Скомрах. Танец за Гранью

Полина Жандармова, 2023

В Великую Ночь, когда Тур выходит из верхнего мира в наш есть шанс схватить Судьбу за рога и стать Тёмным Скомрахом, способным плясать за самой Гранью. Можно подчинить себе Тьму и всех детей её. Можно перевернуть весь мир и стать его правителем. Главное – сделать выбор у Истока всех дорог. Шагнуть туда, откуда возврата уже не будет.

Часть 3. Дожить до третьего рассвета

Глава 5. Борьба за выживание

Тук. Тук. Тук. Тихий скрежет по стеклу. Скрип снега. Шарканье. Снова скрип снега. И снова стук.

Звуки прорывались в сознание сквозь плотную пелену сна. Стук. Шаги. Шарканье. Скрип. Стук. Шаги. Снова шаги. Скрип. Стук. Как будто кто-то ходит туда-сюда вдоль стены. Стучит и скребется в окно. Разворачивается. Бредет к двери. И пытается пробраться через этот вход. Снова разворачивается, и возвращается к окну.

Богдан вздрогнул, и остатки сна слетели с него, как малец на ватрушке с горки. Неимоверным усилием Богдан заставил себя остаться неподвижным. Даже глаза не раскрыл. Старался дышать также ровно и спокойно, хоть сердце и билось о ребра, грозя выпрыгнуть в любое мгновение. Пытаясь совладать с паникой, Богдан весь обратился в одно большое ухо. Осознание пришло еще во сне, а сейчас лишь укрепилось — кто-то бродит под избой. Кто-то скребется в окно. Кто-то холодный, голодный, жаждущий высосать досуха всю его кровь, а на десерт оставить глаза. Откуда Богдан это знал — он предпочитал не думать. Но в том, что под окном затаилась какая-то потусторонняя тварь — он не сомневался. В ответ на его мысли раздался новый скрип — противный, зубодробительный. Когтем по стеклу. В ответ по рукам и ногам пробежала толпа липких мурашек. Богдан с огромным трудом сдержался, чтобы не пошевелиться, потирая руки.

— Правильно, малец. Сиди тихо и Отец твой будет милостив к тебе. А нет — станешь чьим-то ужином, — шепот раздался на границе сознания. Богдан даже дышать перестал, не в силах понять, кто же здесь, на границе двух миров, друг, а кто враг. Что это за голос, время от времени шепчущий в голове. Кто разговаривает с ним, то посмеиваясь, то давая странные советы. Очередные вопросы и никаких ответов. Богдан уже начал уставать от этой игры. Как и от постоянного напряжения и чувства нестерпимого страха за свою жизнь.

Едва он подумал об этом, как гость за стеной завыл. От этого звука волосы на затылке зашевелились. Богдан подавил судорожный вздох и уставился в потолок. Сейчас главное понять, как ему дожить до утра. Тварь за порогом двигалась все быстрее. Когти скребли по стеклу чаще и сильнее. Время потекло вперед густым черным маревом. Медленно, нехотя. А тварь, наоборот, пришла в движение, активизировалась. Словно боялась не успеть. Скрипела, стучалась, выла. Иногда Богдану казалось, что стекло не выдержит, треснет, и тогда черная туша ворвется в избу и сожрет его, не подавившись. Словно подтверждая эти мысли, монстр начинал биться в стены и окно с новой силой. И Богдан вжимался в лежанку, побелевшими от напряжения пальцами сжимая одеяло.

— Он растет от твоего страха! Хватит сопли распускать! — все тот же злой шепот прозвучал громче и четче.

Тварь на той стороне избы зло зарычала. Богдану показалось, что она прекрасно слышит голос, звучащий в его голове. И ей категорически не нравятся советы, что этот голос дает. Сделав глубокий вдох и медленно выдохнув, Богдан прикрыл глаза и попробовал успокоиться.

— Раз-два-три, четыре, пять. Вышел котик погулять. Сел голодный возле миски, ждут, когда дадут с-со-сис-с-к-ку, — даже мысли в голове, и те заикались от страха и напряжения. Но Богдан упорно твердил глупую считалочку, повторяя её раз за разом. Лишь бы только не думать о черных когтях, да скрюченных пальцах, что вопьются в его плоть, разорвут на куски, раскидают по белому снегу.

Скрежет болью отозвался в ушах. Тяжелые шаги вторили ударам сердца. Шаг. Еще один и еще. Противный скрип отворяющейся двери. И следом еще один — тихий, осторожный.

Богдан зажмурился. Мирто сказал, никто не войдет. Но двери открылись! Богдан понял это, едва порыв морозного ветра пронесся по избе. Бросил в лицо пригоршню снега. Принес с собой зловонное дыхание монстра. Богдан точно знал — вот он, стоит на крыльце, у порога. Умертвий — в этом не было никаких сомнений. Ввалившиеся, горящие злобой глаза на мертвенно-бледном, обескровленном лице. Впалые щеки, кривой рот, с которого на порог капает тягучая, вязкая слюна. Обвисшая, покрытая струпьями кожа и истлевшие лохмотья, оставшиеся от когда-то человеческой одежды. Умертвий стоял на пороге и скалился, готовый в любое мгновение в один прыжок преодолеть разделяющее их расстояние, чтобы вцепиться Богдану в глотку.

— Р-раз д-ва тр-ри, — все сильнее повторял Богдан, беззвучно шептал, напевал, всеми силами стараясь заглушить страх, давящий на грудь.

Умертвий зарычал, почувствовав присутствие живого тепла совсем рядом. Глаза вспыхнули во мраке желтым огнем. Богдан не оборачивался, но отчего-то видел все, что происходит за спиной. Монстр уперся скрюченными руками в дверной косяк. Осторожно просунул вперед, в дверной проем, голову — будто проверял преграду на прочность. И, не почувствовав никакого сопротивления, торжествующе взвыл. Полено, подпиравшее входную дверь, со стуком покатилось в сторону. Умертвий осклабился и медленно, словно в замедленной съемке, переступил через первый порог. Просунул руки дальше, вцепился в косяк и подтянулся, одним махом затаскивая себя в прихожую. Трупная вонь ударила в нос — Богдан с трудом сдержал рвотный позыв. По щекам потекли слезы. Богдан понял — еще несколько мгновений, и он останется лишь поздним ужином в животе потустороннего монстра.

Шаг. Еще один. Умертвий осторожно, крадучись продвигался по прихожей, оставляя на полу мокрые, грязные следы. Когти царапали пол, отчего на старых досках оставались глубокие борозды. Вот умертвий замер у второго порога, горящими глазами вглядываясь в темноту комнаты. Наткнулся взглядом на неподвижное колесо на подставке, зашипел, зарычал, оскалил острые зубы. И чуть сдвинулся подальше от угла с неподвижным колесом. Принялся снова разглядывать комнату, выискивая источник человеческого тепла. Богдан понял — еще немного, он разглядит лежанку, на которой затаился Богдан. И тогда наступит конец.

— Р-раз, д-д-в-ва… — Богдан пытался считать, но слова застревали в горле острыми иглами впивались в нёбо, не желая выходить на свет. Язык как будто присох, губы дрожали. Богдан зажмурился так крепко, как только мог, пытаясь воскресить в памяти хоть что-то светлое. Но все, что он видел — лишь мертвые, ввалившиеся глазницы, да раскрытую смрадную пасть.

Знакомый рокот накатил внезапно. Изба дрогнула, а тварь взвизгнула. Богдану показалось, что он расслышал испуг в этом визге. В подтверждение этих мыслей, гулкие, удаляющиеся удары раздались на той стороне избы. Тварь убегала. Входная дверь захлопнулась, звонко стукнув. Следом заскрипела вторая дверь, закрываясь плавно и чинно.

Богдан медленно выдохнул. С трудом разжал побелевшие от напряжения пальцы, радуясь мгновениям тишины. Пока новая волна рокота не накрыла избу, заставив ее дрожать. Чашки и блюдца зазвенели, топот копыт зазвучал ближе и отчетливее. Богдан не выдержал и с головой залез под одеяло. Но даже укрытый плотной тканью, с зажмуренными глазами, он все равно видел, как исполинская черная тень движется сквозь темный лес. Как внимательно оглядывает свои владения. Видит каждую ветку, каждый сугроб. Мертвого монстра, что забился под коряги и ждет новой возможности выбраться из укрытия, чтобы продолжить свою охоту. Дрожь передалась и Богдану. И он не мог понять, это земля под ним дрожит или он сам продолжает колотиться вместе с ударами трепыхающегося сердца. Зло стиснув зубы, Богдан продолжил мысленно повторять про себя считалочку, не обращая внимания на тени и топот. На черноту перед глазами и липкий страх, что пытался сломить его волю, поработить, заставить сдаться. Мирто советовал спать? Ну уж нет! Не будет он спать, во сне гадая, ворвется ли умертвий в избу и перегрызет ему спящему горло или нет. Не будет этого!

Едва стены перестали дрожать, а пол ходить ходуном, Богдан откинул одеяло и встал. Метнулся к печи, схватился за длинную кочергу и, оглядев комнату, устроился в углу, возле колеса на подставке.

— Прялка это, неуч! Прялка! Как дожил до лет таких, темнота? — прошипел голос. Богдан отмахнулся.

— Да хоть неопознанный летающий объект! Я знаю, что тут безопасно. Значит буду сидеть тут! — тяжело дыша, ответил Богдан.

В любой другой момент ему показалось бы странным, что он сидит в пустой избе посреди леса и разговаривает с неслышным голосом в своей голове. Но в любой другой момент он бы никогда не поверил и во все то, что с ним уже приключилось. Поэтому устало прислонился к стене и принялся вглядываться в весело потрескивающий огонь в печи, продолжая двумя руками сжимать кочергу. Веки постепенно отяжелели, как Богдан ни сопротивлялся.

— Спи, лёдо, спи. Никто не явится, будь спокоен! — тихо прошептал голос и Богдан, наконец, погрузился в тревожный, обрывочный сон.

Снилось что-то неуловимое. Неразличимое. Алое марево, густыми клубами тумана вихрилось возле рук, стелилось по полу. Наползало на стены, лежанку и стол. А затем сменялось чернильной ночной мглой. Непроглядной и беспросветной. Такой, что смотрит на тебя в ночи, когда ни звёзд, ни Луны не видно. И теперь уже тьма клубилась и вихрилась, укрывала темным пологом избу. Всю, кроме одного единственного угла, из которого раздавался тихий, размеренный скрип. И золотистое свечение, исходящее от тонкой нити на старом деревянном колесе, разгоняло, отпугивало тьму и морок. Освещало старую избу. Испускало мягкое тепло. Педаль на подставке размеренно двигалась туда-сюда, словно кто-то невидимый то и дело нажимал на неё, заставляя колесо крутиться, а нить послушно бежать вперёд, сматываясь в мягкий клубок. И было в этом движении, в скрипе и отсветах что-то такое знакомое, родное, что Богдан изо всех сил тянулся к колесу. Словно знал, пока он рядом с прялкой — ничто ему не страшно. Пока он видит этот золотистый свет тонкой ниточки — он жив. И ни хмарь, ни скрежет и вой не напугают его. Не заставят забыть себя и отдаться во власть мрака.

Крик петуха ворвался в избу. Богдан резко открыл глаза и понял, что так и заснул, с одной стороны привалившись к стене, а с другой — уперевшись в деревянные ножки прялки. Несколько раз моргнув, прогоняя сон, Богдан прислушался. Так и есть, — знакомый рокот нарастал с каждым мгновением.

— Раз, два, три, четыре, — идея пришла в голову моментально. Если в прошлый раз этот рокот напугал монстра, значит, Богдан может успеть выскочить и вернуться в избу, не боясь, что его сожрут, за те мгновения, что звук приближается. Встречаться с тем, кто этот звук рождает, Богдан предусмотрительно не хотел.

— Пять, шесть, семь, восемь, — изба едва заметно задрожала. Богдан начал различать стук приближающихся копыт.

— Девять, десять, одиннадцать, двенадцать, — чашки-плошки зазвенели.

— Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, — стены заходили ходуном и пол начал покачиваться в такт мощным ударам.

В следующий миг белый свет затопил избу. Богдан зажмурился, а когда снова открыл глаза — все стихло. А за окном, пробиваясь сквозь ледяной узор разноцветными искрами, сиял белый день. На столе дымился горшочек, словно его только вытащили из печи. Самовар, судя по поднимающемуся пару, тоже только сняли с огня. Богдану как бы намекали, настало время завтрака.

Но аппетита не было. После ночных событий единственное, чего всей душой желал Богдан — дожить до третьего рассвета. За эту ночь он осознал, что детские страшилки и сказки могут быть самой настоящей явью. Причём такой, что стремится тебя разорвать и сожрать без соли и перца, если ты по глупости или неосторожности зазеваешься. Богдан прошёл в умывальню и первое, что ему попалось на глаза — отхожее ведро. В душе зашевелились сомнения — а случайно ли ночной монстр забрёл к избе? Или он почуял Богдана там, на улице, пока тот справлял нужду?

Конец ознакомительного фрагмента.