Романы Круглого Стола. Бретонский цикл
Бретонские сказания о короле Артуре, рыцарях Круглого Стола и поисках священного Грааля и созданные на их основе французские рыцарские романы почти не знакомы российскому читателю, хотя они гораздо старше, полнее и многообразнее известной у нас английской версии Артурианы. Перевод выполнен по изданию известного медиевиста XIX века, хранителя отдела рукописей французской Национальной библиотеки проф. П. Париса: «Романы Круглого Стола, переложенные на современный язык Поленом Парисом и сопровождаемые исследованиями происхождения и особенностей этих великих сочинений». В книгу вошли четыре произведения, наглядно показывающие, как жанр светского романа постепенно вырастает из библейского апокрифа. Это прозаическое переложение романа Робера де Борона «Иосиф Аримафейский» (конец XII в.), еще более ранняя легенда «Обретение Книги Грааль», роман «Святой Грааль» (один из первых образцов европейской «обрамленной повести») и уже вполне классический рыцарский роман «Король Артур». Издание предназначено для широкого круга читателей, интересующихся историей литературы, религии и европейской культуры. В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.
Оглавление
- От издателей
- Введение
- Книга первая. Роман в стихах об Иосифе Аримафейском Робера де Борона
- Переход к «Святому Граалю»
- Обретение книги Грааль
- Книга вторая. Святой Грааль
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Романы Круглого Стола. Бретонский цикл предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Книга вторая
Святой Грааль
Перевод Т. К. Горышиной
I. Иосиф и его сын прибывают в Саррас. — Посвящение сына Иосифа в сан. — Первое таинство причастия
Мы не будем останавливаться на начале истории о Святом Граале: оно почти такое же, как и в поэме Робера де Борона. Первое, что привносит романист, — то, что Иосиф был женат; его жену звали Энигея[178], и у него был сын, имя которого отличалось от его собственного буквой е на конце[179].
По ходу всего повествования Иосиф-сын будет преобладать над Иосифом-отцом; он станет объектом всех божественных благодеяний и главнейшим прелатом новой религии. Он был крещен святым Филиппом, епископом Иерусалимским, и ему, по всей очевидности, было более сорока лет, когда Веспасиан освободил его отца из темницы. На этом оставим поэму Робера де Борона.
Последуем же за обоими Иосифами и их сородичами, вновь обращенными христианами, по пути, ведущему в Саррас, столицу одноименного королевства, сопредельного с Египтом[180]. От города этого, коему довелось, должно быть, одним из первых принять нечестивую веру Магомета, пошло прозвание тех, кто и поныне верит в оного лжепророка.
Они не взяли с собою ни сокровищ, ни снеди, лишь священную чашу, врученную Иосифу Аримафейскому самим Иисусом Христом: Иосиф же, имев при себе сию драгоценную реликвию, словно бы не ведал ни голода, ни жажды; сорок лет пленения минули для него мигом единым[181]. Перед прибытием в Саррас он слышал глас Сына Божьего, который повелел ему, как некогда Бог-Отец Моисею, соорудить ковчег[182], дабы заключить в него чашу. И впредь христианам, ведомым им, надлежало возносить молитвы перед ковчегом. Иосиф и его сын единственные вправе были открывать его, вникать взором в чашу, брать оную в руки. Двоим мужам, избранным среди всех, назначено было нести ковчег на плечах всякий раз, когда караван был в пути.
Придя в Саррас, Иосиф узнал, что король этой страны, Эвалак Незнаемый, враждует с королем[183] Египетским Толомеем[184] и накануне был побежден в большом сражении. Наделенный даром красноречия, Иосиф предстал перед ним, увещевая, что, если тот желает одолеть Египтян, то должен отречься от своих кумиров и признать Бога, единого в трех лицах.
Его речь представляет превосходное краткое изложение догматов христианской веры; ничто в ней как будто не забыто, и это именно та доктрина, что изложена в наших катехизисах.
В ту же ночь Эвалаку было видение, через которое он постиг Бога Триединого и Его вторую ипостась, облеченную смертною плотью и зачатую во чреве непорочной Девы. Иосифу в то же время явился Святой Дух и возвестил ему, что сын его Иосиф избран, дабы хранить святую чашу[185]; что он будет рукоположен в пастыри Иисусом Христом; что в его власти будет возложить священный сан на тех, кого он сочтет достойными, равно как и они в свой черед передадут его в те страны, кои предназначит им Господь[186].
Святой Дух рек Иосифу-отцу:
— Когда грядущая заря осветит ковчег, когда твои шестьдесят пять сотоварищей преклонят перед ним колена, Я возьму твоего сына, Я возложу на него священство, Я отдам под его попечение Мою плоть и кровь.
И назавтра тот же божественный голос воззвал к собравшимся христианам:
— Внемлите, новые дети Мои! Древние пророки владели даром Моего Святого Духа; вы его обретете в той же мере, и более того, ибо каждый день в своем кругу вы будете причащаться к Моей плоти, той, которою Я был облечен на земле. Одно лишь несходно, что вы не узрите Меня в этом облике. О слуга Мой Иосиф! Я счел тебя достойным стать хранителем плоти и крови твоего Спасителя. Я избрал тебя как чистейшего из смертных, более всех чуждого грехам, свободного от вожделения, гордыни и лжи: сердце твое целомудренно, тело твое девственно; прими же самый возвышенный дар, коего только может пожелать смертный. Ты единственный получишь его из Моих рук, и все, кто будут обладать им впредь, да примут его из твоих. Отвори ковчег и мужайся, взирая на то, что откроется тебе.
Тогда Иосиф-сын открыл ковчег, трепеща всеми своими членами.
Он увидел внутри человека в ризах, что алели ярче рдеющего пламени. И таковы же были его ноги, руки и лицо.
Его окружали пять ангелов, так же одетых, и у каждого было по шесть пламенеющих крыл. Один держал большой кровоточащий крест; другой — три гвоздя, с которых, чудилось, капала кровь; третий — копье, коего наконечник тоже покраснел от крови; четвертый протягивал к лицу того мужа окровавленный пояс; в руке пятого был скрученный хлыст, опять же смоченный кровью. На развернутом полотнище, что держали пять ангелов, были письмена, гласившие: Сие есть оружие, коим Высший Судия победил смерть; а на лбу оного мужа белым — другая надпись: В сем обличье Я приду судить все сущее в день Страшного суда.
Земля под ногами сего человека казалась покрытою кровавой росой и оттого ярко-алою.
А ковчег притом стал как будто вдесятеро больше против прежнего. Пятеро ангелов вольно кружили внутри вокруг мужа, коего они созерцали глазами, полными слез.
Ослепленный всем, что он узрел, Иосиф-сын не в силах был вымолвить ни слова; он склонился, поник головой и стоял, погрузясь в свои мысли; но тут к нему воззвал небесный голос; тотчас же он поднял голову и увидел другую картину.
Человек был воздет на крест, который держали пять ангелов. Гвозди вонзились в его руки и ноги; пояс стянул поперек его тело; голова его упала на грудь; человек этот являл собою картину смертной муки. Острие копья пронзило бок, откуда вытекал ручеек влаги и крови; под ногами была Иосифова чаша, в которую собиралась кровь, капавшая с рук и ребер; ее набралось столько, что она, казалось, готова была перелиться через край.
Вслед за тем гвозди как будто отстали, и человек упал на землю вниз головою. Тогда Иосиф-сын, не помня себя, бросился вперед, чтобы его поддержать; но как только он ступил ногою в ковчег, пятеро ангелов устремились к нему, одни — нацелив на него острия своих мечей, другие — подняв копья, словно готовясь поразить его. Он все тщился войти, так хотелось ему подоспеть на помощь тому, в ком он уже признал своего Спасителя и Бога; но неодолимая сила одного из ангелов удержала его против воли.
Поскольку он оставался недвижим, старший Иосиф, склоненный в молитве немного поодаль, обеспокоился, увидев своего сына застывшим у порога ковчега; он поднялся и приблизился к нему. Но Иосиф-сын удержал его рукою:
— Ах, отец, — сказал он, — не трогай меня, не лишай меня света сияющего, в коем я пребываю. Святой Дух возносит меня за пределы земные.
Эти слова удвоили любопытство отца, и, не помышляя о защите, он пал на колени перед ковчегом, силясь открыть, что творится внутри.
Он увидел там небольшой алтарь, покрытый белой пеленою, а поверх нее — алым покровом. На алтарь были возложены три гвоздя и наконечник копья. Золотой сосуд в виде кубка помещался в середине. Белый плат, скрывающий кубок, не давал ему рассмотреть крышку и то, что заключалось внутри. Перед алтарем увидел он три руки, держащие алый крест и две свечи, но не смог уразуметь, от каких телес были сии руки.
Он услышал легкий шум; отворилась дверь, и стала видна зала, а в ней два ангела: один держал кропильницу, другой кропило. После вошли еще два ангела, несшие два больших золотых сосуда, а шеи их были обернуты пеленами необычайно тонкой выделки. Еще трое несли золотые кадила, украшенные драгоценными камнями, а в другой руке по ларцу, полному ладана, мира и пряных трав, чей сладостный аромат разносился вокруг. Они вышли из залы один за другим. Наконец, седьмой ангел, на лбу которого письмена гласили: Я призван силой Всевышнего, нес в руках покров, зеленый, словно изумруд, скрывающий священную чашу. Ему навстречу вышли три ангела со свечами, в пламени которых рождались прекраснейшие краски мира. Потом Иосиф узрел, как явился сам Иисус Христос в том обличье, в каком Он проникал в его тюрьму и в каком Он восстал из гробницы. Однако тело Его было облачено в одежды, которые носят священники.
Ангел с кропилом зачерпнул из кропильницы и оросил новых христиан; но оба Иосифа могли лишь следить за ним взорами.
Тогда Иосиф обратился к своему сыну:
— Знаешь ли ты теперь, милый сын, что за человек стоит во главе того прекрасного воинства?
— Да, отец мой; это Тот, о Котором Давид говорил в Псалтыри: «Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях твоих»[187].
Все шествие выступило перед ними и прошло по переходам замка, данного им в распоряжение королем Эвалаком; того замка, что Даниил в своих пророческих видениях некогда именовал Духовным замком[188]. И когда они вернулись к ковчегу, прежде чем войти в него, каждый ангел поклонился вначале Иисусу Христу, стоявшему в глубине, потом ковчегу.
Господь, приблизившись к Иосифу-сыну, молвил ему:
— Узнай предназначение той воды, коей при тебе кропили по сторонам. Это очищение мест, где обретался злой дух. Уже и само пребывание Святого Духа освятило их, но Я хотел подать тебе пример того, что ты будешь делать повсюду, где будет совершаться служба во имя Мое.
— Господи, — вопросил Иосиф-сын, — как может очищать вода, когда сама не очищена?
— Она станет таковой через знак искупления, который ты наложишь на нее, произнеся слова: Да будет так во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
Ныне Я дарую тебе ту высшую благодать, что Я обещал тебе; причастие Моего тела и Моей крови, которое Мой народ ясно узрит в этот первый раз, дабы все могли свидетельствовать перед царями и князьями сего мира, что Я избрал тебя быть ПЕРВЫМ ПАСТОРОМ Моих новых овец и назначать пасторов, должных указывать тех, кто в грядущие века будет править Моим народом. Моисей вел и направлял сынов Израиля властью, данной ему Мною; так же и ты будешь поводырем и стражем сего нового народа: из твоих уст они узнают, как им надлежит Мне служить и как смогут они пребывать в истинной вере.
Тут Иисус Христос взял Иосифа-сына за правую руку и привлек к себе. Весь собравшийся народ видел это ясно; так же, как и ангелов, коими Он был окружен.
И когда Иосиф-сын сотворил крестное знамение, сразу из ковчега выступил человек с длинными белыми волосами, неся на плечах одеяние, столь богатое и прекрасное, кое только возможно измыслить. В это же время явился и другой человек, молодой и чудно красивый, держа в одной руке посох, в другой митру сверкающей белизны. Они обрядили Иосифа в епископские одежды, начав с сандалий, затем и в прочее облачение, освященное с тех самых пор. Они усадили нового прелата в кресло, коего материя была неразличима, но сверкала богатейшими каменьями, какие только приносила земля[189].
Затем все ангелы приблизились к нему. Господь посвятил его в сан и помазал миром из сосуда, который держал тот из ангелов, кого он прежде оставил на пороге ковчега. Из того же сосуда почерпнуто было миро, что служило впоследствии для посвящения королей-христиан Великой Бретани, вплоть до отца Артура, короля Утер-Пендрагона. Далее Господь вложил ему в руку посох и надел на один из пальцев кольцо, коего ни один смертный не смог бы переиначить, ни одна сила — изъять драгоценный камень.
— Иосиф, — рек он ему, — Я помазал тебя и посвятил в сан епископа перед всем Моим народом. Узнай же смысл тех одеяний, что избрал Я для тебя: сандалии остерегают, чтобы не делал напрасных шагов и держал ноги в сугубой чистоте, да не коснутся никакой злокозненной скверны и для того лишь ступают, чтобы подать совет и добрый пример тем, кто в этом нуждается.
Две одежды[190] поверх исподнего[191] — белые, в напоминание о двух сестрах-добродетелях, целомудрии и девственности. Капюшон, покрывающий голову, — знак смирения, что понуждает идти с лицом, потупленным долу, и терпения, коего невзгоды и препоны не свернут с истинного пути.
Стола[192], висящая через левое плечо, указывает на воздержание; ее носят так потому, что левой руке свойственно раздавать, как правой — удерживать. Паллий[193], подобный ярму на шее быка, означает служение всем добрым людям. Наконец, мантия, или верхняя плащаница, — алая, чтобы тем изъявить любовь к ближнему, коей надлежит быть пылкой, как пламенеющий уголь.
Загнутый жезл, который должна держать левая рука, несет в себе два значения: мщение и милосердие. Мщение — по острию, его завершающему; милосердие — сообразно плавному изгибу. Ибо епископу следует вначале обратиться к грешнику с милосердными увещеваниями; но, если он найдет его закоснелым сверх меры, не колеблясь покарать его.
Кольцо, надетое на палец, есть символ брака, заключенного епископом с Церковью, тех уз, что не расторжимы никакою силою.
Рогатая митра означает исповедь. Она белая, в силу очищения, приносимого отпущением грехов. Два рога соответствуют: один раскаянию, другой епитимье[194], ибо отпущение грехов приносит плоды лишь после искупления или понесенного наказания.
После этих наставлений Господь возгласил Иосифу-сыну, что, возведя его в сан епископа, Он возложил на него ответственность за души, коим он должен указывать путь. И в то время как оному поручено было попечение о душах, отцу его Он предоставил заботы телесные и обеспечение всех нужд общины[195].
— Теперь ступай, Иосиф, — добавил Господь, — пойди и воздай жертву Моею плотью и Моею кровью, перед очами всего Моего народа.
Тогда все увидели, как Иосиф-сын входит в ковчег и ангелы кружат над ним. И то было первое причастие у алтаря. Иосиф был краток, совершая его; он вымолвил лишь такие слова Иисуса Христа на Тайной Вечере: «Держите и вкушайте, сие есть истинное тело, которое претерпит муки за вас и за народы[196]». Затем, взяв вино: «Держите и пейте, сия есть кровь Нового Завета, Моя собственная кровь, которая будет пролита в отпущение грехов»[197]. Он произнес эти слова, кладя хлеб на патену у чаши; и вмиг стали хлеб плотью, а вино кровью. Он явственно увидел в руках своих тело младенца, чья кровь, чудилось, изливается в чашу. Оцепенев от смущения при виде сего, он не знал, как поступить далее: он оставался недвижим, и слезы в изобилии хлынули из глаз его. Господь рек ему:
— Расчлени то, что ты держишь, и раздели его на три части.
— Ах, Господи, — отвечал Иосиф, — сжальтесь над Вашим слугою! Никогда мне не достанет сил расчленить столь прекрасное создание!
— Исполни Мое повеление, — ответил Господь, — или отринь свою долю Моего наследия.
Тогда Иосиф отделил голову, а затем туловище от прочего, так легко, как будто плоть была сварена; но он повиновался не иначе как с трепетом, вздохами и обильными слезами.
И как только он начал разъединять это, все ангелы преклонили колена перед алтарем и так пребывали до тех пор, пока Господь не сказал Иосифу:
— Чего ты ждешь теперь? Вкуси то, что пред тобою, сиречь твоего Спасителя.
Иосиф пал на колени, бия себя в грудь, и умолял простить его грехи. Поднявшись, он снова увидел на патене то, что по облику было хлебом. Он взял его, поднял, возблагодарил Господа, открыл рот и хотел было вложить оное; но хлеб обратился в цельное тело; он тщился отдалить его от лица; непреодолимая сила ввергла его в рот. Как только оно там оказалось, он ощутил, как на него нахлынула неизреченная сладость и упоение. Затем он взял чашу, выпил вино, в ней заключенное, которое, приблизившись к его губам, преобразилось в истинную кровь.
Когда причастие совершилось, один из ангелов взял чашу и патену и положил их одну на другую. На патене находились во множестве подобия ломтей хлеба. Другой ангел возложил обе руки на патену, поднял ее и вынес за пределы ковчега. Третий взял пелену и последовал за вторым. Когда они вышли из ковчега и предстали перед всем народом, раздался голос:
— Малое племя Мое, отныне возрожденное! Я принес искупление; вот тело Мое, которое ради вашего спасения избрало участь родиться и умереть. Приложите же усердие, чтобы принимать милость сию с благоговением. Тот не может быть ее достоин, кто не чист делами и помыслами и не утвердился в вере.
Тут ангел, несший патену, преклонил колена; он встретил Спасителя, как подобает, а вслед за ним и все, кто при сем присутствовал. Все они, едва открыв рот, вместо куска хлеба распознавали младенца, восхитительно сложенного. Когда они сполна вкусили дивной пищи, ангелы вернулись в ковчег и убрали утварь, которой пользовались. Иосиф снял одежды, дарованные ему Господом, снова закрыл ковчег, и народ был отпущен.
В довершение этого великого действа Иосиф, призвав одного из своих сородичей по имени Люкен, честность которого была ему ведома, возложил на него особую службу: охранять ковчег день и ночь. Еще и поныне по примеру Люкена в больших церквях есть служитель, называемый ризничим, обязанный хранить одеяния и реликвии Божьего дома.
II. Эвалак, король Сарраса. — Сераф, его шурин. — Толомей Сераст, король Египта. — Крещение Эвалака и Толомея, нареченных Мордреном и Насьеном. — Путешествие Мордрена. — Остров Погибельной Гавани
Король Сарраса Эвалак был прозван Незнаемым, ибо ничего не было известно о его семье и родине. Он держал это в тайне от всех; и потому Иосиф-сын удивил его безмерно, помянув ему историю его юных лет, и как он был сыном сапожника в городе Мо, во Франции. Когда разнеслась по миру весть о скором пришествии Царя царствующих, император Цезарь Август[198], снедаемый тревогою, стал готовиться дать отпор тому, кого мнил грядущим завоевателем. Он приказал собрать по одному денье с каждого во всех пределах Империи; а коль скоро Франция[199] слыла страной, вскормившей самый благородный из народов, подвластных Риму, он затребовал с нее сотню рыцарей, сотню юных девушек, рыцарских дочерей, и сотню детей мужского пола, не менее пяти лет от роду. В городе Мо выбор пал на двух дочерей владетельного графа, по имени Севен, и на молодого Эвалака. Их привезли в Рим, где тотчас замечены были приятные манеры и красота юноши, так что никто не усомнился в его благородном происхождении. В царствование Тиберия[200] он был взят на службу к графу Феликсу, правителю Сирии, и снискал его милость; граф посвятил его в рыцари, доверив ему стать во главе своих воинов. О его подвигах в ту пору много говорили; но однажды, повздорив с сыном графа, он убил его и бежал, дабы скрыться от мести отца. Король Египта, Толомей Сераст[201], дал ему тогда войско под начало, и ему-то он и был обязан покорением королевства Саррас, соседнего с Египтом. В награду он пожаловал ему корону Сарраса, взамен потребовав лишь простой присяги[202].
Но со временем Эвалак пожелал выказать себя независимым. Дабы проучить его за непослушание, Толомей вторгся в его земли и, наверно, сверг бы его с престола, когда бы не чудесное покровительство христианского Бога. Благодаря щиту, осененному крестом, который вручил ему младший Иосиф, и благодаря подвигам герцога Серафа, своего шурина, Эвалак одолел могучего врага; Толомей был повержен. Не единожды предупрежденный сновидениями[203], король Сарраса признал бессилие своих кумиров и воспринял из рук Иосифа крещение с именем Мордрен[204]. Его примеру последовал Сераф, которому, под именем Насьена, предстояло быть избранником Божьего промысла. Но прежде чем последовать за этими новообращенными государями в их странствиях, следует сказать слово о королеве Сарацинте, жене Мордрена.
Она приходилась дочерью герцогу Орканийскому и сестрой Серафу, то есть Насьену. Тридцать лет тому назад один святой отшельник, по имени Салюст, обратил ее в веру, и с той поры, как она стала королевой Сарраса, она лишь ждала удобного случая, чтобы сорвать пелену с глаз своего супруга. Но честь провозгласить благую весть в этом краю была уготована обоим Иосифам. Упомянем лишь об одном деянии из их апостольских трудов.
В то время как отец крестил народ королевства Саррас, сын последовал за Насьеном в Орканию[205] и повел беспощадную войну с идолами. В храме города Оркана было одно изваяние, водруженное на главный алтарь. Иосиф развязал свой пояс и стал перед ним, заклиная беса выйти оттуда в зримом обличье; а тем временем набросил пояс на шею идола и повлек его прочь из храма к ногам Мордрена. Демон испускал пронзительные вопли, на которые отовсюду сбежалась толпа.
— За что ты меня так мучишь? — воззвал он к Иосифу.
— Узнаешь погодя; в сей же миг я дознаюсь о смерти Толомея Сераста. Скажи мне, зачем ты убил его.
— Я скажу, если ты разожмешь мне шею.
Иосиф ослабил пояс и взял идола за темя:
— Теперь говори.
— Я видел чудеса, творимые Богом, я зрел воочию крещение Эвалака, я убоялся за душу Толомея; и вот, приняв облик посланника, я пришел сказать ему, будто Эвалак хочет его повесить; и будто я его сберегу, если он предастся мне. Он принес мне клятву; я обернулся грифоном, он взобрался мне на спину; а когда я поднялся до некой высоты, то низверг его, и он упал, переломав кости.
Тогда Иосиф затянул пояс на шее идола и проволок его по всем улицам города.
— Вот, — говорил он толпе, — вот боги, коих вы страшились! Положите руку на сердце и признайте единого Бога в трех лицах!
Затем он спросил у демона его имя.
— Я Аскалаф[206], призванный приносить людям и распускать по миру злокозненные слухи, ложные вести.
Но с Аскалафом еще не было покончено. Жители Оркана в большинстве своем приняли крещение, но иные решили покинуть страну, дабы уклониться от этого. Они избрали скверную участь: едва они вышли из ворот города, как пали, сраженные смертью. Иосиф примчался, узнав эту весть; и первым делом увидел он беса, им проклятого, резвящимся на телах всех этих жертв.
— Смотри, Иосиф, — вскричал Аскалаф, — смотри, как умею я мстить за твоего Бога врагам его!
— А кто тебе дал на это право?
— Сам Иисус Христос.
— Ты лжешь!
При этих словах он бросился к нему, намереваясь связать. Но путь ему преградил огнеликий ангел и пронзил ему бедро копьем, от коего железный наконечник остался в ране.
— Это, — промолвил он, — научит тебя не мешкать более с крещением добрых людей, спеша на помощь врагам моей веры.
Через двенадцать дней после того Насьен, снедаемый нескромным любопытством, захотел увидеть, что заключает в себе священный сосуд: он приподнял патену и постиг все чудеса, что были уготованы стране, избранной хранилищем сей драгоценной реликвии. За это он был поражен внезапной слепотою. Но ангел, уязвивший Иосифа, явился вновь и, взяв в руки древко копья, чей наконечник оставался погруженным в рану, приблизился к Иосифу и приложил древко к острию, от коего оно было отделено. Из раны выступили крупные и обильные капли крови; ангел собрал их, смочил ими конец древка и сложил его с наконечником, так что уже нельзя было догадаться, что оружие было разъято[207]. Потом ангел подошел к Насьену, оросил глаза его некоей влагой и вернул ему зрение, которого он лишился через свою нескромность[208].
Исцеленный от ангельской раны, Иосиф-сын завершил обращение всего народа Сарраса и Оркании.
Из числа шестидесяти двух, шестидесяти пяти или семидесяти двух сородичей, вышедших с ним из Иерусалима, тридцать три он посвятил в епископы стольких же городов в обеих странах. Прочие, приняв сан священников, рассеялись по меньшим городам.
Впоследствии он обнаружил места, где покоились тела двух отшельников, одному из которых королева Сарацинта, жена Мордрена, была обязана своим обращением. Надписи, сохранившиеся в каждой из гробниц, гласили: в первой — «Здесь покоится Салюст из Вифлеема, славный воин Иисуса Христа, который прожил отшельником тридцать семь лет, не вкушая никакого мяса, приготовленного рукою человека». Во второй: «Здесь покоится Гермоген из Тарса[209], который провел тридцать четыре года и семь месяцев, ни разу не обновив ни обуви, ни одежды». Оба тела были перевезены, одно в Саррас, другое в Орканию, и снискали поклонение, коему не давало иссякнуть множество чудес.
Вслед за тем Иосифу довелось еще очистить новообращенного короля Мордрена от последней скверны, которая не поддалась воде крещения. Сей государь давно уже велел устроить в стенах своего чертога келейку, отведенную для одного кумира женского пола, коим он был очарован. Это была кукла чудной красоты, которую король сам облачал в богатейшие одежды. Стоило королеве Сарацинте покинуть ложе, как он брал клинышек, вставлял его в незаметную щель в стене и, отжав ее, добирался до крюка, чтобы поднять большую железную задвижку и открыть потайную дверцу. Затем король извлекал идола к себе и делил с ним ложе. Изведав свое удовольствие, он возвращал куклу в ее келью, дверь закрывалась, и железный брус вновь падал на крюк, делая ее недоступной для всех. Вот уже пятнадцать лет он тешил себя этой постыдной привычкой, как вдруг сновидение, растолкованное ему Иосифом, открыло ему, что ничто не может оставаться в тайне от тех, кто любезен Богу. Он сознался в преступлении, призвал королеву, своего шурина и Иосифа, а после при них бросил идола в огонь, выказав величайшее раскаяние.
Это было последнее деяние Иосифа-сына в стране Саррас. Голос с небес повелел ему оставить короля и увести с собою большинство своих спутников, чтобы идти проповедовать новую веру среди язычников. Во время этого долгого пути, когда им стало недоставать съестного, он преклонил колена перед ковчегом со святым сосудом, моля Бога о помощи[210].
Голос рек Иосифу-старшему:
— Вели расстелить скатерти на свежей траве: пусть твой народ соберется вокруг. Когда они приготовятся к трапезе, укажи твоему сыну Иосифу взять чашу и трижды обойти с нею вокруг скатерти. В тот же миг те из них, кто чист душою, преисполнятся всей отрадою мира. И так они будут делать каждый день, в Первом часу. Но стоит им поддаться мерзкому греху похоти, как они лишатся благодати, дарующей им столь великую усладу. Когда ты устроишь на этот лад первую трапезу, ты войдешь к жене своей Энигее и познаешь ее телесно. Она понесет сына, коего нарекут при крещении Галахадом Сильным. Он будет велик силой и непоколебим верой; и тем преодолеет всех нечестивцев, ему современных.
Иосиф сделал, как ему было велено, а сын его, облаченный в белую столу, совершив три круга, сел справа от отца, оставив, однако, между обоими промежуток в одно место.
Затем он поставил чашу, накрытую патеной и тою тонкой пеленой, что мы зовем корпоралом. Все вмиг преисполнились божественной благодати, до того, что и в мысли им не приходило пожелать чего-либо. После трапезы Иосиф-сын вернул Грааль в ковчег, где он и пребывал до этого[211].
Назавтра после этого великого дня голос сказал Иосифу-сыну:
— Ступай прямо к морю: тебе следует пойти и населить землю, обетованную твоему потомству; когда достигнешь берега, то, за неимением корабля, ты выступишь вперед и расстелешь наподобие ладьи свою сорочку: она расширится соразмерно числу тех, кто будет свободен от смертных грехов.
Иосиф-сын, прибыв на берег моря, снял с себя сорочку и, распластав ее по воде, первым ступил на один из рукавов, следом отец его Иосиф — на другой. Впереди них уместились Насьен и носильщики ковчега; волны, их несущие, не замочили даже подошвы их ног. Энигея, Брон, Элиаб[212] и двенадцать их детей взошли на середину сорочки, которая раздалась сообразно числу прибывших; их примеру последовали все остальные. И так оказалось их числом сто сорок восемь. Два иудея, наполовину обращенные, Моисей и отец его Симон, хоть и мало верили в силу сорочки, захотели попробовать ступить на нее: едва они сделали три шага, как их поглотили волны, и прочие люди, оставшиеся на берегу, подобрали их с превеликим трудом. Что до Иосифа и всех, кто за ним последовал, они отплыли, невзирая на просьбы тех, которые оставались на суше и умоляли их подождать.
— Ах! безумцы! — сказал им Иосиф-сын, — вас удержал грех сладострастия. Беды ваши не исчерпаны до конца; принесите покаяние и станьте достойны воссоединиться с нами в скором времени.
После нескольких дней плавания Иосиф-сын и его спутники достигли Великой Бретани, где мы попросим их подождать, чтобы дать нам время вернуться к другим персонажам романа, и прежде всего к королю Мордрену.
Его вскоре после отъезда Иосифа посетило новое сновидение и явило ему в форме, для нас очевиднейшей, но для него весьма темной, славный жребий детей, коим предстояло родиться от него и от его шурина Насьена. И пока он тщетно испрашивал толкования у своих приближенных, страшный удар грома потряс дворец; рука, простертая из облака, схватила его за волосы и увлекла на середину моря, на крутой утес, в семнадцати днях пути от Сарраса. Велико же было горе баронов этой страны, когда они узнали, что он пропал. Насьена обвинили в том, что он убил его в надежде воцариться на его месте. Подстрекаемые рыцарем-изменником по имени Калафер, бароны схватили Насьена и ввергли в темницу, объявив ему, что он оттуда не выйдет, покуда им не вернут короля Мордрена.
Пустынная скала, на которую тот был заброшен, называлась Скалой Погибельной Гавани[213]. Она возвышалась посреди моря, на той линии, что от земли Египетской ведет прямо к Ирландии. Вдали, так что едва хватало глаз, различимы были справа берега Испании, слева — земли, образующие последний окоем Океана. Немногие остатки строений, однако, свидетельствовали, что некогда Скала была обитаема. И в самом деле, она долго служила приютом знаменитому разбойнику по имени Фокар, который на самой вершине воздвиг замок, где могли укрыться двадцать его товарищей; но, поскольку их обычно бывало втрое или вчетверо больше, прочие ютились на многих галерах, причаленных под небольшим навесом, и каждую ночь они зажигали огромный факел, дабы зазвать проходящие суда на стоянку на этом островке, как в спасительной гавани. Но подходы к нему были столь опасны, что суда эти разбивались о скалы, так что путники не могли спастись или от буйства волн, или от такового разбойников, предававших смерти тех, кого не поглотило море.
Фокар вкушал плоды своих преступлений, когда великий Помпей[214], император, совершал путь из Греции в Сирию после того, как принудил весь Восток к Римскому игу. Узнав о злодейском притоне Скалы Погибельной Гавани, он поклялся очистить землю от этих гнусных негодяев и, не теряя ни минуты, снарядил в поход малую флотилию, где было вдоволь славных и доблестных рыцарей. Он знал, какие подводные камни окружали Скалу, и сумел их избегнуть, подойдя к ним глухой ночью. Фокар был застигнут врасплох их приходом и, подав сигнал тем разбойникам, что не сходили с галер, сам взошел на одну из них и приказал напасть на римскую флотилию. Но солдаты Помпея вооружились большими крючьями, которыми они притянули к себе галеры, и ворвались туда с мечами в руках; им удалось потопить самую грозную из них. Прочие были покинуты, и разбойники насилу добрались до Скалы, где Римляне преследовали их, настигая во тьме повсюду. С высоты Фокар сбрасывал на них огромные бревна и обломки мачт, которые убили часть нападающих, а других заставили отступить на корабли. Но с зарею Помпей вновь перешел в наступление: вопреки суровости тех мест и трудностям подъема, Римляне вынудили разбойников искать убежища в пещере, вырытой под замком, которую они завалили вереском и досками, всеми, какие смогли собрать. Помпей велел все это поджечь; тогда, чтобы избегнуть удушения, Фокар приказал лить воду большими бочками в огонь, который, обратившись вспять, заставил Римлян в свой черед отступить. Разбойники вышли и возобновили нападение. Солдатам Помпея, вынужденным отступать один за другим, едва удавалось защитить свою жизнь. Один лишь император Помпей не тронулся с места: облаченный в доспехи, он поджидал Фокара, набросился на него с секирой в руке, наконец, одолел его и отсек ему голову. Между тем Римляне, устыдившись, что в некий момент оставили своего императора, вновь принялись за дело; теперь разбойники оказали им лишь ничтожное сопротивление. Все они были преданы смерти, а тела их сброшены в море, и с той поры Погибельная Гавань перестала быть ужасом мореплавателей; но приближение к ней всегда внушало некоторый трепет, и никто не осмеливался к ней пристать.
Это был, пожалуй, самый славный подвиг Помпея; никогда он не выказывал лучшего свидетельства своей отваги и неустрашимости. История, однако, о сем умалчивает, ибо этот великий человек отчасти стыдился недостойных врагов, коих ему столь нелегко было истребить[215]. По пути обратно в Рим он проходил через Иерусалим и имел дерзость устроить стойло для своих лошадей в храме Соломона. В святом городе был тогда один благочестивый и мудрый старец; это был отец священника Симеона, которому позже уготовано было встретить Святую Деву, когда она представляла своего Сына[216]. Человек этот пришел к Помпею и воскликнул:
— Горе мне, узревшему, как дети Божии вкушают пищу за порогом, а псы — восседая за столом, для них накрытым! Горе мне, узревшему святые места, обращенные в жилые покои на потребу свиньям!
Затем, обратясь к императору, он сказал ему:
— Помпей, сразу видно, что ты водился с Фокаром и избрал его себе примером; но твое кощунство прогневало Всемогущего, и ты ощутишь тяжесть его мести.
С того дня победа отвернулась от Помпея: ни в один город более не входил он без того, чтобы покинуть его с позором; ни с одного поля боя не уходил он иначе, как изгнанный за его пределы. Прежняя слава его была позабыта, и помнились лишь его поражения.
Вот какова была Скала Погибельной Гавани, куда был перенесен король Мордрен. Чем больше он осматривался кругом, тем больше терял надежду остаться в живых в подобном месте. Вдруг он увидел, как приближается ладья необычайно приятных очертаний. Мачта, паруса и снасти были лилейной белизны, а над ладьей возносился алый крест. Когда она коснулась скалы, облако восхитительных ароматов развеялось вокруг и достигло Мордрена, уже воспрянувшего духом при виде креста. Некий муж совершеннейшей красоты поднялся в ладье и спросил короля, кто он, откуда пришел и как очутился здесь.
— Я христианин, — ответил Мордрен, — но не знаю, как очутился здесь; а вы, прекрасный путник, не соблаговолите ли сообщить мне, кто вы и каков ваш род занятий?
— Я, — ответствовал незнакомец, — искусен в ремесле, ни с чем не сравнимом. Я умею из уродливой женщины и безобразного мужчины сделать прекраснейшую из жен и прекраснейшего из мужей. Всему, что люди знают, они учатся у меня; я даю бедному богатство, глупцу мудрость, слабому силу.
— Что за восхитительные тайны, — промолвил Мордрен, — но не скажете ли вы мне, кто вы?
— Кто хочет назвать меня верно, называет «Все во всем».
— Прекрасное имя, — сказал Мордрен, — более того, по знаку, украшающему ваше судно, сдается мне, что вы христианин.
— Верно вы говорите; знайте, что без этого не бывает дела, всецело доброго. Сей знак охранит вас от всех зол; горе тому, кто осенил бы себя иным стягом; он не мог бы явиться от Бога.
Мордрен, слушая его, чувствовал, что тело его напитано тысячью услад; он позабыл, что вот уже два дня был лишен всякой пищи.
— Не могли бы вы поведать мне, — молвил он, — суждено мне быть вызволенным отсюда или остаться здесь на всю жизнь?
— Полно! — ответил незнакомец, — разве ты не веруешь в Иисуса Христа и не знаешь, что Он никогда не забывает тех, кто Его любит? Он лелеет их более, чем они сами любят себя; к чему же, с таким добрым и всемогущим хранителем, тревожиться о завтрашнем дне?
Не поступай, как те, что говорят: У Бога слишком много дел и без того, чтобы думать обо мне; если бы Он пожелал заняться столь слабым созданием, Он бы не преуспел в этом никогда. Те, кто говорит так, более еретики, чем попеликане[217].
Эти слова повергли Мордрена в глубокие и сладостные грезы. Когда же он поднял голову, то не увидел более ни ладьи, ни прекрасного мужа, ее ведшего; все исчезло. Сколь сильно он сожалел тогда, что не нагляделся на него вдоволь! ибо не сомневался более, что это был посланец Бога или сам Бог.
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Романы Круглого Стола. Бретонский цикл предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
179
Т. е., не Joseph, а Josephe. При чтении концевая буква е не произносится, и при переводе на русский язык оба имени звучат одинаково. В переводе последний будет обозначен как Иосиф-сын или младший Иосиф в тех случаях, когда это не следует из контекста. Иосиф-сын, возможно, потребовался «собирателям» по вполне тривиальной причине: времена ветхозаветных долгожителей миновали, и активность очень престарелого Иосифа могла казаться неестественной, как и передача его полномочий кому-то постороннему. Появление же сына-тезки придает ситуации достаточное правдоподобие. Такие реалистичные детали скрашивали ощущение фантасмагоричности всей истории. (Прим. перев.).
180
Саррас, земля сарацинов, не имеет точной географической привязки. Томас Мэлори в «Смерти Артура» помещает ее рядом с Вавилоном. По мнению В. Эрлихмана (см. его подробнейшее исследование «Король Артур»), она может быть обобщенным символом языческой страны, в том числе и дохристианской Британии. (Прим. перев.).
181
Отсылка к эпизоду из «Иосифа Аримафейского», когда Иисус Христос с помощью чаши Грааля спасает от смерти заточенного в темницу Иосифа. (Прим. перев.).
183
Здесь мы следуем прямолинейной логике оригинала, населяющего восточные земли королями, герцогами, баронами и рыцарями по образцу Западной Европы. По русской традиции, идущей из переводов Библии, правителей этих земель скорее надо бы называть царями. (Прим. перев.).
184
Толомеус, или Толомей, — переделанное на французский лад имя Птолемей; поскольку начальные слоги пто, ста, спа, стра претят старинному французскому языку, в таких случаях или опускали первую согласную, или добавляли перед ней гласную e, что делало произношение терпимым. (Прим. П. Париса).
185
Один из примеров несоответствия между разными романами: в «Иосифе Аримафейском» Иосиф отдает чашу Алену, который становится ее единственным хранителем. (Прим. перев.).
186
«Те, кто облечены будут священством, отныне и впредь получат его от Иосифа по всем землям, куда я приведу тебя и твое потомство». Вот тот пункт, в котором бретонская Церковь отделилась от Церкви католической. Она не хотела, чтобы ее прелаты получали посвящение от Папы Римского, и признавала это право за архиепископом Йоркским, избранным бретонским народом и духовенством. Но, поскольку эти раскольнические притязания не становились заразительны и не мешали понтифику, по крайней мере, с конца десятого века, руководить выбором или санкционировать избрание уэльских и бретонских прелатов, Римский двор, всегда мудрый и осмотрительный, не восставал против романического изложения истории бретонской Церкви. Вооруженный неоспоримым авторитетом Евангелия: Tu es Petrus, et super hanc petram [Ты — Петр, и на сем камне (лат.; Матф., 16.18)], и т. д., — он давал слово романистам и не доискивался латинской книги, к которой они обращались, не обнародуя текст оригинала. (Прим. П. Париса).
188
В Книге Пророка Даниила такой замок не упоминается. В позднейших романах Артуровского цикла Духовный замок страны Саррас фигурирует как последнее пристанище чаши Грааль, куда ее принесут Персеваль и Галахад в конце своих странствий. (Прим. перев.).
189
Здесь романист добавляет, что это кресло еще в его время сохранялось в городе Саррасе и именовалось Духовным престолом. Если кто имел дерзость сесть на него, то всегда бывал поражен смертью или потерей какого-либо из своих членов. В более поздние времена король Египта Оклефос тщетно будет пытаться сдвинуть его с места; а когда он захочет воссесть на него, глаза его вылезут из орбит, и до конца жизни он не сможет владеть своим телом. (Прим. П. Париса).
190
Имеются в виду части облачения католических священников: первая — альба (туника до пола с длинными рукавами) или заменяющий ее стихарь (длиной до середины бедра); вторая — фелонь (риза, казула, ор-нат), происходящая от плаща. В современном литургическом облачении последняя далеко не всегда бывает белой. (Прим. перев.).
193
Узкий шарф из овечьей шерсти. Сейчас трактуется как символ заблудшей овцы, которую пастырь несет на своих плечах. В православной традиции — омофор. (Прим. перев.).
194
В католической традиции епитимья накладывается, как правило, после каждой исповеди — в отличие от православия, где чистосердечное раскаяние грешника позволяет избежать наказания. (Прим. перев.).
196
Вольное переложение евангельского текста: «Сие есть Тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание» (Лука, 22:19). (Прим. перев.).
197
«Сия чаша есть Новый Завет в Моей Крови, которая за вас проливается» (Лука, 22:20). (Прим. перев.).
198
Гай Юлий Цезарь Октавиан Август (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.) — римский император с 27 г. до н. э., внучатый племянник Юлия Цезаря, усыновленный им в завещании. (Прим. перев.).
199
Название «Франция» появилось в VI в., а ко всей территории современной Франции стало применяться только в X в. Здесь мы видим пример вольного обращения с хронологией, характерного для средневековых романов. (Прим. перев.).
200
Тиберий Клавдий Нерон (42 г. до н. э. — 37 г. н. э.) — римский император в 14–37 гг., пасынок Августа. (Прим. перев.).
201
Прозвание «Сераст» — по-видимому, искаженное «Себастос» (достопочтенный), которое на греческих монетах Птолемеев следовало за их именами. Что касается Феликса, известно, что он действительно был прокуратором Сирии. Кстати, выбор города Мо и похвалы Франции — не довод ли это уже в пользу французского происхождения автора? (Прим. П. Париса).
202
Присяга на верность, или оммаж, — одна из церемоний, оформлявших заключение вассального договора. Будущий вассал, преклонив колена, безоружный и с непокрытой головой, просил сеньора принять его под покровительство, давая при этом клятву верности; сеньор поднимал его, и они обменивались поцелуями. С XII века эта церемония включала также инвеституру — передачу сеньором вассалу земельной собственности (феода; во Франции — фьефа). (Прим. перев.).
204
Это имя должно означать, согласно нашему романисту, запоздавший уверовать. Сарацинта — исполненная веры. Кламасид — знаменосец Господень. (Прим. П. Париса).
205
По общепринятой версии, с которой согласен и П. Парис (см. прим. на стр. 258), это Оркнейские острова, расположенные у северного побережья Шотландии. Правда, не все средневековые авторы помещали Орканию в столь суровые края. У некоторых она простирается от Вавилона до Красного моря или просто упоминается как сарацинское государство. (Прим. перев.).
206
Аскалаф — в древнегреческой мифологии садовник Аида. Прославился своим доносом на Персефону, за который был наказан. Когда Персефона впервые собиралась вернуться в верхний мир (выполнив условие — не принимать никакой пищи), Аскалаф заявил, что она ела «пищу мертвых» — зерна граната. Как мы видим, в средневековой демонологии ему нашлась работа по вкусу. (Прим. перев.).
207
Только когда наступит эпоха приключений, мы увидим капли крови, стекающие с копья, и это оружие ранит другого человека того же рода и той же доблести, что и Иосиф-сын. Об этом нам расскажет вторая часть книги о Ланселоте. (Прим. П. Париса).
208
Это наказание любопытства Насьена — его дубликат в виде наказания Мордрена — вновь появляется в одной из следующих глав. (Прим. П. Париса).
209
Гермоген Тарсский (расцвет деятельности в 161–180 гг. н. э.) — греческий ритор эпохи императора Марка Аврелия. Вероятно, здесь эта историческая личность смешана с другой. Святой Гермоген, мученик Никейский, или Сиракузский, умер около 312 г. Этот Гермоген сначала сам был мучителем христиан, однако потом принял христианскую веру, за что и был обезглавлен. (Прим. перев.).
210
Тут состоялась духовная трапеза, о которой впервые говорил Робер де Борон, но которую он позаботился отличить от эвхаристического причастия. В нашем романе обе трапезы по сути превращаются в одну, и получается ярко выраженная ересь. Судите сами. (Прим. П. Париса).
211
Важно отметить, что этот эпизод не сохранился в другом тексте, который послужил образцом для печатной версии. В нем спутники Иосифа-старшего находят в лесу превосходную еду, не прося об этом, а Святой Дух говорит с Иосифом лишь для того, чтобы повелеть ему возлечь с его женой Элиаб. (Прим. П. Париса).
212
Здесь, как мы видим, Элиаб и Энигея — не одно и то же лицо (см. прим. 1 на стр. 149). (Прим. перев.).
213
Это название (Port perilleux) — явный антоним французского выражения «port de salut» — «спасительная гавань, убежище». (Прим. перев.).
215
Можно считать, что этот рассказ навеян тем, что романист знал о войне, которую вел Помпей с пиратами, опустошавшими Средиземноморье. (Прим. П. Париса).
