закричал двадцать голосов.

— Убивать голого детёныша — это позорная низость! Кроме того, он может нам пригодиться, когда вырастет! Балу говорил от его имени. Теперь к слову Балу я добавлю одного жирного, недавно убитого буйвола, который спрятан в полумиле отсюда, если вы примете этого детёныша в соответствии с Законом в стаю. Это сложно?

Было множество голосов, спорящих между собой:

— Что бояться? В чём проблема? Он умрет в зимние дожди! Он сгорит на солнце! Какой вред может принести нам голая глупая лягушка? Пусть он бегает в составе стаи! Где бык, Багира? Пусть его примут!

А потом громко завыл Акела:

— Хорошо смотрите! Хорошо смотрите, о, Волки!

Маугли по-прежнему был углублён в свои камешки, и даже не заметил, как подошли волки, и каждый из них внимательно обнюхал и осмотрел его! Наконец они все спустились с холма и отправились за мертвым буйволом, и остались только Акела, Багира, Балу и Маугли. Шер-Хан ревел всю ночь, потому что он был очень зол, что Маугли не был передан ему.

— Рычи громче! — сказала Багира в усы, — Придет время, когда эта голая пигалица заставит тебя реветь в другой тональности, или я ничего не знаю о людях!

— Это было хорошо сказано! — молвил Акела, — Мужчины и их детёныши очень мудры! В своё время он будет нам очень полезен!

— Действительно, он может помочь нам во время нужды! Никто не может надеяться на то, чтобы ему удалось вести Стаю вечно! — сказал Багира.

Акела ничего не ответил. Он думал о том времени, какое приходит к каждому вожаку каждой стаи, когда сила рано или поздно покидает его, и он становится все слабее и слабее, пока, наконец, его не убьют Волки его родной Стаи, и не придет новый вожак, чтобы быть убитым в свою очередь, когда придёт его час.

— Уведите его, — сказал Акела Отцу Волку, — и обучите его всему, как и полагается любому члену Свободного Народа!

Именно так Маугли был включен в Сионийскую Стаю волков по цене быка и по доброй рекомендации мудрого Медведя Балу.

Теперь мы должны удовольствоваться тем, что нам придётся пропустить десять или одиннадцать лет, и только догадываться о той замечательной, полной приключений жизни, которую все эти годы Маугли вел среди волков, потому что, если бы она была написана, она заполнила бы очень много книг. Он рос вместе с детенышами, хотя они, конечно, выросли волками еще до того, как он стал ребенком. И Отец-Волк учил его своему волчьему делу, обучал Законам Джунглей, пока наконец любой шорох в траве, любое дуновение теплого ночного воздуха над головой, любой крик совы в ночном небе, любой скрип коготка летучей мыши, приземляющейся на дерево, любой всплеск самой тихой, осторожной рыбы в озере не стали понятны ему и значили для него столь же много, как счёты в офисе делового человека. Когда он не учился, он сидел на Солнце, спал, ел и снова спал. Когда он чувствовал себя грязным, когда ему становилось жарко, он плавал в лесных бассейнах, и когда ему хотелось меда (Балу сказал ему, что мед и орехи так же вкусны, как сырое мясо), он взбирался на дерево, и Багира показывала ему, как это делается.

Багира лежала на ветке и звала его: «Иди сюда, братишка!», и поначалу Маугли цеплялся к ветвям, как ленивец, но потом научился бросаться через ветви почти так же смело, как обычная Серая Обезьяна. Скоро он даже занял свое место на Скале Совета, и когда Стая собиралась в полном составе, он обнаружил, что если он начинает пристально смотреть в глаза любого волка, волк всегда принуждён опустить глаза, и поэтому он смотрел в глаза волкам с большим удовольствием. В другое время он выковыривал длинные занозы из подушек лап своих друзей, потому что волки ужасно страдали от заноз, шипов и заусенцев в их шкурах. Ночью он спускался по склону холма в возделанные крестьянами земли, и с любопытством разглядывал деревенских жителей в их хижинах, но не доверял людям, потому что Багира показала ему квадратную коробку с железными воротами, так хитро спрятанную в джунглях, что он чуть не вошел в нее, и сказала, что это ловушка, и в ней сидит Смерть. Больше всего на свете он любил шествовать с Багирой в темноте, любил жаркое сердце леса, любил спать там весь сонный день, а ночью смотреть, как Багира охотится и убивает свою добычу. Багира убивала всё на своём пути, направо и налево, когда чувствовала голод, и Маугли тоже — за одним исключением. Как только он стал достаточно взрослым, чтобы понимать некоторые вещи, Багира сказала ему, что он никогда не должен касаться людского скота, потому что он был куплен в Стаю ценой жизни быка.

— Все Джунгли твои, — говорила Багира, — и ты можешь убивать всё, что в твоих силах, но ради быка, который купил тебя, я прошу тебя, ты никогда не должен убивать или есть ручной скот, молодой или старый! Таков Закон Джунглей!

И Маугли свято повиновался ей.

И он рос и рос сильным мальчиком, как должен расти тот, кому не нужно целый день напролёт учить уроки, и кто не должен думать ни о чём, кроме еды!

Мать-Волчица много раз говорила ему, что Шер-Хану нельзя доверять, и что однажды он должен убить Шер-Хана. Но хотя молодой волк помнил бы этот совет каждый час, Маугли сразу забыл его, потому что он был всего лишь маленьким мальчиком — хотя он, разумеется, назвал бы себя волком, если бы мог говорить на любом человеческом языке.

Шер-Хан всегда переходил его дорогу в Джунглях, потому что по мере того, как Акела становился старше и слабел, Хромой Тигр стал потихоньку большим другом молодых волков Стаи, которые следовали за ним в надежде на жирные объедки, чего Акела никогда бы не позволил, если бы осмелился вернуть свою власть к надлежащим границам. Тогда Шер-Хан всё время льстил им и удивлялся, что такие прекрасные молодые охотники довольствуются тем, что их ведут умирающий волк и детеныш человека.

— Мне говорят, — твердил им Шер-Хан, — что даже на Совете вы не смеете смотреть ему в глаза?

И молодые волки рычали и ощеривались.

Багира, у которой повсюду были глаза и уши, кое-что знала об этом заговоре, и раз или два она отчитала Маугли и сказала ему много грозных слов, что Шер Хан когда-нибудь убьет его. Маугли смеялся и отвечал:

— У меня есть Стая, и у меня есть Ты, и Балу, и хоть он и ленив, он сможет нанести удар или два ради меня. Почему я должен кого-то бояться?

В один очень теплый, ясный летний день у Багиры появилось новое представление о том, как сделать так, чтобы Маугли наконец услышал её. Возможно, Дикобраз Икки предупредил её об этом, но когда они были в Джунгля, и мальчик лежал, положив голову на красивую черную, блестящую шкуру Багиры, она сказала ему:

— Маленький братик, часто ли я говорила тебе, что Шер-Хан — твой лютый враг?

— Столько раз, сколько орехов на моей ладошке! — сказал Маугли, который, естественно, совсем не мог считать, — Ну и что из того? Я засыпаю, я хочу спать, Багира, а у Шер-Хана есть только длинный хвост, и он так же громко ругается, как Мао, грозный Павлин!

— Нет, сейчас не время для сна! Балу знает это! Я знаю это! Стая знает это! И даже самый глупый, самый дурной олень знает! Табаки тебе тоже сказал об этом?

— Хо! Хо! — сказал Маугли, — Не так давно Табаки пришел ко мне с грубыми словами, что я голый мужской детеныш и не гожусь даже копать сладкие свиные орешки. Но я поймал Табаки за хвост и дважды ударил его о пальму, чтобы он научился хорошим манерам!

— Это было глупо, потому что, хотя Табаки и был интриганом, он все равно рассказал бы тебе о том, что тебя бы очень взволновало! Открой глаза, братишка! Шер-Хан не смеет убить тебя в Джунглях! Кишка тонка! Но помни, Акела очень стар, и скоро придет день, когда он не сможет убить своего оленя, промахнётся на охоте, и тогда он больше не будет Вождём Стаи! Многие из волков, которые смотрели на тебя, когда ты впервые пришел на Совет, тоже стары, и молодые волки уверены, как подучил их Шер-Хан, что детенышу нет места в стае! Через некоторое время ты станешь настоящим мужчиной!

— А что такое человек, который не может бежать рядом со своими братьями? — сказал Маугли, — Я родился в Джунглях! Я всегда повиновался Закону Джунглей, и нет ни одного нашего волка, из лап которого бы я не вытащил колючку! Воистину, они мои Братья!

Багира растянулась во весь рост, и устало прикрыла глаза.

— Братишка! — сказала она, — Почеши мне шею, вот здесь, под челюстью!

Маугли поднял свою сильную загорелую руку, и прямо под шелковистым подбородком Багиры, где гигантские перекатывающиеся мышцы были скрыты блестящей шкурой, он наткнулся на маленькую проплешину.

— Никто в Джунглях не знает, что я, Багира, ношу этот знак — это след от человечьего ошейника, знай, братишка, я тоже родилась среди людей, и именно среди людей умерла моя мать — в клетках королевского дворца в Удейпуре. Именно поэтому я заплатила за тебя на Совете, когда ты был маленьким голым щенком. Да, я тоже родилась среди людей. До того Я никогда не видела Джунглей. Они кормили меня за решеткой из железной кастрюли, пока однажды ночью я не почувствовала себя Багирой — Пантерой — и — больше ничьей игрушкой, и тогда одним ударом лапы я сломала их глупые замки и ушла оттуда. И поскольку я научилась человеческим обычаям и языку, я знаю, что в Джунглях нет ничего страшнее для Шер-Хана, чем Багира из Удейпура. Не так ли?

— Да, — сказал Маугли, — все в Джунглях боятся Багиры, все, кроме Маугли!

— О, ты мой человеческий детеныш! — ласково сказала Черная Кошка, — И как я однажды вернулась в Джунгли, так и ты должен вернуться к людям, к людям, которые все твои братья — если ты не хочешь быть убитым на Совете!

— Но зачем — зачем кому-то убивать меня? — спросил Маугли.

— Посмотри на меня! — сказала Багира.

Маугли пристально посмотрел ей прямо в глаза. Большая Пантера отвернулась через полминуты.

— Вот почему! — сказала она, сложив лапы на сухие листья, — Даже я не могу смотреть тебе в глаза, а я ведь родилась среди людей, и я люблю тебя, братишка! Другие ненавидят тебя за то, что глаза их не могут встретиться с твоими, за то, что ты мудр, за то, что ты вырывал шипы из их ног — за то, что ты — Человек!

— Я ничего этого не знал! — угрюмо сказал Маугли, и его густые черные брови сошлись на переносице от гнева.

— Что такое Закон Джунглей? Сначала ударь, а потом скажи слово! По твоей беспечности они знают, что ты человек! Но будь мудрым! В моем сердце, когда Акела наконец промахнётся — а каждая новая охота обходится ему всё дороже — стая обернется против него и против тебя. Они проведут Совет Джунглей у скалы, и тогда… тогда… — Я знаю, что нам надо делать! — сказала Багира, вскакивая, — Быстро спускайся к хижинам людей в долине и возьми немного Красного Цветка, который они там выращивают, чтобы, когда придет время, у тебя был еще более сильный друг, чем я, или Балу или те из стаи, которые любят тебя! Добудь Красный Цветок! Я говорю!

Под Красным Цветком Багира, разумеется, подразумевала огонь, ибо ни одно существо в Джунглях не назовет огонь его собственным именем. Каждый зверь живет в смертельном страхе перед Красным Цветком и изобретает сотни способов его описания.

— Красный Цветок? — сказал Маугли, — Тот, что растет у их хижин в сумерках? Я возьму его совсем немного!

— В тебе живёт настоящий лев — Царь Зверей! — гордо сказала Багира, — Помни, что Красный Цветок растет в маленьких горшках. Схвати один быстро и держи его около себя пока он не понадобиться нам!

— Хорошо! — сказал Маугли, — Я иду! Но уверена ли ты, о, моя любимая Багира, — он обнял великолепную шею и заглянул глубоко в её большие глаза, — уверена ли ты, что все это дело рук Шер-Хана?»

— Клянусь сломанным замком, который освободил меня в Удейпуре, братишка!

— Тогда, клянусь выкупившим меня быком, я заплачу Шер-Хану за это сполна, и, может быть, он получит даже немного больше! — сказал Маугли и умчался прочь.

— Это настоящий мужчина! Вот настоящий человек! — сказала Багира себе, снова ложась, — О, Шер Хан, еще десять лет назад не было охоты чернее, чем охота на лягушек!

Маугли бежал всё дальше и дальше через лес, и сердце его неистово колотилось в его горячей груди. Когда взмыл вечерний туман, он подошел к пещере, затаил дыхание и посмотрел на долину. Детёнышей не было дома, но Мать-Волчица в глубине пещеры по его тихому дыханию поняла, что её Лягушонок чем-то обеспокоен.

— Что случилось, сынок? — спросила его Мать.

— Какая-то летучая мышь рассказала мне всё о Шер-Хане! — отозвался он, — Сегодня ночью я охочусь среди вспаханных полей!

И он нырнул вниз и устремился через кусты к ручью на дне долины. Там он на мгновение замер, потому что услышал крик охотящейся Стаи, услышал рев преследуемого Самбхура и фырканье, когда самец отвернулся. Потом раздались злые, горькие вопли молодых волков:

— Акела! Акела! Пусть Одинокий волк покажет свою силу! Место для лидера стаи! Весна, Акела!

Одинокий волк, должно быть, прыгнул и промахнулся, потому что Маугли услышал щелчок его зубов, а затем визг, когда Самбхур сбил его с ног.

Он больше ничего не ждал, но тут же бросился дальше, и вскоре крики стали слабеть позади него, и когда он выбежал на пахотные земли, где жили жители деревни, не стали слышны совсем.

— Багира говорила правду, — подумал он, тяжело дыша, когда притаился под окном хижины, — Завтра будет главный день для Акелы и для меня!

Затем он прижался лицом к окну и стал наблюдать за огнем в очаге. Он видел, как жена земледельца встала и кормила его всю ночь маленькими черными комочками. И когда наступило утро, и туман стал белым и холодным, он увидел, как дитя этого человека подняло плетеный горшок, обмазанный землей, наполнило его кусками раскаленного угля, положило его под одеяло и вышло ухаживать за коровами в загоне.

— И это все? — сказал себе Маугли, — Если детеныш может это сделать, значит, и мне бояться нечего!

Он вышел из-за угла, встретился с мальчиком, взял горшок из его рук и скрылся в тумане, а мальчик взвыл от страха.

— Они очень похожи на меня! — сказал себе Маугли, дуя в горшок, как это сделала женщина, — Эта штука умрет, если я не дам ей поесть! — и он уронил веточки и высушенную кору на тлеющие красные угли. На полпути к вершине холма он встретил Багиру, на шкуре которой утренняя роса сияла, как отмытые водой лунные камни.

— Акела промахнулся! — сказала Пантера, — Они убили бы его уже прошлой ночью, но ты им тоже нужен! Они рыскали тебя по всему лесу и на холме!

— Я был среди вспаханных земель! Я готов. Смотри! Маугли поднял крышку котелка и показал его содержимое Багире.

— Хорошо! Я видела, как люди засовывали в эту штуку сухую ветку, и вскоре на ее конце расцветал Красный Цветок. Ты не боишься?

— Нет! Почему я должен бояться? Теперь я вспоминаю — если это не сон, как до того, когда я стал волком, я лежал рядом с Красным Цветком, и мне было тепло и приятно!

Весь день Маугли сидел в пещере, ухаживая за своим котелком и макая в него сухие ветки, чтобы посмотреть, что будет. Он нашел ветку, которая удовлетворила его, и вечером, когда Табаки пришел в пещеру и сказал ему достаточно грубо, что он нужен на Скале Совета, он засмеялся, пока Табаки не убежал, весь перекосившись от ярости. Тогда Маугли отправился на Совет, все еще посмеиваясь про себя.

Одинокий волк Акела лежал у скалы в знак того, место вожака Стаи открыто, и Шер-Хан Со своими волками, которых он подкармливал, ходил взад и вперед, откровенно бахвалясь своей силой. Багира лежала рядом с Маугли, а котелок с Красным Цветком был зажат между колен Маугли. Когда они все собрались вместе, Шер-Хан начал говорить — то, что он никогда бы не осмелился сделать, когда Акела был в расцвете сил.

— Он не имеет права, — прошептала Багира, — …так говорить! Он сын пса! Пугливая мерзкая тварь!

Маугли вскочил на ноги.

— Свободный Народ! — крикнул он, — Неужели вы хотите доверить стаю Шеру-Хану? Какое отношение Тигр имеет к руководству нашей Стаи?

— Видя, что пост вождя Стаи открыт, и так как я испрошен говорить… — начал Шер-Хан.

— Кем? — крикнул Маугли, — Неужели мы все здесь шакалы, чтобы охотиться и добывать мясо этому убийце домашнего скота? Руководство Стаи принадлежит только Стае!

Раздались крики:

— Тише, ты, детеныш человечий!

— Пусть говорит. Он соблюдает наш Закон!

И наконец возгласили Старшины Стаи, и загремели:

— Пусть скажет Мёртвый Волк!

Когда Лидер Стаи упускает свою жертву, его называют Мертвым Волком, пока он остаётся жив, что никогда не длится долго. Акела устало поднял свою старую седую голову:

— Свободный Народ, и вы тоже, шакалы Шер-Хана, я в течение двенадцати зим вел вас на охоту и с охоты, и за все это время ни один из вас не был пойман в капкан или покалечен. Теперь я промахнулся! Вы знаете, как был задуман этот заговор! Вы знаете, как вы довели меня, привели к этому крепкому Самбхуру, чтобы показать мою слабость. Это было сделано умно. Я не спорю! Ваше право сейчас убить меня здесь, на Скале Совета. Поэтому я спрашиваю, кто выйдет, чтобы покончить с Одиноким Волком? Ибо по закону Джунглей я имею право, чтобы вы выходили на битву один за другим!

Воцарилось долгое молчание, потому что ни один Волк не хотел сражаться с Акелой до смерти. Тогда Шер-Хан зарычал:

— Ба! Что нам делать с этим беззубым дураком? Он обречен на смерть! Эта тварь жила слишком долго! Свободный Народ, он должен был быть моим мясом с первого раза! Отдайте его мне! Я устал от глупости этого Человека-Волка! Он беспокоил Джунгли в течение десяти сезонов! Дайте мне детеныша, или я буду охотиться здесь всегда, и не дам вам ни одной мозговой кости! Он мужчина, ребенок мужского пола, и я ненавижу его до мозга костей!

— Он мужик, мужик! Настоящий мужик! — прорычала Стая. И большинство волков стали собираться вокруг Шер-Хана, чей хвост метался туда-сюда от возбуждения.

Тогда более половины Стаи закричала:

— Мужик! Самец! Какое отношение имеет этот человек к нам? Гнать его назад, на его родину!

— И обратить против нас всех жителей деревень? — крикнул Шер Хан, — Нет-нет, отдайте его мне! Он человек, и никто из нас не сможет смотреть ему в глаза!

Акела снова поднял голову и сказал:

— Он ел вместе с нами нашу еду! Он спал с нами! Он устраивал охоту для нас! Он не нарушил ни одного слова Закона Джунглей!

— Кроме того, я заплатила за него быком, когда он был принят! Ценность быка невелика, но за честь Багиры он, возможно, постоит! — сказал Багира своим нежным голосом.

— Бык заплачен десять лет назад! — рявкнула Стая, — Зачем нам кости, которым десять лет?

— Зачем вам честь? — сказала Багира, обнажив свои белоснежные зубы в звериной улыбке, — И вы ещё называетесь Свободным Народом?!

— Ни один человек не должен бегать вместе с Народом Джунглей! — завопил Шер-Хан, — Дайте его мне! Сейчас же!

— Он наш брат во всем, кроме крови, — продолжал Акела, — и вы готовы убить его здесь? По правде говоря, вы правы, я жил слишком долго! Некоторые из вас едят ручной скот, а о других я слышал, что по наущению Шер-Хана вы крадётесь темной ночью и берёте детей у порога села. Поэтому я знаю, что вы трусы, и я говорю сейчас трусам. Я уверен, что я должен умереть, и моя жизнь ничего не стоит, иначе я бы предложил это место детёнышу Человека. Но ради Чести Стаи, о которой без вожака вы стали забывать — я обещаю, что если вы позволите детенышу отправиться на свою родину, я не буду, когда придет время умирать, обнажать хотя бы один зуб против вас. Я умру без боя! Это, по крайней мере, сохранит Стае три жизни. Больше я ничего не могу сделать, но, если вы захотите, я могу спасти вас от стыда за убийство своего брата, у которого нет вины пред вами — за брата, который говорил правду и вступил в Стаю в соответствии с Законом Джунглей!

— Он человек! Он мужчина! — прорычала Стая. И большинство Волков начали собираться вокруг Шер-Хана, чей хвост теперь ходил ходуном.

— Теперь всё в твоих руках! — сказал Багира Маугли, — Нам не осталось ничего другого, кроме как сражаться!

Маугли стоял прямо, широко расставив ноги, — Красный Цветок в руках. Затем он вытянул руки и нагло зевнул перед лицом Совета. Он был в великой ярости, в ярости и печали, потому что эти Волки никогда не говорили ему, как ненавидят его.

— Эй вы! Поедатели мышей! Слушайте меня! — закричал он, — Кончайте свою пустую собачью болтовню! Прекратите собачий визг! Вы так часто говорили мне сегодня вечером, что я мужчина (и действительно, я готов был быть Волком и жить с вами до конца моих дней), что я чувствую, что ваши слова верны! Поэтому я больше не называю вас моими братьями, но называю мерзкими собаками, как должен был звать вас человек! То, что вы будете делать, и что вы не будете делать, это не моё дело! Вот моё дело, и чтобы вы могли видеть дело более ясно, я, человек, принес сюда немного Красного Цветка, которого вы, подлые собаки, боитесь!

Он бросил горшок с огнем на землю, и некоторые из красных углей зажгли пучок сухого мха, который мгновенно вспыхнул, и весь Совет в ужасе отпрыгнул перед дёргающимся пред ними языками пламени. Потом Маугли сунул сухую ветвь в огонь, и выждав, пока ветки не засветились и не потрескивали, закружил ее над головой среди сжимающих вокруг него круг Волков.

— Ты — бог! — сказала Багира вполголоса, — Спаси Акелу от смерти! Он всегда был твоим другом!

Акела, мрачный старый волк, который никогда в жизни не просил ни у кого пощады, бросил жалкий взгляд на Маугли. Мальчик стоял полностью обнаженным, и его длинные черные волосы падали ему на плечи в свете пылающей ветви, которая заставляла тени прыгать и дрожать.

— Хорошо! — сказал Маугли, медленно оглядываясь, — Я вижу, что вы — собаки! Я уйду от вас к своим людям — если они захотят быть моими людьми. Джунгли теперь навсегда закрыты для меня, и я должен забыть волчий язык и моё общение с вами. Но я буду более милостив, чем вы! Поскольку я был вам братом во всём, кроме крови, я обещаю, что, когда я стану мужчиной среди мужчин, я не предам вам мужчинам, как вы предали меня!

Он пнул огонь ногой, и искры взлетели вверх.

— Между нами не должно быть войны! Но вот долг, который я должен заплатить вам, прежде чем я уйду навсегда.

Он подошел к тому месту, где Шер-Хан сидел, тупо моргая глазами перед пламенем, и схватил его за пучок волос на бороде. На всякий случай Багира последовала за ним.

— Встань, собака! — приказал Маугли, — Встань, когда с тобой говорит Человек, или я подпалю твою вонючую шкуру!

Уши Шер-Хана лежали крепко прижатые к спине, и он закрыл глаза, потому что пылающая ветвь была очень близко.

— Этот головорез ручного скота сказал, что убьет меня в Совете, потому что он не убил меня, когда я был детенышем! Вот так, вот так мы поступаем с собаками, когда становимся людьми! Только пошевели усом, Хромоножка, и я набью твою глотку расцветшим Красным Цветком!

Он ударил Шера-Хана по голове пылающей веткой, и Тигр скулил и выл в агонии страха.

— Тьфу! Опаленный кот джунглей — вон отсюда! Но помни, когда в следующий раз я приду на Скалу Совета, как должен был прийти человек, я буду со шкурой Шер-Хана на голове! В остальном Акела может жить свободно, как ему заблагорассудится! Вы не убьете его, потому что это не моя воля! Я также не думаю, что вы будете здесь сидеть, разглагольствуя своими длинными языками, как если бы вы были кем-то, а не простыми грязными собаками, которых я выгнал — так! Пошли прочь, уличные псы!

На конце ветки яростно пылал огонь, и Маугли стал бить ей направо и налево по кругу, и волки взвились от искр, сжигающих их шкуры. В конце концов только Акела, Багира и, возможно, десять волков остались на холме около Маугли. Затем что-то начало болеть у Маугли внутри, что-то жгло его, так, как он никогда жизни не болело и не жгло раньше, и у него перехватило дыхание, он зарыдал, и отчаянные слёзы текли по его лицу.

— Что это? Что это? Я не хочу покидать Джунгли и не знаю, что это такое. Я умираю, Багира?

— Нет, мой маленький брат! Это только слезы, которые бывают у настоящих мужчин! — сказал Багира, — Теперь я знаю, что ты человек, а волка больше нет. Отныне Джунгли закрыты для тебя! Пусть они прольются, Маугли! Это всего лишь слезы!

Поэтому Маугли сидел и плакал, как будто его сердце разрывалось, и он никогда не плакал за всю свою жизнь.

— Теперь, — сказал он, — я пойду к людям! Но сначала я должен попрощаться с моей матерью!

И он пошел в пещеру, где она жила с отцом Волком, и его слёзы капали на её шкуру, пока четыре детёныша плакали горестно рядом.

— Вы не забудете меня? — спросил Маугли.

— Никогда, пока мы сможем брать след! — сказали детёныши, — Когда ты станешь человеком приходи иногда к подножию холма, и мы, мы будем ждать тебя, мы будем говорить с тобой, и мы пойдем в пахотные земли, чтобы поиграть с тобой ночью!

— Возвращайся скорей! — сказал Отец-Волк, — О, мой маленький мудрый лягушонок, возвращайся скорее, ибо мы стары, твоя мать и я!

— Вернись скорей к нам! — сказала Мать-Волчица, — мой маленький голый сынок! Слушай, дитя человеческое, я любила тебя больше, чем люблю своих детенышей!

— Я обязательно вернусь! — сказал Маугли, и когда я вернусь, я вернусь только для того, чтобы выдернуть Шер-Хана на Скалу Совета. Не забывайте меня! Скажи всем в Джунглях, чтобы они никогда не забывали меня!

Рассвет только начинался, когда Маугли стал спускаться по склону вниз, один, чтобы встретиться с теми загадочными созданиями, которые зовутся людьми.