Филострато. Охота Дианы

Джованни Боккаччо, 1335

В книге представлены впервые переведенные на русский язык два крупных поэтических произведения великого Джованни Боккаччо (1313-1375), созданные им в молодые годы при дворе неаполитанского короля Роберта Анжуйского. В романе «Филострато» за трагической историей любви троянского принца Троила и Крисеиды скрываются обстоятельства личных отношений писателя с Марией д’Аквино, внебрачной дочерью короля, известной миру как Фьямметта. Во многом автобиографичный, роман явился памятником неблагополучной любви Боккаччо, до тонкостей разработавшего психологию героев. В знаменитой «Охоте Дианы» (ок. 1335) Боккаччо первым после Данте применил форму терцин, в поэме дается красочное описание фантастической охоты неаполитанских аристократок. Издание снабжено подробной исследовательской статьей. Для широкого круга читателей, интересующихся литературой европейского средневековья и раннего Возрождения. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

© А. Триандафилиди, В. Ослон. перевод на русский язык, 2022

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2022

Памяти отца

Предчувствие «Декамерона»

I

Из трех великих флорентинцев, «трех корон» итальянской литературы, Джованни Боккаччо, пожалуй, более всех нуждается в том, чтобы современные переводчики уделили ему должное внимание. Усилиями мастеров слова в XX веке на русском языке воссоздан корпус Данте, над переложениями стихотворений Петрарки трудились литераторы разных эпох и направлений, и только у Джованни Боккаччо остается немало произведений, в плане перевода совершенно не освоенных нашей культурой, не предпринимавшей даже попыток донести их до читателя средствами художественного перевода. Разумеется, здесь речь идет о его так называемых «малых» произведениях, написанных на итальянском языке. Как известно, главной заслугою Данте, а затем Петрарки и Боккаччо, было создание итальянского литературного языка, называвшегося «volgare» (народный), который сохранился и поныне без коренных изменений. Боккаччо традиционно отводится роль зачинателя европейской классической прозы, несмотря на предшествующие ему «Новую жизнь» и «Пир» Данте. Вместе с тем, если судить по количеству написанного, стихов у него больше, чем у Данте или Петрарки.

Знаменитый писатель, оставивший после себя огромное творческое наследие, может рассматриваться в трех ипостасях: прозаик (автор произведений на народном языке), поэт и ученый-гуманист. В последнем качестве он до сих пор не представлен у нас ни одним целым произведением. Ждут своего воплощения его латинские труды по истории, мифологии и философии, такие как энциклопедическая «Генеалогия языческих богов», «О несчастьях знаменитых мужей», «О знаменитых женщинах». Эти пробелы оставим на совести наших латинистов. Более благополучно обстоит дело с его художественной прозой на итальянском языке: не хватает одного «Филóколо». Трудами русского ученого, профессора Александра Николаевича Веселовского (1838–1906) еще в 1892 году вышел в свет образцовый перевод «Декамерона», ему же принадлежит авторитетная монография «Боккаччьо, его среда и сверстники», одно из лучших достижений мирового боккаччоведения. В разгар Серебряного века, в 1913 году, русская культура обогатилась «Элегией мадонны Фьямметты» в мастерском переводе Михаила Кузмина. Отголоском Серебряного века в советское время (1932) стали октавы «Фьезоланских нимф» в переводе Юрия Верховского. Наконец, к 600-летию со дня смерти классика русский читатель получил буколический роман «Амето», повесть-инвективу «Корбаччо» и трактат «Жизнь Данте», который является лишь частью того, что Боккаччо посвятил памяти автора «Божественной Комедии». У русского читателя может возникнуть вполне закономерный вопрос: всё, что осталось за рамками «русского Боккаччо», достойно ли вообще внимания, или же это всего лишь ученические попытки, неудачные пробы пера на великом пути к грандиозному «Декамерону»? Обстоятельное знакомство с его произведениями показывает, что среди них нет слабых, проходных, каждое, какие бы недостатки ни содержало, уникально и, более того, может рассматриваться как определенный этап творческого развития писателя, определившего пути, которыми пойдет литература не только Возрождения, но и дальнейшая. Всё, что литературоведы обычно относят к недостаткам Боккаччо, есть лишь неизбежные ошибки первопроходца. Если это ошибки, то такие, что свойственны гениям. Совершенство прозы «Декамерона» было бы невозможно без «Филоколо», масштабного любовно-авантюрного романа, богатого новеллистическим материалом, и «Филóстрато», где с такой психологической глубиной и тонкостью переданы движения души молодого человека, охваченного любовью.

Оба произведения, одно в прозе, другое в стихах, создавались одновременно, когда Боккаччо находился в Неаполе при дворе короля Роберта Анжуйского, обоим присущи автобиографические черты. Многие исследователи связывают их с Марией д’Аквино. Неаполитанскую красавицу, которой легенда и сам Боккаччо приписали королевское происхождение, молодой Джованни встретил в Страстную субботу 11 апреля 1336 года в церкви Сан-Лоренцо и полюбил с первого взгляда. Мария поначалу не отвечала поэту взаимностью, лишь постепенно их отношения переросли в роман, длившийся недолго, но оставивший в душе Боккаччо неизгладимый след на всю жизнь. Светская дама быстро охладела к купеческому сыну, а тот сделал ее своей музой, увековечив под звучным прозвищем Фьямметта, что в переводе с итальянского означает «огонек». Некоторые сомневаются в самом существовании донны Фьямметты, считая ее вымышленным персонажем, собирательным образом, порождением литературной традиции. Как бы то ни было, в европейской культуре она по праву стоит в одном ряду с Беатриче и Лаурой. Среди ученых нет согласия относительно того, что было начато раньше, «Филострато» или «Филоколо». Одни критики, в их числе такой авторитет, как Витторе Бранка, полагали, что «Филострато» был начат в 1335 году, еще до встречи с Марией, другие же, среди которых Лучия Батталья Риччи, относят «Филострато» к 1339 году, максимально сближая во времени с «Тезеидой» в силу некоторого композиционного сходства. Если исходить из первого предположения, неизбежен вывод, что первоначально вдохновительницей романа в стихах была не Мария, а некая другая неаполитанская дама, которой в письме-посвящении автором было дано имя Филомена^[1]. Одни даже видели в ней Джованну I, будущую королеву Неаполя. Со временем эта любовь затмилась более сильным чувством к Марии-Фьямметте, и произведение оказалось адресовано ей. Так ли было на самом деле, определенно сказать нельзя, но такая возможность не исключена, учитывая обстоятельства жизни и характер автора, чрезвычайно склонного к любовным авантюрам. В любом случае не подлежит сомнению тот факт, что «Филострато», роман молодого Боккаччо, был его первым законченным крупным произведением.

Российские литературоведы, и первый среди них А. Н. Веселовский, отдают первенство во времени «Филоколо», который, как достоверно известно, автору долго не удавался и был закончен лишь годы спустя, уже по возвращении во Флоренцию. Веселовский пишет: «[„Филоколо“] сочинялся медленно, „Филострато“ вылился зараз в минуты аффекта, от которого Боккаччо пытался освободиться, художественно изобразив его вне себя. Это изображение дает нам меру его таланта; „Филострато“ заставляет предчувствовать „Декамерон“: это уже новелла, хотя еще в формах рыцарского романа; тот же реализм, тот же психологический анализ с его тонкостями и недочетами, то же отношение к источникам»^[2]. Нельзя не согласиться со столь емкой характеристикой.

Вслед за Витторе Бранкой допустим, что «Филострато» был начат в 1335 году — это самая ранняя из возможных датировок. Боккаччо двадцать два года, пять из которых он уже провел в Неаполе, в те годы крупном культурном центре Италии, которым правит просвещенный монарх, друг Петрарки. Позади остался период ученичества, впереди — необъятный простор для литературной и гуманистической деятельности.

Напомним читателю в общих чертах биографию автора в юности. Он был побочным сыном богатого флорентийского купца Боккаччино да Челлино родом из Чертальдо и француженки, с которой тот сошелся, будучи в Париже по торговым делам. По некоторым сведениям, Джованни именно там и родился. Это случилось 16 июня 1313 года. Мальчик рос при отце, любившем его наравне с законными детьми. Как всякий отпрыск почтенного купеческого семейства, Боккаччо должен был пойти по стопам отца, заняться банковским делом и приумножать родовые капиталы. Уже шести лет отец отдал его к местному купцу для обучения торговому делу, а в пятнадцатилетнем возрасте отправил в Неаполь. Видимо, Боккачино, поставщик королевского двора, хотел, чтобы сын со временем стал его постоянным представителем в Неаполе, укрепил нужные связи и развивал дело. Джованни, от природы отличавшийся острым, прозорливым умом, не проявлял ни малейшей склонности к коммерции, зато жадно предавался занятиям поэзией. Стихи он начал писать, едва изучив буквы, как напишет он впоследствии (Генеалогия языческих богов, XV, 10). Вместе с тем он внешне покорствовал отцу, от которого всецело зависел материально. Следствием увлечения поэзией явился его огромный интерес к римской классике. Рано освоив латынь, международный язык ученых того времени, он совершенствовался в ней уже в Неаполе, обучаясь у знатных наставников, придворных короля Роберта. Здесь он получил базовые знания по риторике, астрологии, астрономии, истории, географии, а главное, доступ в «святая святых» — королевскую библиотеку. В Неаполе, на могиле великого Вергилия, он принес клятву верности поэзии. Одержимый неутолимой жаждой знаний, Боккаччо ревностно изучал манускрипты, конспектировал, выписывал цитаты и даже переписывал различные сочинения, итальянские и латинские, формируя тем самым свой кругозор. Эти конспекты, именуемые в Италии «zibaldone», многое могут дать для понимания всей широты круга его интересов, который сопоставим с его интеллектом.

В круг чтения юноши, помимо любимого Овидия, входили латинские эпиграммы, Вергилий, Гораций, Квинтилиан, Сенека, Стаций, Боэций, а также многие средневековые латинские авторы, старофранцузские романисты, итальянские поэты «нового сладостного стиля». Намного раньше Петрарки он стал почитателем Данте, произведения которого в Неаполе были в большом почете уже тогда. Данте он выделял особо и был многим обязан ему в своем творчестве. В свою очередь мировое дантоведение обязано Боккаччо еще большим. Именно Боккаччо первый провозгласил Данте величайшим поэтом Италии. Лишь богословские сочинения не вызывали в нем интереса.

Привольная жизнь в богатом городе, загородные прогулки, морские путешествия, поездки на курорты (знаменитые со времен римских императоров Байи), забавы, любовные диспуты, дружеская атмосфера светского общества, куда был вхож молодой поэт, умевший нравиться дамам, все влияло на его восприимчивый ум и характер, отличавшийся легкостью, и дало почву для того мира, в котором будут жить герои его первого романа: троянский царевич и его неверная возлюбленная.

Самые ранние произведения (предшествующие «Филострато») — с одной стороны, результат его научных штудий, с другой — дань интересам общества, ценившего всё изящное и прекрасное. К первым относится датируемая 1332 годом «Элегия Констанцы», сохранившаяся в черновой тетради Боккаччо «zibaldone Laurenziano». Темой этого поэтического сочинения на латыни (134 стиха) стало отчаяние влюбленного, оплакивающего смерть возлюбленной. Будучи переделкой латинской эпитафии Омонеи^[3], «Элегия» отличается изысканной риторикой, в большой степени отмеченной влиянием Овидия, а также Сенеки, Боэция, Алана Лилльского, Джузеппе Эксетерского и др. В древнеримском источнике (I век н. э.) вольноотпущенник кесаря Августа Атимет Памфилий оплакивает свою любовницу, может быть, жену, с которой был связан еще в пору своего рабства, на что указывает прозвище «конюх», данное Омонеей Атимету. Боккаччо, полностью опуская социальный статус героя, напротив, сосредоточен на психологическом портрете протагониста, человека, чьи чувства крайне обострены из-за постигшего его горя. Таким образом, древняя эпитафия превращена в «любовный роман, диалог между мертвой девушкой и ее возлюбленным, где классическое ядро, воззвание молодого влюбленного смешивается с темными красками и могильным колоритом в средневековом вкусе»^[4]. Уже в этом ученическом опыте были заложены те приемы, которые Боккаччо скоро применит в своем «Филострато». Среди сочинений на родном языке выделяется «Охота Дианы» (1334), первая итальянская поэма Боккаччо^[5]. Для нее он выбрал форму терцин, позаимствованных у Данте, и разделил на восемнадцать частей (песен) по пятьдесят восемь стихов. Поэма почти бессюжетна, дано описание охоты неаполитанских аристократок в образе нимф под предводительством Дианы. Все они перечислены поименно в первой песне. Всего тридцать одно имя. Такая точность неслучайна. Здесь не только желание автора лишний раз заслужить признательность светских дам, но и следование античной традиции каталогов, идущей от знаменитого гомеровского списка кораблей и широко распространенной в древнеримской, а затем в средневековой литературе. Так, Овидий в «Метаморфозах» перечисляет клички тридцати четырех псов, растерзавших Актеона. Прием соответствует раннеренессансному жанру триумфов, предполагавшему перечисления. Боккаччо позже создаст в этом жанре «Любовное видение» (1341), из всех его поэм наиболее приближенную к Данте. Последнюю даму, призванную на охоту богиней, он не называет по имени, объясняя это тем, что «в ее честь подобает хвала более высокая, чем та, что он способен ей воздать» (I, 53–55), поскольку она «дама, чтимая Амором / За добродетели превыше всех» (I, 46–47)^[6]. Кто же это, Джованна или, может быть, Фьямметта? Точного ответа нет. Мотивацией для умолчания, несомненно, послужила последняя глава «Новой жизни» Данте. Действие «Охоты» разворачивается в долине, окруженной четырьмя холмами, напоминающей ту, где нам предстают рассказчики новелл «Декамерона». Финал поэмы несколько неожиданный. Боккаччо пожелал придать своей истории форму овидианских превращений. Мертвая добыча, которую дамы отказываются посвятить Юпитеру и Диане, превращается в живых юношей благодаря вмешательству богини Венеры. Возможна аллегорическая интерпретация данного эпизода: противостояние чувственной любви холодному целомудрию.

К ранним произведениям Боккаччо также можно отнести его лирику, близкую к «новому сладостному стилю». Большинство стихотворений написано в Неаполе, они отличаются тонкой передачей любовного чувства, яркой образностью и вместе с тем простотой, иногда юмором. Адресатами самых ранних стихов были различные неаполитанские дамы, но вскоре их место заняла одна Фьямметта. Вернувшись во Флоренцию, поэт, занятый крупными произведениями, а также гуманистической деятельностью, видимо, отошел от лирики. И только получив известие о смерти Фьямметты, он создал ряд сонетов, проникнутых горечью утраты и желанием покинуть грешный мир. Незадолго до смерти им был написан знаменитый сонет CXXVI на смерть Петрарки. Восхищаясь творчеством своего великого друга, уже в преклонном возрасте, Боккаччо сжег свои юношеские стихи, но они успели распространиться в списках. Отсюда отсутствие датировки, лакуны в некоторых текстах и спорность авторства ряда сонетов. Корпус лирики Боккаччо издатели обычно делят на две части. Первая включает в себя сто двадцать шесть стихотворений с закрепленным порядковым номером, несомненно принадлежащих Боккаччо, преимущественно, сонетов. Во вторую часть входит ряд сонетов, приписываемых Боккаччо, а также другие формы: канцоны, баллаты, мадригалы.

II

Поэму или роман в стихах «Филострато» относят к так называемым «малым произведениям» Боккаччо неаполитанского периода его творчества. Название образовано автором от сочетания двух слов, греческого «filos» и латинского «stratus», что должно было означать «поверженный или сраженный от любви»^[7]. В основе романа лежат личные обстоятельства жизни автора, о чем заявлено в прологе, написанном как послание к возлюбленной. Филострато — сам Боккаччо, который страдает в Неаполе, покинутый дамой, внезапно уехавшей в Санта-Кроче-дель-Саннио. Страдания молодого поэта — от любви, а в большей степени (о чем он не сообщает, но дает понять) — от ревнивых подозрений. Чтобы передать свое душевное состояние, облегчить боль, «выплеснуть ее из своей томящейся груди в некоем благочестивом плаче», он обращается к творчеству, начинает «с тщательностью перебирать в уме различные древние истории» (Пролог) и в конце концов останавливается на юном Троиле, сыне царя Приама. Трагическая любовь благородного юноши к даме, полюбившей его, но быстро оставившей ради Диомеда, в качестве сюжета как нельзя лучше подходила Боккаччо, который вознамерился «свои страданья передать / Чрез боль чужую, пусть же гнет сердечный / Внимающих заставит сострадать» (I, 5, 4–6).

Тема Троянской войны в Средневековье была не менее популярна, чем в эпоху Возрождения. Однако авторы той эпохи ограничивались латинскими версиями сюжета. При жизни Боккаччо в Италии и в остальной Европе еще не существовало кафедр эллинистики, поэтому ученым и просто пытливым умам постигнуть язык Гомера было негде и не у кого^[8]. Не читал Гомера и сам Данте, что не помешало ему назвать его «высочайшим поэтом», «превысшим из певцов всех стран» (Ад, IX, 79, 88; перевод М. Лозинского). К тому же у Гомера не стоит искать ничего подобного: в «Илиаде» имя Троила даже не упоминается. В отличие от латинских источников, в греческих оно появляется лишь у поздних продолжателей Гомера, и то эпизодически. Так, живший предположительно в IV веке н. э. Квинт Смирнский всего раз упоминает его, при перечислении воинов, убитых в бою Ахиллом (После Гомера, IV, 155)^[9].

Подробно о ходе Троянской войны средневековые европейские читатели знали по двум прозаическим латинским сочинениям, пользовавшимся огромной популярностью: «Истории о разрушении Трои» Дарета Фригийца^[10] и «Дневнику Троянской войны» Диктиса Критянина^[11]. Оба автора считались участниками той войны. Дарет якобы воевал на стороне троянцев, а Диктис — на стороне греков. Эти произведения, близкие по форме средневековым хроникам, воспринимались как латинские переложения подлинных свидетельств современников тех событий, тогда как поэмы Гомера считались всего лишь позднейшей поэтической интерпретацией. Предполагалось существование их греческих оригиналов, которые, кстати, действительно существовали, как выяснилось в XVIII веке: Диктиса — в IV-м, Дарета — в VI веке н. э. У Дарета приводятся Каталоги портретов, где, среди других троянцев, Троилу дана следующая характеристика: «Высокий, очень красивый, насколько позволяет возраст сильный, мужественный, стремящийся к доблести» (История о разрушении Трои, XII). Далее Дарет говорит о подвигах Троила в битве. Он рассеивает мирмидонян, и потому Ахилл вступает в битву и наконец убивает его (Там же, XXX–XXXII). У Диктиса мы находим несколько иные сведения о судьбе Троила. Вместе со своим братом Ликаоном он захвачен в плен греками, и негодующий на Приама Ахилл казнит его на глазах у троянцев, которые громко оплакивают участь Троила, любимого ими с детских лет за почтительность, скромность и вообще красоту (Дневник Троянской войны, IV, 9).

Третьим, менее популярным, источником сведений о Троянской войне в средние века была гекзаметрическая «Латинская Илиада», относимая учеными к I веку н. э. Это емкий пересказ гомеровской «Илиады», сокращенный до 1070 стихов, именовавшийся «Латинским Гомером». О Троиле здесь не сообщается. Поэтические воплощения сказаний о Троянской войне принадлежат двум эпикам, выдающимся представителям «Ренессанса XII века». В начале 1180-х годов в Реймсе была написана на латыни «Илиада» Иосифа Эксетерского, эпическая поэма в шести песнях^[12]. Здесь Троил, «душой неистов, алчен до брани», насмехается над своим братом, предсказателем Геленом, когда тот осуждает поход Париса в Грецию (Илиада, III, 65–73); доблестно воюет, руководя троянцами наравне с Гектором: «Отличиться они во славе ревнуют, / И, в сомненье, Молва разделяет меж них благосклонность» (IV, 29–30). Следуя Дарету, Иосиф приводит Каталог портретов предводителей, где гиперболизирует воинственность Троила: «Думой Гигант, летами дитя, никому не уступит / В доблести дерзких делах» (IV, 61–64). В последней книге поэмы подробно, красочно описана героическая смерть Троила: в смертельном бою он дважды легко ранит Ахилла, но тому помогает Афина Паллада, Ахилл убивает коня противника и когда тот, придавленный конем, оказывается на земле, отрубает ему голову. Ахилл мстит за смерть Ипарка, убитого перед тем Троилом. Троила патетически оплакивает сам автор (VI, 283–330).

Примерно за двадцать лет до «Илиады» Иосифа при дворе Генриха II Плантагенета был создан знаменитый «Роман о Трое», принадлежащий перу французского трувера Бенуа де Сент-Мора (ум. ок. 1173 года). Используя все основные латинские источники, но также не зная Гомера, Бенуа дал грандиозное описание в стихах всей Троянской эпопеи, начав с похищения Золотого Руна Ясоном и закончив падением Трои. Любовные эпизоды, которых немало, отправлены на периферию сюжета, а на передний план выдвинуты военные действия, которым уделены самые подробные описания. Мир романа чрезвычайно медиевизирован. Троя у Бенуа представлена как средневековая крепость, подвергнувшаяся осаде, а воины показаны рыцарями, блюдущими куртуазные обычаи. Отголоски такого ви́дения присутствуют и у Боккаччо, но менее заметны. Среди женских персонажей в романе Бенуа есть Брисеида^[13], дочь троянского прорицателя Калхаса, перебежчика на сторону врага. Бенуа впервые изобразил Троила влюбленным, сделав Брисеиду его любовницей, чего не было ни у Дарета, ни у Диктиса. В целом эпизод любви Троила и Брисеиды у Бенуа сводится к следующему. Между троянцами и греками происходит обмен пленными («Роман о Трое», стихи 13065—13120); горе влюбленных Троила и Брисеиды из-за предстоящего ее отъезда в стан греков; Брисеида в сопровождении Диомеда едет к своему отцу, Диомед начинает за ней ухаживать (13261—13866); в одной из схваток Диомед сбрасывает Троила с седла и, по рыцарскому обычаю, передает его коня в подарок Брисеиде (14268—14352); в ответ на ухаживания Диомеда Брисеида дарит ему свой рукав (15001—15186); вторая (15617—15658) и третья стычка Троила с Диомедом, в которой первый ранит второго и упрекает в том, что тот отнял у него Брисеиду (20057—20118); Брисеида жалеет раненого и отдает ему свою любовь (20193—20340); Троил негодует на легкомыслие Брисеиды и вместе с ней проклинает всех троянских молодых дам (20666—20682); Ахилл предательски убивает Троила и волочит по полю его труп, привязанный к хвосту коня (21242—21512).

Итак, весь изначальный сюжет состоит из девяти разрозненных эпизодов и умещается в 1370 стихов «Романа о Трое» из общего их количества 30316. На этом материале Боккаччо создаст свой первый роман. Остальные источники практически не давали ему никакого дополнительного материала. В 1287 году сицилийским писателем Гвидо делле Колонне была составлена латинская «История разрушения Трои». Никаких новых трактовок событий этим автором не давалось. Как добросовестный компилятор, в изложении он верен Дарету и Диктису, но в большей степени зависит от Бенуа де Сент-Мора, у которого без изменений заимствует фабулу истории Троила и Брисеиды. Неизвестно, насколько хорошо Боккаччо знал французский роман, но, безусловно, он был обстоятельно знаком с его итальянской версией Бендуччо делло Шельто и книгой Гвидо делле Колонне.

III

Роман Бенуа де Сент-Мора в ту эпоху был еще популярен. Он входил в круг досужего чтения неаполитанского общества, тяготевшего ко всему французскому, и считался развлекательной литературой, а не серьезным источником. В качестве последнего прекрасно подходила книга Гвидо делле Колонне, которую не связывали тогда с «Романом о Трое», ошибочно считая написанной ранее. Выбирая чужой сюжет для себя, Боккаччо остановился на этом достаточно сыром материале, вероятно, видя в нем большой потенциал для себя. И не прогадал. Ему удалось создать цельное, до мелочей продуманное повествование, сделав протагониста своим alter ego. «Поэма имеет важное автобиографическое значение, потому что автор любовь своего героя к героине изображает параллельно своей собственной любви к той даме, которую намерен почтить этим сочинением», — пишет английский переводчик «Филострато» Натаниэль Э. Гриффин^[14].

Как мы уже говорили, роман открывается прологом-посвящением даме, написанным уже после его завершения. Прологу предшествует эпиграф, объясняющий значение названия, а сразу затем Боккаччо себя называет Филострато, адресуя произведение некоей Филомене. Конечно, имя фиктивное. Как предположил Пьер Джорджо Риччи^[15], оно было выбрано в качестве аллюзии на мифологическую Филомелу, которая превратилась в соловья, следовательно, намек на певческий дар адресата. То, что Фьямметта хорошо пела, подтверждает сам Боккаччо в ряде сонетов.

Пролог, важный для понимания замысла, начинается с упоминания «двора любви». Это один из главных элементов куртуазной культуры позднего Средневековья. Знатные юноши и молодые дамы собирались для своеобразной интеллектуальной игры в вопросы и ответы относительно различных любовных казусов. Во Франции наиболее известные «суды любви» практиковались при дворах Алиеноры Аквитанской и Марии Шампанской и были описаны в знаменитом латинском трактате XII века «О любви» Андрея Капеллана. Аналогичные проводились и в Неаполе при дворе просвещенного короля Роберта Анжуйского. Непременный участник «судов», Боккаччо оставил яркое описание их в четвертой книге своего «Филоколо». Но в «Филострато» эта тема служит лишь для экспозиции. Автор обсуждает на диспуте, что предпочтительней: увидеть даму, беседовать с ней или только воображать себе ее. Через осознание своего заблуждения он приходит к истинным страданиям из-за отъезда дамы. Он понимает, что образ, создаваемый поэтическим воображением, не способен заменить реальный, зримый. Уже здесь, может быть невольно, Боккаччо противостоит концепции любви стильновистов и Данте. Его Фьямметта не отстраненная аллегория, не идеал, а женщина из плоти и крови. Ее поэтическое воплощение, Крисеида, по словам Франческо де Санктиса, «сменила Беатриче и Лауру, любовь чувственная любовь платоническую, раньше главным было стремление души улететь на свою родину, на небо, теперь — это радости плоти. Переворот совершился. На смену Данте пришел Боккаччо»^[16].

Во второй части пролога сообщается содержание книги и причина, побудившая к ее сочинению.

После второго, стихотворного, посвящения даме автор приступает к рассказу. Мы узнаем, что прорицателю Калхасу, жившему в Трое, открылось пророчество о скором падении города и гибели его жителей. Поступив малодушно, он тайно бежит к врагам, бросив свою дочь на произвол судьбы. Первоначально Крисеида показана в отчаянном положении: как отнесутся соотечественники к ней, дочери предателя? Великодушие Гектора избавляет ее от тревог, она живет тихо и скромно в собственном доме. Она бездетна и вдова, значит, опытна в любви и одновременно свободна. Мужа она потеряла недавно, поскольку носит траурное облачение. В храме на празднике Афины Паллады Крисеиду замечает юноша Троил, один из сыновей царя Приама, и моментально влюбляется. Возможно, Боккаччо здесь вдохновился описанной у Стация сценой первой встречи Ахилла с Деидамией, как раз на празднике в честь Афины (Ахиллеида, I, 285–306). Как и в античной поэме, героя привлекает сперва внешний облик дамы, ее одежда, поза, поведение в толпе празднично одетых красавиц. И лишь затем пламя проникает глубоко ему в сердце. По такому же сценарию создавался миф о зарождении любви Боккаччо к Фьямметте: в храме в Страстную субботу при большом стечении народа поэт видит прекрасную даму в темном облачении, с белым платком. Для Троила, который, напомним, alter ego самого Боккаччо, это месть бога любви Амора, чьим противником он был еще недавно, когда насмехался над влюбленными, играя роль разочаровавшегося знатока женщин. Отныне у Троила одна забота: скрыть любовное чувство от своих же товарищей, а, главное, от тех, над кем еще недавно он потешался. В следующем веке этот сюжет с блеском использует Полициано в начале «Стансов на турнир». Во второй части в повествование введен выдуманный самим Боккаччо персонаж, Пандар, двоюродный брат Крисеиды. Характер Пандара раскрывается почти сразу, в диалоге с Троилом. Это жизнерадостный, добрый человек, готовый поступиться любыми принципами во благо ближнему. Он действует решительно, обладает остроумием и житейской рассудительностью. Образ, близкий Дионео из «Декамерона». Пандаром движет не столько возможная выгода от союза царского сына с его родственницей, сколько искреннее желание помочь в беде другу, чье отчаянное положение он не может не заметить. Троил раскрывается перед ним не сразу, лишь благодаря доброжелательности и логике проницательного друга.

Все диалоги, которыми изобилует эта часть, построены Боккаччо с необыкновенным мастерством, позволившим представить героев выпукло и психологически убедительно. Выяснив обстоятельства, Пандар действует незамедлительно, и можно лишь восторгаться тем, как ловок он в обращении с Крисеидой, которая «строга в вопросах чести», безошибочно находит к ней подход. Свою речь он предваряет молчаливой паузой, возбуждая тем самым в кузине интерес, и затем, играя на женском любопытстве, в непринужденной беседе начинает расхваливать Троила, как опытный купец дорогой товар. Один из самых веских его доводов: «Лови момент, покуда не стара / Красу утратишь как придет пора» (I, 58, 7–8). Наконец, не без труда, он вызывает в собеседнице жалость к Троилу и сомнения насчет обета целомудрия, который она должна соблюдать как подобает недавней вдове. Пандар возвращается к Троилу, оставив героиню в раздумьях, колеблющуюся между долгом и заманчивой перспективой любовного приключения. Не жалость к Троилу, а забота о самой себе, желание устроить свою жизнь наилучшим образом заставляет ее в конце концов ответить взаимностью, при этом и для чести найден компромисс: их отношения будут держаться втайне. Память о покойном муже ее не беспокоит, она заключает (I, 74, 1–5):

Как хитростью добытая вода

Обильных вин нам слаще и дороже,

Так и любовь, украдкою когда,

Отрадней, чем супружеское ложе,

Что под рукой.

Запретный плод всегда сладок. Даже мысли о том, что их любовь может зайти слишком далеко, что Троил охладеет к ней и что она неравна ему по положению, не останавливают Крисеиду. Между тем Троилу мало одних мимолетных встреч с возлюбленной, он ждет большего и просит у Пандара содействия. По совету последнего следует традиционный обмен письмами между влюбленными. Крисеида начинает игру с целью показать Троилу через Пандара, сколь она строга, чтобы тем самым еще больше привязать его к себе. Игра ее настолько убедительна, что даже искушенный Пандар верит ей. Она сначала отклоняет письмо, а затем, как бы проявляя снисхождение, охотно соглашается его прочитать. И читает в «жгучем нетерпенье». Искренность признаний Троила ей по душе, в ответном письме она дает ответ уклончивый, но такой, в котором было бы завуалированное «да». Вскоре Пандар уговаривается с Крисеидой о тайной ее встрече с Троилом.

В первых двух частях романа повествование придерживалось сценария любви самого Боккаччо к Фьямметте, то есть носило автобиографический характер. Далее, как сообщается в прологе, автор дает своему герою кратковременное счастье в любви, которого не имел сам. Вместо воспоминаний здесь ему приходится подключить свое пылкое воображение.

Первая октава третьей части вводит нас в атмосферу любовного таинства, главной цели стольких душевных мук влюбленного. Встреча героев описана во всех деталях выразительно и красочно, не без той интимности, которая должна была вызвать у читателя улыбку. На Троиле сказывается благотворная сила любви. Обретя счастье и исполнение желаний, он преображается в своих душевных качествах, в мужестве и доблести, в нем пробуждается поэтический дар. Тема любви, облагораживающей человека, будет раскрыта Боккаччо во всей полноте в повести «Амето», написанной несколько лет спустя уже во Флоренции. Но всё это лишь недолгое затишье перед бурей страстей и несчастий, выпавших на долю его Филострато.

Начиная с четвертой части, Боккаччо следует канве романа Бенуа де Сент-Мора. Прежде в разработке сюжета он был самостоятелен.

Калхас, вспомнив о своей дочери, воспользовался ситуацией на войне и требует выдачи Крисеиды. Он убеждает греков не брать выкуп золотом за пленных, так как всё им и так скоро достанется, когда Троя падет, а обменять ее на Антенора, очень нужного Приаму советника и воина. События складываются не в пользу Троила, и он, присутствуя на совете, где решалась судьба его дамы, сквозь величайшие страдания вынужден уступить. Даже своей пылкой любви он предпочитает вопрос женской чести. Боккаччо подробно описывает внутреннюю борьбу своего героя, потому что это созвучно тем чувствам, которые он сам испытывал. Троил готов на всё — даже поступиться честью и бежать, похитив Крисеиду, даже убить собственных братьев; только страх запятнать честное имя дамы останавливает его. Очень живо и драматично описана последняя ночь влюбленных перед расставанием. Сперва сильно переживавшая Крисеида, видимо, втайне смирилась, не желая перечить царской воле, хотя отец ей совершенно безразличен. Перспективы дальнейших отношений с Троилом она не видит, он сам ей говорит, что Приам никогда не позволит ему взять ее в жены. И потому, будь что будет. Она успокаивает друга, пообещав вернуться через десять дней. Длиннейшая часть романа, сто шестьдесят семь октав, посвящена состоянию героев перед разлукой.

Далее события развиваются достаточно быстро. Троил, будто бы выехав на охоту, провожает Крисеиду до ворот, где ее встречает Диомед. Это один из самых видных героев среди греков. Он внук царя Оилея, участника знаменитой охоты на Калидонского вепря, и сын Тидея, отличавшегося храбростью и жестокостью. В «Илиаде» Гомера подвигам Диомеда посвящена отдельная песнь, сообщается, что в бою он даже ранил вмешавшуюся было Афродиту. У Дарета он охарактеризован так: «Мужественный, крепкий, статный, крупный, с суровым лицом, яростнейший в сражении, громкоголосый, с пылким умом, нетерпеливый, дерзкий» (История о разрушении Трои, XIII). Достойный соперник Троилу. Последние слова Троила Крисеиде перед расставанием звучат как заклинание: «Вернись, иль не найдешь меня живого» (V, 12, 8). Опытный Диомед отмечает про себя любовную связь между ними. Дальше идет подробное описание того, как Троил проводил десять дней ожидания.

В короткой шестой части мы переносимся в греческий стан, где видим Крисеиду как бы отстраненной от общего фона. Наедине с собой она вся во власти переживаний из-за разлуки с Троилом. В ее искренность можно верить и ее можно понять, ведь здесь ей не на кого опереться, нет рядом близкого человека, отец не в счет. Боккаччо не сообщает, как ее встретил отец и какими были его доводы, обращенные к ней, он сосредоточен на своей героине, и Калхас, выполнявший по ходу действия служебную роль, бесследно исчезает из повествования. Впрочем, скорбит дочь его недолго. На четвертый день к Крисеиде приходит искуситель, Диомед, неравнодушный к ней еще с момента первой их встречи. Для него завоевать Крисеиду не столько потребность души, сколько эгоистическая цель, желание испытать себя в искусстве обольщения. Диалог между Диомедом и Крисеидой — одно из лучших мест романа. Дерзость и самоуверенность воина, зрелого мужчины, оказывают на нее куда большее и скорейшее воздействие, чем робкая и деликатная, но гораздо более сильная любовь юного Троила. Мы видим, как от презрения, почти ненависти, она приходит к противоположным чувствам, являя своему напористому искусителю благосклонность в столь же уклончивом ответе, как тот, что недавно дала Троилу. От желания иметь сильного защитника в сложившейся ситуации в ней зарождается любовное чувство к Диомеду, столь же искреннее, что и к Троилу, и к этому чувству примешивается ее очарованность мужественностью грека. Она говорит ему, что никого не любила, кроме мужа. И действительно, Троил сразу стирается у нее из памяти, его место занимает Диомед. Здесь мы расстаемся с героиней и дальше видим ее глазами Троила.

В седьмой части необыкновенно трогательно передано, как Троил ожидает возлюбленную после окончания назначенного ею срока. Он стоит у городских ворот, пристально смотря на дорогу. Всякий раз обманываясь в своей надежде, Троил придумывает для себя оправдания даме, порой столь наивные, что это вызывает у Пандара скрытую улыбку. Пандар подозревает неладное, но молчит из жалости к другу. Когда все оправдания, питавшие его слепую надежду, теряют силу, Троил постепенно впадает в отчаяние. Этот переход опять-таки последовательно и подробно показан автором, детально разработавшим психологию героя. Троилу снится кошмарный сон: кабан терзает сердце его любимой, и ей это по нраву. Мотив вкушения сердца возлюбленной или возлюбленным восходит к провансальским трубадурам и был использован Данте в первом сонете «Новой жизни». В романе Боккаччо он играет заметную роль. Именно с этого сна начинается прозрение Троила. Его отчаяние достигает своего пика, когда приходит Пандар, который уже не в силах его утешить. Это объясняет, почему Троил не пытался покончить с собой раньше, во время своего одиночества. Он хватается за нож в присутствии Пандара, угрожая его убить, если тот ему помешает. Из последних усилий друг не позволяет Троилу совершить самоубийство, и тот, сломленный, уходит в себя, уже не проявляя агрессии. Троил сдержал слово, данное Крисеиде и Пандару: о любви его в Трое узнают лишь случайно, от его брата Деифоба, невольного свидетеля его жалоб на Крисеиду. Перемирие в войне закончено, и Деифоб вместе с Гектором зовет Троила на бой. Отныне борьба и месть грекам становятся главной целью Троила. Именно это и придает ему силы, а не лживые письма, неизвестно с какой целью присылаемые Крисеидой. И только Кассандра, предсказаниям которой никто не верит, снова выводит его из обретенного было душевного равновесия. Троил обращает к ней страстную апологию Крисеиды, хотя сам уже не верит в порядочность своей дамы. Он впервые раскрывается перед всеми, как бы противопоставляет себя обществу близких ему людей, а те только жалеют его как безнадежно больного.

Развязка истории наступает в восьмой части. Троила приводит в бешенство внезапное подтверждение крепнущих в нем подозрений. Впервые он осознает всю подлость Крисеиды в отношении него, и никакое прощение уже невозможно. Его подарок, врученный ей перед расставанием в залог любви, она цинично передарила новому любовнику, Диомеду, привидевшемуся Троилу в образе кабана. Эта деталь введена Боккаччо. У Бенуа уликой служит рукав Крисеиды. Тем самым итальянский поэт значительно усиливает психологическое давление событий на героя. Троил яростно вступает в битву, но судьба не позволяет ему отомстить, он гибнет от руки Ахилла. Бросается в глаза то, что финальный эпизод излишне ускорен, что не соответствует неспешной, продуманной до мелочей манере повествования. Неблагосклонный современный критик назвал бы такой финал «смазанным». Создается впечатление, что автор устал от своего героя. Его гибель описана буквально одной строкой: «Но жалко пал он от руки Ахилла» (VIII, 27, 8). На обстоятельства смерти Троила, известные нам по другим источникам в подробностях, Боккаччо намекает всего одним наречием «жалко» («miseramente»), которое может означать как чувство, вызываемое в нас его гибелью, так и сам способ убийства, недостойный великого Ахилла. Краткость финала, на наш взгляд, объясняется тем, что после того, как у Троила не осталось сомнений в предательстве, любовный сюжет Боккаччо посчитал исчерпанным. После такого «прозрения» Троилу в его положении остается лишь одно: смерть. То, что Боккаччо намеренно избегал описаний батальных сцен, не проявляя к ним интереса, характерно для всего романа. Здесь он также не хотел углубляться в подробности.

В последних строфах восьмой части низкая сущность Крисеиды разоблачается автором. Он осуждает ее, давая ей нелицеприятное определение «villana», «подлая» (VIII, 28, 8), и в той же строфе любовь к ней называет «необдуманной», то есть несчастной («mal concetto amore»). Более того, в одной из последних строф восьмой части, где поэт обращается к юношам от своего имени, светские гордячки определены им более грубо, «bestie» (нами переведено — «стервы»). Так как, по замыслу произведения, Троил и Крисеида должны олицетворять автора и его даму, такая перемена в отношении к героине может быть соотнесена с адресатом романа. Чтобы избежать нежелательных для него уподоблений, Боккаччо вынужден объясниться. В последней, самой краткой девятой части он прибегает к традиционному приему напутствия книге, восхваляя свою даму на куртуазный манер и намекая, что она не Крисеида. На этом «Филострато» завершается.

IV

Повесть о любви троянского царевича к Крисеиде в изложении Боккаччо пользовалась успехом несколько веков, правда, переменным, а сегодня привлекает исследователей прежде всего своими автобиографическими мотивами. Однако отделить реальные подробности жизни знаменитого автора от поэтического вымысла не так уж просто; даже в вопросе датировки произведения ученые не пришли к согласию. Роман рассматривают как важный этап на пути к «Декамерону», потому что зерно новеллы содержится уже здесь, в центре сюжета: отношения между любовниками устраивает проворный сводник, отсутствуют какие-либо побочные линии повествования. И для самого Боккаччо «Филострато» был не менее значим как в личном плане, так и в литературном. Всё, созданное им раньше, в той или иной степени отдавало дань ученичеству, а «Филострато» уже вполне зрелое произведение, первая среди его крупных работ, ряд которых завершается «Декамероном». И то мировосприятие, которое мы видим в его opus magnum, формировалось именно здесь, в октавах «Филострато». Можно сказать, что с этого начался европейский Ренессанс.

Относительно литературных достоинств романа исследователи единодушны. Даются высокие оценки. Это мнение разделяла и советская критика. Александр Смирнов определил «Филострато» как «мнимоэпическую поэму, по существу являющуюся наброском психологического романа», отметив глубину раскрытия характеров героев и персонажей. Как на реалистическую тенденцию Боккаччо ученый указал на «полное отсутствие вмешательства богов в судьбу любящих»^[17]. Помимо того, на протяжении всего достаточно длинного повествования (5704 стиха) мы не встретим столь любимой гуманистами и самим Боккаччо мифологической образности и реминисценций из античных авторов. В этом плане стиль «Филострато» можно назвать умеренным, даже аскетическим. Лишь в наиболее лирических местах, таких, как гимн Венере (III, 74–89) и последнее письмо Троила (VII, 52–75), содержатся отсылки к стихам других поэтов, прежде всего, Петрарки^[18]. Отсутствие каких-либо проявлений мифологической, географической учености автора в этом романе указывает на то, что он предназначался не для ученых, а для светского общества.

Античные классики мало интересовали придворных дам, плохо знавших или вовсе не знавших латинский язык и предпочитавших куртуазную литературу, живую и актуальную в то время. Чтобы угодить вкусам общества, требовалось жертвовать гуманистическими пристрастиями, чего Боккаччо, однако, не стал делать в «Филоколо» и, быть может, потому работал над ним слишком долго. Тех же принципов он придерживался в ранней «Охоте Дианы», а в его лирике мифологические образы не более чем поэтическая игра.

Обстановка романа, как справедливо подметил Ф. де Санктис, сходствует с той, которая окружала автора. Это «страницы из закулисной жизни неаполитанского двора, картина жизни городского сословия, протекающей где-то между грубой наивностью простонародья и идеальной жизнью феодалов и рыцарей»^[19]. Ученый называет любовные отношения в романе буржуазными, воспитанными культурой и искусством, при этом отмечая, что они лишены чести и религиозного чувства.

Де Санктис подчас бывал резок в утверждениях, и это его высказывание необходимо пояснить. Честь герои романа понимают по-разному. Для Крисеиды это внешние приличия, ее доброе имя во мнении людей, о чем она заботится больше всего. Она любит Троила, но ее чувство преходяще. Понятия верности, любовного долга ветреная героиня лишена. Для Троила же честь состоит в том, чтобы оберегать доброе имя возлюбленной. Ради нее он даже предал бы отечество и родню. Когда он разочаровывается в Крисеиде, в нем пробуждаются остывшие было родственные чувства: Троил искренне скорбит со всеми о смерти Гектора.

Мир романа чужд религиозности, несмотря на то, что слово «бог» так часто встречается на его страницах. Здесь это лишь речевая формула. В итальянских изданиях «бог» (Dio) и «божество» (Iddio) даны в единственном числе с заглавной буквы. Что это — желание Боккаччо привить героям, живущим в далекой языческой древности, христианские ценности или же ревностная набожность переписчиков? Сам поэт в «Генеалогии языческих богов» выдвигает теорию о нескольких смыслах поэзии, считая, что первоначально древние верили в единого бога, а многобожие возникло впоследствии благодаря философам и поэтам^[20]. Эти идеи в «Филострато» намечены лишь пунктирно, тогда как в «Филоколо» проходят красной линией. В нашем романе есть и антиклерикальные ноты. В реплике Пандара о венце целомудрия (II, 135) слышится ирония Боккаччо в отношении священников, развернутая в «Декамероне» (вспомним десятую новеллу шестого дня). К тому же единственное в романе духовное лицо, Калхас, жрец Аполлона, персонаж отрицательный. Важный аспект рассмотрения «Филострато» — его форма. Октаву Боккаччо применил впервые, позаимствовав у бродячих площадных певцов кантасториев, чего не делали ни Данте, ни Петрарка. Народные стихотворцы изобрели эту строфу в качестве альтернативы старинным лассам и восьмисложным стихам с парной рифмовкой, уйдя тем самым от монотонности, свойственной французской средневековой эпике. Безусловно, созданию октавы способствовало влияние изысканной строфики провансальцев. Боккаччо первый ввел октаву в классическую литературу, оценив широту ее повествовательных возможностей. То, насколько верным был его выбор, подтверждает чрезвычайная популярность этой строфической формы: в Италии она господствовала вплоть до XVIII века, став обязательной для рыцарских и комических поэм. Однако раскрыть весь потенциал октавы поэту здесь еще не удалось. Строфы «Филострато» зачастую тяжеловесны из-за постоянных дроблений стихотворной фразы, так называемых анжамбеманов. Усложненный синтаксис фраз, не укладывающихся в строку, сближает стихотворную речь с прозаической, лишая ее ритмичности и пластики. Вместе с тем построение фраз в стихах значительно проще, чем в прозе, отличающейся у Боккаччо чрезвычайно сложными периодами, что можно видеть на примере пролога-посвящения. Неудивительно, ведь Боккаччо в прозе был новатором-зачинателем, а в поэзии намеренно шел по пути предшественников и современников. Октава, по замечанию А. Н. Веселовского, придает всему произведению оживленную интонацию, не позволяет отклоняться от предмета повествования, создает впечатление «чего-то живого, спешащего, целого»^[21]. Что касается упомянутой косности, то Боккаччо частично ее преодолел уже в «Тезеиде», а во «Фьезоланских нимфах», самой зрелой из его поэм, октава зазвучала почти в полную силу.

Винченцо Перниконе, в первой половине ХХ века изучавший рукописи «Филострато», оказал неоценимую услугу позднейшим исследователям, дав научное описание сорока восьми манускриптов из итальянских и французских собраний. Из его работы видно, что в том виде, в каком роман известен сейчас, он был задуман изначально. Это касается и деления на девять неравных частей, прозаических изложений содержания каждой части, а также рубрик внутри стихотворного текста, выдержанных, как мы видим, в едином стиле. Анализ показал, что текстовые различия заключаются в написании имен героев Troilo и Troiolo, Griseida и Criseida, а также в рубриках и эпиграфе, которые в рукописях имеются в двух видах. И это вовсе не по вине переписчиков, у которых и без того хватает различных ошибок и пропусков, а, вероятно, вследствие авторской воли. На основании этого ученый предположил, что изначально существовало несколько автографов, в которых Боккаччо намеренно допустил небольшие разночтения. Однако подтверждений тому нет: автографы «Филострато» не сохранились.

О востребованности романа в эпоху Возрождения говорит не только значительное количество дошедших до наших дней рукописных копий, но и ранняя первопечатная версия (Венеция, ок. 1480). За ней в XV веке последовало еще два издания; следующее вышло уже в 1501 году. Примечательно, что пролог и деление на части в первопечатных изданиях отсутствовали.

Рецепция в зарубежных странах не заставила себя долго ждать. Первым, кто тому поспособствовал, был французский переводчик романа Жан де Бово, живший во второй половине XIV века. Стихи Боккаччо он переложил прозой, полагая, что они принадлежат Петрарке. Через Бово или непосредственно в оригинале роман хорошо знал основатель английской литературы Джеффри Чосер. Есть мнение, что и он считал «Филострато» творением Петрарки. В своей самой крупной законченной поэме «Троил и Крессида» (ок. 1385) английский поэт близко следует Боккаччо, местами строфа в строфу, но нигде не сообщает об истинном своем источнике, ссылаясь на придуманного им Лоллия. Благодаря Чосеру сюжет прочно вошел в английскую и шотландскую литературу, как в поэзию (Р. Хенрисон «Завещание Крессиды»), так и в драматургию. В XVI веке было несколько английских драм на этот сюжет (несохранившихся), пока в 1602 году Шекспир не написал одну из самых оригинальных своих вещей, трагикомедию «Троил и Крессида».

«Филострато» отдали дань и выдающиеся поэты итальянского Возрождения. Первым был, как уже говорилось, Полициано. Реминисценции из романа встречаются у Саннадзаро в «Аркадии». Ариосто в «Неистовом Роланде» использовал мотив из седьмой части, переадресовав муки Троила своей Брадаманте в той трогательной сцене, когда она тщетно ожидает любимого в назначенный им десятидневный срок (песнь XXXII).

Затем популярность романа падает и в истории его публикаций наступает пауза длиной в два с лишним столетия. Только в 1789 году парижский издатель Дидо выпускает его в свет, причем в предисловии сообщает, что делает это впервые. Невостребованность «Филострато» у издателей и читателей того времени итальянские историки литературы Сальвини и Дзено объясняли всеобщим восхищением прозой Боккаччо и невосприятием его как поэта. Первые издания к тому времени стали недоступны, а многочисленные рукописи никем не разбирались.

В XIX веке картина изменилась. В 1831 году во Флоренции выходит основанное на рукописях издание Мутье, по сути открывшее читателю роман заново. В немецком переводе он вышел в 1884 году, а в английском только в 1928-м с исследовательской статьей большой научной ценности. В России «Филострато» не переводился даже фрагментарно. Подробное исследование его принадлежит академику А. Н. Веселовскому.

* * *

Переводить «Филострато» я начал спонтанно в июне 2014 года после того, как шестого числа умер мой отец. Работа приносила некоторое утешение и до самого конца доставляла мне удовольствие, которое, надеюсь, разделит со мной читатель. Свое обращение к Боккаччо я не хотел бы ограничивать только этим романом, но осуществление других замыслов во многом будет зависеть от того, как читатель примет эту книгу.

Александр Триандафилиди

Примечания

1

Позже это имя он дал одной из рассказчиц в своем «Декамероне». Там же мы встречаем и Филострато.

2

Веселовский А. Боккаччьо, его среда и сверстники: В 2 т. СПб., 1893–1894. Т. 1. С. 127.

3

См.: Branca V. Giovanni Boccaccio. Profilo biografi co. Firenze: Sansoni, 1997. Р. 40.

4

Battaglia Ricci L. Boccaccio. Roma: Salerno, 2008. Р. 67–68.

5

В Приложении к наст. изданию мы помещаем первый русский перевод «Охоты Дианы», выполненный в 2021 году.

6

Giovanni Boccaccio. Caccia di Diana, a cura di Vittore Branca // Tutte le opere. Vol. I. Milano: Mondadori, 1967.

7

Таким же образом Боккаччо дал греческие названия в итальянской транскрипции и другим своим произведениям: «Филоколо» — труд (испытания) ради любви, «Тезеида» — поэма о Тезее, «Амето» (греч. admetos) — дикарь, человек неразвитый. Слово «Декамерон» можно перевести как «десятиднев».

8

Впоследствии, уже во Флоренции, Боккаччо предпримет попытку изучения языка, поселив у себя в доме грека Леонтия Пилата, преподававшего в 1341–1342 годах греческий язык Петрарке.

9

См.: Квинт Смирнский. После Гомера. М.: Университет Дмитрия Пожарского, 2016.

10

См.: Дарет Фригийский. История о разрушении Трои. СПб.: Алетейя, 1997.

11

См.: Вестник древней истории. 2002. № 1–4; 2003. № 4.

12

См.: Иосиф Эксетерский. Илиада / Перевод Р. Шмаракова. М.: Водолей, 2013.

13

Имя этого персонажа восходит к гомеровской Хрисеиде, дочери прорицателя Хриса, жреца Аполлона. Хриса Бенуа перепутал с Калхасом. Однако у Гомера также есть и Брисеида, наложница Ахилла. И Хрисеида и Брисеида — это отчества (дочь Хриса, дочь Бриса).

14

The Filostrato of Giovanni Boccaccio, a translation with parallel text by Nathaniel Edward Grififn and Arthur Beckwith Myrick. N. Y.: Biblo and Tannen, 1928. P. 1.

15

Giovanni Boccaccio. Opere in versi. Corbaccio. Trattatello in laude di Dante. Prose latine. Epistole. A cura di Giorgio Ricci. Milano, 1965. P. 167.

16

Де Санктис Ф. История итальянской литературы. М., 1963. Т. 1. С. 365.

17

Смирнов А. Боккаччо // Джованни Боккаччо. Фьямметта. Фьезоланские нимфы. М.: Наука, 1968. С. 271.

18

Строфы 83–84 третьей части — парафраз знаменитого 61-го сонета Петрарки.

19

Де Санктис Ф. История итальянской литературы. С. 363.

20

По этому вопросу см.: Смирнов А. Боккаччо С. 269

21

Веселовский А. Боккаччьо, его среда и сверстники. С. 149.