Йеллоуфейс

Ребекка Куанг (2023)

«Колючий, язвительный, умный, зловещий взгляд на привилегии белых». — Никки Мэй, автор романа «Беда» «Острый, сатирический роман, в котором наперебой рассказывается о расизме и токенизации в издательском деле и индустрии развлечений, о тщеславии социальных сетей и о том, на что готовы пойти люди, чтобы остаться в центре внимания». — Трейси Лиен, автор книги «Все, что осталось недосказанным» «Говорят, что нужно написать такую книгу, которую можешь написать только ты. Так вот, никто другой, кроме Куанг, не смог бы написать этот роман: блестящий и непоколебимый взгляд на белую перформативность и издательское дело. Я не преувеличиваю, когда говорю, что голос писательницы — один из самых важных в издательском деле сегодня». — Джесси К. Сутанто, автор книги «Доверьтесь Ченам» «Мрачный сатирический триллер о жадности, правде, идентичности, искусстве и о том, кому на самом деле принадлежит история. Читать этот роман — все равно что кататься на американских горках без ремня безопасности. Я кричала всю дорогу!» — Пэн Шепард, автор книги «Картографы»

3

ЗНАЮ, О ЧЕМ ВЫ ДУМАЕТЕ. «ВОРОВКА». «Плагиаторша». А еще, наверное, — поскольку все дурные поступки должны непременно быть с расовой подоплекой, — «расистка».

А вот вы меня выслушайте.

Это не так ужасно, как кажется.

Плагиат — выход достаточно простой; способ, к которому прибегаешь, когда сам не можешь написать ни слова. Однако то, что делала я, давалось отнюдь не легко. Я действительно переписала изрядную часть книги. Ранние наброски Афины хаотичны, местами откровенно сырые; всюду разбросаны незаконченные предложения. Иногда я даже не могла понять, к чему она клонит в том или ином абзаце, поэтому полностью его перекраивала. Это не означает, что я просто взяла картину и выдала ее за свою собственную. Мне достался эскиз с неровными мазками цветов тут и там, и я его закончила в соответствии со стилем оригинала. Как если бы, скажем, Микеланджело оставил незавершенными огромные куски Сикстинской капеллы. А потом Рафаэлю пришлось доделать все остальное.

Весь проект, надо сказать, просто прелесть. Невиданный доселе плод литературного соавторства.

Ну и что с того, что он краденый? Что с того, что он сам упал мне в руки?

Афина умерла раньше, чем кто-либо прознал о существовании рукописи. Она никогда бы не была опубликована, а если б и была, то навсегда с клеймом «незаконченного романа» Афины Лю, такого же разрекламированного и разочаровывающего, как «Последний магнат» Фицджеральда. Я же дала книге шанс выйти в мир без осуждения и кривотолков, чем всегда чревато совместное авторство. И за весь тот труд, что я в него вложила, за все те часы непрестанных усилий почему бы мне не проставить на обложке свое имя?

Афина, если на то пошло, упомянута мной в «благодарностях». Моя бесценная подруга. Главный источник моего вдохновения.

Возможно, Афина даже хотела бы этого. Ее всегда привлекали литературные мистификации разного рода. Вроде того, как Джеймс Типтри-младший^[7] водила людей за нос, внушая всем мысль, что она мужчина, или случай Ивлин Во, многие читатели считают его женщиной до сих пор^[8].

«Люди приступают к тексту с огромным количеством предубеждений, вызванных их надуманным представлением об авторе, — делилась она в одном из интервью. — Как бы, интересно, воспринимались мои книги, если бы я выдавала себя за мужчину или белую женщину? Мой текст мог быть в точности таким же, но в одном случае его разнесли бы в пух и прах, а в другом — превознесли до небес. Хотя с чего бы»

Все это, вероятно, можно рассматривать как грандиозный литературный розыгрыш со стороны Афины, а с моей — как выстраивание уравнения «читатель — автор» таким образом, что оно еще послужит кормом для ученых на десятилетия вперед.

Хорошо — последнее, возможно, слегка преувеличено. И если звучит так, будто я этим успокаиваю свою совесть, то и прекрасно. Я уверена, вам милее мысль, что эти несколько недель были для меня сущей пыткой и что я постоянно боролась со своим чувством вины.

На самом деле я полна восторга.

Впервые за несколько месяцев я была рада снова писать. Ощущение было такое, будто мне дарован второй шанс. Я вновь уверовала в мечту, что если отточить свое мастерство и сложить хорошую историю, то индустрия позаботится обо всем остальном. Все, что нужно, — это водить ручкой по бумаге, и если будешь работать достаточно усердно и писать достаточно хорошо, то сильные мира сего в одночасье превратят тебя в литературную звезду.

Я даже начала поигрывать с кое-какими из своих старых идей. Теперь они представали свежими, яркими, и на ум приходила дюжина новых траекторий, по которым их можно было запустить. Возможности казались бесконечными — все равно что гонять на новой машине или работать на новом ноутбуке. Каким-то образом я впитала всю прямоту и живость почерка Афины. Я чувствовала себя как в песне Канье Уэста — harder, better, faster, stronger, «тверже и лучше, быстрей и сильней». Чувствовала, что я из тех, кто сейчас слушает Канье.

Как-то раз я была на выступлении одной успешной писательницы фэнтези, которая утверждала, что ее безотказный способ преодолеть писательский блок — это прочесть сотню-другую страниц хорошей прозы. «И сразу хочется до зуда в пальцах написать хорошую фразу, — говорила она. — Хочется подражать хорошему».

Именно так я относилась и к редактированию исходника Афины. Она улучшала меня как писательницу. Я до жути быстро впитала ее навыки; словно с ее смертью весь этот талант должен был куда-то деться и воплотился непосредственно во мне.

Мне казалось, что теперь я пишу за нас обеих. Я чувствовала себя факелоносцем, перехватившим у нее эстафету.

Этого достаточно для оправдания? Или вы все еще убеждены, что я воровка и расистка?

Ладно. Вот что я чувствовала, когда все это случилось.

В Йеле я одно время встречалась с аспирантом философского факультета, занятым демографической этикой. Он писал статьи о мысленных экспериментах, настолько невообразимых, что, как по мне, ему впору было заниматься научной фантастикой: к примеру, несем ли мы ответственность перед будущими, еще не рожденными поколениями, или можно ли осквернить тело покойного, если это не причинит вреда живым. Некоторые из его аргументов были слегка чересчур — он, например, не считал, что существует какое-то моральное обязательство следовать воле умерших при наличии явной заинтересованности в перераспределении их благ в пользу других или что существуют серьезные нравственные препоны против использования кладбищ для проживания, скажем, бездомных. Общая тема его исследования состояла в том, кто и при каких обстоятельствах может считаться полномочным моральным актором. Я мало что понимала в его работе, но главный аргумент звучал весьма красноречиво: мы ничего не должны мертвым.

Особенно когда мертвые тоже воры и лжецы.

И я, черт возьми, скажу просто: я забрала рукопись Афины, чтобы возместить ущерб за то, что Афина забрала у меня.

Примечания

7

Псевдоним американской писательницы-фантаста и психолога Элис Брэдли Шелдон (1915–1987), трехкратной лауреатки премий «Небьюла» и двукратной — «Хьюго». Ее псевдоним стал именем премии, которой награждаются фантастические произведения, исследующие взаимоотношения полов.

8

Артур Ивлин Сент-Джон Во (1903–1966) — британский писатель-романист.