Правила благополучия

Пан Зайчински, 2023

Офисный работник переживает непростое время. Короткий рассказ от лица человека, повествующего о своей обычной жизни.

Думаю, никто никогда не питал ко мне такого сильного чувства, как моя жена, этот неприветливый человеческий экземпляр (хотя все начиналось до известной степени благополучно), немногословный (хотя, насколько я помню, в ее семье не было суровых порядков, военных и философов) и скучный (скучнее историй, избитых легкомыслием и бездарностью массовых рассказчиков) образ. И все это в совокупности — мой выбор, причем осознанный.

Да, я забыл добавить, что она недоброжелательная.

По пятницам она всегда дома — с утра до самого позднего вечера. Я прихожу с работы и уже в коридоре чувствую, что оттуда, из глубокой светлой комнаты, на меня готовы смотреть два кругловатых молчаливых, а главное — пустых — глаза. Я делаю шаг вперед и оказываюсь в зоне ее видимости, а видимость у нее до изощренной степени хорошая. Натянув до подбородка лоскутное одеяло цвета радуги, она сидит на огромном диване и смотрит черно-белое кино времен 50-х, что-то до нелепости примитивное. Я говорю «привет, как дела?» или «привет, о чем фильм?», но она не отвечает, только смотрит исподлобья с выражением непонимания, искусно скрывая хроническое раздражение, как будто моего появления и так вполне достаточно, а слышать мой голос уже непозволительно. Каждый такой раз в моей голове на мгновение всплывает одна неприятная картина: я подхожу к ней, беру за плечо и стукаю ее головой об стену, об этот телевизор или об оконную раму и громко кричу. Но это только лишь воображение. Я легко сдерживаюсь. Просто захожу в ванную, принимаю душ, переодеваюсь и иду в гости к своему приятелю, Алексу.

Всего-то дорогу перейти.

Алекса часто не бывает дома, но это ничего не решает — домой я рано не возвращаюсь. Лучше поиграть в настольный хоккей с его сыном, он всегда по пятницам дома — за плохое поведение.

Но сегодня мне повезло — сегодня четверг, и после работы я иду к маме. Только что позвонил жене и сказал о своих планах.

«Ясно», — самый вразумительный ответ. «Ты не пойдешь?» — «Нет». Нет — самый точный ответ. И я рад. Осталось купить цветы через… два часа. Еще два часа. Два так два.

— Крокусов нет? А что есть?

— Все остальное. Берем, не задумываемся, все равно все не купите, — большая продавщица в темно-синем переднике в разводах говорит монотонно, неохотно, ненатурально прищурив глаза. Наверно, устала. А кто не устал.

— Тогда пионы. Девять штук.

— Тогда — это тогда, а мы про сейчас, — в таком же тоне произносит она.

Так она устала или злая? Надо выяснить. Постараюсь запомнить лицо.

— Но, если бы я сказал «сейчас пионы, девять штук», это было бы не глупо.

И зачем я это сказал?

— Как раз это-то и понятно.

— Неважно, — махнул я рукой. — Девять пионов.

Она подвинула ко мне гигантскую китайскую вазу с еще более гигантской трещиной, берущей свое начало из-под основания горла и теряющейся в пестрых узорах росписи, и предложила выбрать цветы самому, но я снова отмахнулся, демонстрируя акт доверия.

— Я имею ввиду, если ты скажешь «сегодня», значит, будет и завтра.

Меркантильный мир. Что мне на это ответить?

— Нравится? — спросила цветочница, суровыми движениями перевязывая темные стебли аккуратной малиновой ленточкой под пристальным взглядом одноглазого аиста, намертво приклеенного к кассовому аппарату.

— Да.

А теперь, сидя в машине, я думаю о том, что надо было ответить «нет» и посмотреть на ее реакцию. Надо было! Все равно бы не сделал. Так что пора уже ехать. Мама, встречай сына. Почти сорок лет прожил и не может подшутить над продавщицей.

— Как это мило, — восхищается мама, обнимая меня в просторной прихожей. — Ты один? Почему?

Что ответить? Я даже не знаю причин.

— Ты же знаешь, Вера все время занята.

В последнее время мне стало нравиться, когда задают вопросы и не слушают ответы. Поэтому мы уже на кухне. Здесь всегда было светло, не то, что в остальных комнатах. Новый орнамент на скатерти, цвет — бледно-розовый.

— Вишневый кисель! — оправдательно вскрикивает мама, и ее многочисленные седые кудри подпрыгивают как бы от удивления. — Совсем забыла, представляешь!

— Представляю.

— Переливала утром в бутылки… И вообще, когда это я была аккуратной!

— Это точно, — улыбаюсь я. — Папа на рыбалке?

Через десять минут я глотаю все подряд, туда же полбутылки сливового вина. Все это время мама рассказывает о новых папиных друзьях, о том, какие они веселые и живые. Я киваю, жую, улыбаюсь, поднимаю брови, как будто бы удивлен, но мне это неинтересно, все это я уже слышал в прошлый четверг. Под конец я меняю тему:

— Ты не против, если сегодня я останусь здесь?

Зачем я это сказал? Она ужасно расстроилась.

— Ты поссорился с Верой?

— Нет, что ты, разве с ней возможно поссориться? — убедительно говорю я, но из меня плохой актер, зато и мама, к счастью, далека от проницательности.

— Когда живешь душа в душу, даже маленькие ссоры могут показаться настоящими скандалами, так что это нормально.

Но нет.

— Нет, мы никогда не ссоримся.

Для ссоры нужен хоть непродолжительный, но все же мир. Поэтому у нас нет ни того, ни другого.

— Как хорошо, — легко успокаивается она и тут же забывает, к чему прилагался этот разговор. Мой брат вскипел бы часа два назад, но именно поэтому он — это он, а я — это всего лишь я.

Еще полчаса на просмотр проявленных вчера фотографий из Брюсселя, где мама с папой праздновали одним им известный праздник 3 апреля (мы до сих пор не знаем, что это значит). Двадцать минут жду такси («не торопитесь, мне не срочно»). Вот и такси.

Конец ознакомительного фрагмента.