Помнит только он

Павел Федорищев (2025)

Тихон Егоров — обычный учитель истории. Однажды он замечает, что с реальностью вокруг него происходит что-то странное. Люди и события исчезают, словно кто-то стирает их из памяти окружающих. И только он всё помнит. Пытаясь разобраться в происходящем, герой находит нить, которая тянется в далёкое прошлое и тесно переплетена с историей его собственной семьи. «Помнит только он» — это захватывающий микс научной фантастики, исторического детектива и трогательной истории о любви, жертвенности и выборе, который определяет судьбу не только одного человека, но и всего мира.

Глава пятая

Нина

Какая красивая Нина была в тот июньский день сорок пятого! Было солнечное и безоблачное воскресенье. Колька ворвался к ней с громким восторженным криком «Нина-а! Бежим папку встречать!», а она, как назло, именно сегодня заспалась!

— Не галди, Колька, — сонно крикнула она мальчику, по-кошачьи потянулась и, в мгновенье стряхнув остатки сна, вскочила на ноги, — бегу уже!

Нужно было спешить, а то Колька ещё убежит без неё. Шесть лет, а такой прыткий, что сладу с ним нет! С тех пор, как по радио объявили победу, они с Колькой каждый её выходной ходят к лесу «встречать». Нина с трепетом ждала дня, когда Колькин папа — Тихон Петрович — вернётся. Что-то будет? Как они с Колькой?

За последние два с лишком года они — девятнадцатилетняя Нинка и соседский мальчишка Колька — много пережили горя и стали неразлучными, потому что больше друг у друга никого у них и не было.

Нинка поспешно нырнула в тёмно-синее в белый горошек платьице, натянула чулки, впрыгнула в лакированные ботиночки и на миг остановилась перед зеркалом, застёгивая жемчужную пуговку на белом воротничке. Красивая она? Пухлые губки, блестящие карие глаза, изогнутые правильной дугой брови… Ресницы только могли бы быть и подлиннее, вот хоть, как у Кольки…

— Ни-ин! Догоняй! — уже стукнул в окно за белой занавеской Колька, — А не догонишь, всем скажу, что ты тетёха!

— Сам ты тетёха! — прыснула Нинка. Посмотрела на доставшиеся по наследству от мамы блестящие коричневые туфельки, на секунду замешкалась, впрыгнула в старые калоши и выбежала на улицу.

Колька убежал вперёд, и Нинка ускорила шаг. Дорога шла по деревне, вверх на холм, и Колька уже добежал до середины и остановился. Он стоял и переминался с ноги на ногу.

«Гусей боится», — хихикнула про себя Нинка. Через пару минут она нагнала мальчика. Он стоял и смотрел вперёд — туда, где между рядами изб открывался вид с холма на поле до леса.

Нина прикрыла глаза от слепившего глаза солнца. От затенённой стены леса отделился крошечный силуэт и стал пробираться сквозь зелёную реку молодого овса. Мужчина в солдатской шинели, мешок за широкими плечами… Даже издали она узнала статную его фигуру, поворот головы и то, как он еле заметно поводит плечами при ходьбе… Она почувствовала, как защипало глаза. «Ну, дура, не вздумай реветь!»

Колька неуверенно теребил рукой оборки Нинкиной юбки. Девушка взяла его ладошку в свою.

— Ну чего же ты, Колька! Папка твой вернулся! — она смахнула слёзы и состроила хитрую весёлую морду, — Бежим?

Босоногий мальчишка и девушка в старых калошах, поднимая пыль, бежали с холма. Колька кричал «Папка! Папка-а-а!», он хотел, чтобы все-все-все знали о его счастье, и тоже были счастливы так же, как и он в этот солнечный и ветреный июньский день!

Солдат тоже увидел их и побежал навстречу.

На краю деревни, там, где за двумя сгоревшим избами простиралось зелёное поле, они встретились. Колька с разбегу прыгнул вперед, и отец подхватил его, прижал к себе и закружил. Нина, остановившаяся в двух шагах, нерешительно остановилась, принимая какое-то решение, ещё раз смахнула слёзы и с улыбкой прерывисто вздохнула.

Теперь у Кольки всё будет хорошо… «И у Тихона Петровича тоже, — прозвучал голосок где-то у неё в голове, — найдёт себе новую жену-красавицу. А ты, Нинка, живи себе дальше сохни…». Дурацкие, совсем не подходящие к встрече мысли лезли ей в голову. Сердце предательски трепыхалось в груди, и Нинка вдруг поняла, как дорог ей был этот высокий сильный солдат с широкой улыбкой. Она не раз представляла себе, будто не Аннушка его жена, а она, Нина, и как он приходит с работы домой, целует, говорит «Ну здравствуй, Нинуша моя…»

Ей хотелось обнять его так же крепко, как Колька, прижаться к нему всем телом и никогда не отпускать.

— Здравствуй, Нина! — услышала она голос Тихона. Он смотрел на неё и улыбался, как будто всё понимал. В его глазах была и радость, и тоска одновременно. Нина подошла ближе и тихо обняла их с Колькой. Она ощутила, как тёплая тяжёлая рука Тихона легла на её спину, и сама крепко-накрепко прильнула к нему. Теперь она точно знала, что дальше у них всё будет только хорошо.

* * *

Голова трещала так, что Тихону захотелось тут же опять забыться сном, но уже не получалось. Его мутило. Он приоткрыл глаза: было темно и тихо, если не считать сопения отца за занавеской. О том, чтобы заснуть, не было и речи, его организм, пропитанный алкоголем, требовал срочно найти туалет и воды. Тихон вылез из-под тяжёлого одеяла и посмотрел на часы: семь утра. Он натянул джинсы, сунул ноги в первые попавшиеся растоптанные ботинки и, накинув куртку, выбежал в сени. Тут его ожидал сюрприз, потому что туалета, каким он помнил его в своей прошлой жизни, не было: выбежав в низкую дверцу справа от лестницы, он оказался в тёмном сарае с запертой на засов амбарной дверью. Чертыхаясь, Тихон вернулся в сени и выбежал из дома на крыльцо. Терпеть уже не было сил, и, озираясь по сторонам в непроглядной темноте, он справил нужду прямо со ступеней. Стало легче.

Небо ещё было тёмное, а снег, казавшийся вчера таким постоянным, сошёл на нет. Тихо моросил дождь, с голых ветвей деревьев скатывалась и ударялась о землю вода, и везде — сверху, слева, справа, в двух шагах и издалека — слышался шум множества капель.

Единственный фонарь освещал дорогу и часть сада, отделяя еле заметные тени от тёмного сырого ковра травы.

Тихон, зная, что сигарета ударит в голову, всё же не смог устоять перед искушением и закурил. Чуда не произошло, первая же затяжка вызвала тошноту и головную боль. Он вдохнул сырой утренний воздух и вышел из-под навеса. Крошечные капли мороси освежали, ему стало легче. Он сделал несколько шагов к изгороди и увидел за ней, в свете уличного фонаря обелиск.

Он знал его, этот памятник его прадеду, спасшему деревню… Спасшему ли? Тихон вышел за калитку и ускорил шаг. Чем ближе он подходил к монументу, тем яснее ему становилась новая картина произошедшего здесь семьдесят лет назад.

Прошлое изменилось, в шестерёнки истории попала какая-то песчинка, которая затормозила и изменила весь ход её механизма. Прадед выжил, но ценой этому стали жизни его односельчан. Прадед не стал героем, не увёл проклятых фашистов на болота, и они пришли сюда… Тихон подошёл к белому увенчанному красной звездой обелиску.

«Жителям деревни Богатово, павшим в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками», — прочитал он. Дальше шёл длинный список из двух с лишним десятков фамилий, и Тихон мигом увидел среди них имя прабабки: «Егорова А.Ф.»…

«Знать бы фамилию Нины, наверное, и её семья тоже тут…» — покачал головой потрясённый Тихон. Он дотронулся рукой до выбитых на обелиске букв, желая убедиться в том, что глаза не обманывают его. Значит, всё вокруг — правда, реальность… И только он один — то ли чокнутый, то ли какой-то аномальный артефакт из другой реальности, параллельной истории. Голова кружилась, во рту было сухо и гадко.

Тихон почувствовал на себе чей-то взгляд и обернулся. Пятна света от фонаря лежали на покосившемся заборе, высвечивали отдельные голые ветки и деревянную клетку окон веранды Майиного дома. Старуха Майя наблюдала за ним из темноты своей террасы. Её лицо было серым, в сумеречном полумраке оно было еле различимо. Заметив, что Тихон увидел её, старуха коротко стукнула костяшками пальцев в стекло и поманила его скрюченной ладонью.

Тихон поднял согнутую руку над головой, кивнул и подошёл к калитке. Старуха знаками пригласила его зайти и подойти к двери. «Там же ступеньки, — сообразил он, — она не может спуститься!».

— Доброе утро! — произнёс он, открывая дверь веранды, и поразился, насколько хриплый у него голос.

— Доброе! — проскрипела Майя, — Принеси водички, внучок? — она кивнула на два пластиковых ведра, стоявшие там же на веранде.

— Конечно! — сказал Тихон и подхватил вёдра одной рукой, — колонка… — он кивнул в противоположную обелиску сторону и вопросительно поднял бровь.

— Там, там, — кивнула старуха, — напротив Игнатьевых дома.

Колонка была просто спасением. Наполнив вёдра, Тихон напился ледяной воды сам, потом еще минуты две умывался, отфыркиваясь и сморкаясь, после чего, наконец, почувствовал себя свежим и живым. Притащив вёдра, он поднял их в дом и поставил в сенях, куда показала Майя.

— От спасибо, — похвалила она, — теперича чаю попьём, у меня тут печенья есть, прянички мятные, или хочешь бутерброд с сыром-колбаской?

При мыслях о еде Тихона снова замутило.

— Да нет, спасибо, ничего не надо!

— Ну хоть чаю попьём! — Майя вылила в чайник второй жестяной стакан воды, закрыла крышкой и с первой же спички зажгла огонь, — Люська-то на вызов уехала ещё часов в шесть, в Титовскую, а я тут без воды осталась…

— Как уехала? — спросил Тихон первое, что пришло в голову. Титовская была в пяти-семи километрах отсюда, там и был фельдшерский пункт.

— Так и уехала, — сказала Майя, — на машине. Ужель ты вчера её не приметил?

— Признаться, нет… Темно было…

— Эх, темно! Скажешь тоже, я в твои годы в темноте блох ловила, а ты «Козлик» еёйный не заприметил! Вовка, отец-то, ей отдал. — старуха нахмурилась и желчно добавила: — Ему-то без нужды, всё равно каждый день пьяный! — она смягчилась, — Ну да ты проходи, не стой. Разувайся здесь, и заходи в горницу.

Тихон разулся, снял с себя куртку, оставшись в одной футболке, и подумал, что хорошо, что Людмилы нет, потому что выглядел он неважно.

В доме было тепло и уютно, часть комнаты за русской печью была также отгорожена импровизированной занавеской с вышитыми на ней «богатырями» Васнецова.

— Это мой уголок, — сказала Майя, заходя вслед за Тихоном и передавая ему чайник с вышитой петухами прихваткой. Вдоль другой стены стоял шкаф-купе с зеркалом, впритык к нему — книжный шкаф и письменный стол с ноутбуком в углу. У окон стоял сложенный диван, где, видно, и спала Людмила.

Тихон отметил, как два угла избы разделяют два поколения: в левом — ноутбук, в правом — образа и лампадка.

Сели за стол, покрытый голубой скатеркой. Старуха достала откуда-то жестяную банку из-под печенья и высыпала в хлебную корзинку её нехитрое содержимое — ассорти из разнокалиберных печеньев, конфеток и пряников.

Конец ознакомительного фрагмента.